Королевский наместник

Глава 30

Граф Эмаден Малурон любезно улыбнулся и отвесил легкий поклон принцу Шилнагаилу, осведомился о здоровье, порекомендовал лучшее каталийское вино, рассказал свежий анекдот про секту Второго пришествия и подвел гостя к лучшему столику в зале особняка. Уделил время больше протокольного, дал принцу почувствовать свою важность. Умаслил, а заодно познакомил со свежей каталийской шпионкой, присланной, от взявшей недавно власть в свои руки, новой теократии Южной Каталии.

— Блинные бабочки Ю-Кей в сырной пасте, так приятно тают во рту под вина баронства Латау, — разливался соловьём посол, демонстрируя Шилнагаилу фирменное блюдо своего государства.

Эмаден Малурон, уже немолодой человек, среднего роста, крепкого телосложения, с густыми длинными прямыми волосами черного цвета, с мелкими задумчивыми глазами, на приёме в честь национального Татукрана, праздника истязания плоти во имя Создателей, был одет в черный камзол с красной лентой, жалованной за бой при Старклерке лично Сэлди Хмурым. Нос посла был пробит по новой теократической моде болтом из золота с рунами на языке Создателей.

— Вы знаете толк в угощении, дорогой граф, — вежливо похвалил его принц, — ах, если бы приёмы Южной Каталии длились вечно.

— Ничто не вечно на земле, — вздохнул посол, — удовольствия, девушки, лучшее оружие… — Эмаден посмотрел на принца, наяривавшего от души блинных бабочек и коварно добавил, — даже любовь родителей.

Принц поперхнулся, выпучил глаза, закашлял. Новая шпионка принялась резво и нежно стучать его по спине, перегибаясь и откровенно налегая, полуобнаженной грудью в глубоком декольте синего платья на лицо Шилнагаила. Довольный проделанной гадостью, посол спрятал ухмылку и еле кивнув своему заместителю, дабы тот подменил его на приёме и исчез за портьерой, незаметного от нескромных взглядов, выхода из приёмного зала особняка.

Пройдя по узкой анфиладе, использующейся только послом и охраной, которая в количестве двух телохранителей стояла на посту, Эмаден дошел до комнаты переговоров. Без окон, в нижней части особняка, идеальное место для переговоров и заговоров.

— Дорогие друзья, — распахнув двери, посол продемонстрировал широкую улыбку, — ну отчего же вы не пробуете наше свежее вино из погребов лучших виноделов Южной Каталии?

Эмадену сразу бросились в глаза не пригубленные бокалы, некоторое напряжение, между сидящими вместе, первым королевским советником Сентентой и бароном Ферми.

— Потому что бухать, лучше после удачного переворота, — брякнул барон Ферми, с непосредственностью деревенского идиота.

Первый королевский советник при этой фразе как-то съежился и испуганно заморгал.

Да бросьте, барон, — принялся увещевать начальника тайной стражи посол другого государства, — какой переворот? Мы все приятели принца, искренне озабоченные его судьбой. Ведь чтобы не говорили злые языки, именно ему суждено возглавить в будущем мощнейшее государство юга Шайн. Как дипломат, как искренний младший товарищ, я всегда его поддержу в трудную минуту. А минута, кстати, трудная не только для него. Вы ведь тоже уже хромаете на ногу, друзья?

Небрежно кинутая фраза, выражающая некоторое сомнение посла в настоящем объеме полномочий главных лиц королевского двора Шайна, оказала живительное действие на не пьющих придворных.

Граф Сентента как-то машинально приложился к бокалу вина рядом с ним, а барон Ферми, зло побуравив посла взглядом, свой фужер просто хлопнул залпом.

— Некоторое недопонимание между его величеством и мной уже улажено, — заявил граф Сентента, — но как друг принца я разделяю его непонимание и непритворную обиду в решении о престолонаследовании.

— Присоединяюсь к графу, — коротко подтвердил барон Ферми.

Мысленно Эмаден Малурон потер руки. Все с чего-то начинают измену. С молчаливой поддержки, с сомнений, с поиска единомышленников, с тайных встреч в секретных комнатах. И не нужно никаких армий магов. Заклинание может пронестись над головой, а измена точно попадет в сердце государства.

