Легенда о летящем змее

IX

Февраль 1188 года по трезмонскому летоисчислению, Ястребиная гора

Факел, закрепленный где-то в коридоре, сквозь маленькое оконце в двери слабо освещал тесный каменный мешок, куда бросили Его Величество. Если судить по количеству ступеней, которые вели в темницу, это было глубокое подземелье. Руки и ноги его были крепко связаны и давно затекли. Сколько он здесь уже находился, определить не представлялось возможным. Куда именно его привели, он тоже не знал. Потому что, как только его схватили по приказу атамана, ему завязали глаза.

Но не это сейчас беспокоило короля. Он снова и снова пытался понять, как же так получилось, что маркиз де Конфьян не только оказался жив, но еще и стал предводителем разбойников, грабящих всех, кто попадался на пути.

Неожиданно где-то в стороне раздались шаги по каменному полу, громко отдававшиеся многократным эхом. Лязгнул замок, и темница осветилась ярким светом факела. Факел впереди себя нес Якул. Теперь, без плаща, в черной одежде, с отросшими волосами, он казался и похожим и непохожим на себя. Губы его были сурово сжаты, но едва дверь в камеру распахнулась с пронзительным скрипом, Якул улыбнулся и сказал:

— Я полагаю, вы не привыкли к подобным условиям, мессир. Прошу простить. К пленникам у нас относятся ко всем равно. Так уж принято среди моих людей.

— Среди ваших людей было принято много иначе, маркиз, — ответил король, хмуро глядя на Сержа снизу вверх.

— Меня зовут Якул. И вы меня так зовите. Я пришел узнать ваше имя, чтобы известить ваших близких, что вы нуждаетесь в их помощи.

Король удивленно смотрел на него, понимая все меньше.

— Я не стану вас так называть, — медленно проговорил он. — А имя мое вам хорошо известно.

— Вот как? — усмехнулся Якул. — Интересно, откуда же?

Мишель коротко рассмеялся.

— Мы знакомы с вами с самого детства, маркиз. Кстати, это уже второй раз, когда вы одерживаете надо мной победу.

Якул долго смотрел пронизывающим взглядом на своего пленника. Лицо его сделалось суровым, даже злым. И, наконец, он процедил сквозь зубы:

— Считайте, что я забыл ваше имя, мессир. И пока вы не назовете мне его, вам придется сидеть здесь на хлебе и воде. К слову, ночи в этой темнице очень холодные.

— Что ж, если вы сочли нужным забыть и все остальное… А холодов я не боюсь, — Мишель опустил голову, не желая более смотреть на маркиза.

— Как вам будет угодно, мессир, — презрительно фыркнул Якул. — В таком случае, счастливо оставаться. Завтра на рассвете я выведу вас на прогулку. Полюбуемся на казнь одного из ваших воинов. И так каждое утро до тех пор, покуда не назовете имени.

С этими словами разбойник, унося с собой факел, покинул темницу короля Мишеля.

Его Величество вздохнул и устало прикрыл глаза. Как странно. Все неприятности начались с того, что маркиз де Конфьян погиб. Так было объявлено. Все последующее напоминало снежный ком, летящий с горы. Притязания графа Салета, восстание провинций, побег Петрунеля из Безвременья. И теперь оказывается, что маркиз жив и разбойничает на большой дороге. В королевской голове это не укладывалось.

— Это все оттого, неразумный мой племянник, — неожиданно раздался писк, напоминавший мышиный, — что ты пренебрегаешь тем, что было дано тебе по праву рождения от нашего рода, оставив при себе одно только королевское наследие. Позволь узнать, за каким чертом понесло тебя в эти горы без единого оберега?

— Cūlus! Вот только ваших нравоучений мне и не хватало, магистр! — возмутился Мишель.

Откуда-то из угла, где валялись смрадные обрывки ветхих одежд, выполз довольно упитанный серый мышонок. Он добежал до ноги короля, понюхал ее, задрал крохотную головку вверх и промолвил человеческим голосом:

— И почему ты не сказал ему своего имени, позволь узнать? Тоже мне великая тайна!

— Лучше скажите, почему он вообще его спрашивал. Вы же все знаете, — усмехнулся Его Величество.

— Может быть, потому что забыл?

— Как такое возможно?

— А я почем знаю? Я всего лишь серый мышонок. И понятия не имею, как выпутаться из этой истории.

