Инкуб

Галереи Рубиновых Слёз [87]

_________

Редкие капли одна за другой ударялись о гранитное днище часов – песочных, где вместо песка – рубины запёкшейся крови. Первые ноты крещендо закатных гранатов вонзили иглу в молящие руки реки. И словно кто-то безумной силы сжал гематиты небес, выпуская на волю секретные боли – сочиняя в штрихах параллелей, крестов и углов галереи рубиновых слёз.

Одна за другой, они накрывались волною – заполнялись коктейлями улиц, людей, их теней и картинных остов. Пролёты и залы на глазах превращались в каналы, по которым лебяжьими стаями плыли гондолы – чёрные чаши, ловившие жадно ожившими ртами багровые капли дождя – конденсат розмариновых снов.

От устья стрелы по симметрии вен, из раны погибшего солнца, пронзённого огненным шпилем, ломая в куски, разбивая границы страстей, напротив причала у кошек с египетской миной, из розы ветров и убийц жертвенных алтарей рождался гномон[88], собирая гробницы ночей за пологой спиною. Разросшись над жерлом реки, он словно повис на незримой петле в сиените[89] фараонской сюиты. Но задержался недолго – упал и разбился о витражные воды – и в брызгах червовой слюды сквозь фламенковый пар[90] навстречу пронзительным шрамам скрипичных миноров вырвался зверь – бездонный, безвременный мрак – зачернивший дыханием свет кахолонговых[91] сводов.

Гэбриел опустил смычок, оставляя дрожащей струну, провожая рубиновый цвет под коду[92] вырвавшейся из берегов ночи. Бледные сумерки наполнились копотью - чёрным паром от кипящей Невы. Словно вулкан, она готовилась к извержению, плюясь клочьями платьев мутной, смолистой горгульи, накрывшей её.

Белая ночь сегодня совсем не своя…

Ветер и ливень, пена взбешённой реки, бьющейся в агонии о гранитные стены, стремясь вырваться, разрушить их, отпустить на волю свирепую сущность – всё говорило о приближавшемся наводнении. Словно Нева передавала волнение Города, и Инкубу казалось, он больше не звал, не просил о помощи, но гневно шипел, разнуздав свою голодную страсть. Потайное дно?.. или одно из бесчисленных отражений? И Инкуб осязал: сильнее, чем раньше Город наблюдает за ним – надзирает, как пленника замка дверей, где среди многих открытых путей за одной из закрытых обманок замурован проход в его личный секретный покой – сердце, к которому он, Гэбриел Ластморт, приблизился слишком близко.

Прислонившись к гранитной стене, он слушал, как тихо рычат стражники-львы недовольные смутой, нависшей над Санкт-Петербургом. Волна за волной – чёрные воды боролись, цеплялись за камни в стремленье коснуться, схватить, поглотить – утянуть в своё чрево Инкуба, застывшего, словно одна из ростральных колонн, поднявшая пламя свечи над неистовым танцем стихии. Закрыв глаза, он наблюдал отсутствие жизни и времени, забывшись в шкатулке своей опустевшей ночи. Он наслаждался мгновением страсти, вдыхая туйоны[93] пожара – раскалённого голодом ветра вновь и вновь рассекавшего с силой пряди его непослушных волос.

Словно целуешь и ранишь себя, не любя, занимаясь любовью…

Нежданно, издалека сквозь его пустоту прорвался гром, гулкий звук барабанов – всё ближе и ближе в биенье аллегро спешили игривые шпильки по спуску к ревущей Неве.

У кромки воды, прижимаясь к бедру парапета, стояла она – сошедшая с чёрного брига Изольда, одетая в белый атласный покров[94]. Её называли неистовой донной, влюблённой в passione folle[95]. Она презирала фиалки, увядавшие на окне. Сюда, в этот город попала, играя, с улыбкой, пряча сонную одурь в декольте слепившей груди – Атропа[96], занёсшая разбитый бокал над натянутой нитью-струной в финальном, пронзительном акте комедии плачущих масок.

- Весь день я не могла тебя найти.

- И не нашла.

- Может, ты не тот, кто нужен мне, но ты именно тот, кого я искала.

- Чтобы потерять.

- Это не имеет значения. Сейчас здесь есть только мы.

- И стихия…

- Который не покоришься ты.

- Но ты покоришься мне.

- Твоей стихии…

_________