— Да кого *** ты творишь?! — заорал я на него, не помня себя от злости.
Я было подался вперед, в надежде, что Марфу еще можно спасти, но остановился, наткнувшись на ее пустой застывший взгляд.
— Она мне понравилась, поэтому я забираю ее с собой, — спокойно объяснил вурд, перехватив мертвое тело девушки. — Не переживайте, княжич, скоро она очнется, с ней будет все в порядке.
— Но ты не имел права этого делать! Она не хотела этого! — сейчас я был очень зол, хотя и понимал, что вряд ли убив Якоба, смогу что-то исправить. Напротив, добавлю еще больше проблем. Бесконтрольная новообращенная вурда, не имеющая наставника и покровителя — истинное чудовище.
— Ты должен был ее спросить? — процедил я сквозь зубы, стискивая кулаки так сильно, что почувствовал, как забинтованные запястья вновь закровоточили.
— Запрещено законом обращать без согласия, да, княжич? — зло усмехнулся Якоб. — Я же вам уже не раз сегодня говорил — мне плевать на законы Славии. Империя лишила меня семьи, значит, я создам себе новую. Терпеть не могу одиночество.
Ошалело я наблюдал за тем, как Якоб утаскивает тело Марфы в тетраход. Проводник на происходящее никак не реагировал. Очевидно, вурд в том коротком разговоре предложил ему еще денег.
— Прощайте! — весело крикнул вурд мне на прощание, широко улыбнулся, помахал рукой и захлопнул дверь. И после этого тетраход завелся и быстро скрылся из виду.
Я остался стоять на дороге, провожая его взглядом и кляня Якоба на чем свет стоит. Чтобы я еще когда-нибудь помогал темным? Да ни за что!
Что-то подсказывало мне, что все это произошло из-за того, что Якоб отключил эмоции — без них вурды эгоистичны и беспощадны. Я должен был это учесть, но мне никогда бы и в голову не пришло, что он пожелает обратить кого-либо.
Чувствуя себя обманутым, в неимоверно скверном расположении духа, я сел в тетраход Маруси и поехал обратно. Не доезжая до Варганы, я столкнул транспорт в кювет, после обернулся волком, и взяв рюкзак в зубы, рванул домой.
К тому времени как я добрался до Варганы, почти рассвело. Скорее всего домашние уже спохватились и ищут меня. Для меня не впервой уходить из дома посреди ночи, поэтому, скорее всего родители решат, что я в очередной раз обернувшись волком, сбежал.
Поэтому не видел смысла прятаться и возвращаться домой тем же способом как ушел — через окно. Я спрятал рюкзак в застенках крепостной стены, а после вышел к парадному входу, не опасаясь, что меня засекут «глаза» Тайной канцелярии.
Я надеялся увидеть у поместья кого-нибудь из домашних, уже рассвело и если меня искали в лесу, то кто-то должен был остаться здесь и дожидаться меня. Но было тихо и, казалось, весь дом еще спит.
Я потребовал у зверя свой человеческий облик обратно, волк вернул мне его, стоило только пожелать. Зверь стал послушным, я не мог это не заметить: больше никакого сопротивления, мы практически стали единым целым. Да и само обратное обращение произошло так быстро, так же как это происходило в будущем. Это значило только одно — мои силы полностью восстановились, а возможно и подросли.
Вернув себе человеческое тело, тут же прочувствовав насколько холодно с утра на морозе, я поспешил домой. Осторожно, стараясь не шуметь, открыл дверь и шмыгнул внутрь.
Домашние все-таки уже все проснулись, с кухни доносились голоса Наны и Анфисы — наверняка они готовили завтрак. А значит и родители должны были вот-вот проснуться, и неплохо бы мне вернуться в комнату до того пока меня заметили здесь без одежды.
Я стянул с вешалки один из пледов, которые всегда висели здесь, после того как во мне пробудилось проклятие и радуясь тому, как удивительно мне повезло, что никто не заметил моей пропажи, я поспешил наверх.
