Капитали$т. Часть 6. 1992

Глава 1

«Хорошо, что 91-й год закончился, плохо, что 92-й начался» — заголовок в газете «Коммерсантъ» вполне соответствовал действительности. Советская власть закончилась в августе 91-го года, однако райской жизни почему-то не наступило. Многие бывшие советские люди этому обстоятельству были несказанно удивлены.

Самым тяжелым, пожалуй, был конец 91-го. Было официально объявлено, что в январе 92-го цены на все товары и услуги (не считая некоторых стратегически важных) отправляются в свободное плавание. Это при том, что «несвободные» цены вполне свободно росли на 30–50% в месяц. А в коммерческой торговле и того выше.

Естественно, народ, узнав о грядущих с нового года ужасах, бросился скупать вообще все, что можно было купить за деньги, что еще больше усугубило дефицит. При этом, госторговля, в ожидании свободных цен, старалась максимально придерживать товар.

Январь наступил, а с ним и повышение цен на все. Обалдевший народ толпился в магазинах, разглядывая новые ценники. Кто-то ужасался, кто-то не верил своим глазам, а кто-то смотрел на перемены с оптимизмом — уж двести грамм копченой колбаски я теперь куплю! Хлеб, который, как известно, всему голова, подорожал до двух рублей, мясо до шестидесяти, сахар до пятнадцати, яйца до десяти рублей за десяток. На рынке цены были еще выше, но и товар получше. Средняя зарплата бывшего советского человека не превышала полутора тысяч рублей. Двадцать пять американских долларов, если брать государственный курс. На них можно было купить примерно двадцать пять бутылок водки, что многие и делали. Зато безо всяких талонов. Впрочем, с курсом доллара не все так просто. Этих курсов, как обычно, несколько. Есть государственный курс, по которому родное государство покупает доллар у экспортера. Он в районе пятидесяти рублей за вечнозеленый. Но есть и биржевые курсы, курсы валютных аукционов, региональные курсы и курс черного рынка… Последний равняется примерно ста сорока рублям за доллар. В три раза выше государственного. И если пересчитать зарплату простого рабочего, то по курсу наличного черного рынка она будет в районе десятки «гринов». Не густо, скажем прямо.

Водочный завод процветал. Государственная монополия на торговлю водкой сохранялась, но теперь она стала почти неощутимой. Госплана и Госснаба не существует, «контролирующие органы» — слабые и продажные, можно делать все, что угодно. Две трети произведенного товара прямо со склада водочного завода отправлялось на склад, который контролировался группировкой Матвея, а уже оттуда водка расходилась по всей области и даже в соседние регионы. Причем, расплачивались покупатели не только деньгами, но и самым разнообразным товаром — от строительных материалов до импортной электроники, кто чем был богат. К слову, импортная электроника перестала быть интересной темой для бизнеса. Сто шестьдесят тысяч рублей за японский широкоэкранный «Панасоник» — это цена, которая переводит товар в разряд малоликвидного.

Вообще, любое легальное производство превратилось в занятие непредсказуемое и странное. Невозможно исполнить контракт, например, если смежники, которые поставляют тебе сырье или комплектующие, подняли цену в десять раз. Директор просто не может знать, сколько через месяц будет стоить его продукция. Говорить в таких условиях о долгосрочных контрактах просто бессмысленно. Практикуются быстрые сделки, зачастую бартерные — меняем трикотаж на картошку, калькуляторы на мыло, джинсы на автозапчасти. При каждом крупном промышленном предприятии имеется фирма, а то и несколько — торгуют выменянной продукцией. Иногда, если продукция относится к разряду ликвидной, расплачиваются ею с рабочими.

На сахарном заводе дела тоже идут неплохо, сахар пользуется стабильным спросом, так что завод показывает стабильную прибыль. Но «жемчужиной» нашей империи является, конечно, химический комбинат. Под шумок нам удалось акционировать это предприятие — у фирмы «Астра» тридцать процентов акций, у фирмы «Красный мак», которую контролировал Миша Афганец — десять процентов, еще десять процентов — под управлением директора предприятия. Остальное — собственность «трудового коллектива». Химкомбинат приносит настоящие деньги, то есть — валюту. Удобрения охотно покупают поляки и чехи, ручеек валюты течет, все довольны, все хорошо, жизнь прекрасна и удивительна…

