Красавица, чудовище и волшебник без лицензии

Глава 36. Утренняя церемония, торжественный выход принца и новые порядки в Ирисовой Горечи

Тишина, воцарившаяся в комнате после того, как гоблины и кобольды ушли, показалась Джуп едва ли не более волшебной, чем все, что она до сих пор видела и слышала. Перед тем, как забраться в ванну, она, поразмыслив, подперла дверь тяжелым креслом — и правильно сделала. Не успела она вдоволь наплескаться, как в дверь снова отчаянно забарабанили, затем что-то тяжелое пару раз боднуло створки так, что они затрещали, и наконец недовольный и встревоженный господин Заразиха пропыхтел, беспомощно скребясь под дверью:

— Сударыня! Сударыня Джунипер! С вами все в порядке? Что это вы такое придумали… у нас не принято запираться от слуг! Как же у нас получится оказывать вам почести и всячески угождать, если вы будете держать свои двери закрытыми?! Кто-то вас обидел или испугал? Все виновные будут сурово наказаны, обещаю! Откройте же!.. Вы готовы к утренней церемонии? Принц желает видеть всех обитателей усадьбы в главном зале!..

— Сейчас-сейчас! — торопливо отозвалась Джуп, кое-как просушивая волосы полотенцем. — Я уже одеваюсь и скоро присоединюсь!..

Оскорбленному Заразихе пришлось уйти ни с чем — Джунипер так и не открыла ему дверь, на все уговоры отвечая, что прекрасно управится сама с платьем и ей не нужны помощники, чтобы затянуть шнурки, завязать ленты и застегнуть пуговицы, ведь ее обычное платье устроено куда проще, чем здешние цветочные наряды.

Торопливо заплетая влажные волосы в косу, она недовольно посматривала на себя в зеркало — лицо после бессонной ночи казалось осунувшимся и серым. «А может быть, это все проклятие! — с грустью подумала Джуп. — Оно ведь потихоньку разрушает меня изнутри, как тайная болезнь. И с принцем Ноа происходит то же самое, просто он об этом пока что не догадывается. Конечно, он заслужил, чтобы его наказали, но все-таки… все-таки это подло — подсовывать ему все эти Шипы и Яды!».

И она, на ходу поправляя мятое будничное платье, заторопилась в главный зал, размышляя о том, кто более подвержен губительному действию проклятия — принц, для которого эти чары были придуманы, или же она, случайный человек?.. Кто быстрее заметит неладное?

В главный зал она почти вбежала, растолкав гоблинов, которые неистово чихали и сморкались после утреннего купания в озере, ничего не видя и не слыша вокруг себя. После веселой ночи угодить прямиком в холодные озерные воды — где уж тут радоваться жизни!..

— А, вот и прекрасная Джуп! — воскликнул господин Заразиха, успевший принарядиться в красно-золотой бархат, делавший его еще толще и уродливее. Рядом с ним стояла тощая госпожа Живокость, напудрившаяся так густо, что походила на умертвие. Губы у нее были подведены зеленым перламутром, взбитые волосы украшены золотой и серебряной чешуей, а узорчатое узкое платье, как догадалась Джуп, сшито из лучшей лягушачьей кожи. Должно быть, утренняя церемония считалась очень важным событием в жизни усадьбы, и домоправители с нескрываемым осуждением смотрели на выцветший наряд Джунипер.

— А где же придворный птичник? — невпопад спросила девушка, чувствуя себя очень неуютно под их пристальными взглядами. Но не успели домоправители ей ответить, злорадно переглянувшись, как в одну из дверей втолкнули чрезвычайно раздраженного и обиженного мэтра Абревиля, над которым кружили такие же рассерженные сороки. От их атласного лоска не осталось и следа — они были мокрыми и встрепанными, как куры, попавшие под дождь. Таким же взъерошенным и помятым выглядел и волшебник — должно быть, гоблины-банщики, которых прогнала Джуп, вымыли Мимулуса с двойным усердием, не ведая жалости и сострадания.

— Кто? Кто посмел?! — кричали истошно сороки, кружась над домоправителями. — Какая дерзость, какое преступление! Окунать придворных птиц в воду!.. Тереть их мочалками и щетками!.. Да где это видано?!..

