Инженер Петра Великого – 4

Глава 9

Томас Ллиамах сидел напротив, от былого морского волка не осталось и следа. Свеча коптила, бросая блики на его лицо — пустое, словно из него вынули все живое. Вся пиратская гонористость, вся эта наглая уверенность хищника, выследившего жертву, куда-то улетучилась, оставив только сдувшуюся, обмякшую оболочку. Он даже не смотрел на меня, его мутный взгляд уперся в стену. Только что он выложил мне все как на духу, и эта исповедь, похоже, высосала из него последние соки.

Я молча пододвинул ему три чистых листа бумаги, чернильницу и перо.

— Подмахните-ка, капитан, — в звенящей тишине мой голос прозвучал как-то по-канцелярски сухо, без всякого злорадства. Просто констатация факта.

Он нехотя поднял голову. В глазах — ни капли злости или протеста. Только выжженная пустыня. Полное безразличие человека, который понял, что проиграл. Он обмакнул перо, и оно заскрипело, выводя корявую подпись: «капитан Томас Ллиамах». Сделал это еще дважды, а потом отвалился на спинку стула и уронил руки. Все. Теперь у меня на руках была бомба, посильнее моего «Дыхания Дьявола».

Я подождал, пока просохнут чернила, один лист свернул и сунул в потайной карман камзола, который велел вшить как раз для таких случаев. Два других оставил на столе и велел позвать Глебова с де ла Серда.

Они явились почти сразу.

— Господа, — обратился я к ним без долгих расшаркиваний. — Вот это, — я ткнул пальцем в один из листов, — копия показаний нашего гостя. Капитан Глебов, это вам на хранение. А вот вторая, — я протянул свиток испанцу. — Это ваша, сеньор.

Глебов уставился на меня, явно не въезжая в ситуацию.

— Петр Алексеич, к чему такие сложности? Спрятали бы все у себя, и дело с концом.

— Доверять в наши дни можно только своей шпаге, капитан, — криво усмехнулся испанец, забирая бумагу. — Да и то, когда сам ее в руке держишь. Барон все правильно делает.

Еще как правильно. Это был мой «бэкап», как сказали бы в моем времени. Страховка на все случаи жизни. Кто знает, что нас ждет впереди. Поодиночке они мне верны, а вот так, втроем, мы были гарантией, что хоть одна копия дойдет до Брюса.

Когда я выбрался на палубу, в лицо ударил соленый ветер, но легче не стало. Победная эйфория, от которой кружилась голова, улетучилась, оставив паршивое послевкусие. Победа? Да какая к херам победа? Я окинул взглядом свою разношерстную «эскадру», и картина была, прямо скажем, нерадостная. Два моих трофея, «Фрея» и «Тор», сидели в воде так низко, что смахивали на беременных бегемотих. Трюмы, забитые до отказа сталью, рудой и всяким нужным барахлом, превратили их из хищников в неповоротливых купчишек. Любой захудалый корсар догонит и пустит на дно, оглянуться не успеем.

А люди… Мои преображенцы, уставшие до чертиков, просто валились с ног, зато глаза у них горели. Победители, как-никак. А вот с наемниками дело было не очень. Эти просоленные морские бродяги, сбились в кучки по интересам, о чем-то шушукались, постреливая в мою сторону косыми взглядами. Я и без переводчика понимал, о чем идет речь. Они прикидывали расклады. Их лояльность держалась на двух столпах: на моем золоте и на страхе перед моими винтовками. Но деньги имеют свойство кончаться, а страх — притупляться. Один неверный ход с моей стороны — и они ночью по-тихому нас перережут.

Надо было сделать что-то простое и понятное, что спустит их с небес на землю, отвлечет от дележки шкуры неубитого медведя. Что сплотит этих головорезов и моих гвардейцев.

Идея пришла сама.

— Капитан! — крикнул я Глебову. — Вели разводить огонь в камбузе. И котлы тащите, самые большие. Да кока позови. Ужинать пора.

Глебов удивленно приподнял бровь. Через полчаса на камбузе «Фреи» закипела работа. Я лично руководил процессом: солдаты таскали из трюма мешки с картошкой. Мы вывалили ее в огромные котлы, залили водой, и скоро над палубой потянулся густой, сытный запах.

Когда картошка сварилась, я снова взял дело в свои руки. Слили воду, принесли бочонок масла, и я щедро сыпанул сушеного укропа из запасов кока. Горячие, дымящиеся клубни, политые маслом, пахли так, что даже самые прожженные циники из наемников начали шумно принюхиваться. Раздербанили бочку с соленой селедкой, стыренной у шведов (не сюрстрёмминг, к счастью).

Первыми, конечно, получили мои преображенцы. И по чарке водки налили.

