Легенда о летящем змее

XIV

Февраль 1188 года по трезмонскому летоисчислению, Ястребиная гора

— Мое имя Якул, мадам, — медленно и очень четко произнес разбойник.

Каждый раз, пытаясь заглянуть во мрак внутри самого себя, он даже не решался и шага сделать в эту черноту. Что-то заставляло его оставаться здесь, по эту сторону света.

Весь мир делился теперь надвое резкой черной линией. По одну сторону все было светло, просто и ясно. Он был Якулом, атаманом разбойников с Ястребиной горы. По другую была подрагивающая чернота. Вязкая, затягивающая, тревожная, не дающая вздохнуть свободно. Якул стоял на меже. И никак не мог решиться перешагнуть через нее. Его будто приковали к месту и заставляли оставаться здесь. Чернота манила, он оглядывался на нее снова и снова, не в силах идти дальше, но каждый раз дальше взгляда не шло. Он разворачивался назад. К свету и жизни. И любое упоминание об этой черноте вызывало его недовольство. Удивительно… но все это было внутри него. А ему подчас казалось, что снаружи.

— Мое имя Якул, — повторил он. — И вы меня с кем-то перепутали.

— Ваше имя Серж де Конфьян. И я ни с кем вас не перепутала, мессир, — упрямо проговорила Катрин. Стремительно метнувшись к нему, она приблизила свое лицо к его и заглянула прямо в глаза. — Почему вы просто не отправили меня от себя? Это было жестоко, объявить себя погибшим.

Он отшатнулся от огня ее взгляда. Но вместе с тем именно в этом самом взгляде начинал тонуть сильнее, чем если бы переступил через линию, оказавшись в черноте. Его рука сама потянулась к ее лицу, и пальцы скользнули по коже ее щеки.

— Мое имя Якул, и я не знаю вас, — шепнул он.

— Как скажете, мессир, — мрачно заявила Катрин, зло отбросила его руку и откинулась на подушки.

— Лучше скажите, зачем вы пытались увести моего коня?

— Игниса? Я не пыталась… Я лишь была удивлена, увидев его.

— Господи, — он поморщился, — какого еще Игниса? Моего коня зовут Эле. Мусташ сказал, вы пытались его увести. Откуда вы взялись на горе? Как ваше имя? И что за странные на вас одежды?

— Коль вы меня не знаете, мессир, продолжать беседу с незнакомцем для меня неприлично, — хмуро глянула она на Сержа.

— Разгуливать в таком виде неприлично вдвойне, — его губы растянулись в улыбке при виде ее рассерженного лица, и он все никак не мог понять, что именно так притягивает его в ней. Решив не слишком углубляться в подобные мысли, он снова спросил: — Так как зовут вас, прекрасное дитя? Откуда вы пришли?

Ее взгляд в который уж раз метнул в его сторону молнии.

— К моему огромному разочарованию меня зовут маркиза де Конфьян, — фыркнула Катрин, — а пришла я из нашего с вами маркизата, который теперь разграблен графом Салетом, объявившим меня ведьмой. Но почему-то вновь пожелавшим взять меня в жены. Хотя потом он, кажется, передумал это делать. И если бы не король Мишель, возможно, ни меня, ни маленьких Сержа и Клода уже не было бы на этом свете. Впрочем, как я вижу, вас бы это мало опечалило. Даже, наверное, совсем не опечалило. Теперь же, из-за вашей страсти к забавам, король Мишель вынужден воевать с мятежными провинциями, а мне приходится путешествовать с нашими детьми черт знает где! И почему-то там, ко всему прочему, живет ваш разлюбезный брат Паулюс.

Она сердито выдохнула и резко оборвала свою гневную речь.

Но он пропустил мимо ушей бо́льшую часть этой речи, следя исключительно за движениями ее губ, вкус которых ему вдруг захотелось попробовать своими. Но уловил все-таки самое главное — это из-за нее в последнее время доносятся тревожные слухи из провинций.

— Так вы та самая маркиза-ведьма! — медленно произнес он. — Черная Катрин… Хотя почему вдруг черная, если вы — золотая…

— Из-за вас же и черная, мессир! Потому что вы и есть мой второй муж, которого я тоже уморила.

Бровь его дернулась, а лицо расплылось в улыбке. Он лениво рассмеялся, а потом склонился снова к ее лицу просто затем, чтобы вдохнуть ее запах.