— Его Цветочество не говорил, что для кого-то нужно сделать исключение, — мстительно отвечал на это гоблин Заразиха, скаля кривые клыки от удовольствия. — И вы, и ваш птичник спорили с приказом светлейшего принца! Скажите спасибо, что вас не утопили за вашу дерзость, перед тем досыта накормив мылом!

— Старый гоблин! — завопила Сплетня, вне себя от возмущения. — Ты еще поплатишься за эту шутку!

— Мы отомстим! — перекрикивала ее Небылица, норовя сбить с макушки Заразихи алую шляпу с высокой тульей, которой гоблин безуспешно пытался набавить себе росту. — Ты пожалеешь, что связался с королевскими сороками!

— Я думал, это вид изощренной казни, — с трагическим видом прошептал Мимулус, незаметно подобравшись поближе к Джуп. — Никогда я еще не чувствовал приближение смерти так явно. Кто бы мог подумать, что банные щетки способны причинять такую боль!..

Джуп ничего не ответила, чувствуя некоторую вину — ведь это она приказала гоблинам искупать волшебника, а Заразиха, видимо, поддержал это решение, увидев в этом возможность в очередной раз напакостить сорокам и их придворному птичнику. «Но если бы его бросили в холодное озеро — это понравилось бы ему куда меньше!» — сказала она себе, пытаясь избавиться от угрызений совести.

— Тишина! Тишина! — заревел тут Заразиха, размахивая своим посохом-тростью, и огрел ею нескольких случайных гоблинов. Остальные, посмотрев, как жалобно пищат сородичи, потирая ушибленные спины, и вправду притихли.

— Его Цветочество идет! — объявил старый гоблин, прислушиваясь к одним ему различимым звукам, и придворный оркестр, едва живой после развеселой ночи, грянул что-то печальное и торжественное, вызывающее в памяти штормовые завывания ветра, далекий гром и стук тяжелых капель дождя в оконное стекло.

Джуп неожиданно для себя ощутила что-то похожее на трепет и почтение, словно принц Ноа и в самом деле был кем-то важным и прекрасным — а вовсе не капризным заколдованным мальчишкой, которому она влепила сегодня ночью пощечину. Впрочем, все в Ирисовой Горечи, если разобраться, испытывали противоречивые чувства к своему повелителю — его то боялись, то обманывали; терпели его капризы — и тут же оставляли без внимания, показывая, что все это притворство, игра, и на самом деле принц — пустышка без власти и силы. Но сегодня, во время утренней церемонии все обитатели усадьбы вели себя как верные подданные, и кланялись так низко, как только могли, пока Ноа торжественно и медленно шествовал по главному залу к своему трону, древнему, как и сама усадьба. В честь утреннего выхода принца старое, темное как ночь дерево отполировали до блеска, и вездесущие украшения из листьев-мечей ириса казались выполненными из черного зеркально-гладкого металла.

Джуп во все глаза смотрела на Ноа, который сегодня был точь-в-точь таким, как привиделось ей во время рассказа Мимулуса. Его длинные черные волосы наконец-то были чистыми и гладкими, свивались в шелковые локоны и в лучах солнца искрились разными цветами, как павлинье перо — то зеленью, то густой синевой, то пурпурным отблеском. Золотые веснушки под глазами и на переносице ярко блестели, составляя причудливый узор на черно-фиолетовой коже. Ноа был изящен и грациозен, что скрадывало его невысокий рост, а роскошная, тщательно подобранная одежда — повсюду золотое шитье на лиловом поле, так шедшее к его глазам и веснушкам, — делала цветочного принца непривычно-величественным. «Но ведь этого никто не видит, кроме меня!» — спохватилась Джуп, и ей от души стало жаль, что великолепие этого утреннего выхода принца пропадает впустую — а Ноа и в самом деле был великолепен, теперь-то уж, привыкнув к его необычному облику, она признавала это!.. Принц так старался ощущать себя прежним — это было видно по его походке, по гордо расправленным плечам! Но домоправители смотрели на своего повелителя все так же угодливо, и вместе с тем равнодушно — ценность проклятого наследника была невелика, пока приговор суда оставался в силе. Прочие слуги держались испуганно, но страх этот был неглубок: только скройся в своих покоях, принц-неудачник, — читалось в маленьких недобрых глазках гоблинов и кобольдов, — и мы снова будем втихомолку делать все, что нам пожелается!.. Мимулус, пожалуй, был самым честным среди присутствующих — на наследника Ирисов он смотрел с печалью и нескрываемым отвращением, и Джуп в очередной раз подумала, что нужно все-таки расспросить у волшебника, каким принца видят все остальные. Но как же ей не хотелось знать правду — особенно теперь, когда принц казался ей таким красивым!..