Но стоило мне коснуться дверной ручки моей комнаты, как все надежды на то, что меня пронесло, тут же сошли на нет. Дверь была не заперта.
Осторожно я повернул ручку и вошел в комнату. И наткнулся на спокойный, но при этом какой-то печальный взгляд матери.
— Вернулся, Яр? — грустно улыбнулась она.
Я кивнул, старательно делая вид, что ничего такого не происходит и все в порядке. Мать ведь наверняка думает, что я, став оборотнем, гулял ночью. Но и все же кое-что меня насторожило. Почему родители как обычно не отправились меня искать?
И тут мой взгляд наткнулся на решетку, она так и висела, как я ее вчера оставил, на одном болте. И вряд ли мама этого не заметила.
— Ничего не хочешь рассказать? — спросила мама, проследив за моим взглядом.
— Как давно ты здесь сидишь? — вместо ответа спросил я, пытаясь придумать стратегию отступления.
— Я пришла ночью и ждала. Но еще вчера днем увидела, как ты сначала спрыгнул из окна, а после уехал на тетраходе.
Я был весьма удивлен, но виду не подал, а просто молча кивнул. Мама снова грустно улыбнулась, потом поднялась с постели, заперла дверь, неспешно прошлась по комнате, замерев напротив театрального зеркала.
— Это был тетраход Арнгейеров? — спросила она.
Я снова кивнул, мама хоть и стояла ко мне спиной, но видела меня через зеркало.
— Может матери не стоит задавать подобные вопросы сыновьям, но… — нерешительно начала она. — Ты провел всю ночь у Арнгейеров? С Миланой? В то время как ее родители были в отъезде по делам? Милана мне очень нравится, и не хотелось бы, чтобы ее репутация пострадала.
Мать посмотрел осуждающе и вопросительно вскинула брови. Я закатил глаза, прекрасно понимая, о чем именно она сейчас подумала. И даже несмотря на то, что я был далеко не зеленым юнцом, все же почувствовал себя неловко.
— Нет, — поспешил я ее успокоить. — Милана устраивала вечеринку, там был почти весь класс.
Мама облегченно улыбнулась, потом спросила:
— И как прошла вечеринка?
— Так себе, — уклончиво ответил я, давая понять, что не хочу это обсуждать.
— Ты убежал, потому что знал, что Игорь не позволит пойти на эту вечеринку, — мама закачала головой, после окинула меня сочувствующим взглядом. — Отец слишком строг с тобой. Нельзя было так, нельзя было ограничивать твою свободу и давить. Это и моя вина, я должна была поговорить с Игорем, должна была настоять, чтобы он прекратил так контролировать тебя. Но я этого не сделала, и вот чего мы добились.
Я стоял молча, не зная, что ей на это ответить. А мама продолжала смотреть, явно желая, чтобы я хоть что-то сказал.
— Он еще не знает? — спросил я, виновато взглянув на нее.
— Нет, я не сказала ему. Побоялась. Хотя и понимаю, что поступила неправильно. Не знаю, что между вами происходит, и почему он так зол на тебя, но мне не захотелось усугублять это еще больше.
Я с благодарность и облегчением улыбнулся ей, но мать не оценила эту благодарность.
— Меня это сильно беспокоит, Ярослав, — обеспокоенно завела она, принявшись ходить по комнате. — Я вторую ночь глаз не могу сомкнуть. Игорь мне ничего не рассказывает! А тут еще и ты сбегаешь средь бела дня! Что с вами? Может быть хоть ты мне расскажешь?! Неужели это все из-за той вурды Инесс Фонберг? Что произошло?
Мама с мольбой уставилась на меня, а я не знал, что ей сказать. Отец конечно же не стал посвящать мать в причины обыска в нашем доме. Он как всегда оберегал ее покой и не желал, чтобы она нервничала лишний раз. Но этим сделал только хуже, потому что мама не могла не заметить, что между нами что-то не так.