— Что же мы, друзья, — вдохновенно проговорил Эмаден, — неужто будем сидеть и смотреть как принца душит несправедливость? В нашей власти помочь его высочеству: советом, монетами, влиянием. Иначе какие из нас друзья?

— Советовать я люблю, — согласился сразу граф Сентента, таким образом, оставляя на долю остальных двух заговорщиком влияние и монеты.

«Не, не, не, — подумал Эмаден, — так дело не пойдет. Отсидеться за нашими спинами вообще не вариант.» Вслух посол Южной Каталии сказал, что советы хороши, чтобы их услышали.

— А вот чтобы их послушали, ваша светлость, — по-доброму обратился он к королевскому советнику, — надо некий пример делом показать.

— Короче, — рявкнул барон, — вы два златоуста до ночи словами играть собираетесь? Делать то, что будем?

Эмаден Малурон неодобрительно покосился на нетерпеливого барона. Иногда он не понимал, а почему барона еще держат в начальниках тайной стражи? Поставили за пёсью преданность, но время страха измен давным-давно прошло, а собака как раз выросла и готова укусить за лишний кусок мяса. Да и вообще, он не понимает всех нюансов придворных игр Шайна, но ясно-понятно, что туповатый барон тормозит работу службы. Неужели заменить такого болванчика некем?

— Всё зависит от принца, — развел руками Эмаден Малурон, — что хочет сам принц? Чего ожидает от своих друзей? Почему бы нам всем троим не усилить общение с его высочеством, в этот трудный момент, направить его неупорядоченные мысли в правильное русло. Решение зависит только от него. Исключительно его мнение, высказанное твердо и безоговорочно, позволит нам предпринять все действия для исправления вопиющей несправедливости.

«Короче, предлагает начать обрабатывать Шилнагаила на тему самому царствовать и всем владети», — перевел эти витийствования на понятный язык граф Сентента.

По виду барона Ферми нельзя было определить, понял ли он ход мыслей южнокаталийского посла или требуется уточнить, потому Эмаден пустился во все тяжкие, пытаясь объяснить, как следует обработать принца.

— Деконструкция, — проговорил посол, отбросив всяческие экивоки, — нам нужна деконструкция семейных ценностей принца. Он должен возненавидеть свою семью и первая прореха в этой цитадели ценностей зависть. Шилнагаил завидует своей сестре Аише. Мы начнем раздувать это пламя тщеславия. Раздуем ссору, разожжём огонь раздоров, плеснем масло на угли обиды и тогда из аморфного принца мы получим закаленного негодяя, готового на всё.

«А посол хорош, — подумал с восхищением граф Сентента, — давно ли на дипломатической службе такому учат?»

«Аише довольно будет сказать Шилнагаилу, что королевский венец ей в кошмарах только является, — скептически оценил идею посла барон Амьен Ферми, — и все обиды растают как дым, они же семья.»

— Когда начнем? — деловито спросил начальник тайной стражи.

— Процесс уже идет, — загадочно ответил посол, — кулисы поднялись, зал полон зрителей, а мы дергаем за ниточки. Но помните, друзья, наш замысел велик, но результат складывается из совместных усилий. Тот, кто их не приложит — останется на обочине событий.

***

Я не ожидал увидеть на прототипе бумажной фабрики графа никаких особенных улучшений. Может быть печальный ослик ходит по кругу, передавая ослиную силу на вал, вал передает ее на колесо; трехзубчатое колесо снизу-вверх по очереди ударяет по пестам толчеи, те сначала поднимаются, потом падают с силой на сырье в деревянной колоде, превращая тряпье в однородную массу, которую потом варят в котле. Но нет, у него стояло шесть колод, в которых здоровые мужики банально толокли сырье. Мужиков уже конечно вывели, но я себе так представлял, что мужики и непременно здоровые. Иначе-то хрен вам, а не бумага, итальянцы для чего арабскую толчею усовершенствовали? Потому, что плохой размол — плохая бумага.

И да, коноплю он в сырье добавлял.

Когда мы вошли, в нос со страшной силой ударили миазмы разлагающегося сырья. По всяким трактатам древних мастеров от одиннадцати дней до трех недель тряпье мочили в чане. Запах при этом не самый нежный выделялся.

