«Ааааа какая ааааа невыносимая боль ааа...», — это была первая мысль в моей голове. Целую вечность невообразимых мук испытал я, прежде чем этот отголосок разума смог прорваться сквозь непроницаемую пелену боли. И ещё одна вечность прошла после этого, прежде чем я смог хоть как-то оценить происходящее и сформулировать первые вопросы, и случилось это только потому, что пытка чуть-чуть ослабла и боль перестала быть всеобъемлющей.
«Где я?»
«Почему так плохо?»
«Почему ничего не видно?»
«Почему не слышу своего крика?»
Как только боль агонизирующей души, разрываемой на миллиард кусков, слегка утихла, я смог почувствовать боль телесную. Искалеченные руки и ноги не подчинялись и причиняли такую знакомую, понятную боль. Бесполезные куски тела полыхали огнем, напоминая, что у меня ещё есть плоть.
В какой-то момент я понял, что лежу на огромной льдине, которая промораживает всю мою сущность, достигая своими щупальцами до самой сердцевины моей личности. Холод высасывал из меня волю, подчинял себе. Я попробовал приподняться, но не смог, руки подломились и вспыхнули пламенем боли. Ноги не подчинялись совершенно. Я хотел кричать, но не мог, у меня не было рта. Лежать на льдине было невыносимо, и я попробовал перекатываться, но очень скоро упёрся в преграду. Неожиданно боль разрываемой души слегка ослабла, и я увидел едва заметный зеленоватый свет, который становился ярче.
Я постарался осмотреться, пытаясь понять, где нахожусь. Пол из черного льда и стену из такого же черного льда, в одну из которых я уперся. Стены окружают меня со всех сторон или нет? Кажется, вон там слева есть небольшой проход.
Мне нужно двигаться, чувствую это всем своим существом. Оставаться на месте нельзя, я не понимаю, почему, но совершенно уверен в этом. Пользуясь ослаблением боли, постарался, как гусеница, ползти к замеченному проходу. Ползти по льду оказалось невероятно тяжело.
В этом пространстве изменения происходят внезапно, я неожиданно лишился единственного блага — свет погас. Сразу навалилось отчаяние, и боль вновь, как огромная морская волна, обрушилась на меня. Понятия не имею, сколько времени я корчился в безмолвных муках, но появился призрачный свет, в этот раз он имел красноватый оттенок. Он смыл боль и наполнил меня яростью, заставляя бороться и продолжать свой путь. Не успел я преодолеть и половины пути, как началась новая пытка: мои искалеченные ноги и руки взорвались пожарами новой боли. Казалось, все мои члены выкручивало, кости крошились, а мышцы и сухожилия разбухли и полыхали огнем. Новая пытка закончилась также внезапно, как и началась. Но теперь мои конечности превратились в неподвижные палки, грубо пришитые к телу. Теперь я не мог даже в малости пошевелить ими, продвигаться дальше стало совершенно невозможно. Хотелось взвыть от бессилия, но у меня по-прежнему не было рта.
Позже, когда красный свет вновь сменился на зелёный, мне показалось, что стало светлее, а вместе с этим стало легче существовать. Этот свет успокаивал и придавал сил, он помог мне преодолеть отчаяние. Успокоившись, я постарался перекатываться, как колбаса на сковороде, на ледяной сковороде, к намеченной цели. Но собственные руки и ноги после недавней пытки мешали мне это делать, непослушные, они упирались абсолютно во всё. Целую вечность я боролся с собственным телом, стремясь добраться до намеченной цели — прохода в черных ледяных стенах. Будь у меня ноги, я бы добрался до него за одно мгновение, сейчас же барахтался на одном месте целую эпоху, но зелёный свет уменьшал боль и внушал надежду, и этого хватало, чтобы продолжать бороться.
Когда я добрался до прохода в ледяной стене, зелёный свет погас, на краткое мгновение вновь наступил мрак и боль, но вновь пришел красный свет. Я полз и неожиданно заметил, что мои руки и ноги понемногу начинают шевелиться.