В «силовых» крышах мы больше не нуждаемся. Ведь у нас есть Борис Борисович, бескомпромиссный борец за победившую демократию. Борис Борисович Пантелеев теперь большой человек. Целый заместитель главы областной администрации — бывшего облисплкома. Или вице-губернатор, если короче. Вообще, ему светил губернаторский пост — за приверженность правильным ценностям и принципиальную позицию, но мы уговорили Бориса Борисовича поступиться амбициями во имя общего блага. Губернатор всегда на виду, под прицелом прессы, он больше политик, чем хозяйственник, а нам нужен именно хозяйственник, непубличный, но влиятельный. Борис Борисович, который обожал красоваться перед объективами, очень огорчился. Он мечтал о том, чтобы попасть на вершину властной пирамиды, а вершина опять ускользнула. Главой областной администрации — губернатором — стал некто Касьянов, бывший исполкомовский деятель с очень хорошими связями в столице. А у меня состоялся долгий и непростой разговор с Борисом Борисовичем, в ходе которого мне удалось убедить тщеславного политика в том, что губернатор при существующих раскладах — это, во-первых, громоотвод для всеобщей народной ненависти, а во-вторых, человек временный. Хорошо если год просидит в кресле. Борис Борисович нехотя внял голосу рассудка и согласился стать «вице».

Миша Афганец выстроил эффективную службу безопасности — была создана фирма «Щит», которая занималась самыми разными делами — от охраны промышленных объектов до экономического шпионажа. Денег на эту структуру не жалели — покупалось все необходимое, в том числе и за дефицитную валюту. Количество работающих в фирме держалось на уровне ста человек — преимущественно бывшие сотрудники органов и военные.

Матвей все также не любил Мишу, но до открытого конфликта не доходило. Группировка спортсменов контролировала почти весь водочный оборот, три рынка, несколько крупных и огромное количество мелких магазинов. Денег хватало всем.

В кабинет ко мне завалился Валерик, у которого как всегда целая куча новостей и сплетен.

— Прикинь, Леха, — весело рассказывал он, — купили у нас недавно одни деляги машину сахара. Ну, купили и купили! А через три недели на завод менты заявляются! Начинают вопросы задавать. Оказывается, эти деятели начали сахар реализовывать в половину цены. Триста рублей мешок.

— Кажется, понимаю, — усмехнулся я.

— Вот! — усмехнулся Валерик. — Ты понимаешь, а простой народ повелся. Там же у них условие — покупаешь мешок за триста, если приводишь с собой еще двух покупателей. Только этим двум с отсрочкой сахар полагается — через три недели.

— А платить, ясен пень, сразу нужно? — поинтересовался я.

— Конечно! А получать через три недели. Но можно и ускорить — еще двух таких же лохов привести, которые три недели ждать согласны. Тогда мешок тебе сразу.

— В желающих недостатка не было, могу поспорить…

— Желающие стояли в очередь, — вздохнул Валерик. — В очередь стояли, чтобы сдать бабки неизвестно кому! Народ наш доверчив и темен! Ох и темен!

— Ты кончай на народ гнать, — посоветовал я. — Народ сер, но мудр. Просто народ с такими делами не сталкивался никогда. А сейчас приобретает опыт.

— Не скажи, — покачал головой Валерик. — Народ наш верит в чудеса. Вот спрашивается, нахрена коммунисты семьдесят лет атеизм продвигали? Народ хочет чуда! Халявы! Мешок сахара за полцены. Вот прилетит волшебник, мать его, в голубом вертолете и бесплатно покажет кино. И сахара отсыплет. И капитализм построит, раз уж с коммунизмом не срослось! Где-то за квартал, максимум — за полгода.

— Опыт — сын ошибок трудных! — назидательно сказал я. — Просто мы сейчас набираем опыт, который в той же Европе приобрели сто лет назад. Тут никуда не денешься. Кстати, как себя чувствует рабочий класс? Я слышал, что на станкостроительном забастовка. Требуют повышения зарплаты.

— У нас все ништяк! — похвалился Валерик. — На фоне прочих мы — лучшие! Рабочий класс сыт и худо-бедно с деньгами в кармане. А вот на станкостроительном — вилы. Директор у них слабенький, я его знаю. Как пить дать, подпишет распоряжение о повышении зарплаты, процентов на тридцать-сорок.

— А есть у него эти бабки-то? — недоверчиво спросил я.

— Так в том и дело! Бабок у него этих нет и не предвидится.

