Капитали$т. Часть 5. 1991 (СИ)

Глава 16

Миша Афганец имел очень амбициозные планы. И, что намного важнее, был полон решимости их осуществить. Миша хотел наследство покойного Зимы. Все то, что контролировал «синий» криминал. Он хотел полностью удалить уголовников из теневой экономики.

— Нехрен им в бизнес лезть, — говорил Миша, прихлебывая принесенный Люсей чай. — Кошельки там, наперстки — это их дела. А вот предприятия… Нехрен!

— Они возражать будут, — ответил я. — Войнушка получится.

Миша усмехнулся.

— Не проблема. Я, Алексей, о другом поговорить хотел. Сейчас спортсмены начнут тоже на все, что от Зимы осталось, претендовать. Надо этот вопрос… как-то урегулировать. Ты с ними в нормальных отношениях же. Поговори. А то в последнее время какая-то нервозная ситуация складывается.

— А что, — спросил я, — у покойного много чего было? Там вообще есть, что делить?

— Дохрена! — сверкнул глазами Миша. — Я тебе говорю — дохрена и больше. Вокзалы они держали полностью. Банк «Рассвет» тоже под ними был. Большая часть центрального рынка. У нас же разведка! — Миша подмигнул. — Как в ментовке, на все группировки папочка имеется! Хочешь, я принесу, покажу — что, кого? И со спортсменами вашими… все честно поделим! Они-то может и половину тем не знали, где блатные кормились!

— Что мне пообещать Матвею, Миша? — устало спросил я.

— Четверть от всего, — быстро ответил Афганец. — Все посчитаем, прикинем… У них, у спортсменов ваших, и так сколько всего прибито! А тут… мы же все дело сделали! И еще сделаем, если понадобится!

— Четверть… — сказал я медленно. — Знаешь, Миша… Я, предложу, конечно. Но… Сам понимаешь.

— Ты поговори. — Миша взглянул мне в глаза. — Получится — хорошо. Не получится, тогда… — Он прервался на полуслове.

— Что «тогда»? — спросил я.

— Тогда я сам поговорю, — улыбнулся он. — Да нормально все будет, не парься! Они же люди здравые! Договоримся!

— А зачем тебе все это? — спросил я. — Мог бы спокойно жить, бизнесом заниматься. Деньги?

— Деньги… — Миша пренебрежительно усмехнулся. — Бабки — тема пустая. Заработаем. Славик на заводе днюет и ночует, все равно наладит дело. Будет сладкая жизнь!

— Будем все в сахаре, — улыбнулся я. — Ну а если серьезно — зачем?

— Ну ты даешь, братан! — развел руками Миша. — Это же власть и возможности! Это уважение! Сейчас не в обком идут — вопросы решать, не к ментам. К нам идут. А дальше — больше! Видишь, какие дела творятся!

В этом Миша был прав. Я порой удивлялся его трезвости и умению точно оценить ситуацию.

В тот же день мы с Серегой поехали на водочный. Серега явно находился под впечатлением от происходящих событий.

— Нихрена себе… сказал он. — Какие дела закрутились, а? Получается так, что случившееся нам на руку? А? Сейчас Сергеич на любые условия согласится.

— Любые выкатывать не будем, — сказал я твердо. — Будем как договаривались. Забираем половину левака. И не бесплатно, а за зерно. Мы же не бандиты.

— Это верно, — согласился Серега. — И так нормально получается. Теперь надо думать, как такое количество левой водки реализовать. Это же охренеть сколько!

— Есть у меня идея на этот счет, — усмехнулся я. — Во, гляди! Митинг у обкома!

У обкома действительно собралась толпа людей. Транспаранты, мегафоны, листовки. Какой-то оратор произносил речь в громкоговоритель, гневно рубя воздух ребром ладони.

— Веселое время, — покрутил головой Серега. — Все с ума посходили.