— Как видите, мадам, я жив-живехонек. А вам бы следовало быть более приветливой, коли вы решили вдруг, что я ваш муж.

Катрин отвернулась от него и буркнула:

— Нет уж! Быть женой какого-то там Якула — слишком низко для урожденной графини дю Вириль, вдовы герцога де Жуайеза и невесты короля де Наве.

Вдруг повернувшись к нему, она усмехнулась.

— Вы утверждаете, что не знакомы со мной, — прекрасно! И значит, вы не любите меня. А мне никогда не было нужно ни ваше богатство, ни ваши земли, но только ваша любовь. И потому мне незачем быть с вами приветливой.

Катрин снова отвернулась.

— Да хотя бы затем, что в моих руках ваша жизнь, — шепнул он ей на ухо. — И мне решать — отдать вас королю, графу Салету или своим людям. А еще я вполне могу оставить вас при себе. И вы больше никогда не увидите своих сыновей.

— Делайте, что хотите, — устало выдохнула маркиза. И ее глаза стали снова такими, какими были в последние месяцы.

Он тотчас почувствовал в ней эту странную перемену. И не верил, что так выглядит страх. Нет, она не была напуганной. Он отошел от маркизы, задумчиво посмотрел на свечу, дрожавшую на столе. Она дрожала точь-в-точь, как нечто безымянное в его душе. Если бы только он мог вспомнить… Но едва мысленно он произносил слово «вспомнить», как тут же чернота становилась пугающей, а линия, которую он намеревался перешагнуть, превращалась в каменную стену.

— Как вам будет угодно, мадам, — тихо сказал Якул, пытаясь отделаться от кружащих вокруг него мыслей, звенящих и жалящих, будто дикие пчелы. А ведь ему следовало озадачиться куда более важной заботой — что теперь делать с попавшей в его руки маркизой. Ведь за ней наверняка как граф Салет, так и король, дадут богатый выкуп. Но отчего-то сама мысль о том, чтобы сейчас торговать женщиной… именно этой женщиной — претила. И еще не хватало, чтобы кто-то еще в башне узнал ее имя, покуда он сам не решил, что делать.

— Где ваши дети? — спросил он. — Вам нужен был мой конь, чтобы добраться до них? В таком случае, вы сделали хороший выбор. Эле — славное животное.

Катрин, ничего не отвечая, повернулась на бок и посильнее натянула на себя шкуру, пряча голые плечи и разорванное на них платье. Этот жест от него не укрылся. И только сейчас он заметил, что с ее нарядом. Разбойник сглотнул. Бедняжка и без того горя хлебнула, еще и он вздумал играть с ней, как обыкновенно играл с женщинами.

— Послушайте, — снова начал он. — Я не причиню вам вреда, клянусь. Слово Якула, разбойника, конечно, среди вас, знатных господ, ничего не стоит, но поверьте…

В этот момент дверь распахнулась, и в комнату вошла высокая худая женщина с обритой головой и следами ожогов на лице. Она была до того уродлива, что всякий крестился, глядя на нее. Но при этом шрамы свои она будто намеренно обнажала, несла впереди себя и относилась к ним с особой нежностью и трепетностью.

— Якул, любовь моя! — воскликнула женщина. — Ты посылал за мной, и вот я здесь. Кого на сей раз надобно врачевать?

Разбойник только кивнул на свою постель. Женщина усмехнулась и подошла ближе.

— Никталь, душенька, вообрази! Она вздумала увести Эле. Упала в обморок от обхождения Мусташа, а теперь не изволит быть почтительной со мной.

Никталь только рассмеялась:

— Чтобы женщина из плоти и крови отказала тебе в почтительности? Якул, ты, кажется, стареешь!

И откинула край одеяла.

Катрин была ошеломлена подобной бесцеремонностью со стороны загадочной особы, с которой Якула, видимо, связывали какие-то особенные отношения. Маркиза отмахнулась от этой назойливой мысли, вырвала одеяло из рук женщины и презрительно бросила:

— Пошла вон!

— Ишь, какая злая! — засмеялась Никталь. — Якул, тут только любовное зелье поможет!

— Иди к черту, — расхохотался Якул.

— У него я уже была. Скучно! — женщина склонилась к Катрин и шипящим шепотом произнесла: — Что ж ты, красавица? Что болит?

— Ничего! — проворчала маркиза. — С чего ты взяла, что у меня что-то болит?