— Наверное… — начал я, решив переключить внимание мамы с обыска и графини Фонберг. Недоговорив, твердо направился к окну, открыл его и поправил решетку, насадив на остаток верхнего болта. Теперь, если не приглядываться, решетка смотрится целой. Затем я повернулся к маме и закончил мысль: — вероятно отец сердится из-за дуэли.
— Дуэли? Какой дуэли? — удивленно вскинула она брови, но в тот же миг в ее голове возникла догадка и она произнесла: — Та рана у тебя на ноге…
Мать в ужасе уставилась на меня, прикрыв рот рукой. Я невольно взглянул на колено, оно практически затянулось, остался лишь розовый небольшой шрам. Невольно порадовался тому, что и регенерация вернулась.
— С кем была дуэль? — спросила мама, оторвав меня от лицезрения собственного колена.
— С Бориславом Григанским, — нехотя ответил я, прекрасно понимая, как на это отреагирует мать.
— Но зачем? Я не понимаю… Яр?
Я не ответил. Не знал, что говорить, потому что никакой бы ответ ее не удовлетворил. Поэтому я снова решил сменить тему:
— Неужели отец не рассказал тебе и про то, что мы знаем, кто подослал тех людей, которые напали на меня у бабулиного особняка?
Мама медленно качнула головой:
— Нет.
Я устало вздохнул.
— Расскажешь? — осторожно спросила мама.
— Это сделал Глеб Быстрицкий по приказу Родомира Григанского.
— Но… но зачем? — мать ошеломленно уставилась на меня.
— А об этом тебе лучше спросить у отца. Думаю, он не одобрит, если я тебе об этом расскажу.
Мама разочарованно поджала губы и отвернулась. Какое-то время мы молчали, пока мама не сказала:
— Теперь у тебя так много секретов от меня. А еще полгода назад ты мне все рассказывал, — она грустно улыбнулась: — Ты ведь не назло нам все это делаешь?
— Нет, — мотнул я головой.
— А мне почему-то кажется, что это бунт, — по-доброму взглянула она на меня и ласково улыбнулась, но тут же грустно вздохнула: — Это моя вина.
Мама не смотрела на меня, с ее лица не сходило выражение беспокойства, и ей явно хотелось выговориться:
— После того, как пробудилось проклятие, Игорь слишком давил на тебя. И вот чего мы добились — ты стал замкнутым, ты стал совсем другим. Это я виновата.
— Ты ни в чем не виновата, ма, — попытался я ее успокоить, подошел и приобнял за плечи. — Все будет хорошо, вот увидишь, вскоре все наладится.
Мама взглянула на меня, грустно улыбнулась, погладила по щеке.
— Мне бы очень этого хотелось, слишком много происходит всего, слишком много проблем. Скучаю по тем временам, когда ты был маленьким и с тобой было так легко…
Я ей тоже улыбнулся в ответ, а после спросил:
— Ты ведь не станешь об этом рассказывать отцу? — я указал взглядом на окно.
Мама отрицательно покачала головой.
— Не стану, но пообещай, что больше не станешь затевать дуэлей с одноклассниками и сбегать из дома на всю ночь.
— Обещаю, — сказал я, прекрасно понимая, что вряд ли смогу выполнить это обещание, потому что не могу предугадать, что ждет меня в будущем и какие еще неприятности могут поджидать впереди. Но мать все же следовало успокоить.
Мама выдохнула, собралась, как-то резко отстранилась:
— Иди, прими ванную и переоденься, — сказала она, — отец вот-вот проснется и не хотелось бы, чтобы он застал тебя в таком виде.
Я послушно закивал.
— Ты сегодня собираешься в школу? — снова спросила она.
А вот здесь я не знал, что ответить. Вчерашний день и ночь вымотали меня до предела и все, чего мне хотелось сейчас это забыться беспамятным и глубоким сном. Да и после вчерашнего мне едва ли хотелось видеть одноклассников, а главное Милану. Поэтому я отрицательно закачал головой.
— Хорошо, отдыхай, — мать снова вздохнула, а после оставив меня, ушла из комнаты.
