14 так, я прочел первый попавшийся листок. Взялся за другой и сразу увидел: листки перепутаны. Не мудрено: верно, очень торопливо пихали их в огонь проворные руки мамаши и дядюшки Тани Бобылевой в Шелковке!
Я стал осторожно разбирать листки. Одни обгорели но краям — огонь русской печки едва лизнул их; другие по коробились, почернели и ломались при первом прикоснове нии.
Терпеливо подбирал я эти драгоценные нолуистлевшие листки. И вот прочитал:
«Дорогой мой друг и коллега
Степан Иванович!
Жду твоего врачебного и товарищеского совета.
Мне, как тюремному врачу, надлежит обосновать медицинское заключение о действительной душевной болезни политического преступника Веригина, по образованию медика, обвиняемого в действиях, направленных к возмущению в народе и в войсках. Для меня, как эксперта, его болезнь столь же бесспорна, сколь бесспорен для суда факт свершения тяжкого государственного преступления оным человеком.
Твой Николай Озеров.
Прилагаю запись моей первой беседы с Веригиным.
Я пришел в тюремную камеру, чтоб освидетельствовать Веригина по поводу его вменяемости и дать экспертное заключение.
Арестант встретил меня вопросительным взглядом. Я отрекомендовался и спросил, как его здоровье.
— Дважды два… дважды два… Произнесите, доктор, произнесите же только эти два слова, — неожиданно, но очень настойчиво сказал Веригин, не ответив на мой вопрос. — Итак, дважды два? — повторил он. Взгляд заключенного сделался насмешливо-выжидательным.
— Хорошо, хорошо господин Веригин, — поспешно сказал я. — Сейчас произнесу эти два слова. Но, пожалуйста, напомните мне, какой сегодня день?
— А-а… Вы вот о чем! Чаадаева объявили безумцем… И Чацкого, конечно, сочли сумасшедшим… Так вы, доктор, по поручению начальства пришли ко мне в камеру, чтоб проверить, в своем ли я уме. Не так ли? — Ясная, веселая улыбка преобразила лицо Веригина. — Извольте! Отвечу на ваш вопрос. Сегодня среда. 15 июля 1858 года. По святцам это день святого равноапостольного князя Владимира, а попросту — именины. Что? Удовлетворены? Верно?
— Верно.
— Ну, а теперь, доктор, повторите за мной: дважды два.
— Что ж, извольте. Дважды два…
— Стоп! Довольно, доктор, сознайтесь: чуть вы произнесете эти два слова — «дважды два», — как тут же в голове возникло и третье слово: четыре.
— Ну что же? Где дважды два, там и четыре. Но не понимаю, к чему вы клоните.
— А вот к чему: чуть подумал «дважды два», как готово слово «четыре». Слово «низ» тотчас же вызывает в сознании людей слово «верх», при слове «свет» немедленно появляется слово «тьма», слово «да» сейчас же родит слово «нет», «день» — «ночь». Их много, таких непременных слов. А вот на слово «жизнь» тотчас у всех людей на свете мысленно возникает слово «смерть».
— Да, господин Веригин, где жизнь, там и смерть. Жизнь кончается смертью.
— Обязательно? Навсегда?
— Как дважды два — четыре.
— Так нет же! Настанет время, и наши потомки будут вспоминать нас и жалеть, что наш век был так короток и они не смогли увидеть нас.
— Вы хотите сказать…
— Я понял, как распорядиться со смертью.
— Так расскажите.
— Амеба не знает трупа, — медленно начал Веригин. — Она бессмертна. Один ученый подсчитал: от одной особи ресничной инфузории тысячу триста восемьдесят четыре поколения. Ну и прекратил счет. А человеку отпущено семьдесят, самое большее — сто лет. Природа «даровала» человеку разум, ассоциации, волю, но укоротила жизнь.
— Теперь ответьте мне на два вопроса, — сказал я. — Первый вопрос: вы хотите, чтоб человек жил вечно? Ищете бессмертие?
— О нет! — живо отозвался Веригин. — Вечно живут только боги, выдуманные людьми. А я… я ищу (и найду) то тысячелетие, что природа отобрала от человека. Счет веду на тысячу лет.
Почему на тысячу, а не на миллионы… миллиарды?
— А потому, что в природе есть такой счет. Вот секвойя: часы жизни этого дерева природа завела даже не на одну тысячу лет. Ну, это особый разговор.
— Теперь, коллега Веригин, второй вопрос: как вы думаете даровать человеку тысячелетнюю жизнь?
— Исхожу вот из чего. Вы врач, и я врач. Видим — человек болен. А что такое болезнь? Это значит — упала, ослабела энергия сопротивления организма какому-то внешнему или внутреннему воздействию. Но вот человек умирает. Значит, он износился, источник энергии прекратился. Энергия иссякла. А я нашел то необходимое, чтоб восстановить эти живые единицы, этот источник энергии.
— Так-то так, — говорю я, — но все это теория, а на практике как? Чем думаете вы отменить закон бытия?
— В то утро, 15 июля 1855 года, на моих глазах произошло событие. И событие это подсказало мне мою догадку.
— Как отодвинуть смерть на тысячелетие?
— Да. Так. Только вся беда в том, что…
Тут вошел унтер и доложил, что арестанта вызывает следователь.
На этом беседа оборвалась».