Глава 46 Все что тебе нужно — это любовь

Я шла сквозь ночь, туман, дождь и звездное небо, пока не добралась до своего дома.

Магеллан Авеню, 11

Вот он, край нашей подъездной дорожки. У меня осталось еще одно незаконченное дело.

Медленно, я начала подниматься по холму к своему дому. Мимо желтых и белых бегоний у дороги. Мимо изгороди, где Папа однажды нашел гнездо голубых соек. Мимо дуба, на котором Джейкоб вырезал наши инициалы своим швейцарским ножом. И один за другим, в свете фонарей, все призраки вышли поиграть.

Я увидела, как Джек катается на трехколесном велосипеде, что бабушка с дедушкой подарили ему на день рождения. Я, тринадцатилетняя, катаюсь на роликах. Эмма, Тесса, Сейди соревнуются в бесконечной битве по вращению обруча. Папа моет машину, обрызгивая маму из поливочного шланга, когда та попыталась забрать почту. Они вдвоем, промокшие. Смеющиеся. Счастливые. Блики солнечного света проглядывают сквозь северные калифорнийские облака. Хамлоф лая, бегает кругами, пытаясь укусить струю воды. Я слышу это, вижу это и чувствую все это: все воспоминания вспыхивают и искрятся вокруг меня.

Мое вчера, мое сегодня и мое навсегда.

Я повернулась и увидела, как стоя на краю газона, за мной наблюдает Патрик. Мой желудок совершил тройное сальто с переворотом, когда он направился ко мне.

— Как? — спросила я его. — Как ты сюда попал?

— Скажем так, Дама с Кроссвордами оказала мне довольно большую услугу после моей помощи в решении загадок. — Он окинул меня озорным взглядом. — Впрочем… она упоминала что-то вроде нужно всегда пользоваться карандашом. Чтобы это ни значило.

Я не могла поверить тому, что он говорит. Неужели Патрик наконец-то свободен? Свободен по — настоящему?

— Она простила тебя, даже не смотря на то, что ты — Заблудшая Душа? — едва дыша, спросила я. — Ей под силу такое?

— Нее. — Он отмахнулся. — Я просто пошутил. Дама с Кроссвордами ничего не делала. — Он помолчал. — А вот ты сделала.

Я почувствовала, как щеки заливает румянец, и быстро опустила голову, глядя себе под ноги. Патрик нежным прикосновением поднял мой подбородок.

— Наверное, Вселенной, быть может, под силу разглядеть нечто хорошее, стоит только ей повстречаться с этим, — произнес он, улыбаясь. — Или это, или нашу ужасную карму отменили.

Я рассмеялась.

— Мне нравится первый вариант.

— Это и есть первый вариант! — Он всплеснул руками и повеселел. — Теперь есть что рассказать внукам.

— У нас же все будет прилично, без возрастных ограничений? — поддразнила я его.

— Ну, — он притянул меня ближе, — детям до тринадцати.

Затем он поцеловал меня. И… вау. Просто вау.

Ладно, ДА. Я определенно буду тысячи раз воспроизводить его у себя в голове. Да, да, да.

Тем лучше для меня, раздался в моих мыслях голос Патрика. Он наклонился для еще одного поцелуя.

— Эй! — Я увернулась в самую последнюю секунду. — Больше никаких поцелуев, шпион!

— Вот уж нет, маленькая леди, — ответил он. — Твои мысли слишком интересные. — Он снова наклонился и на этот раз, как говорится, от судьбы не убежишь.

После доооооолгой серии поцелуев, мы, наконец, приготовились ко встрече с моими старыми воспоминаниями. Я знала, что он тоже их видит. Я знала, что он поймет.

Он кивнул мне, подбадривая.

— Не торопись. Я буду ждать тебя здесь.

— Нет, — произнесла я. — Идем со мной.

Мы поднялись по ступеням, наконец, остановившись у входной двери. Это было странно. Я столько раз стучалась в нее, что уже даже не знала, чего ожидать. Я сделала глубокий вдох и медленно потянулась к двери. На этот раз, металлическая ручка повернулась с первой попытки.

Дом был тих. Стояло раннее утро. Мы прошли через гостиную и поднялись по ступеням на второй этаж, где я увидела открытую дверь в родительской спальне. Я осторожно заглянула и увидела три пары ног (четыре, если взять во внимание Хамлофа), торчащих из-под кремового одеяла, под которое я забиралась миллион раз. Но я прослезилась, когда увидела всех их вот так вместе.

Мама.

Джек.

И папа.

— Он здесь, — прошептала я. — Он там, где ему и полагается быть.

Мое желание исполнилось. А это главное.

Я наклонилась и поцеловала его в щеку, затем прошла к маминой стороне кровати.

Ох, Мама.

