Катастрофическая История о Тебе и обо Мне (ЛП)

Глава 15 Ты — гончий пес, не более

Я была из тех людей, которые не запоминают свои сны. Я перепробовала буквально все: журналы; запись на кассету; спрашивала у девчонок, говорила ли я во сне — но нет, ничего, абсолютно. Жутким исключением из правил был жуткий кошмар с мотоциклом а, кроме этого, больше ничего не всплывало в памяти.

Но не на этот раз.

По какой-то непонятной причине, в ту самую ночь, что-то подсказывало мне, что я запомню приснившийся мне сон. И когда я, наконец, проснулась следующим утром, все еще свернувшись на коленях у Патрика, догадайтесь что?

Это случилось. Мне приснился Хамлоф.

Или, конкретней, мне приснился тот раз, когда Хамлоф съел мою любимую плюшевую игрушку — кролика, которого я звала Миссис Пух. Я голос сорвала, пока лазила по кровати в ту ночь в поисках моей возлюбленной Миссис Пух, пропавшей без вести прямо из-под одеяла. Ее пушистый розовый нос, мягкие розовые ушки. Самые мягкие на свете.

Растворилась без следа.

Поначалу, Мама и Папа сказали, что я, должно быть, где-нибудь оставила его. У Сейди дома. В прачечной. Под кроватью. Я опровергла все их домыслы. Потому что я знала правду. Миссис Пух пропала… Миссис Пух украли. Хаос обернулся столпотворением, когда Папа заметил странные следы из слюнявого хлопка, ведущие по коридору и вниз по ступеням в гостиную, прямо к лежанке Хамлофа.

Да. Это была правда. Собака слопала моего кролика. Он съел его розовый носик, который я целовала тысячу раз. Он съел его мягкие розовые ушки. Он даже съел его красивые голубые глаза. (Один пару дней спустя все же вышел наружу, но уже не такой голубой и не такой сияющий.)

— Все, — прошептала я. — Я помню все.

Я вспомнила Миссис Пух. Вспомнила, как Хамлоф лежал с оттопыренным животом, в котором наверняка был кролик. Я вспомнила, как разозлилась как никогда за всю свою юную, короткую жизнь; меня не пронял даже полный раскаяния взгляд милых щенячьих глаз, когда пес увидел, что я плачу. А потом, я почему-то вспомнила, как Мама качала меня на руках в ту ночь и рассказывала, что Хамлоф еще щенок. И что он не нарочно. Я вспомнила запах ее волос и тепло ее махрового халата. Я вспомнила, как от ее особой маминой заботы я почувствовала себя лучше, и что никому на земле такое больше не под силу.

Но это было не больше, чем воспоминание. Причем тоскливое. Неожиданное, всепоглощающее чувство. По тому, как она держала меня на руках, когда я была маленькой, и мы вдвоем в глупых пижамах воскресными утрами. Это печалило нас обеих, поскольку мы были лучшими подружками, но постепенно стали отдалятся друг от друга из-за злости и обид, и никто из нас не пытался удержать все на плаву… в конце концов, дети вырастают. То были чувства, которые я бережно схоронила в капсуле времени, закрыла в надежном, секретном месте, где их никто не найдет. А это место, каким-то образом, со временем забылось. Я скучала по моей семье. Я скучала по маме.

Я открыла глаза, опухшие от слез и посмотрела на Патрика.

— Ангел? — произнес он.

— Я хочу домой.

— Хочешь поговорить почему?

Я помотала головой. Потянулась и поднялась на ноги. В груди возникло ощущение тяжести, словно мне налили туда бетон, пока я спала. Но помимо этого возникло кое-что еще. План, который походил на руководство к активным действиям.

Но сперва, домой.

— Итак. — Он говорил воодушевлённо, словно пытался поднять настроение. — Я тут подумал, что хотел бы показать тебе нереально крутое местечко здесь неподалеку…

— Я хочу домой, — снова сказала я. — Сейчас же.

Он одарил меня веселым взглядом.

— Мы этим утром немного властные, да?

— Называй, как хочешь.

Он почесал затылок.

— Дело в том, что…

— Что? — спросила я. — В чем дело?

