Инкуб

Безмолвные воды

_________

- Слегка странный, значит? – приподнял бровь Инкуб, кивая в сторону веранды, где Шарль игриво кокетничал с «дочерьми».

- Ты и сам не менее странный.

- Да... мы все…

Харон, сидя на краю пристани, наигрывал на мандолине[145] тихую, успокаивающую мелодию, погружая в сон души растрёпанных тел. Полдень золотого Версаля навис над их мирным сопением под колыбельную ласковых волн, погрузившей в молчание крики, рыдания, неприятия собственной гибели. Перебирая пальцами струны, Харон с улыбкой смотрел на утопшие плоти, заглядывая в померкшие лица, мысленно поправляя одежды, прикрывая мертвецкий загар, как похоронщик, готовящий в путь своих хрупких детей, целующий холодные лбы под безмолвные тризны. Когда-то давно, испанский пират в щеголеватом махо[146], Перевозчик грабил суда, казнил жизни под ритмы фанданго[147]. С тех пор, встретив сотни изломанных тел, заглянув под покровы ресниц, погрузившись в их боль, собрав илистый пепел со дна многих рек и морей, он сильно изменился. И, несмотря на то, что так же пил без конца и курил толстые горько-ореховые сигары, напитавшие его голос хриплым бурлением, он вдруг научился любить и заботиться о тех, кто был ему дорог. Тех, для кого и играл колыбельную ласковых волн, распуская соцветье души, наполняя косненье лемуров[148] наркозом забвения.

- Ты ведь тот ещё романтик, Харон…

- Если бы не эта мелодия, я бы свихнулся. Они как непослушные дети, которые не хотят ложиться спать. И успокаиваются только под звуки мандолины.

- Под звуки твоей души…

- Душа… я видел много душ, но не знаю своей. Какая она, Гэбриел?

- Словно Роза… - Инкуб улыбнулся своим мыслям, слушая песню Харона.

_________