Она была такой красивой, и как всегда уснула в очках. Я сосредоточила свою энергию и аккуратно сняла их, не издав при этом ни звука. Она шевельнулась, пока я клала их на место у прикроватного столика, но все же не отпустила Джека, которого обнимала во сне, а он свернулся калачиком в пижаме с Бэтменом, которую я подарила ему на Рождество. Он стал уже совсем большой, пижама стала ему коротковатой. Я сразу вспомнила Алису из Страны Чудес, которая съела гриб и выросла.

По какой-то причине, я не могла не почувствовать облегчение, зная, что мой брат меня не забудет. Даже когда он станет совсем взрослым, заведет семью, у него все равно сохранятся воспоминания об этой пижаме. (Но на всякий случай, я сделала мысленную пометку организовать анонимную почтовую доставку на Рождество.)

Я протянула руку и погладила Хамлофа.

— Хороший мальчик. — Его уши дернулись, и он перекатился животом кверху, продолжая похрапывать. Надеюсь, ему снилась я.

На мгновение, наблюдая, как поднимается и опадает его грудная клетка, меня охватило ощущение покоя. В каком-то смысле, мне удалось переписать историю моей семьи. Я умерла, но Папе удалось найти другой способ, чтобы справиться с горем. И этот способ не предполагал другую женщину.

С ними все будет хорошо. С нами все будет хорошо.

— Держи. — Патрик протянул мне мой кулон, такой же сияющий, как и в первый день покупки, не смотря на все, через что ему пришлось пройти. — Почему бы тебе не оставить его им?

Внезапно, я ощутила замешательство. Я пожертвовала кулоном, чтобы он смог стать свободным… чтобы Патрик смог двигаться дальше. Неужели он хочет отдать его?

— Но он твой, — сказала я. — Я отдала его тебе.

— Он мне не нужен. — Он накрыл сердце своей рукой. — Теперь у меня есть настоящее. А это гораздо лучше.

Я покраснела в восьмидесятый раз и провела пальцем по золотому сердцу. Идеально теплое. Идеально гладкое. Я нежно поцеловала его и положила на родительский комод, рядом с фотографией семьи. У меня было ощущение, что они будут знать, что это от меня.

Прежде, чем я повернулась, чтобы уйти, что-то привлекло мое внимание. Фотография в черно-белой рамке, которой по моему разумению, я никогда не видела прежде. Я наклонилась, чтобы получше ее разглядеть.

Секундочку. Ведь это невозможно. Так?

Из-под стекла мне улыбались Эмма, Сейди и Тесса: все в красивых платьях под миллионом сияющих праздничных огней. Над ними самодельный баннер (украшенный миллионом разновидностей сыра) прямо через всю комнату.

ПСШ + ВЫПУСКНОЙ БАЛ 2011

В ПАМЯТЬ О БРИ ИГАН.

(МЫ ЛЮБИМ ТЕБЯ, БРИ!!!!)

— БО. ЖЕ. МОЙ. — Я повернулась к Патрику. — Кажется…, кажется, мои друзья устроили мне сырный выпускной. — Наши глаза встретились и через секунду мы разразились истеричным смехом. Без сомнения, это была самая необычная вечеринка в мою честь.

Патрик, наконец, перевел дыхание и показал на рамку с фото.

— Так, кто же этот счастливчик?

— Кто? — спросила я, до сих пор хихикая. — Какой еще счастливчик? — Я снова пригляделась.

— На заднем плане. — Я пару раз ущипнула себя, чтобы удостовериться, что не сплю в старой кабинке за столиком в «Куске». Но нет, щипки были болезненные. Я не брежу. По-прежнему в комнате своих родителей, и определенно всматриваюсь в самую лучшую фотографию всех времен и народов. И по какой же причине она лучшая, спросите вы? Потому что на ней, позади моих подруг, с самой очаровательной улыбкой, стоял Джейкоб.

Я была ошарашена. Как я упустила его из виду? Смокинг, поняла я. Он был одет в смокинг. Глаза наполнились отчаянными счастливыми слезами.

— Какой сейчас день? Что за месяц?!

Патрик бросил торопливый взгляд на Папины электронные часы на прикроватном столике.


— Июнь. Двенадцатое июня.

12 Июня. 12 Июня. 12 ИЮНЯ.

Я снова посмотрела на фото, чтобы убедиться, что у меня нет галлюцинаций.

— Это он, — прошептала я. — Это, правда, он.

Моя первая любовь и он улыбался. И что самое главное, он был жив. Это фото было тому доказательством. Наш бал уже прошел. И Джекоб Фишер дожил до него.

Он жил.

Я обняла Патрика, вдыхая запах его мягкой кожаной куртки и ощущая, что все в мире встало на свои места.

В моем странном, совершенном мире.

Он нежно поцеловал меня в лоб.

— Ecce potestas casei. Остерегайся силы сыра.

