Катастрофическая История о Тебе и обо Мне (ЛП)

Глава 32 Как молитва

Всякий раз, когда люди говорят о смерти, все постоянно зацикливаются на том, что в последний раз промелькнет перед глазами. Последняя мысль. Последнее воспоминание. Последнее ощущение, или поцелуй, или ссора, или песня по радио — предположительно, та ПОСЛЕДНЯЯ вещь, которая заключит всю твою жизнь в одно мгновение, окутанное большой слепящей вспышкой.

Но со Светом в Конце Туннеля не все так просто. Его не существует. Не-а. На самом деле, все гораздо проще.

Шаг первый: Ты здесь.

Шаг второй: Тебя нет.

Свет потухнет навечно. Жуткая мысль, я знаю. Поверьте мне, я привыкла бояться темноты.

Но больше я не боюсь.

Особенно после того, как Ларкин показала мне, какого это отпускать что-либо. Чтобы освободиться. Так сказать, пожить для самой себя. В Год Парня, Которого Я Предпочту Не Упоминать, я часами подпевала глупым любовным песенкам снова и снова, позволяя себе потеряться в музыке и текстах, словно они написаны специально для нас. Но Ларкин показала мне, как избавиться от старой музыки. Она помогла мне создать совершенно новый плей-лист. Куда лучше прежнего.

Поверить не могу, сколько времени я потеряла в «Куске». Все в том месте концентрировалось на прошлом. Каждое воспоминание я раз за разом проигрывала у себя в голове, начиная с того, о чем я мечтала, и заканчивая желаниями, которые удалось воплотить в реальность. Здесь все было иначе. В этой части рая, не было ни забот, ни переживаний о тех, кто существовал теперь в иной реальности.

Солнце не вставало и не заходило, поэтому не было ни завтра, ни вчера. Реальный Мир был совершенно с глаз долой, из сердца вон. Больше никаких забот о прошлом. Никаких укромных местечек. Впервые за все время я была свободна. И город стал нашей игровой площадкой.

Немного погодя, я стала ощущать себя как дома. Ларкин и я возложили на Хамлофа ответственность добывать по запаху нам еду. Один гав означал нечто вполне съедобное; два — значит, не совсем. Признаю, в «Куске» я вконец испортилась со всеми этими бесконечными пиццами, и мне потребовалось немало времени, чтобы, наконец, приспособиться выискивать здесь что-то съестное. Но Ларкин научила меня, если есть терпение…и живот, то этого более чем достаточно. Система была несовершенна, но нам троим это удавалось. Все что я знала — мне нравилась энергетика этого места, полная луна освещала нас волшебный маленький мирок. Я словно снова обрела дом, и неважно, где он был. Даже сейчас, я время от времени хотела поделиться этим с Патриком.

Патрик? Ты здесь?

Нет ответа. Связь пропала. В один прекрасный миг я просто перестала звать его.

Мы втроем спали в парках и кабинах брошенных машин, на крышах и даже в Президио — Дворце Изящных Искусств, растянувшись на полу, как у себя дома, что, практически, было правдой. Мы носились по улицам на бешеных скоростях, разбивали окна в Кастро и перевернули все баки вверх дном в Парке Долорес.

Ларкин оказалась лучшей на свете слушательницей. Она всегда хотела услышать побольше о моей истории и все те варианты того, как я представляла себе свое будущее. Она никогда не перебивала и не сводила с меня глаз, пока я говорила. Иногда она смеялась, а иногда плакала; порой она просто позволяла мне опустить голову ей на колени. Она стала мне старшей сестрой, которой у меня никогда не было. Гладила меня по волосам, пока я не засыпала.

Когда же я, наконец, уставала рассказывать о себе, она начинала потихоньку открываться мне…, особенно о тех годах жизни, когда мы прекратили общаться. Она рассказала, что на самом деле она так ни с кем и не сблизилась из ребят со школы и что она вступила в клуб фотографов только потому, что уютно ощущала себя за объективом камеры. Она говорила, что так она по своему мстила всем тем придуркам, которые осуждали ее за то, что она не такая как они. Потом, она рассказала мне, какой безобразной она считала себя после пожара, а после очнулась здесь, сгорая от стыда за свой внешний вид и совершенно отчаявшаяся найти место, где никто бы не пялился на нее.