Ведьма приблизила к ней свое лицо и внимательно вгляделась в глубину глаз Катрин. Черный ее взгляд казался зловещим, но и оторваться от него не было никаких сил. Ведьма медленно шевелила губами, а потом выдохнула:

— Как бы ты ни пыталась, а душа твоя еще живая. Она и болит. Она и дышать не дает.

— Тебе-то какая разница, — усмехнулась Катрин, спокойно глядя на женщину. — Своих хлопот мало?

— Да какие у меня хлопоты? Травки еще по осени собрала, теперь все больше зелья изготовляю. Скучно!

— Никталь, — позвал ее Якул. — Так здорова моя гостья? Переживать не о чем?

— Эта? Эта-то здорова, — подмигнула ему Никталь. — Но вот что переживать не о чем, не поручусь, Якул! — она снова повернулась к Катрин и засмеялась: — Слишком уж хороша. Врастешь в нее, коли при себе оставишь.

— О чем ты, милая?

— Оооо… — глаза ведьмы округлились и почернели еще сильнее. — Любовь моя, да ты уже сейчас принадлежишь ей. И никакого зелья не надо.

Ведьма и разбойник рассмеялись.

Катрин безразлично пожала плечами на веселую перебранку.

— Вот и скажи своему ненаглядному, пусть прогонит меня, — бросила она Никталь. — Или Салету отдаст. Так надежнее будет.

Она снова накрылась одеялом и отвернулась.

— Салет тебя на костер отправит, глупая женщина! — вдруг рассердился Якул. — Может быть, ты и ведьма, но такую красоту на костер — преступление.

— Да какая там ведьма. Только и может, что тебя околдовать безо всяких чар, — ревниво вставила Никталь.

Катрин резко села на кровати, не обращая внимания на сползшее одеяло и разорванное платье. Она ткнула пальцем в ведьму и спросила Якула:

— Если такой стану — отдашь? — а после повернулась к Никталь. — Что с тобой случилось?

Никталь отшатнулась и побледнела, беспомощно взглянув на Якула. Тот же не мог отвести взгляда от рассерженной маркизы. Права Никталь, права… Врастет в нее. Уже сейчас с ума сходит от желания.

— Принеси ей платье, — велел Якул ведьме. — Зеленое. Заберешь у Клодин.

— Как скажешь, — мрачно отозвалась ведьма и вышла из комнаты. Теперь шаги ее были тяжелыми, а шрамы она будто хотела спрятать, но прятать было некуда.

Едва дверь скрипнула, Якул вздрогнул и отошел от кровати к полукруглому окну, в которое проникал лунный свет, ярко очерчивая его профиль. Он вцепился пальцами в резную решетку. И, наконец, произнес:

— Не отдам. Ты будешь здесь, со мной. И не спрашивай, что дальше. Потому что я не знаю.

— Это мы еще посмотрим, — усмехнулась Катрин. — И никакое платье никакой твоей Клодин я надевать не стану.

Он засмеялся, откинув голову назад. Смех его казался злым и одновременно вымученным, будто не смеяться он хотел. А когда этот смех в груди иссяк, Якул повернул голову к Катрин и тихо сказал:

— Оно не Клодин. Оно краденное. Его хозяйка висела вон на том суку еще в ноябре, — разбойник кивнул головой куда-то за окно. — Но разгуливать в этом тебе не позволено. Иначе не только Мусташ, а любой из моих людей не посмотрит, что ты маркиза. Не все здесь такие любезные, как я. Для всех — ты моя. А потом… потом разберемся.

— Вот как? — Катрин удивленно вздернула брови. — Удивительно счастливое платье. Что ж, если всем его хозяйкам уготован сук, тогда оно мне подходит.

Одарив Якула благодарной улыбкой, маркиза снова легла на подушку и накрылась одеялом с головой.

Она чувствовала себя уставшей. Какой длинный, бесконечный вечер. На нее вдруг с непосильной тяжестью навалилось осознание того, что, хотя Серж и жив, для нее ничего не изменилось. Кто он, этот Якул, стоящий сейчас у окна и равнодушно рассуждающий о висельниках? И что ей самой делать дальше? Катрин не знала ответов, но отчетливо понимала, что если бы сейчас ей предложили выбрать, быть рядом с этим незнакомым ей человеком или спокойно вдовствовать в Конфьяне, она, не раздумывая ни мгновения, осталась бы здесь.