Мы немного задержались, наблюдая за тем, как спит моя семья, но, наконец, все же вышли обратно в коридор, закрыв за собою дверь с тихим щелчком. Я прошла мимо ванной и туалета, мимо комнаты Джека. Лишь к одной комнате. Одинокая дверь слева терпеливо ждала в конце коридора. С надписями: «Ушла по делам», «Посторонним вход воспрещен» и «Никого нет дома».

Но теперь я дома.

Я открыла дверь своей комнаты, и меня обдало облаком ледяного воздуха. Ковер из псевдо-лепестков роз захрустел под ногами, когда я вошла. Моя комната. Моя кровать. Мои окна, книжные полки и ряды книг, и даже одеяло, под которым я спала каждую ночь, высунув наружу одну ногу. Мое детское одеяльце: желтое с маленькими желтыми пушинками, в которое я заворачивалась клубочком, прежде чем уснуть.

Комната была темной, пыльной и до жути тихой. Спящая гробница, в которой похоронены плохие сны, разбитые сердца и грустные воспоминания. В мое отсутствие никто не смел сюда ступить.

Я подошла к креслу на подоконнике, когда-то уютному и полному подушек, где Джек и я играли в настольные игры. Сейчас подушки были аккуратно сложены в уголке. Занавеси задернуты. Окна заперты. Поэтому я открыла их.

Я отодвинула занавески и попыталась открыть окна. Они застряли, вероятно, рамы разбухли от сырости, поэтому я дергала до тех пор, пока, наконец, не услышала, как ставня начала подаваться.

Давай, давай.

Я ощутила, как она сдвинулась еще больше.

Открывайся, открывайся же.

На лбу появились капельки пота.

Ну же. Да открывайся же ты.

Я услышала треск и вскрикнула, когда окно распахнулось, и на меня подул теплый утренний ветерок, такой яркий, полный цвета, музыки, энергии, смеха и прощения. Стены моей комнаты заскрипели и застонали, потолок прогнулся, насколько это вообще возможно. Дом вдохнул, выдохнул, затем снова вдохнул в себя новую жизнь и тепло. Затем, я ощутила его сердцебиение. Пульс. Воспоминания. Пробуждение.

Я опустилась на ковер, сделала глубокий вдох. Закрыла глаза и попыталась ухватиться за свою историю. Попыталась запомнить каждую мельчайшую деталь. Чтобы уже никогда не позабыть ее. Даже через тысячи жизней.

Я запомнила звук колокольчиков, которые Папа повесил за моим окном несколько лет назад. Каким прохладным и колючим был ковер, если лечь на него голой спиной. Едва заметный запах яблок. Мама всегда говорила, что в моей комнате пахнет яблоками.

Внезапно, я ощутила, как ко мне прикасается и дразнит луч света. Открыв глаза, я заметила крошечное сияние, танцующее на дальней стене. Это отражалась старая золотая рама зеркала, что повесили над моим комодом. За стеклом был лист бумаги, а на нем стихотворение дедушки, которое он написал мне на мой последний день рождения. Пятнадцатый.

Я поднялась и подошла к листку. Края рамы были позолоченными, потрескавшимися, знакомыми. Я едва смогла увидеть свое отражение в сияющем зеркале. Мне удалось разглядеть длинные темные волосы. Порозовевшие щеки. Зеленые глаза. Немного старше. Немного мудрее. Я потянулась и коснулась зеркала, проводя кончиками пальцев по своему отражению.

По словам Мамы, я была красавицей. Как бы мне хотелось ей верить. Как бы мне хотелось снова сказать им всем, как много они значат для меня. И всегда будут. Но больше всего, мне бы хотелось, чтоб они узнали, как мне повезло, что все они у меня были.

Жить. Любить. Быть любимой. Чего еще может желать девушка?

— Ангел, — услышала я шепот Патрика.

В это самое мгновение, я поняла: время пришло. И я, наконец, была готова.

В моей груди появилось чувство, не острой обжигающей боли, когда я поняла, что умерла, а дружеского тепла и света, пронзающего меня и исцеляющего мое разбитое сердце. Из-за слез и предательства Джейкоба и Сейди, которое было ложным. Теперь я это знала.

Я упала на колени, когда комната вокруг меня стала вращаться и раскачиваться. Меня закружил мягкий поток воздуха, и я посмотрела вниз, чтобы увидеть, что я исчезаю.

Меня окружил голос Патрика.

Возьми мою руку.

Я приняла ее.

Затем, в свой самый последний миг на земле, взгляд остановился на последних строках стихотворения моего дедушки…, особых строках, которых я никогда по-настоящему не понимала, до настоящего момента.

И хотя я все их знала наизусть, я прочла слова вслух.

В разгаре счастья или же отчаянья

в горести или в радости

в счастье и в боли:

Поступай правильно и будь с собой в ладах.

Нет в жизни большего дара, чем мир,

за исключением любви.

Пусть любовь будет всегда с тобой.


Загрузка...