— Хорошо пошла! — заорал от радости какой-то усатый сержант, накладывая полную миску, выпив и закусив. — Ну, ваше благородие, уважил!

Ели жадно, обжигаясь, хохотали. Этот простой ужин сделал для боевого духа больше, чем любые мои речи. Наемники сначала косились, с недоверием тыкая ножами в диковинные «яблоки». Но, распробовав, оттаяли. Их главарь, датчанин, молча умял целую миску, а потом подошел ко мне.

— Добрая еда, барон, — пробасил он, вытирая усы ладонью. — Мои парни ценят, когда командир о пузе их печется.

Я хмыкнул. Маленькая победа

Пирушка закончилась за полночь. Уставший сытый народ разбрелся по спальным местам. Я остался на палубе один. Море шумело, над головой — россыпь звезд. Корабли покачивались, скрипели снасти. Казалось, все самое страшное позади.

Ровно пять дней попутный ветер гнал нас к дому. Пять дней, каждый из которых казался настоящим подарком судьбы. А на шестой день эта хрупкая иллюзия спокойствия разлетелась вдребезги от одного-единственного крика с мачты «Фреи».

— Паруса вижу! Целая куча! На северо-востоке!

Я метнулся на мостик, на ходу вырывая трубу у подскочившего мичмана. Руки сами навели ее на горизонт. То, что я там увидел, омрачало. Это была натуральная стена из мачт и парусов, которая намертво перекрыла нам вход в Финский залив. Десятки кораблей — я прикинул на глаз, там было не меньше трех здоровенных короблей похожих на линкоры и целая стая фрегатов помельче. Еще мельче корабли — не сосчитать. Они стояли на якорях, выстроившись в идеальную линию, над ними полоскались два флага: шведский и британский.

Благо было темно, нас не заметили, я отдал приказ тушить все огоньки, чтобы нас не заметили. Наша маленькая флотилия замерла.

Неужели новости о разгромленном заводе и потопленном «Змее» дошли до адресата? Не быстро ли? Эти ребята собрали все, что у них было под рукой, чтобы запереть нас в этой бутылке. Путь домой был закрыт.

Я собрал своих на совет. В каюте стояла неуютная тишина. За столом сидели Глебов, де ла Серда и несколько самых толковых капитанов. Рожи у всех — мрачнее не придумаешь.

Первым не выдержал один из шкиперов, бывалый помор.

— А чего тут думать, Петр Алексеич? Путь-то один — в шхеры. Их махины там не пролезут, а мы на наших шнявах, авось, и проскочим. Как тогда, от англичанина-то ушли.

Остальные тут же согласно поддакивали. Идея была самая что ни на есть очевидная. Проверенный вариант. Я и сам уже начал было прикидывать, как раскидать людей и самое ценное по юрким шнявам, а эти два фрегата бросить к лешему.

Но тут влез де ла Серда. Он пыхтел трубкой и в разговор не встревал. А тут медленно выпустил клуб дыма и обвел всех хмурым взглядом.

— Глупость, — отрезал он своим скрипучим, с акцентом, голосом. — Вы что, думаете, там дураки сидят? Они прекрасно знают, как именно вы от их корабля ушли. Поверьте мне, сейчас каждая дырка в шхерах, каждая бухточка забита их дозорами. Там уже и пушки на берегу поставили, будьте уверены. Я бы поставил наверняка. Сунуться в шхеры — глупо. На этот раз они готовы. Один и тот же фокус дважды не прокатит. Это смерть.

Слова старика заставили задуматься. Он был прав. Его логика ломала все наши планы. Противник не идиот, чтобы дважды наступать на те же грабли. Наш прошлый успех теперь играл против нас.

Повисла пауза. Все варианты, казалось, кончились. Полный тупик. И тут поднялся Глебов. Вытянулся в струну.

— Петр Алексеич, ваше благородие. Раз так, то выбирать нам особо не из чего. Драться мы не можем. Значит, надо уходить. И у меня есть предложение. Простое.

Он перевел дух.

— Мы должны бросить фрегаты. Они для нас — как гири на ногах. Надо перегрузить все самое ценное — людей, бумаги, сколько влезет провианта и золота — на наши шнявы. Они быстрые, юркие. Ночью, разделившись, у нас будет шанс просочиться мимо их дозоров поодиночке. Да, мы потеряем корабли. Потеряем почти всю добычу. Будет стыдно. Но мы спасем людей и доставим бумаги царю. А это главное.

Каждое его слово свербило в моих внутренностях. Да, он предлагал самое разумное, самое правильное с военной точки зрения. По сути, он предлагал сдаться. Частично, тактически — сдаться. Он предлагал мне отказаться от всего, ради чего я рисковал своей шкурой. Бросить два шикарных корабля с огромным и очень нужным скарбом. Выкинуть за борт тонны стали, оборудования, всего того, что должно было стать основой моего завода в Игнатовском.