Что-то странное было разлито в воздухе в это время. Чувствовалось, ощущалось, проникало в голову из газетных страниц, с телевизионного экрана. Все было как-то шатко и беспокойно, ненадежно. И многие считали, что вот сейчас старое и прогнившее, насквозь больное — развалится, а новое, прекрасное и интересное — воссияет. Конечно, мечты были наивными, как и любые мечты, но ведь нужно же людям во что-то верить и на что-то надеяться… Я думал о том, что огромное благо для людей — не знать своего будущего. Если бы им сейчас рассказать о том, что будет через год. Или через два… Если им рассказать про чеченскую войну, про «Голосуй сердцем», про то, как возненавидят они завтра сегодняшних своих кумиров, про невыплаты зарплаты, про «Норд-Ост» и Беслан, про «Курск», про то, сколько тысяч будет стоить хлеб через год, про гиперинфляцию и про многое, многое другое, о чем мне и самому тошно вспоминать и хотелось бы забыть… Они бы не поверили, конечно. Потому что Тамара и Павел Глобы уже рассказывают, что очень скоро все будет хорошо. Нужно только немного потерпеть. Как всегда, как обычно… И сочиненные ушлыми дельцами на коленке пророчества Ванги говорят о том же — скоро золотой век, вот совсем скоро! Да и Нострадамус что-то такое писал…

Нужно все-таки прикупить какого-нибудь экстрасенса, лениво думал я. Не прокатило тогда, может прокатит сейчас. Слить ему пару каких-нибудь значимых дат… В голову пришла дикая мысль — а если кому-нибудь из людей, живущих в девяносто первом, взять и показать простой выпуск новостей из моего времени? Они бы, конечно, сначала ничего не поняли, потом не поверили бы, а потом — пришли в ужас. Может быть, у наиболее впечатлительных даже поехала бы крыша… Потому что будущее ужасно. Оно, наверное, ужасно всегда, потому что всегда не похоже на настоящее. И ведь чем дальше, тем страшнее, потому что все ускоряется, и один человек за свою жизнь имеет шанс пожить в разных эпохах. И в разных государствах тоже, причем, не покидая места прописки…

В прошлую нашу встречу директор водочного завода был напуган. Уголовник Зима произвел на него некоторое впечатление. Сегодня он был в ужасе. Который изо всех сил пытался скрывать, но получалось у него это из рук вон плохо. Мне даже жаль стало Никиту Сергеича. Да, у себя в комсомольских кабинетах они решали вопросы иначе. Делали подлости и подставы, но обходились без пули в башку.

— Ребята… — задыхаясь от переполнявших его чувств выдавил Шубин. — Я слышал, ребята…

— Чего ты там слышал? — сварливо сказал Серега. — Хрен забей на это все. Все в порядке. Тебе же говорили, что все будет в порядке?

— Говорили, — послушно кивнул он.

— Ну и все! — улыбнулся я. — Мы говорили, что решим вопрос. И вопрос решился. Проехали, Никита. Хорошо?

— Хорошо, — снова кивнул он. — Проехали.

Но просто так «проехать» это он не мог.

— Я не думал… не думал, что оно вот так! Понимаете?

— Понимаю, — согласился я. — Не драматизируй, Никита. Могло бы так получиться, что ты бы валялся с выпущенными кишками. Или твою жену выкрали бы…

— Ты его супругу видел? — ухмыльнулся Серега. — Он еще приплатил бы за это. Так, Сергеич?

Никита посмотрел на него. Он, кажется, не понял, о чем говорит Серега.

— Короче, — сказал я. — Пережито, забыто, ворошить ни к чему. Если спросят, знал ли этого человека — скажешь, что знал. Приезжал к тебе просить водки на лагеря. Десять ящиков. Скажешь, что испугался и отдал. Больше никаких дел не вел.

— Спросят? — на меня смотрели громадные стеклянные глаза Никиты Сергеевича. — Кто может спросить, Леш?

— Надеюсь, что никто, — сказал я. — Так, на всякий пожарный. Але, Сергеич! Не тормози! Что-то ты совсем… Давай в себя приходи, мы по делу!

— Да, — сказал он безучастно. — Да, я слушаю!

— В вашу «Галактику» человек наш придет, — объяснил я. — Звать Костя. Будет работать генеральным директором. Позвонишь, распорядишься. Усек?

— Усек, — закивал он. — Я сейчас… я… — Он пошел к своему столу и потянулся к телефонной трубке.

— Ну не прямо сейчас же, — поморщился я. — Нужно, чтобы у него был доступ ко всем бумагам. И к белым, и к черным. И тогда, дорогой товарищ директор, подобных проблем в будущем мы сможем избежать!