Я сразу же отправился в ванную, хотелось смыть с себя грязь, усталость, а заодно и все мысли. Я был так измотан, что расслабленный теплой водой задремал лежа прямо в ванной. Сколько я так проспал неизвестно, но проснулся я от стука в дверь, когда вода уже почти остыла.
— Ярослав, — требовательный голос отца окончательно скинул с меня остатки дремоты, — ты там?
— Да! — сипло отозвался я.
— Ты скоро? — тон отца был нетерпелив.
Ну что там еще произошло?
— Выхожу! — крикнул я.
Через минуту в банном халате я вышел из комнаты, отец стоял у окна, задумчиво глядя на улицу. Я было напрягся, но решетка на окне, к счастью, по-прежнему была на месте, и отец ничего не заметил.
Ничего хорошего от разговора с отцом я не ожидал, в последнее время нам как-то не доводилось говорить по душам. Поэтому я сразу настроился на то, что если не придется слушать очередные нотации, то стоит ожидать каких-то дурных вестей.
Я кашлянул, обращая на себя внимание папы, он резко повернулся. Я вопросительно вскинул брови, мол, слушаю.
— Ты не заболел, вид у тебя какой-то замученный? — спросил отец.
— Нет, все хорошо, — ответил я и уставился на него, ожидая, когда же он перейдет к делу.
Но отец продолжил повседневный разговор:
— Злата сказала, что ты не хочешь сегодня идти в школу?
Я кивнул, с облегчением про себя отметив, что отец наконец успокоился и больше не злится.
— Не дело это, сын, — закачал папа головой. — Учебу без веских причин лучше не пропускать. Иначе как ты поступишь в академию алхимиков?
Нет, отец как-то резко отошел. И такие резкие перемены в настроении меня насторожили. Неужели он оттаял из-за смерти Инесс и того, что опасность миновала? Или мама уже успела отчитать его за чрезмерную строгость.
— Я ведь еще не решил, куда поступать… — сказал я.
— А что тут думать? — перебил меня отец. — Ты создал зелье невосприимчивости морока! Ни один дипломированный алхимик не смог — а ты создал! Сам! В старом подвале и без подобающего оборудования. Честно говоря, ты меня очень удивил, Яр. У тебя определенно — талант. Я очень горжусь тобой, сын.
Отец широко улыбнулся, но и все же в этом чувствовалась какая-то фальшь.
— Па, что происходит? — настороженно спросил я.
— А что такое? — невозмутимо поинтересовался он.
— Ты ведешь себя странно.
— Разве? — отец изобразил недоумение.
Я промолчал, а отец как-то замешкался, взглянул себе под ноги, он явно собирался что-то сказать.
— Я вот что подумал, — начал он, — вурд, который был твоим секундантом, он ведь тоже был в курсе того, что графиня забрала чернокнижника.
— Я не знаю, — жестко ответил я, внутренне напрягшись.
— А куда он ушел после дуэли, ты часом не знаешь? — словно бы невзначай спросил он.
Что он хочет, я сразу понял. Но стратегию разговора все же выбрал странную — решил вдруг со мной по-доброму. Наверное, все-таки мать уже успела с ним поговорить. Или он сам до этого дошел: мол, с напором не выходит меня разговорить, значит, надо попробовать ласково и с хитростью.
Но, как бы мне хотелось, я ему ничего рассказать не мог. Да и узнай отец всю правду о том, что я наделал, его бы приступ хватил, а это никак не входило в мои планы.
— Я не знаю куда он ушел, — ответил я, — честно говоря, я думал, что он среди тех, кто покончил с собой вместе с графиней.
— Нет, не думаю, что он там был. Но знаешь, что думаю — если бы мы знали где он, мы бы могли его выдать, и тогда бы окончательно сняли с себя подозрения Тайной канцелярии. Мне бы очень не хотелось, чтобы, когда станет известно, что он был твоим секундантом, они вернулись и снова устроили нам допрос.
Я нахмурился:
— Но, если они его поймают, он ведь может меня выдать.
