Искатель утраченного тысячелетия

ПИСЬМО ПОРОШИНЫМ

«Александр Сергеевич! Дорогой!

Да! Я осужден. Ссылка. На двенадцать лет.

Сидя в тюрьме я… законы биологии проверял… математика убедила меня… человеку энергию, взятую из природы, которая принесет ему неувядающую юность и…

Еще давно я задумался над тем, где, у кого заимствовать энергию? Вокруг нас и рядом с нами бесконечное разнообразие видов энергии. Люди брали у природы только для своих житейских нужд энергию ветра, рек, водопадов. Но человек вовсе не думал, как помочь своему организму в усвоении такой энергии, которая… и жить тысячелетие.

Нет! Народ не ошибся, когда создал сказку про спящее царство, где люди, проспав 100 лет, проснулись такими же молодыми, как до сна… но я… не сказкой, а наукой… догадка пришла…»

Дальше видны были только размытые следы каких-то вы числений, и лишь в самом низу на листе удалось разоб рать следующие слова:

«…дела своего не оставлю… И еще до контузии… какоето чудо… я верю и не верю… мелодия… моя флейта… а кипрей растет и растет…»

Я отложил листок.

Какой-то кипрей… и еще мелодия… Ничего не по нять!

И я взялся за чтение другого листка.

«Бесценный мой друг,

Наташа, единственная моя!

Завтра меня увезут. Мы расстаемся. На долгие годы. Но где бы я ни был — я буду не один, а с тобой. Только — с тобой. И в эту последнюю ночь перед дальней дорогой должен поведать тебе свое самое сокровенное.

Это было 15 июля 1855 года в Севастополе. Из госпиталя в тот день я ушел под самое утро. Я устал. Я был измучен. Было еще темно. Густой сизый туман лежал над морем. В предутренней темноте на крутом берегу я разглядел сосну. Ее верхушку сорвало вражеским ядром. Прислонился к ее стволу. Опустился на землю. Закрыл глаза. Внизу под обрывом жаловалось и ворчало море. И я забылся, задремал.

Но вдруг я очнулся. Открыл глаза. Солнца не было видно: оно еще не взошло. Надо мной на востоке по небу протянулись золотисто-розовые лучи зари.

Помнишь ли, Наташа, миф об Эос? Смутно?

Я напомню. Бессмертная юная заря Эос полюбила Титона. Но он человек! А следовательно — смертей. И потому Эос с мольбой обращается к богу богов, к царственному Зевсу. Она молит Зевса даровать ее супругу бессмертие. Зевс согласился. А годы идут — быстрые годы. Эос все такая же. Она, юная заря, каждое утро восходит на востоке. А супруг ее стал дряхлым, но не умирающим старцем: ведь Зевс дал ему вечную жизнь!

Ax, горевала Эос, почему она тогда же пе испросила у Зевса не только бессмертие, но и вечную юность своему титану.

Да! Ведь, кажется, Зевс, узнав о горе Эос, сжалился и избавил ее от престарелого супруга, превратив его в цикаду. Вот и весь миф.

Пока я думал об Эос, облака на востоке стали пурпурно-золотыми и плыли все быстрее и быстрее. Ветер же гнал гряду за грядой серые облака. А лучи еще не появившегося солнца прорвались сквозь туман, сквозь предутреннюю мглу. Они, эти лучи, дерзко взбирались на облака. Словно золотые волосы, рассыпались по облакам тысячи лучей зари. А cна их собирала, сплетала в густые крутые девичьи локоны. Золотые локоны! Твои локоны… Я воскликнул: «С добрым утром, Наташа!»

Я взял свою маленькую флейту, с которой, как ты знаешь, никогда не расстаюсь. Начал играть. Мелодия складывалась сама собой. И вот мне показалось… верь мне… кипрей словно слушает… растет… и не раз…

В скитаниях моих ты всегда со мной. И твое душевное участие помогает мне отыскивать верный путь.

Твой всегда, Дмитрий.

А все же не могу вспомнить, что подсказала мне мелодия флейты, когда рос кипрей».