— Сначала просрет оборотные фонды, потом будет наращивать долг по зарплате… — сказал я задумчиво.

— Возьмет кредит под залог акций, — подхватил Валерик. — Этот кредит тоже просрет и к началу девяносто третьего станкостроительный благополучно сдохнет.

— Еще и показывает скверный пример другим рабочим! — сказал я гневно. — Вы там смотрите… чтобы никаких стачечных комитетов. Борисыч всеми святыми заклинал — все что угодно, только не забастовки!

— Профсоюз контролирует ситуацию, — самодовольно сказал Валерик. — А кстати, забыл сказать… мне тут «комсомольцы» звонили.

Я поморщился.

— Чего хотели? Опять по поводу нефтебазы?

— Опять, — вздохнул Валерик. — Может уступим, а, Леха? Бензин — не наш профиль. Нахрен она нам, в сущности, нужна?

— Хрен им, — сказал я решительно. — Если им нужны услуги по хранению, то пусть платят. А уступать не будем, самим пригодится.

— Ну, значит перетопчутся, — согласился Валерик.

«Комсомольцами» мы называли группу молодых и очень шустрых предпринимателей, бывших комсомольских функционеров. Пользуясь связями в разных государственных структурах, они набрали кредитов, которые успешно пустили в оборот. За два года рубль обесценился примерно в двадцать раз, так что вернули государству «комсомольцы» сущие копейки. Помимо этого, им удалось урвать строительное предприятие, швейную фабрику и две городских гостиницы — все это было взято в аренду с перспективой последующего перевода в собственность. Проявляли интерес «комсомольцы» и к бензиновому бизнесу. По слухам, решался вопрос с передачей им в аренду нескольких заправок, причем на этом они явно не собирались останавливаться. Поэтому им и понадобилась нефтебаза, которую мы отхватили в аренду при содействии Сергей Ивановича Ленцова, нашего тогдашнего покровителя. За переуступку «комсомольцы» обещали неплохую компенсацию в валюте, но мы не проявляли интерес.

— И вообще, мое мнение, от этих деятелей нужно держаться подальше, — сказал я. — Помнишь Сашу Орловского?

Валерик криво усмехнулся. Сашу Орловского он помнил хорошо. Один из первых наших городских комсомольских деятелей, основатель частного банка, с которым у нас возникли довольно серьезные трения. Тогда Саша Орловский проиграл, запутавшись в отношениях с криминалом и спецслужбами, и ему пришлось покинуть город.

— Ладно, проехали, — согласился Валерик. — А что слышно о нашем заокеанском партнере?

— На связи… — ответил я.

Заокеанским партнером был, конечно же, наш старый друг и одноклассник Витя, который в прошлом году нагрянул в город сразу после августовских событий. В Штатах Витя добился некоторых успехов в биржевой торговле и спекуляции недвижимостью, а приехал на историческую родину по двум причинам. Во-первых, с предложением сотрудничества. Любого, от поставок продовольствия и ширпотреба до финансирования наших проектов. Судя по всему, в Штатах тоже были люди — настоящие «акулы», которые увидели и оценили открывающиеся на просторах бывшего СССР возможности. Вот Витю и отправили — прощупать почву. Я спросил об этом напрямую, но от ответа он уклонился. Впрочем, в такой ситуации отсутствие ответа — это тоже ответ. А во-вторых, Вите было очень интересно узнать обо мне — узнать природу внезапно возникших в далеком восемьдесят седьмом «странностей» и выяснить, как это все можно использовать на практике. Уж в чем — в чем, а в практической хватке моего приятеля я не сомневался. И Витя в свою очередь задал мне прямой вопрос, от которого я в свою очередь уклонился…

Прогостил Витя в родном городе неделю. За это время мы ввели его в курс некоторых наших дел, ввели его в курс экономической, политической и криминальной ситуации, ну и, конечно, пышный банкет каждый вечер.

— Не ожидал, что вы так раскрутитесь, — сказал мне Витя перед отъездом. — Даже как-то не верится… Но, Леха, здесь все равно мрак. Если из кабака сутки напролет не вылезать, то еще можно жить. А посмотри наружу! Мрачные улицы, мрачные дома, мрачные люди… Подъезды зассанные. Здесь даже бабки большие не в радость! Я там на Чехова подсел, на русского классика… Есть у него рассказ про богатую семью. Семья миллионами ворочает, но все несчастны, и рабочие несчастны, и домочадцы, никому не хорошо от этих миллионов. «Единственный, для кого здесь все делается — это дьявол!» — процитировал Витя.