— Не обязательно, он может поступить, как и графиня Фонберг. Я почему-то уверен, что он так поступит. Да и не факт, что Тайная канцелярия найдет его живым. Просто если мы этого не сделаем, они могут решить, что мы нарочно скрыли эту информацию, осознано скрывали преступника. Это чревато. По сути у нас нет выбора, мы должны как можно скорее сообщить о нем.
— Я все равно не знаю где он, — пожал я плечами.
— Тебя будут допрашивать, — отец отошел от стратегии доброго родителя, и вновь стал серьезным.
Я развел руками:
— Пусть допрашивают, мне им нечего сказать.
— Ты уверен? — отец сузил глаза, вперив в меня придирчивый изучающий взгляд. Не дождавшись ответа, отец добавил: — Они ведь могут потребовать допрос под зельем правды и если…
— Мы не обязаны соглашаться, я знаю законы.
Отец издал тяжелы вздох, какое-то время молчали, я видел, что разговор не кончен и не понимал, почему отец тянет резину.
— Я вот что еще хотел сказать, — осторожно начал отец, снова заставив меня напрячься. — Милана Арнгейр — я знаю, что она тебе нравиться, но учитывая обстоятельства, мне бы не хотелось…
Отец надул щеки и шумно выдохнул, дескать, ну я и так уже догадался, о чем речь. И я конечно же догадался, теперь, зная, кто такие Арнгейры отец боялся, что я могу до сих пор думать о том, что помолвка между нами возможна. А эта семья для нас теперь под запретами во всех отношениях.
— Мы поссорились, — ответил я, а потом добавил, решив окончательно успокоить отца: — и не так уж она мне и нравилась.
— Вот и ладно, вот и хорошо, — облегченно выдохнул он и невольно улыбнулся.
— Что-то еще? — решил я поторопить отца, видя, что он уходить не собирается, а значит что-то еще желает сказать.
— Деньги, которые ты взял у Ольги Вулпес — надо бы их вернуть, — отец виновато и одновременно неодобрительно поджал губы.
— С чего бы это вдруг? — вспылил я. — Все было честно, она хотела купить недоработанное зелье, я продал.
— И все же надо отдать их Ольге обратно. Они не смогут получить патент на сырое зелье или его продать.
— Это разве наши проблемы? — разозлился я, не понимая, откуда у отца столь странные порывы. — Вулпесы едва не лишили нас обманом источника, с чего это мы должны быть честными?! Да и не думаю, что у Вулпесов проблемы с деньгами. Не обеднеют! Будем считать, что это моральная компенсация за причиненный вред нашей семье.
— Мы должны их вернуть, — закачал головой отец. — Это дело чести. Скоро Ольга войдет в нашу семью, Ярослав, и мне бы не хотелось, чтобы между нами остались какие-либо обиды.
На моем лице застыл полный изумления немой вопрос.
— Святослав собирается сделать Ольге предложение, — начал пояснять отец, — Владислав Вулпес выразил готовность и радость по поводу этого союза. А значит и Ольга не откажет Святу.
— Вы в своем там уме?! — не выдержал я. — Это же Вулпесы! Ты забыл, что они наши враги?!
Отцу мой тон категорически не понравился, он нахмурился и уставил на меня сердитый взгляд.
— Не всегда весь род отвечает за поступки отдельных членов семьи, — холодно заявил он. — Вулпесы хотят мира, и мы его тоже хотим. Мир всегда лучше ненависти и мести.
— Мы ведь совсем не знаем, что у них в голове, па!
— Все уже решено, — отчеканил он, — Ольга отличная партия для Свята, она бы была для любого Гарвана отличной партией, даже для тебя.
Я скорчил кислую мину, а отец отвернулся.
— Отдай мне эти деньги, я сам верну, — холодно сказал он.
Здесь мне снова пришлось напрячься, потому что денег, полученных от Ольги, у меня почти не осталось. А как объяснить, куда я их дел, я еще не придумал. Да и учитывая всплывшие обстоятельства, здесь уже сложно что-то придумать.