Я заметил, что мне стало теплее, и ледяной пол больше не обжигал моё тело ледяным огнём. Холод никуда не делся, но он стал терпимым, по ощущениям, таким как будто вышел из дома зимой на улицу без одежды.
Внезапно меня посетила мысль: «Что такое «дом», «одежда», «море», «волна»? Откуда взялись эти понятия? Разве существует что-то ещё, кроме льда и боли?»
Эта мысль воодушевила меня, и я продолжил свой путь. Но тут тёплый красноватый свет исчез и сменился холодным голубоватым. Новый свет был менее ярким, обзор сразу сократился, теперь я мог рассмотреть только объекты поблизости. Голубой свет не пробуждал во мне желания бороться, как красный, и не наполнял надеждой на лучшее, как зелёный, но он уменьшал душевную боль и давал небольшой обзор, что было само по себе большим благом.
И тут я впервые услышал тихий голос. Он был сухой, надтреснутый и лишённый эмоций. Голос повторял несколько фраз снова и снова: «Почувствуй мою боль и отчаяние», «Насладись болью, как это делал я долгие годы», «Прими мою месть», «Только тьма и боль — верные спутники немертвого», «Ты теперь такой же, как я».
Все эти слова пугали меня, но я не понимал их смысла и вскоре перестал обращать на это внимание. Голос монотонно говорил о каких-то ужасных вещах, но я старался не думать над этим.
Я наконец выбрался из первого помещения и оказался в узком коридоре, ползти по которому было очень неудобно, мои руки упирались в холодные стены. Добравшись до развилки коридора, я остановился, так как очень устал, перевернулся на спину и уставился вверх. Там ничего не было, только клубящаяся тьма.
И снова это произошло внезапно. Когда мне было почти хорошо, боль стала терпимой, а холод отступил, и жуткий голос почти пропал, я увидел прямо над собой красивое лицо, в котором было что-то знакомое. От этого образа в высоте пошёл сильный поток тепла, и я почувствовал себя гораздо лучше. Ноги и руки перестали болеть и стали немного послушней.
«Какое блаженство. Кто ты, прекрасная?» — подумал я. Но лицо девушки скривилось от боли, из её глаз брызнули слёзы, и образ исчез. Сразу стало темнее и холоднее.
***
В какой-то момент я понял, что могу ходить, и конечности в полном порядке. Я был так рад подняться на ноги, что не заметил торчащей из стены ледяной пики, которая с лёгкостью пронзила мою грудь насквозь. И снова жуткий приступ боли пронзил всё моё существо, и сразу же злобный голос стал звучать громче и злораднее, подул сухой ледяной ветер, он нёс миллиарды ледяных осколков, срывавших кусочки моей кожи. Невероятным усилием я снял с себя с пики и постарался скрыться от злого ветра в угол. Я погладил руками края дыры в моей груди, в этот момент я почувствовал, как моя жизнь вытекает сквозь дыру, я постарался закрыть дыру, стягивая края разрыва, всей душой я захотел, чтобы рана заросла, и она действительно заросла. Вскоре ветер утих, и я продолжил свой путь. Ещё несколько раз я получал травмы, и каждый раз после этого на меня обрушивались испытания.
Я целую вечность блуждал по ледяным коридорам бесконечного лабиринта, но образ прекрасного лица больше меня не посещал. А ещё свет больше не менял с призрочно-голубого на зелёный или красный, хотя я так этого ждал. А ещё перестали появляться потоки живительного тепла, которыми я наслаждался целую вечность назад. Зато меня перестал мучить всеобъемлющий холод.
Пока я блуждал по коридорам, пытался разобраться в том, кто я и что здесь делаю, но больше всего меня занимал вопрос: «Что я буду делать, когда отсюда выберусь, и какой смысл может быть у моих действий». Я был абсолютно уверен, что за пределами чёрного лабиринта что-то существует, что-то огромное, ведь я откуда-то знаю странные слова, смысл которых от меня ускользает, а ещё кто-то незримо помогает мне, я чувствую это.