Она рассказала мне, как после месяцев скитаний, этот город позвал ее и она услышала. Она рассказала, что быть потерянным в этом городе вполне нормально. Психом, кстати, тоже быть неплохо. Мы сошлись на том, что два психа лучше, чем один.

Какими бы усталыми мы себя не ощущали, мы находили в себе силы прыгать с высочайшего небоскреба в городе — Трансамерика, и при этом соревноваться в том, кто быстрее упадет. Мы начинали бегать наперегонки друг с другом через сорок восемь лестничных пролетов, через ресторан и сувенирный магазин, по извилистым коридорам с уродливыми обоями и ковром. После, мы выбегали на старую, заброшенную смотровую площадку и перед нами открывался вид на Сан-Франциско.

— Знаешь что? — в одну из ночей сказала Ларкин, болтая ногами над пропастью на одном из заброшенных небоскребов города. Она расплела косы и начала заплетать их в одну большую косу. — Думаю, я так долго была одна, что забыла, как хорошо иметь сообщника. — Она усмехнулась мне. — Обожаю нас. Мы — самое лучшее, что есть на свете.

Лучшие, подумала я. Бри, Эмма, Сейди, Тесса (анг. BEST — первые буквы имен девушек.)

Я дотронулась до своего милого кулона, меж пальцев разлилось тепло, когда в памяти возникли три образа. Мои девчонки. Я так и не сказала Ларкин в тот момент, что многое бы отдала за то, чтобы вернуть все, как и было.

— Я тоже обожаю нас с тобой, — ответила я, выбрасывая подруг из головы. Ни к чему сейчас ворошить прошлое.

— Кстати, клевый кулончик, — сказала Ларкин. — Давно хотела тебе сказать.

— Спасибо, — ответила я. Впервые за долгое время, я заметила крошечную татуировку у нее на левом плече. Маленький круг с буквой Х внутри. Она не была похожа на обычные татушки. Ее словно высекли каким-то лезвием. Символ показался мне знакомым, но я не была уверена, почему именно.

— Откуда у тебя татушка? — спросила я.

Она бросила взгляд на плечо и ее дымчатые волосы волнами упали вниз.

— Ах, эта? Глупая ошибка, совершенная весной в десятом классе. Мы компанией поехали в Канкун и улизнули, когда родители спали. Один парень, Джастин Ченс сделал себе татушку, и взял меня на слабо. Наверное, мне больше всех надо. — Она закатила глаза. — Подростки, что с них возьмешь.

Я снова окинула взором горизонт. Внезапно, тень в бухте привлекла мое внимание.

— Что это? — Глаза остановились на маленьком заброшенном островке, неподалеку от Алькатраса и Саусалито (маленького приморского городка, в котором продавали лучший, на мой взгляд, плавленый сыр). Место выглядело диким. Ничего кроме леса и пляжа, насколько мне было видно отсюда.

— Остров Ангелов, — ответила Ларкин. — Слышала о таком когда-нибудь?

Я порыскала по закоулкам памяти, но ничего не нашла.

— Не-а.

— Ну, это не особенно приятное местечко. Думаешь, этот городок стремный? На О. А. уходят те, кому уже нечего терять. Мертвые уходят туда умирать.

От ее слов у меня по коже пробежали мурашки.

Мертвые уходят туда умирать?

На мгновение, мне показалось, что я услышала шепчущий мне голос… еле слышный и легкий, словно перышко.

Будь осторожна, Ангел.

Неужели мне просто показалось? Я нахмурилась, отвыкшая от постороннего ощущения у меня в голове.

Теперь будь очень осторожна.

Ларкин схватила меня за руку, и голос растворился, словно дым.

— Пообещай, что останешься со мной, Бри. С тех пор, как ты появилась здесь, все стало намного лучше. — Она поднялась на ноги и распростерла руки в стороны, не смотря на безумный пейзаж, окружающий нас. — Что, черт, подери, может быть лучше всего этого?

Она была права. Я подумала о том, что стала гораздо счастливей, после того как попала сюда. Я была так рада, что нашла ее. И, наконец, обрела новый дом.