Я встал и подошел к иллюминатору. В темной воде отражались далекие, вражеские огоньки. Там, за ними, был дом. А здесь, в этой тесной каюте, передо мной был неприятный выбор.

С одной стороны — трезвый, безопасный, позорный вариант. Вернуться к Петру с горсткой людей и пачкой бумажек, доложив, что все остальное профукал. Спасти свою пятую точку.

С другой — рискнуть. Поставить на кон всё: корабли, добычу, сотни жизней, включая свою. Попробовать сделать невозможное и вернуться победителем.

Голова работала на удивление ясно. Я отбросил эмоции и просто взвешивал шансы. И решение было. Единственно возможное для того, кем я здесь стал.

Я медленно отошел от иллюминатора и посмотрел на своих офицеров.

— Нет, капитан, — мой голос прозвучал на удивление ровно. — Мы ничего бросать не будем. Заберем всё. И корабли, и железо, и людей.

Глебов открыл было рот, чтобы возразить, но я его опередил.

— Вы все думаете, как военные. Ищете дырку в заборе. А что, если не искать дырку? Что, если просто подойти и открыть калитку?

На их лицах было такое недоумение, будто я им предложил на веслах до Питера грести.

— Мы не полезем напролом. Мы пройдем сквозь них, — я наклонился над картой, и палец мой лег прямо на линию блокады. — Притворимся своими.

И я начал выкладывать свой план. Наглый, безумный, построенный на чистом разводе. План «Призрачный союзник». Их лица менялись. Скептицизм Глебова сменился изумлением.

Два наших трофейных фрегата поднимут шведские флаги — благо, этого добра на борту хватало. Будем косить под шведский дозор, который возвращается с патрулирования. А для правдоподобности выгоним на палубы пленных. Тех офицеров и солдат из гарнизона Евле, которых я, приказал взять с собой для доказательств (хотел Брюсу отдать, его люди вытрясут много интересного из них). Вот и пришло их время — поработать актерами в нашем театре. Под дулами моих преображенцев, которые засядут в укрытиях, они будут изображать бурную деятельность. Десять наших самых быстрых шняв (тоже под флагами шведов) уйдут еще затемно, попробуют обойти всю эту армаду по большой дуге. А пара самых захудалых останется с нами, для массовки — будут изображать купцов под конвоем.

Это был чистый блеф. Вся ставка на то, что в таком большом флоте царит бардак и неразбериха, и никто не станет докапываться до каждого корабля, который выглядит как свой и правильно отвечает на сигналы (знать бы их еще, но надеюсь проскочим).

Подготовка началась в полной тишине. Своим людям я объяснил только общую канву. Главная роль отводилась шведам. Их вывели из трюма. Я лично переговорил с их старшим, каким-то майором с породистой физиономией.

— Майор, у вас и ваших парней есть выбор, — объяснял я ему через толмача. — Либо вы нам помогаете разыграть этот спектакль, и тогда, даю слово дворянина, вы первые пойдете на обмен. Либо вы отказываетесь. Тогда мне придется искать других актеров, а вы… ну, вы просто исчезнете. Утонувших в море никто не ищет.

Майор был мужик неглупый. Он выбрал жизнь.

Мы тронулись с первыми проблесками зари, пока утренний туман еще висел над водой, пряча все в серой дымке. Два фрегата под шведскими флагами, за ними — две шнявы. Мы шли медленно, уверенно, прямо в пасть к волку.

Напряжение было жуткое. Мои преображенцы замерли по своим укрытиям. Шведские «актеры» на палубе нервно топтались, пытаясь выглядеть естественно. Сердце стучало аки зверь.

И вот мы увидели ближайший корабль блокады — английский фрегат. Он шел нам наперерез. Медленно.

В этот момент произошло нечто, чего я не ожидал. Ллиамах каким-то образом выскочил из трюма (неужели убил конвоиров?). Его глаза дико метнулись в сторону англичанина. Он увидел спасение. Набрав полную грудь воздуха, он рванулся к борту, чтобы заорать.

Но крика не было.

Костлявая рука де ла Серда впилась ему в глотку. Старик был ближе всех к люку в трюм, потому и успел. Испанец сработал с молниеносной скоростью. Он не стал с ним бороться — просто развернул и, прижав к себе, оттащил за рубку, с глаз долой.

Наши взгляды встретились поверх головы дергающегося в его хватке англичанина. В глазах испанца не было вопроса. Там была холодная, безжалостная уверенность: этого надо убирать. Немедленно. Секунда промедления — и нам всем крышка.

И я принял решение. Не было времени на раздумья, на мораль, на «а что, если». Я едва заметно кивнул.