В ледяных коридорах всё было одинаково: бесконечные повороты, а над головой — зловещая тьма. Невозможно было определить, сколько времени я здесь блуждаю. Может быть, моё существование длится лишь мгновение, а может, уже много… В чём можно измерить страдания, страх и непонимание? И снова передо мной вставал вопрос: «Зачем я здесь?» Возможно, у этого есть особая цель… тогда: кому нужны мои мучения? Наверное, моё бытие для чего-то нужно… Кто этот кто-то?
Пораженный этими размышлениями, я остановился и задал себе другие вопросы: «Куда я иду? Зачем напарываюсь на острые пики? Зачем я трачу себя на непонятную борьбу?» «Куда я вообще могу выйти, если здесь всё одинаковое и ничего не меняется?»
Я упал на лёд и погрузился в бессмысленное созерцание острой грани ледяного угла. Откуда-то из глубины моей личности всплыл намёк на мысль, зыбкий образ кружился в моём сознании, угрожая рассыпаться от неосторожного движения, испариться лёгким облачком. Однако мысль крутилась у меня в голове, обрастая образами и смыслами. В ней было что-то нерациональное, неосязаемое. Наконец, слова сами собой сформулировались: «У меня есть предназначение, я ищу его. Как только найду, сделаю всё, чтобы его выполнить. Я должен продолжить поиск, я должен двигаться вперёд».
Поднявшись на ноги, я поднял глаза кверху, в надежде увидеть хоть что-то кроме мрака. И увидел где-то невообразимо далеко среди клубящейся тьмы светлое облако. Я решительно поднялся и продолжил свой путь, вот только теперь он перестал быть бессмысленным блужданием, я обрел ориентир.
Не знаю, сколько времени я искал нужную дорогу, наверное, вечность. Постепенно светлый ориентир вверху приближался всё ближе. В какой-то момент я понял, что скоро выберусь из лабиринта. И тогда хозяин лабиринта, чей голос я слышал, обрушил на меня всю свою мощь: вновь навалился нестерпимый холод. Я понял, что до этого не мёрз по-настоящему, а лишь испытывал лёгкий дискомфорт. Моя сущность, душа снова стала испытывать неописуемые муки. Я почувствовал безумную злобу и неукротимую ненависть хозяина лабиринта. Он не хотел отпускать свою жертву. В его сухом голосе я уловил эмоции.
«Месть! Месть!» — грохотал голос.
Я лежал на спине, не в силах пошевелиться. Моё тело рассыпалось на песчинки и собиралось снова только для того, чтобы быть разрушенным вновь.
От безумия меня спас свет. На этот раз чёрную бурю рассеивали сразу и красный, и зелёный оттенки. Постепенно становилось легче, тьма рассеивалась. А когда на меня пролился поток тепла, я впервые почувствовал счастье. Забота, нежность, преданность, сострадание и любовь — вот что было в этом тепле.
Когда я смог продолжить свой путь, я подумал: «Чем я заслужил такую ненависть хозяина лабиринта?» «За что он мне мстит?» У меня нет ответа на эти вопросы, но есть решимость поскорее покинуть это место.
***
Черные ледяные стены и клубящаяся тьма вместо потолка, остались позади. Я вышел из лабиринта и оказался в пустыне. Я перебрался с одного песчаного бархана на другой. Надо мной неподвижно висело тяжёлое свинцовое небо. Пробираться по пескам было непросто, но, по крайней мере, я больше не мёрз. Моим ориентиром по-прежнему было светлое облако, хорошо заметное на тёмном фоне.
Песчаная пустыня сменилась покрытой снегом равниной. Мои ноги до колен погрузились в сугробы. Что-то подсказывало мне, что снег должен быть холодным, но мне он показался приятным. Я даже зарылся в него, чтобы немного согреться.