— Я понял, — кивнул Никита. — Я сделаю, но я хотел спросить…

— Что еще?

Никита набрал воздуха в легкие и, собравшись с духом, выпалил:

— На этом же все, правда? Больше такого не будет? Никогда? Все закончилось?

— Да, — сказал я твердо. — Больше такого не будет. Все закончилось, Никита. Можешь расслабиться.

Конечно же, мы обманули директора водочного завода. Ничего не закончилось. Все только начиналось.

Встретился с Матвеем я на колхозном рынке в какой-то подсобке. Там было сыро и пахло каким-то гнильем. Задумчивый Матвей присел на ящик, я последовал его примеру.

— Во как, — сказал он. — и уезжать мне теперь не нужно. Все само собой образовалось. Так?

— Нет, не так, — ответил я. — Не само собой.

— Это тот, кто я думаю? — спросил Матвей.

Я сделал неопределенный жест, который он вполне правильно истолковал.

— Так и понял, — сказал он. — И че теперь?

— Слушай… — сказал я задумчиво. — Ты чего Мишу Афганца так не любишь-то? Вы вроде ладили, ты же сам рассказывал. Что случилось?

— Понять хочешь? — спросил Матвей мрачно.

— Типа того, — кивнул я.

— Не могу я тебе объяснить толком. Вот чувствую — не наш он. Эти вояки… людей мочат налево-направо. И Миша такой. Улыбается, а через кого угодно переступит. Через меня, через тебя, без разницы. Зря ты его подтянул. Ошибка это.

— Он вопросы решает, — сказал я с нажимом на последнем слове.

— Ясно, — кивнул Матвей. — Не нравится мне этот разговор, Леха! Рассказывай, короче. Че он хочет? Он же чего-то хочет, я правильно понимаю?

— Правильно, — ответил я. — Он хочет семьдесят пять процентов от всего, что контролировал Зима.

Матвей растянул губы в деланной улыбке.

— Ни хрена себе, вояки губу раскатали! А больше он ниче не хочет?

— Матвей, — сказал я терпеливо, — я считаю, что пусть Миша забирает эту мелочь.

— Мелочь⁈ — он удивленно поднял брови.

— Ну да, — подтвердил я. — По мне так пусть вообще все забирает, что от Зимы осталось. Чего тебя так в криминал тянет, я понять не могу! Мы на водочном с сегодняшнего дня половину левой водки забираем! Половину! И сахарный завод на подходе! На всех хватит. Не нужно на «стрелки» со всякими уродами ездить! Мы целый год пахали, чтобы легализоваться. Год! Теперь у нас почти официальные рынки и мы через них любое количество водки загоним! И сахара, и чего угодно! Что я вас уговариваю всех, как в детском саду⁈

— Ты не кипятись, — сказал Матвей примирительно. — Ты тоже многого не понимаешь, в кабинете сидя. Я-то на улице, а на улице не так, как в кабинете, там другая жизнь. И правила свои. А водка — это хорошо, это интересно. Это мы все можем провернуть.

— Так делайте! Мне сеть сбыта уже завтра нужна! Пусть твои спортсмены подтягивают, кого смогут из коммерсантов — водкой торговать. Завтра полвагона водки придет. И послезавтра. И через неделю. Эта тема не закончится, пока завод стоит и мы на нем присутствуем! Работы невпроворот.

У Матвея загорелись глаза.

— Тяни свои полвагона! Склады у нас есть, полупустые стоят, туда не то что полвагона водяры, Швейцария какая-нибудь влезет! Грузчиков навалом, транспорт найдем. Пусть Серега завтра приедет, расскажет детали. Мы — всегда готовы!

— Приедет, — пообещал я. — Афганцу что сказать?

Матвей замялся.

— Ну ладно, Зиму они хлопнули, — сказал он. — А с другими что планируют? Тоже мочить? Там же Кузнец сейчас объявится, и прочих хватает.

— Это его проблемы, — отрезал я. — Мне конкретно от тебя ответ нужен.

— Резолюцию подписать — «не возражаю»? — скривился Матвей. — Так я не возражаю. Пусть берет, если сможет. Своим я могу сказать, чтобы не лезли. Что еще?

— Все ясно, — сказал я. — Я передам.

— А мое мнение ты знаешь, — продолжил он. — С вояками связываться — себе дороже.