Ноа, между тем, с необычайной важностью, без сомнения, стоившей ему немалого самообладания, уселся на троне, и объявил, что рад лицезреть своих придворных в добром здравии, а слуг — в подобающем виде.

— …Мне кажется, здешняя челядь позабыла, что служит благородному дому Ирисов — одному из величайших семейств Лесного Края! — сурово произнес он, обводя тяжелым взглядом притихших слуг. — Пусть наш род пребывает в упадке, но подданным не дозволено позорить своего господина непотребным видом и поведением! С этого дня в Ирисовой Горечи установится новый порядок. Не желаю более видеть признаков упадка и угасания! Приказываю, чтобы отныне все в моих владениях радовало меня и веселило!..

И потрясенные гоблины узнали, что теперь им запрещено шататься без дела, верещать и вопить, плеваться и кусаться, оставлять грязные следы босых лап в коридорах, а также одеваться в лохмотья и оскорблять взгляд повелителя своим непритязательным внешним видом. Не успел господин Заразиха приосаниться, как тут же услышал, что его наряд — сущая безвкусица, а госпоже Живокость было приказано сжечь лягушачью кожу и впредь не показываться на глаза повелителю в столь дикарском облачении.

— …А некоторые из ваших озерных дев, госпожа Живокость, — продолжал принц все суровее, — отчего-то вообразили, что плесень и паутина тоже считаются одеждой, да так и бродят по берегу, смущая лодочников. Я более этого не потерплю! Что бы сказали мои прежние друзья, увидав мое нынешнее окружение…

Тут Сплетня и Небылица, до того прятавшиеся в самом темном углу, закружились над головами челяди, выкрикивая: «Величайший принц! Добрейший принц! Вернем былую славу этому убогому поместью!» и вскоре уже сидели на спинке трона — им, конечно же, пришлось по нраву то, как принц ругает дворню. «Почти как в старые добрые времена! И званый ужин, и утренняя церемония — прекрасный распорядок, как и положено в благородном дому. Не хватает только веселых танцев и какой-нибудь жестокой казни время от времени!» — довольно переговаривались они, чистя перышки. Среди всех подданных принца они были едва ли не самыми непритязательными, и испытывали искреннее удовлетворение, перемывая кости как знатным особам, так и заплесневелым утопленницам.

— Придворные птицы, — сказал Ноа, покосившись на них без особой благосклонности, — будут надзирать за порядком в Ирисовой Горечи, как это и положено сорокам высокого звания. Но горе им, если они начнут тревожить мой покой пустой болтовней о делах низкого сословия!.. Наказание понесут и они сами, и их бесполезный птичник!

Мэтр Абревиль, прячущийся за Джуп в надежде, что о нем не вспомнят, встревоженно охнул. Он ничуть не сомневался, что сороки не удержатся и немедленно сделают именно то, от чего предостерегал их принц.

— Придворная дама Джунипер! — объявил принц Ноа, прожигая бедную Джуп взглядом насквозь. — Ты будешь находиться при мне неотлучно, пока мне не надоест твое общество. Я не терплю скуку и уныние, и твое предназначение — всячески оберегать меня от этих неприятных ощущений. Пока что тебе удавалось меня развлечь, признаю, но стоит мне потерять к тебе интерес — так и знай, ты лишишься звания придворной дамы, и пусть твоей судьбой распоряжается Заразиха. Подойди поближе, твое место — у моего трона. Прочие пусть отправляются по своим делам, а ты, Джуп, немедленно придумай что-нибудь веселое — и достойное внимания принца! — я чувствую, что УЖЕ начинаю скучать!..

— Вы уж постарайтесь, прекрасная Джуп! — вполголоса пробормотал господин Заразиха, подталкивая ее к трону. — Не огорчайте Его Цветочество!..