Продолжая свой путь, я заметил, что белое облако приближается. Продираясь сквозь сугробы, я не сразу заметил, что путь мне преградила скала. Когда я подошёл к ней, я был поражён её красотой: отвесная стена изо льда с разноцветными прожилками — это величественное зрелище напомнило мне слово «мрамор».
Я шёл вдоль стены и любовался самым красивым явлением из всего виденного мной. Лёд скалы потрескивал и время от времени издавал странные высокие звуки. Я положил руку на стену, поглаживая её ровную, полированную поверхность. Под моими прикосновениями лёд начал таять, ещё сильнее потрескивать. Странно, в лабиринте чёрный лёд был неразрушим.
Вскоре я обнаружил пещеру в ледяной скале и решил её исследовать. Пещера оказалась узким лазом, ведущим под углом вверх. Я стал карабкаться по этому лазу, и чем выше поднимался, тем уже он становился. В какой-то момент я подумал, что застряну навсегда в этой пещере, но почувствовал, что как бы тесно мне не было я всё равно могу продолжать двигаться. Лаз сжался до предела, а я полз и толкался. Когда давление стенок стало таким, что затрещали все мои кости и суставы и даже вздохнуть стало невозможно, я, наконец, вывалился на каменистую площадку.
Я был на вершине скалы, во все стороны, насколько хватало взгляда, простиралась снежная пустыня. Я поднял взгляд к небесам и увидел, что белое облачко находится прямо надо мной. Всё, я пришел, ближе к нему уже не приблизиться. Я стоял и смотрел на него, изучая его, и вдруг мне стало казаться, что это вовсе не облако, а крохотное отражение чего-то неописуемого, величественного и неосознаваемого. Я почувствовал ответное внимание. Сущность, представляющаяся мне облаком, изучала меня.
Это был очень странный контакт, очевидно, передо мной разумное создание, но я не в состоянии его понять, как не в состоянии понять муравей кита. Но я продолжал смотреть в надежде осознать хоть что-то. И мне даже показалось, что я уловил отголоски страданий моего собеседника. Не знаю, действительно это так или я интерпретирую собственное положение на единственную неагрессивную разумную сущность. И чем дольше продолжалось наше взаимное изучение, тем больше мне казалось, что, несмотря на всю свою грандиозность, это сверхсущество не полноценно и оно страдает от этого.
Я не был готов закончить это странное общение, а вот облако, похоже, имело другое мнение, оно развеялось, и небо вокруг стало однообразно свинцово-серым. Я упал на камни, подавленный и опустошенный. «Что делать мне дальше?», «Куда идти?»
Я вновь почувствовал себя щепкой на волнах бурной реки, обстоятельства не дали мне времени найти ответы. Наступила непроглядная тьма, пропал барьер, оберегающий меня от холода. Я услышал крик хозяина лабиринта и уже приготовился к очередной пытке, но тут с небес мощным потоком полился светло-желтый, почти белый свет. Сила нового света намного превосходила и возможности зеленого, и возможности красного света, но он не согревал мою душу. Огромные пространства осветились, и я увидел бесконечную пустыню, какие-то горы на горизонте и черный лабиринт. Из лабиринта поднимался черно-серым столбом дым, исполинская колонна устремилась в мою сторону. Преодолев огромные расстояния за несколько мгновений, дым обрушился на меня. Но желтый свет вступил с ним в сражение. Могущественные силы вступили в схватку за меня. Свет и дым сражались друг с другом, но каждый удар, каждый выпад ранил почему-то именно меня. Я прочувствовал всем телом мощь и ненависть хозяина лабиринта, ведь дымом был именно он, а также искусство и точный расчет того, кто стоял за светом.
***
— Воды, — с трудом произнёс я.
Я находился в какой-то комнате. Лежал на удобной кровати. В комнате было тихо и сумрачно. Из окон практически не поступал свет. С трудом приподнявшись на локтях, я увидел, что Софи и Лидия спят, откинувшись в креслах.