Де ла Серда понял без слов. Его движение было резким. Я услышал глухой, чавкающий звук. Тело Ллиамаха обмякло. Старик, без всякого видимого усилия, перевалил его через поручень с противоположной от приближающегося корабля стороны. Ни крика, ни всплеска. Английский капитан просто растворился в серой воде, будто его никогда и не было.

Я отвернулся. По спине пробежала ледяная сороконожка. Это был хладнокровный приговор, который я только что подписал. Своим кивком. Это была цена спасения сотен моих людей и всей экспедиции.

Все произошло так быстро, что никто, кроме нас с испанцем, и глазом моргнуть не успел. Серая утренняя дымка сожрала этот момент без остатка.

Английский корабль прошел мимо. Он неспешно шел по каким-то своим делам.

Наша эскадра-призрак продолжала свой наглый путь сквозь вражеский строй. Мы шли по лезвию ножа. Любой неверный шаг, косой взгляд или случайный сигнал — и нас бы раскусили. На палубе стояла гробовая тишина. Мои преображенцы, забившиеся по щелям, превратились в невидимок. А шведские пленные на палубе разыгрывали свои роли с отчаянием людей, у которых жизнь висит на волоске. Они махали руками кораблям, которые проходили мимо, ржали, даже пытались что-то орать — и этот цирк выглядел до жути правдоподобно.

Нервы натянулись до предела, когда от основной армады отвалился шустрый шведский бриг и пошел прямо на нас. Сердце ухнуло куда-то вниз. Проверка. Дозорный, которому было велено всех своих опознавать.

— Переговорщика ко мне, — позвал я матроса.

Через минуту передо мной стоял молодой шведский прапорщик. Тот самый парень с завода. За его спиной, не прячась, вырос один из моих гвардейцев, и ствол СМки недвусмысленно ткнулся ему между лопаток.

— Переведи, — бросил я датчанину-толмачу. — Объясни ему, что от того, как четко он сейчас сработает, зависит и жизнь всех его товарищей. Одна ошибка — и я пущу оба этих фрегата ко дну вместе со всеми, кто на борту.

Швед судорожно дернул кадыком и закивал, вылупив глаза. Он был назначен за «капитана» корабля, который был полномочен вести беседу с противником.

С брига начали задавать обычные вопросы (зря только «капитана» пугал): «Кто такие?», «Откуда?», «Куда путь держите?». Под дулом ружья «капитан» заболтал шведов. Он говорил что-то про то, что мы — патрульная группа, идем с дозора у восточных берегов на базу в Гельсингфорс, припасы пополнить'.

Начались самые долгие минуты в моей жизни. Бриг подошел так близко, что я в трубу мог разглядеть лицо его капитана. Он мучительно долго нас разглядывал. Всматривался в палубы, в флаги, в рожи «офицеров»-пленников. Я чувствовал его взгляд на себе, как клеймо. Я заставил себя не отворачиваться, спокойно и даже чуть лениво смотреть на него в ответ. Любой намек на нервы — и нам конец.

И он отвернул.

Видимо, то, что он увидел, его полностью устроило. Знакомые флаги, знакомые корабли, офицеры, лениво прохаживающиеся по палубе… Наш маскарад удался. Шведский бриг махнул нам флагом на прощание и, развернувшись, пошел своей дорогой.

По палубе прошел еле слышный выдох, будто из огромного шара выпустили воздух. Мы прошли, проскочили.

Миновав блокаду, мы вышли в открытое море и потихоньку прибавили ходу. Вражеские корабли становились все меньше, пока не превратились в точки на горизонте, а потом и вовсе исчезли.

Но на борту никто не орал от радости и не подбрасывал в воздух шапки. Облегчение было, но какое-то вымученное. Оно смешалось с мрачным пониманием того, через что мы прошли и какой ценой купили себе жизнь. Я смотрел на своих людей. Они молчали, каждый переваривал случившееся. Они видели обман, они чуяли кровь, даже если не знали всех подробностей. Эта экспедиция изменила всех. И меня в том числе.

Я стал частью этого мира, жестокой, прагматичной, способной отдать приказ на убийство ради дела.

Весь следующий день мы шли в тишине. Наши шнявы присоединились к нам. На них вообще не обратили внимание, что логично, ведь существенной силой, в отличие от двух фрегатов, они не являлись.

А на рассвете, когда темнота начала уступать серому утреннему свету, над палубой раздался крик дозорного. Но на этот раз в его голосе была срывающаяся радость.

— Земля!

Все, кто был на ногах, высыпали на палубу. Я поднялся на мостик и приставил трубу к глазу.

Там, впереди, из утреннего тумана, как мираж, вырастали знакомые очертания.

Петербург.

Мы вернулись. Мы притащили с собой неслыханную добычу, трофейные корабли и тайны, которые могли перевернуть всю европейскую политику.