— Ничего, — ответила я ей. — Ничто не может быть лучше. Обещаю, я останусь с тобой. — И я была серьезно намерена.

Она подняла меня на ноги так, что мы оказались рядом.

— Наперегонки до самого низа.

Я усмехнулась.

— Хочешь бросить вызов королеве дайвинга?

— Детка, — она приняла вызов, — я тебя сделаю.

После этого, мы досчитали до трех, и бросились к краю здания, смеясь, когда ветер заревел вокруг нас, пока мы падали вниз.

Несколько дней спустя…, впрочем, настоящего восхода солнца у нас все равно не было, поэтому измерять дни было сложно; мы тусовались в одном из наших любимых злачных мест: игровая площадка в Парке Сержанта Джона Маклея, на углу О`Фарелла и Ларкин Стрит.

— Это самая красивая улица Сан-Франциско, не правда ли? — произнесла Ларкин, повиснув на турнике кверху ногами.

Я фыркнула с качелей.

— Самовлюбленный нарцисс. — Я оттолкнулась одной ногой и теперь раскачивалась взад-вперед на жестких металлических цепочках. Однажды я даже закрыла глаза, представляя, что лечу в вечернем прохладном воздухе, а повсюду продают разные вкусности. Где-то на заднем плане, я услышала, как Хамлоф роется в песке.

Мы угробили кучу часов, играя в самую любимую на свете игру Ларкин «Правда или вызов». Не так давно, она бросила мне вызов скатиться по Ломбард Стрит в мусорном бачке, а я бросила ей вызов нырнуть с причала. Теперь мы снова вернулись ко мне.

Моя очередь.

— Правда или вызов? — спросила Ларкин. — И лучше бы тебе ответить «вызов».

Я покачала головой.

— Ни за что. Я слишком измотана той дурацкой выходкой с мусорным баком. Поэтому выберу… правду!

— Серьезно? — простонала она. — Боже мой, ты такая скучная.

Я улыбнулась.

— Только оттого, что ты задаешь скучные вопросы.

Ларкин замолчала на мгновение, а я начала думать, над чем так усердно заработали шестеренки в ее голове. Фантазия у нее была хоть куда. Скорее всего, я огребу по полной.

— Ну? — подначивала ее я. — Покажи мне свой лучший удар, Ремзи.

Она сделала кувырок на турнике и приземлилась на песок, рядом с качелями. Она подошла ко мне и уселась на свободные качели.

— Если бы у тебя появилась возможность вернуться к своей прежней жизни, — наконец, произнесла она, — на один-единственный день… — Ее серые глаза встретились с моими. — Ты бы его прожила?

А?

Поначалу, ее ответ показался обыденным. Но когда я открыла рот, чтобы ответить, к моему удивлению, я не смогла вымолвить ни слова. Вместо этого, я начала плакать. Она с опаской наблюдала за мной, но ничего не говорила.

Я утерла нос тыльной стороной руки, обиженная собственной инфантильностью.

— Наверное. То есть, а ты?

Она грустно мне улыбнулась.

— На самом деле, я уже испытала нечто подобное.

Сквозь меня прошел мощный электро-разряд.

— Что ты имеешь в виду, уже испытала? — я спрыгнула с качелей, рассердившись. — О чем ты говоришь?

Она молча разглядывала меня, не говоря ни слова. Под бледным ликом луны, я вдруг представила, как ее ожоги оживают. Представила, как плоть извивается и сморщивается, изъеденная огненными змейками.

Я сделала шаг назад. Но ведь это всего лишь Ларкин. Я не боюсь Ларкин.

— Послушай, Бри. — Ее голос успокаивал, а взгляд серьезных глаз был прикован ко мне. — Я слушала твои истории. И дураку понятно, что у тебя остались незаконченные дела. Вопрос в том, позволишь ли ты мне помочь тебе? Что если я смогла бы дать тебе целый день, чтобы попрощаться… будучи живой и полной сил?

Голову заполонили вопросы. Я покачала головой, ощущая, как эмоции захлестывают меня.

Гнев.

Смятение.

Восторг.

Страх.

— Не понимаю, — произнесла я, пытаясь сохранить спокойствие. — Это невозможно.