— С этим может возникнуть небольшая проблемка, — сказал он.

— С чего бы это?

Патрик вздохнул и сунул руки в карманы.

— Послушай, Сладкая. Знаю, тебе это не понравится, но сейчас все по-другому. Ты не можешь пойти туда, куда тебе вздумается…

— Кто такое сказал?

— Серьезно?

Я бросила на него взгляд.

— Похоже, что я шучу?

— Черт, — пробормотал он. — Кто-то встал не с той полосы дороги сегодня.

— Взмой нас, или как там это делается. — Я протянула ему руку. — Я готова.

Он скрестил руки на груди.

— Позволь мне напомнить, что я не твой личный шофер.

— Забавно, — ответила я. — Потому что именно так я и думаю.

— Ты не та, за кого себя выдаешь, — пробормотал Патрик, хватая меня за руку.

Я ощутила, как сквозь меня прошел электрический разряд.

— Ауч! — взвизгнула я, отдергивая руку. — Боже! Ты долбанул меня током?!

— Оуу, — произнес Патрик. — Между нами пробежала искра. Я балдею.

Я потерла руку, проворчав:

— Никто уже не говорит «балдею», придурок.

— Послушай, — сказал он. — Не казни гонца за вести. У тебя есть полное право злиться, но не забывай.

— Не забывать что? — огрызнулась я.

Он сильно пнул камень, и тот перелетел аж через дорогу.

— Не забывай, что я — это все что у тебя есть на данный момент, ладно?

Его слова жалили, и я не сдержала удивления от увиденного только что. Каким-то образом, Патрику удался этот маневр. Ногой. Он смог контактировать с предметом из Реального Мира. Не смотря на то, что сам он к нему больше не принадлежал. Я была совершенно ошеломлена.

— Как ты это сделал?

— Извини? То есть ты еще не прочла ДУ целиком? Вот это шокирует.

— Ладно, ладно, — простонала я. — Я поняла. Мне жаль.

— Сперва признай.

— Ты — единственный, кто у меня остался, — пробормотала я.

— Я тебя не слышуууу….

— Ты — единственный, кто у меня остался! — Я ощутила, как мое лицо вспыхнуло. — Теперь, покажи мне как ты, черт подери, это сделал?

Он улыбнулся.

— Сперва важное. — Он схватил меня за руку, притягивая ближе. Прежде чем я поняла что происходит, у меня возникло ощущение, будто я оказалась на тошнотворных американских горках, и мы на скорости вращаемся по кругу, как безумные; все мои мысли свелись к одной: как бы меня не стошнило. Мой желудок оказался где-то в районе горла, и от ветра я даже не слышала своего голоса, который вопил, чтобы все это прекратилось. Затем, внезапно, это произошло.

— Дом, милый дом, — произнес Патрик.

Я открыла глаза. Чувствуя, как мое тело дрожит и сотрясается в спазмах, когда силы гравитации и инерции все же взяли свое.

— Б-б-больше никогда т-т-ттак не д-д-делай.

— Сделаю себе пометку, Ангел, — сказал Патрик.

Мне не нравилось, что он зовет меня Ангелом. Сырные прозвища я тоже не оценила, или же просто меня раздражало то, что он никогда ничего не рассказывал о себе, позволяя мне додумывать все самой. Но сейчас, все это было не важно. Потому что мы стояли на моей подъездной дорожке.

Магелан Авеню 11.

Весь дом был скрыт в тени. Все окна закрыты. Занавески опущены. Словно там никто не жил уже давным-давно. Либо просто перестал обращать на это внимание. Прошло всего несколько недель с моей смерти, что по меркам Вечности было всего ничего. Но видеть, как прохладный осенний свет озарял крышу… грязный, пожелтевший, неухоженный двор; сухие листья свалялись и загнили; в нескольких кварталах к западу раздавался зловещий шепот океана… казалось, прошло гораздо больше времени. Все место казалось неправильным. Исковерканным. Призрак былого величия.

Как и я.

Я не могла отвести взгляд.

— Что здесь произошло? — спросила я.

— Что и всегда, — ответил Патрик. — Они кого-то потеряли.