— Понял, — кивнул я. — Поеду, наверное. Дел еще по горло.

Расстались мы не очень довольные друг другом.

А бизнес вообще мало кому интересен, думал я по дороге домой. И это понятно — десятилетия строили социализм, а тут вдруг какой-то бизнес. Никто ничего не умеет и не знает. Более того, почти никто не представляет, как все должно быть. Включая великих реформаторов, естественно. У реформаторов в головах какие-то абстрактные схемы, почти совсем не имеющие отношения к реальности. Любая цыганка, торгующая на рынке жвачкой и косметикой про реальный бизнес знает больше, чем они.

Одним словом — никто не представляет, что нужно делать. Почи никто, на «почти» нужно всегда делать поправку. Где-то в недрах ЦК и КГБ знающие люди уже перегоняют валюту на личные зарубежные счета. Но их хорошо, если несколько десятков, таких деятелей. Остальные дезориентированы и растеряны. Кроме, пожалуй, криминала. Эти твердо знают, что «куй железо, не отходя от кассы»

Наш городской криминальный мир, впрочем, на некоторое время растерялся. Слишком много лидеров умерло за слишком короткий период. Щербатый, Седой, Гусар, Немец, Зима… Последние два погибли с разницей в несколько недель. И обе эти смерти были связаны с нашей деятельностью… Претендовавший на лидерство Кузнец куда-то пропал. Похоже, что сделал соответствующие выводы — быть первым парнем на деревне в наше время опасно. Смертельно опасно. Других явных претендентов на престол не наблюдалось.

Похороны Зимы откладывались, преступный мир ждал прибытия его московских покровителей. Покровители, почему-то, задерживались. Зима лежал в морге. Парни Миши Афганца захватывали «кормовую базу» покойного положенца, почти не встречая сопротивления. Никто не хотел связываться с людьми, которые сначала стреляют, а потом разбираются… Соратники покойного потихоньку пропивали общак по кабакам, ждали московских воров, которые должны приехать и навести порядок. Начитанный Валерик по этому поводу съязвил: «Вот приедет барин, барин нас рассудит». Барин, впрочем, не торопился приезжать и рассуживать.

Мы открыли первый в городе магазин импортной электроники в арендованном нами же универмаге «Родина». Славик, директор сахарного завода, выменял на сахар партию электронного ширпотреба. Как по мне, довольно сомнительная сделка — электроника была тем товаром, который непонятно по какой цене продавать. Если в стране пять параллельных курсов валют, которые отличаются в разы, то как в таких условиях торговать импортом? У нас есть государственный курс доллара. Есть биржевой курс Внешэкономбанка. Есть курсы валютных аукционов, которые вроде бы существуют где-то. Еще есть курсы частных банков и черного рынка. По какой цене в таких условиях продавать видеоплеер «Фунай» — не ответят даже молодые Гайдар с Чубайсом.

Но магазин наш вполне успешен. Народ приходит массово — как в музей, посмотреть на невиданную технику, и даже довольно активно покупает… Электроника — средство сберечь обесценивающиеся на глазах деньги для тех, у кого они есть.

Водка идет с завода потоком. Груженные ящиками с водкой машины разъезжаются по рынкам, через которые идет нелегальная торговля. Процветает и бартер — водка легко меняется на совершенно любые товары, в том числе и самые востребованные, которые свободно можно продать совершенно легально. В сущности, с восемьдесят восьмого года очень мало что изменилось. Товар все еще является существенным ресурсом, а возможность его распределять дает огромные бонусы. Деньги же представляют собой постоянную головную боль. Их нужно сохранить и куда-то пристроить, пока не обесценились полностью. Наиболее близкая аналогия — огромная гора мороженного в жаркий день под палящим солнцем.

С Николаем Николаевичем у меня, кажется, испортились отношения. На свои посиделки «силовики» меня больше не зовут. А причитающуюся силовикам долю я отдаю помощнику Николая Николаевича — невзрачному и неприметному мужчине. В каком-то смысле, я даже рад, что получилось именно так.

Но в целом, все обстоит неплохо, а по некоторым темам — даже очень хорошо… Как поет культовая группа «Наутилус»:

'На верхней палубе играет оркестр,

И пары танцуют фокстрот,

Стюард разливает огонь по бокалам

И смотрит, как плавится лёд'.