— А что если так и есть?

Я с трудом ответила на ее взгляд.

— Но это не так.

Она улыбнулась.

— Никогда не говори никогда.

В памяти вспыхнули слова Патрика. Никогда не говори никогда, Ангел.

— Стоп, — произнесла я. — Это не смешно.

— А кто сказал, что я шучу? — она потянулась и взяла меня за руку. — Не волнуйся. Мы не будем говорить об этом прямо сейчас. Быть может, ты еще не готова…

— Как, — перебила я. — Как ты это сделала? Как ты вернулась?

Она отступила и небрежно сделала колесо.

— Смысл не в том как, а сколько.

— Ч-что ты имеешь в виду? Сколько чего?

Ларкин отряхнула руки и пожала плечами.

— Ты знаешь. Сколько ты готова заплатить за это.

— Заплатить? Кому заплатить? Как я смогу получить то, чего так все жаждут?

Здесь что-то не складывалось. Что-то не вязалось с общей картиной.

— Как на счет твоего кулона? — обыденным тоном спросила Ларкин. — Ты бы обменяла его? Я могла бы устроить так, что ты переживешь заново любой день, какой только пожелаешь, может день рождения Джека на вечеринке у Джуди? Или обычный пятничный вечер с Эммой и Тессой, или Джеком за просмотром «В поисках Немо»…. выбор за тобой.

Я приложила ладонь к груди.

Мой кулон? Зачем ей нужен мой кулон?

— В любом случае, мне он больше подойдет, — хихикая, произнесла она. — Боже, это даже не твой цвет. — Тон ее голоса стал действовать мне на нервы. Он был слишком уж слащавым, словно обмакиваешь арахисовый батончик в ванильную глазурь. Один укус и вкусовые рецепторы взорвутся. — Оу, — глаза Ларкин широко распахнулись, словно у мультяшного лесного зверька. Крольчонка, быть может. Или олененка.

Бог мой, да она вылитая Бемби, подумала я, мгновенно отвлекаясь. Ее диснеевский персонаж определенно Бемби.

— Или как на счет танцевального вечера? Неплохо, а? Ты бы смогла отшить Джейкоба прямо на танцполе и послать его ко всем чертям!

Она довела меня. Мне не хотелось, чтобы она говорила о всех моих лучших моментах жизни, словно она имела право ими распоряжаться, будто она знала меня лучше меня самой. Это была моя жизнь. А не ЕЕ.

— Я уже возвращалась назад, — огрызнулась я.

Ее оленьи глаза засияли.

— Не так, не по — настоящему.

Мир ушел из-под ног. Равновесие пошатнулось, или, быть может, пошатнуть его собиралась как раз я сама.

— Прекрати, — произнесла я. — Больше никаких игр.

— Это не игра, Бри. Мы можем заключить сделку, прямо здесь, прямо сейчас. — Улыбнулась она. — Это легче, чем ты можешь себе представить. Оторвешься дома, вернешься, и мы будем тусить целую вечность. Только ты и я. Что думаешь?

О чем я только думала? В голове все смешалось.

— Прожить целый день? — прошептала я. — Любой, какой пожелаю? — Тело задрожало от воспоминаний о доме… скучных повседневных воспоминаний, какие я только могла припомнить. Подруги подпевают Леди Гаге по дороге в школу. Мама готовит оладьи на мой день рождения, пока Папа поет ей песни Боба Дилана. Звук смеха Джека, когда мы играем в догонялки во время летнего отдыха. Возбуждающие поцелуи Джейкоба.

— Ты серьезно? — прошептала я. — Я, правда, смогу вернуться назад? В чем подвох?

— Ну…, - хихикнула Ларкин, указывая на мой кулон. — Это всего лишь безделушка. — Она сделала еще одно колесо. — Это довольно хорошая сделка, если ты хорошенько призадумаешься.

Я подняла руку и легонько прикоснулась к тонкой цепочке на шее. Чуть выше я нащупала маленькую металлическую застежку, где-то под волосами. Но когда я попыталась снять ее, по коже пробежали язычки пламени. В уголках глаз припекло. В одно мгновение передо мной промелькнуло еще одно воспоминание.

А когда я подняла глаза, город исчез.