Звук открывающейся двери привлек мое внимание. Маленький мальчик с темными волосами, джинсах и черной толстовке вприпрыжку спустился по ступенькам, даже не удосужившись закрыть за собой дверь. Он бросил футбольный мяч на подъездную дорожку и с силой пнул его о металлическую гаражную дверь.

БАМ!

БАМ!

БАМ!

Это был Джек. В мгновение ока по телу пробежали мурашки. Он был так близко. Он был таким настоящим. Щеки ярко-красные, а нос заложило от холодного осеннего воздуха. Я хотела подбежать к нему, обнять и не отпускать. Я наблюдала, как он вытер нос рукавом. Он бросал мяч в гаражную дверь.

БАМ!

Я сделала шаг по аллее, но остановилась, поняв всю сволочную ситауцию происходящего.

— Он меня не видит.

— Верно, — согласился Патрик. — Но в этом есть и положительная сторона — у тебя ужасная прическа, так что, быть может, это и к лучшему.

Я потянулась к непослушным кудряшкам, чтобы пригладить их, но остановилась, когда поняла, что Патрик лишь дразнит меня. Снова. Я злобно уставилась на него как обычно, но после услышала, как дверь открывается во второй раз.

— Джек!

Голос моей матери.

А потом я увидела ее, она высунулась из-за двери. В зеленом супер-мягком свитере, что бабушка подарила на Рождество. Ее черепаховые очки. Темные волнистые волосы, собранные в конский хвост. Вроде они стали короче, чем в моих воспоминаниях?

Мама.

У меня перехватило дыхание, а на затылке защипало кожу. Хотелось подбежать к ней. Так сильно хотелось подбежать к ней.

— Джек, милый, прошу, не стучи так сильно по гаражу. Слишком громко. Папа пытается поспать.

— Поспать? — повторила я. — До сих пор? Который час?

Должно было быть уже не меньше одиннадцати утра. А мой отец ранняя пташка. Он всегда просыпался на рассвете, чтобы часок позаниматься серфингом, прежде чем ехать на работу. Не может быть, чтобы он до сих пор спал! Он вечно ворчал на нас, когда мы спали до половины девятого в выходные дни.

— Ладно, — голос Джека был отстраненным. Будто он не слушал вовсе, и ему было плевать.

Не встречаясь с ней взглядом, он бросил мяч, разбежался и пнул снова. На этот раз, еще сильнее, чем прежде.

БАМ!

Мама покачала головой. Она была сердита, насколько я могла судить, но она ничего ему не сказала. Только хлопнула дверью и ушла обратно в дом.

— Большая счастливая семья, — произнес Патрик.

Я пропустила его слова мимо ушей. Прошла по аллее и села в десяти футах от того места, где Джек пинал мяч.

Джек Чеддер.

Он был красив. Красивый, милый, угрюмый мальчик. Через несколько месяцев ему исполнится девять. Промелькнула в моей голове мысль.

Что если он забыл обо мне?

Он снял толстовку и бросил ее на землю. Затем сел на траву, скрестив ноги, сунул руку в карман и вытащил колоду карт. В течении лета я учила его тасовать колоду. У него почти получалось. Но руки по-прежнему были слишком малы, чтобы карты помещались целиком. Он разделил колоду пополам, как показывала я (когда карт меньше, получается легче), но когда он согнул карты, чтобы сделать мост, колода выскользнула из пальцев и разлетелась по траве.

— Дерьмо, — пробормотал он.

— Попробуй еще раз, — произнесла я. — На этот раз используй пальцы.

Он повторил те же самые шаги, но, как и прежде, карты разлетелись.

— Проклятье! — Он бросил это занятие и стал снова пинать мяч.

Я ничего не могла поделать. Я была совершенно бесполезна. Пустая трата пространства.

— Ну, технически, с тех пор как ты лишилась тела, ты не можешь занимать пространство, — вставил Патрик. — Знаешь, если с технической точки зрения.

Я шлепнула себя ладонью по лбу.

— Боже мой, ты КОГДА-НИБУДЬ заткнешься?

Он улыбнулся.

— Не совсем.