Покосился на Аишу. Её высочество носик сморщили, но терпели.

У графа даже сито было деревянное, которым отливали бумажную массу из чана и это никуда не годилось. Я скорее даже удивился, что у него еще бумага выходит, а не салфетки. Хотя… Увидев накатку, я всё понял. Они эту несчастную субстанцию, по недоразумению называемой бумагой, после отливки со страшной силой шлихтуют крахмалом. Или мылом, или растительным клейстером?

— Чем шлихтуете, граф? — спросил, понимая, скорее всего в техпроцессе ошибка с цветом где-то здесь появляется, — крахмалом картофельным или соком растений каких?

Граф помялся и недовольно сказал, что рыбным клеем. Это нихрена не объясняло сероватый оттенок.

— А обрабатываете чем-то перед шлихтовкой?

— Халькантумом, — скромно отозвался он.

Философский ответ. Эти деятели не отличали растворы сульфатов железа от растворов алюминия. Халькантум вообще сборное название любой соли для них. А какая точно — да черт его знает. В оригинале обработка велась квасцами из двойной соли из серной кислоты, оксида алюминия и поташа.

Я вздохнул. Знал бы заранее, плюнул на это. Ошибку искать можно до вечера или следующего года, как повезет.

— Прямо не знаю, граф, — с болью заявил ему, — вижу, что многое менять надо, но вы же самый умный и без меня знаете, как бумагу делать. Забьете на мои слова: не трогай — если работает. По такому принципу все и живут.

— А вы попробуйте, — вдруг заупрямился он, — мне самому интересно стало попробовать.

Хочет человек к цивилизации приобщиться, полезным стать — надо поощрять такое.

Позвали кузнеца графского.

Зашел чувак, при взгляде на которого срочно захотелось организовать парламент и внеочередные выборы в него. Вот настолько он был пугал своим чудовищным видом. Так-то сплавил чувака в депутаты и всё: от народа он далеко, можно спать, есть спокойно. Без заиканий.

Нарисовал ему чертеж толчеи итальянской и тут мысли о печальном ослике быстро меня оставили. Бумажное производство на реках ставили с водяными мельницами. Ослик слабоват для выработки энергии и передаче её на толочение бумаги в ступе. Здесь даже не волы нужны — слонобуи. Слонобуи. Я подумал немного и сказал, что есть у меня кореш: пару должен продать. Полковник Фодель такому заявлению удивится, но за поставки еды никуда не денется. Мост из крепких бревен идоги накатом перекинуть через пропасть несложно, Риса левитацией, хотя бы на минуту, вес зверюги при прохождении по мосту, уполовинит с новым сапфировым посохом воздуха. Решаемая вещь. Так их и заказать можно было в столице, но дорого и долго, ареал их обитания где-то на востоке.

Дно деревянной колоды велел графскому кузнецу выложить листом железа, песты тоже с железными насадками на конце должны быть. Размол это сильно улучшит.

Рама должна быть металлической с проволкой. Формовщик конечно охренеет, но это уже не мои проблемы, всё равно механизировать надо, химические производства ставить у шахт и так далее. Это просто временное затыкание дыр. Тут же довел до графа мысль, что, используя в сечении проволочной рамы соответствующие узоры, можно получить водяной оттиск.

— Это знак качества! — важно заявил я старательно внимающему графу, — все будут видеть и знать насколько уникальна и хороша ваша бумага.

Рецепт суспензии каолинита для введения в бумажную массу описал. Винтовой пресс, как и декель (металлическую раму с сеткой) подсказал заказать у Исхироса, с введением сукнового отжима листов бумаги, ткань хорошо впитывает воду, бумага быстрее сохнет. Углежогов для поташа рекомендовал графу побольше нанять, рецепт квасцов ему накатал и выбежал с принцессой на свежий воздух.

Граф был радостно возбужден: столько секретов свалилось, но я это довольство подпортил, подсунув лист Соглашения.

— Вы у меня секретов на тысячу золотых выведали, — пожаловался графу.

Тот скрывая лыбу, размашисто подписал.