— Нет! — с вызовом заявил я, решив играть упрямого подростка. — Я не отдам эти деньги. На выплату по первым займам я тоже уже заработал зельем невосприимчивости морока, а эти деньги оставлю себе.
Отец метнул в мою сторону сердитый взгляд:
— Хорошо, Ярослав, — процедил он сквозь зубы, — мы вернем Ольге деньги с вырученных за патент.
— Отличная идея! — зло воскликнул я. — Может мы им еще и источник в Хорице отдадим ради мира и дружбы?
Отец, сжав челюсти от злости, резко сорвался с места, и перед уходом хлопнул дверью.
Я устало плюхнулся на постель, снова задаваясь вопросом: почему же с отцом мне так сложно? Нет, я понимал конечно почему. В детстве я был послушным мальчонкой и никогда бы не посмел даже голос повысить на отца. А сейчас я дерзил, перечил, лгал… Мое поведение для отца не просто возмутительно, оно его пугает, и он не знает теперь как со мной себя вести. Вся моя стратегия поведения отлично вписалась в подростковое бунтарство. Если уж мать так решила, наверняка этим же мое поведение оправдывает и отец.
Но с отцом мне ругаться не нравилось. Хотя я и сам не знал, как мне теперь с ним общаться. На многие его вопросы я попросту не мог ответить, а то что он хотел знать, я ему не мог рассказать.
Как же я жалел, после того как убили родителей, что не могу с ним поговорить. Не раз думал о том, как же сейчас мне хватает отцовского совета, а сейчас… Даже грустно — все чего я желал, чтобы он мне не мешал и не лез со своими советами.
Думая об этом, я прямо так в банном халате на заправленной постели и уснул.
Сколько я проспал — неизвестно, кажется несколько раз заходила мама и пыталась меня разбудить, чтобы позвать есть, но я каждый раз отказывался и снова проваливался в мир сновидений.
И сны мне снились такие странные, бессмысленные и где-то даже абсурдные, несвязанные между собой отрывки. То мне снилось, что я убивал отца, то — что бабка Фрайда пыталась меня утопить в болоте с мертвой ойрой, а я почему-то сначала был взрослым, но потом стал младенцем.
После мне снилась Инесс. Она была так свежа и весела, сидела на корточках в углу моей комнаты и щекотала маленького и лохматого с головы до ног человечка, и почему-то называла его Егоркой. Этому лохматому человечку так нравилось, что Инесс его щекочет — он весело и заливисто хохотала, а потом вдруг Инесс повернулась и уставилась на меня, улыбнулась и спросила:
«Проснулся, княжич?» — и тут я проснулся.
На дворе была ночь, полумесяц висел высоко в небе и заглядывал ясными лучами в мою комнату. Странный смех Егорки из сна вдруг раздался в дальнем углу комнаты, заставив меня вздрогнуть. Я решил, что видимо еще не до конца проснулся.
Я встал с постели, желая сбросить остатки сна, но из угла комнаты раздался вздох. А затем я отчетливо услышал женский смех. Очень знакомы смех.
Настороженно я уставился в тот угол. Решил, что, наверное, домовой снова шалит, и стоило мне об этом подумать, как на невероятной скорости через всю комнату прокатилось черное и лохматое пятно и топоча по ванной ухнуло куда-то словно бы в трубу, а после все затихло.
— Домовой, — заторможено зачем-то сказал я вслух, сбрасывая нахлынувшее наваждение, но оно почему-то никуда не девалось. Мне по-прежнему казалось, что я не один в комнате.
— У тебя замечательный домовой, зря вы ему не уделяете должного внимания. Он славный и помогает вам, — голос Инесс раздался словно через толщу воды, снова заставив меня вздрогнуть. Очевидно я еще не проснулся, но и все же голос был таким четким и реальным, что я засомневался, что это сон.
— Графиня? — шепотом спросил я, и в эту минуту мозг судорожно пытался придумать логическое объяснение тому, как королеве вурд удалось выжить, а главное: как ей удалось сбежать от Тайной канцелярии и императора.