Я уже собиралась придумать какой-нибудь остроумный ответ, когда крик привлек мое внимание. Я встала и направилась в сторону кухонного окна, чтобы получше рассмотреть. Вот они. Мама и Папа. Они сидели за столом друг напротив друга. Рядом с ним стояла нетронутая чашка кофе; непрочитанная газета и пустая тарелка перед ней. Она плакала. Он закрыл лицо руками.

— Ты должен остановиться, — сказала она. — Как долго ты будешь заставлять проходить нас через это? Как долго ты будешь заставлять Бри проходить через это?

Я? Они ругаются из-за меня?

— Я должен понять, — сказал он. — Я не смирюсь, пока не пойму.

— Ты одержим, — сказала Мама, ее голос срывался. — Ты не сможешь вернуть ее. Она умерла, Дэниэл. Когда ты, наконец, поймешь это?

— Это бессмысленно, Кэти.

— Она умерла, Дэниэл, послушай себя. — Она встала из-за стола и отнесла тарелку в раковину. Затем включила горячую воду, так что скоро окно, где я стояла, начало покрываться конденсатом и мне пришлось прильнуть к стеклу.

— Она была здорова, — продолжил Отец. — У нас все было хорошо. Ее сердце было здорово.

— Или не было. — Мама снова заплакала. Она замолчала, чтобы утереть слезы. — Быть может, мы ошибались.

— Нет! — Папа внезапно ударил кулаком по кухонному столу, перевернув сахарницу. Мама и я подпрыгнули от резкого звука. — У пятнадцатилетней девочки острый обширный коронаротромбоз? Ткани не так-то просто разорвать, Кэти. Сердце не может просто расколоться, черт его дери, пополам!

— Успокойся, — сказала Мама. — Тебя может услышать Джек.

Папа сделал глубокий вдох. Похоже, он пытался собраться.

— Моя бригада ничего подобного в жизни не видела, — произнес он, потирая глаза. — Бри могла помочь нам спасти жизни других людей… чтобы удостовериться, что подобное больше не произойдет.

— Это не твоя вина, Дэниэл, — прошептала Мама. — Никто не виноват.

— Тот парень имеет к этому какое-то отношение, — Папа покачал головой. — Я знаю, он причастен.

Ты прав, Папа. Ты близок к истине.

— И что же ты намерен делать? — потребовала Мама. — Посадишь в тюрьму шестнадцатилетнего парня за то, что тот поругался с твоей дочерью? Он ребенок, Дэниэл. Ты ведь видел ее сердце… — Ее голос дрогнул.

— Ты видел его своими глазами. Мы все видели. Неужели ты смеешь говорить мне, что Джейкоб Фишер повинен во всем этом. — Она замолчала, рыдая.

Больше, чем ты думаешь.

— Ты днями ночуешь на работе. — Мама повернулась к нему лицом, слезы текли по ее щекам. — Ты нужен нам, Дэниэл. Ты нужен Джеку и мне.

— А как же Бри? — произнес он. — Ей мы уже не нужны?

— Она УМЕРЛА! — закричала Мама изо всех сил, ее плечи задрожали.

Нет, нет, нет, прошу, не ругайтесь, прошу, не надо.

Хотелось закрыть глаза и уши… хотелось убежать и никогда больше не возвращаться. Но я не могла оторваться от окна.

— Я близок, — произнес Папа. — У меня есть теория.

— У тебя есть мы, — всхлипнула Мама. — Разве этого не достаточно? — Она попыталась обнять его, но он оттолкнул ее.

— Нет. — Он поднялся. — Прямо сейчас не достаточно. — Он взял ключи от машины со стола. — Я один из лучших кардиохирургов в мире, Кэти. Как думаешь, все это выглядит? Как все это выглядит, когда я даже не могу ответить на вопрос, что произошло с моей собственной дочерью?

В этом весь мой папа. Безнадежный реалист. В конце концов, это у него получается лучше всего. Он верит фактам. Он говорит правду. Люди со всей страны, даже со всего мира, просят у него помощи. Его убивало то, что он не смог спасти свою собственную дочь.

С мамой же все было иначе. Она была человеком творческим. Свободная душа. Она давала уроки рисования в Художественном Институте. Когда они впервые встретились, их различия лишь сделали их сильнее. Теперь же, эти различия разрывали их на части.