Вспомнив красный и зелёный свет в чёрном лабиринте, я почувствовал, как к горлу подступил ком. А то лицо в чёрном небе — это... Непроизвольно я застонал, от чего обе девушки открыли глаза и посмотрели на меня. Вскоре меня обильно облили слезами. Моя малоподвижная тушка подверглась обниманию, поглаживанию и новому поливанию слезами.
— Воды, — вновь просипел я, когда появилась такая возможность. Первой отреагировала Лидия. Она отошла к небольшому столику, где стоял кувшин с водой. Следом подскочила Софи. Она рыжим метеором выбежала из комнаты, сказав что-то про бульон. В конце концов я напился и даже слегка подкрепился крутым бульоном.
— После того как ты закончил кричать, мастер Гийом погрузил тебя в сон, сказав, что тебе нужен нормальный отдых, а не то, в чём ты там находился, — закончила рассказ Лидия. — Он ушёл, и мы тоже вскоре уснули. Вот, собственно, и всё.
— Значит, 20 золотых за исцеление заплатили, но у меня не было столько в кошельке. Вы где деньги взяли? — спросил я.
— Кошелек твой не нашли, он потерялся после падения. А ещё сломался твой арбалет. Михал сказал, что видел только расколотое ложе, — грустно шмыгая носом, сказала Софи.
Меня расстроила потеря Химеры, и я молчал. Тогда заговорила Лидия:
— У нас с Софи хватило денег, чтобы заплатить мастеру Гийому. Так что всё хорошо, и переживать не о чем.
— Деньги — не проблема, у меня ещё есть, и я вам всё верну. А вот потеря Химеры... А что с клинками? — встрепенулся я.
— Меч погнулся, его ножны расколоты, у кинжала повреждена рукоять, но, кажется, его можно отремонтировать. А еще шлем потерялся, — ответила Софи.
— Всё это неважно на самом деле, — отметила Лидия. — Лучше расскажи, что ты такое-переживал, пока был под воздействием проклятия.
— Милые мои, я бесконечно благодарен вам за то, как вы боролись за мою жизнь, — сказал я. — Находясь там, хоть и не понимал этого, но я чувствовал вашу заботу и тревогу, и это фактически спасло меня от безумия. Но знаете, что вам лучше не знать этого. К тому же сейчас я уже не могу точно сказать, было на самом деле или только привиделось мне.
— Было, точно было, — сказала Лидия. — Я на мгновение смогла соприкоснуться с твоим сознанием и почувствовала твою боль и даже что-то увидеть.
— К тому же это будет нечестно и даже подло с твоей стороны недоговаривать, а следовательно, и обманывать тех, кто тебе доверяет, — добавила Софи.
— Поразительно видеть такое единство ваших взглядов, а ещё совсем недавно вы чуть... — тут я оборвал себя, осознав, что зря заговорил об этом. — В общем, приятно видеть такое единодушие.
— Если тебе приятно видеть такое единодушие, то давай рассказывай! А то мы тебе устроим, правда, подружка? — ухмыльнувшись сказала Софи.
— Правда, подружка, — ответила Лидия.
Я аж закашлялся от этих «подружек», хоть эти слова и звучали несколько неестественно, но мне почему-то стало немного страшно. В итоге я всё же рассказал им о своих переживаниях, впрочем, не вдаваясь в излишние подробности.
Когда моё повествование было закончено, Софи спросила:
— И что ты думаешь об этом вот всём?
— Думаю, что это была месть лича, — ответил я. — Неважно кому, любому, кого он сможет поймать. Мне кажется, он хотел, чтобы ещё кто-то испытал те же муки, что довелось испытать его душе после поднятия.
— Если бы «внучка» это знала, то точно не стала бы тревожить покой своего деда, — сказала Софи.
Собственно, на этом наши разговоры завершились, и все улеглись спать.