— Ха! — фыркнул Мишель. — А еще утверждаете, что все вам ве́домо. Но в одном вы правы, магистр. Если бы со мной было ожерелье Змеи…

— Вообрази, — не слушая его, продолжал бормотать Великий магистр. — Я искал следы Петрунеля. Почти весь двенадцатый век перевернул вверх дном. Не спал, не ел. Сидел в своем кресле и искал. А потом приснился мне сон, хотя клянусь, сном это быть не могло, что мне что-то ужасно мешает сидеть. Я и так повернусь, и эдак. А оно все никак! Ну так вот оглянулся я посмотреть, что там у меня под седалищем, и наткнулся на… хвост. Обыкновенный мышиный хвост. И с тех пор бегаю тут, хватаю все, что со стола перепадет — под ноги этих неотесанных грубиянов вечно объедки летят. Уже второй день пытаюсь расколдоваться, а все никак! Совершенно забыл, что в этих случаях делать надо…

— Вечно у вас все некстати, — зло выдохнул Мишель. Он стал разминать затекшую шею. — Вспомните, магистр. И помогите мне с ожерельем.

— А зачем тебе ожерелье? — от удивления мышонок зашевелил усами. — Побрякушкой не отделаешься. Им настоящий выкуп нужен.

— Не дождутся они выкупа от меня, — твердо сказал король.

— Такой же упрямый, как твоя мать! — рассердился Маглор Форжерон. — Тогда зачем тебе ожерелье? До Дня Змеиного еще почти целый год! В этих условиях тебе бы хоть месяц протянуть!

— Идите к дьяволу, магистр, — рявкнул Мишель и замолчал.

— Да принесу я тебе твое ожерелье! Только скажи, где оно! Если тебе от этого станет легче. Я только как расколдоваться не помню, но телепортацией пока еще владею.

— Оно у Мари, в ее времени, — проворчал король. — Вы же знаете, она его почти не снимает.

— Господи! Ты отправил ее туда? — мышонок привстал на задние лапки. — Ты же знаешь, как сложно мне туда добираться после твоего трюка с Трезмоном! Вот любишь ты ставить сложные задачи! Любишь!

— Я отправил ее и сына туда, где до них сложно будет добраться Петрунелю!

Мышонок опустился назад на землю и тяжело вздохнул. Потом почесал за ухом по-кошачьи задней лапкой и, наконец, ударил по полу своим хвостиком. Почесал еще раз и снова ударил. Сердито покряхтел и снова хлестнул хвостиком.

— Все, — важно сказал мышонок Маглор Форжерон. — Ожерелье где-то здесь… бродит… Уж прости, прямо в камеру не получилось!

— Что значит «бродит»? Магистр! Вы что, с ума сошли? Вы Мари сюда перенесли? — Мишель в ужасе кричал на все подземелье.

Брат Ансельм, ей-богу, никого не трогал, никого не обижал, двадцать с лишним лет верно и преданно служил Господу, всячески развивал в себе добродетели, а нечестивые мысли и желания пресекал на корню. Как раз с того чудесного дня, как бросил пить, едва только узрел младенца в своей келье — не иначе младенца, данного ему как знамение свыше. Велик замысел Господень, что уж?

За двадцать лет, подобно Иосифу Плотнику, и дитя брат Ансельм воспитал, как если бы то был его родной сын. И обитель привел к процветанию. За что и был избран ее настоятелем. Правда, милый его сердцу воспитанник брат Паулюс, как поговаривали, предпочел мирскую жизнь, предав обеты. И по его заблудшей душе немало слез пролил брат Ансельм. А в обители большое влияние приобрел с его, брата Ансельма, попустительства блаженный брат Ницетас. И, глядя на творящееся вокруг безбожие, божий человек только вздыхал да молился.

Вот и в этот самый час, он не спал, а боролся с сомнениями в вере своей.

— Дай мне знак, Господи, что пора вмешаться! — бормотал он. — Дай мне знак, что брат Ницетас творит дела, Тебе неугодные!

И в тот же час очутился брат Ансельм в месте диком, шумном, богомерзком. Где нагие девы танцевали танцы непристойные, где бесславные мужи пили напитки хмельные с названиями брату Ансельму неведомыми.

— Эй, чувак, что на проходе стал? — рявкнул кто-то ему в лицо и толкнул плечом. — Исчезни!

— Pater noster, qui es in caelis!