— Я нужен в больнице, — ответил Папа.

— Ты нужен нам здесь, — сказала Мама.

Прекратите, хватит, не надо ругаться, не из-за меня. Мне так жаль.

— Постараюсь не задерживаться.

— Что на счет ужина? — горько спросила Мама. — Это ее день рождения, Дэниэл. Ты правда задержишься допоздна сегодня?

Я замерла. Мой день рождения. Я повернулась к Патрику.

— Шестнадцать, — произнес он. — С днем рождения, Бри.

Папа вздохнул.

— Я постараюсь.

— Твоего постараюсь недостаточно.

— У меня есть обязанности, Кэтрин. — Его голос был холоден. Сердит. Я не могла припомнить, когда он в последний раз называл маму полным именем.

Она выбежала из кухни.

— Делай что хочешь. Мне плевать.

Я метнулась от кухонного окна через двор. Я вбежала по ступенькам к входной двери. Я должна была попытаться поговорить с ними. Я должна позволить им узнать, что им не нужно переживать из-за меня. Я зайду внутрь и все будет хорошо. Я попытаюсь все наладить. Это была моя семья. И им была нужна моя помощь.

Ты не можешь, прошептал Патрик у меня в голове.

Не могу что? Хватит уже говорить мне что можно, а что нельзя.

Я протянула руку, приготовившись почувствовать прикосновение холодного металла и дерева, как уже было ранее. Но вместо этого, я схватила дверную ручку и попыталась повернуть ее, ничего не произошло.

Какого…?

Я попыталась снова. Затем снова. Заперто.

— Ненавижу этот глупый дом! — закричала я, пытаясь пнуть дверь.

По-прежнему ничего. Не важно, как сильно я пыталась пройти сквозь дверь, это не срабатывало.

— Ненавижу, ненавижу, ненавижу! — закричала я изо всех сил, слова обжигали горло, словно раскаленные угли. Через минуту, я рухнула на ступени, тяжело дыша.

Я была так зла, что из рук и спины появились крошечные стручки пара. Я, буквально, пылала.

Патрик медленно поднялся по ступенькам.

— Лучше?

Я должна попасть внутрь.

Ты НЕ МОЖЕШЬ.

— Это безумие! — закричала я. — Почему нет? — Я развернулась и с прыжка врезалась в дверь. Закричала, пожалуйста… кто-нибудь, пожалуйста, впустите меня.

— Ты не готова, Бри. Пока нет.

— Что ты имеешь в виду, пока нет? — огрызнулась я. — Я была на вечеринке у Джейкоба. Почему я не могу попасть домой? Смотри, я сосредоточена. — Я скосила глаза на дверь и сосредоточилась так сильно, как только смогла. — Я сосредоточена. Но все это бессмысленно.

Патрик говорил тихо.

— Не нужно, Ангел.

Джек прошел мимо меня и потянул ручку одним быстрым движением, ничего сложного. Я попыталась проскользнуть вместе с ним. Пытаясь ступить ногой за порог. Все что угодно, лишь бы оказаться внутри. Но дверь захлопнулась у меня перед носом.

Мне тут не рады.

Я опустилась на колени, прижав голову к одному из окошек на входной двери. Они снова кричали. Голос Отца громко и четко раздавался по дому, Хамлоф вторил ему лаем.

Я молотила по двери кулаками.

— Я здесь! Хватит, вы двое! Хватит ругаться!

Я заглянула в окно. Внутри все было как и всегда. Тот же деревянный пол, те же шкафы, тот же китайский шкафчик в столовой, те же большие удобные диваны в гостиной; и полки, полки, полки в библиотеке. Мамина рассада на застекленной веранде, вся дикая, неухоженная и засохшая. Но с этим я ничего не могла поделать. Лишь беспомощно наблюдать, как моя милая, когда-то идеальная семья разваливалась у меня на глазах. Я зажмурилась и приникла лбом к стеклу. Я ненавидела это. Ненавидела очень сильно. Все было так несправедливо.

Мимолетное движение привлекло мое внимание. После, немного погодя, некто чихнул. Я подняла взгляд и чуть не растаяла. В окне, свесив большие шелковистые ушки, на меня смотрел во все глаза Хамлоф.