— «Случай из практики», — кивнул я. — Видишь ли, дружище, Чехов мог бы свалить хоть в Италию, хоть в Швейцарию, но почему-то не свалил… За свой счет построил несколько школ, помогал голодающим, участвовал в переписи… Улавливаешь, о чем речь?

— Я все эти пошлые базары с детства ненавижу, — отмахнулся Витя. — Чехов был проницателен, хорошо видел и понимал окружающее его говнище, но во всем прочем — типичный русский интеллигент!

— Это ты ему сейчас комплимент сделал или оскорбил? — улыбнулся я.

— Сермяжная правда! — воскликнул Витя. — Сермяжная правда, дорогой мой советский друг, заключается в том, что реальность за окном прямо опровергает все, чему верил и служил тот же Чехов и такие как он.

— Хотелось бы немного больше контекста, — сказал я.

Витя напустил на себя важный вид и тоном профессора начал вещать.

— Видишь ли, Алексей, интеллигенция наша твердо — как три слона на черепахе — стояла на том, что если наш народ хорошенько так учить, лечить и воспитывать, то результаты получатся самые замечательные! Будет конфетка, а не народ! И что? Коммунисты семьдесят лет учили бесплатно и даже принудительно! Библиотеки — бесплатно! Музеи, консерватории, наука и жизнь, мать ее! И результат⁈ Сидят и заряжают воду перед телеком! Это коллапс, Леха! Полный крах всей концепции просвещения! Фиаско! Что скажешь? — Витя победно посмотрел на меня.

Я пожал плечами.

— Нужно еще выпить. А то ты как-то слишком свободно такие слова произносишь! «Концепция», «фиаско»!

— Верно, — скептически улыбнулся Витя. — Мы же в кабак нахрена ходим? Для веселья? Ага-ага… Все нормальные люди ходят в кабак, чтобы быстрее ужраться в говно — хоть как-то примириться с окружающим мраком.

— А там не так? — поинтересовался я.

— Там люди умеют веселиться, — угрюмо сказал Витя, — наливай давай!

Мы выпили. Витя некоторое время сидел задумавшись.

— Откуда ты знал про «Майкрософт»? — спросил он внезапно.

— От верблюда, — огрызнулся я.

Витя пьяно посмотрел на меня.

— От верблюда? А что еще этот верблюд рассказывает?

Ну вот. Настала моя очередь для пафосных изречений.

— Верблюд, дорогой мой заокеанский товарищ, рассказывает очевидные вещи. В частности, что тема компьютерных технологий и программного обеспечения будет популярной.

— «Эппл»? — спросил Витя, глядя в стол.

— С Джобсом — да. Без Джобса — нет. Речь о живом Джобсе, конечно.

— Понятно, — сумрачно ответил Витя. — «Ай Би Эм»?

— Витя, — сказал я мягко. — «Ай Би Эм» это сегодняшний день. Можно даже сказать — вчерашний. Чтобы снять большие бабки нужен завтрашний.

— И чего там в завтрашнем дне? — В голосе Вити звучал напор.

— Гейтс, Джобс и Безос.

— Откуда ты знаешь? — На этот раз в голосе Вити удивление, смешанное с обидой.

— От верблюда, — ответил я.

— Ты — гад! Скажи хоть, «Майкрософт» будет расти?

— Куда она денется с подводной лодки!

— Откуда ты знаешь?

— От верблюда, — стойко ответил я, разливая водку.

Витя обиделся.

— Короче, — сказал он, — почему ты со своим верблюдом все еще здесь, а не там?

— Березки люблю, — честно признался я. — Березки люблю, а пальмы нет! Как говорил классик — у советских собственная гордость, на буржуев смотрим свысока!

— Иди к чертовой матери! — посоветовал мне Витя. — Надо мутить совместное предприятие. Думайте! Думайте, чем мы можем быть вам полезны!

— Подумаем! — ответил я. Водка опять полилась в стаканы.

В тот вечер мы действительно изрядно набрались… А через несколько дней Витя уехал. Мы обменялись телефонами-факсами и регулярно созванивались. Мой школьный приятель хотел денег. И не просто денег, а денег больших. И когда, спрашивается, их заработать, если не сейчас?