— Это же сколько всего переделать придется, — запричитал было он, но наткнулся на мой суровый взгляд.

— Дорогой граф, — сказал ему сурово, — причем в прямом смысле, дорогой. Вы с этими новинками в три раза больше бумаги получите. В десять раз лучше. Монет сдерете горы. А как Соглашение закончится, вообще миллионером станете.

— Еще бы дожить, — фальшиво вздохнул граф.

Но по его хитрой благообразной морде было понятно — доживет. Свежий воздух, диетическое питание, спортом займется типа гольфа, который я скоро изобрету. Правда миллионером вряд ли станет, у меня раньше бумажный завод откроется, второй-третий, и его бизнес заштормит. Хотя, что я могу знать о рынке, может он настолько большой будет, что места всем хватит.

С такими мыслями мы с графом распрощались, уселись с принцессой в карету и продолжили путь в столицу. Два часа моя авантюра отняла. С другой стороны, бумага будет получше, роялти начнут капать, сильно больше за десять лет чем пятьсот монет выйдет.

Аиша между тем покрутилась, посверкала на меня глазенками, но ничего не спрашивала, хотя по виду её жгло любопытство, распирало как кошечку, на принесенную в дом сумку с продуктами.

Это не обязательно потому, что девушки хотят всё знать и если не контролировать ситуацию, то понимать, как она развивается. Я бы отнес это к общечеловеческому качеству. Парня, которому девушка на его глазах перепрошьет выключенный смартфон c андроида на айос, тоже разопрет от вопросов.

Потому я ободряюще расплылся принцессе в улыбке.

— Ничего не стесняйся, Аиша, твой семпай всегда готов к любым вопросам.

— А что такое городской шурум-бурум мастер? — невинно спросила она.

Это было немного не то, что я ожидал, но предвидеть следовало. Истории долгого общения у нас с принцессой не было и, если вдруг такой обычный Джерк начинает выделяться умом и сообразительностью, то Каю это удивит, а Аишу нет. Я для неё по умолчанию гений. Шарит за производство бумажек — ок, отложили в памяти на полочке, будет нужда привлечем как эскперта.

— Это, кхм, — откашлялся я, — эвфемизм, обозначающий специальный бизнес.

— Что за бизнес? — не поняла она, — не увиливай от ответа, Джерк Хилл.

— Шурум-бурум мастер, — проговорил нейтрально, — это руководитель компании женщин, профессионально заботящихся о мужчинах.

Как-то канцелярски ответил, до неё не доперло.

— Почему профессионально?

— Потому что секс, — пошутил я, — слишком серьезная вещь, чтобы доверять его любительницам.

Аиша залилась румянцем и кинула в меня подушку.

— Ты ужасный развратник, Джерк Хилл, — убежденно сказала она, — и что я в тебе нашла?

— Жизнь, шестнадцать уровней, два титула и крутой артефакт, — подсчитал я и вопросительно посмотрел на принцессу.

Мол, ничего не пропустил?

Вместо ответа она закидала меня подушками, а когда я отвлекся на их собирание, коварно напала на мою беззащитную спину с боевым кличем. Меня даже не сам факт испугал, а последнее. В её исполнении это слышалось чем-то средним между чириканьем зяблика и работой шлифовальной машинки. В ходе борьбы — хотя какой борьбы — я расслабился и получал удовольствие, она оседлала меня сверху.

— Будешь знать, как мне перечить! — сказала принцесса, отдуваясь и сверкая лазурными глазками.

— Я бы больше хотел узнать о географии, — скромно попросил я.

— О какой географии? — не поняла она.

— О географии твоего тела, я уже имею некоторое представление, — постарался оправдать внеочередное звание ужасного развратника, — хотелось бы узнать побольше об окружающем мире.

Она пристально посмотрела на меня: не шучу ли я? Вот так запросто, отказываясь от ролевой игры в принцессу и чудика. Это же как красавица и чудовище, только само собой лакшери-вариант.

Но я представил себя в Норильске зимой, когда до рассвета еще полгода, а остановку замело вместе с маршруткой, и мой термометр похоти в штанах притормозил свой разбег.

— Ну что же, — разочарованно согласилась Аиша, слезая с меня, — давай разберем ближайшие страны.