Инженер Петра Великого – 4

Глава 13

Осень в 1705-м выдалась, прямо скажем, дрянной. Небо над моим Игнатовским затянуло серой хмарью. Мелкий, противный дождь сеял без передышки, превратив дороги в непролазную грязь.

Хорошо хоть шведы, которые после нашего рейда вроде как собрали флот в кулак, на блокаду Питера так и не решились. Видать, Брюс с послом Эшвортом хорошо «поговорили». Эта передышка, выцарапанная у судьбы шантажом, была для меня на вес золота.

Вся движуха в имении теперь крутилась вокруг одного места. В центре новенького, пахнущего свежей смолой цеха, стоял мой конвертер. Его пузатое, выложенное огнеупорным кирпичом нутро было еще холодным и пустым. А вот рядом, соединенная с ним системой толстых, обмазанных глиной труб, уже пыхала нестерпимым жаром «Стеклянная печь». Мы с ней намучились — жуть. Но наша первая регенеративная печь наконец-то вышла на рабочий режим. Мой гений-самородок Нартов все-таки додумался, как собрать жаропрочные заслонки — наворотил какую-то конструкцию из слюды, керамики и хитрых рычагов. Эта адская машина раскалилась до такой дури, что смотровое окошко из толстого стекла, которое я достал по цене крыла от самолета, начало потихоньку оплывать. Именно в этом пекле мы и довели до ума кварцитовые кирпичи для конвертера.

Но главная засада никуда не делась. Дутье. Мощности мехов, что крутились от водяного колеса, не хватало от слова «совсем». Чтобы воздух пробил толщу жидкого металла, нужно было такое давление, о котором тут никто и не слыхивал. И пока шла стройка основного цеха, Нартов с Федькой и Гришкой в соседнем сарае колдовал над другой шайтан-машиной. Они собирали мой самый отмороженный проект — примитивный, но, надеюсь, рабочий паровой компрессор. Здоровенный цилиндр, который мы отливали и притирали вручную, поршень, уплотненный промасленной пенькой и кожаными кольцами, и все это — к наспех сваренному котлу. Эта хреновина пыхтела и тряслась так, что казалось, вот-вот рванет к хренам, но именно она должна была дать нам нужный напор.

И вот настал день «хэ». На площадке перед конвертером собрались все причастные к этому безумию. Нартов, с ругами под глазами из-за бессонных ночей, стоял у рычагов паровой машины. Он решил лично рулить этим монстром. Магницкий, прижимая к себе амбарную книгу, нервно протирал очки. Его математический мозг видел сотни переменных, и он понимал — любая ошибка может пустить всю нашу затею коту под хвост.

— Пора, Петр Алексеич, — прохрипел Нартов. — Котел давление держит. На соплях, но держит.

Я кивнул. По моему знаку из плавильни по желобу полился ослепительный поток чугуна, наполняя пасть конвертера. Это был наш лучший чугун, на коксе, из шведской руды. Я лично следил, чтобы флюса бухнули по минимуму — руда оказалась на удивление чистой, без фосфора и серы. Это был наш единственный джокер в колоде. Наша надежда, что все пойдет как по маслу.

Когда конвертер выпрямился, я перекрестился. Чисто на автомате.

— Давай, Андрей!

Нартов дернул рычаг. Паровая машина вся затряслась, издала такой стон, будто ее режут, и поршень компрессора с натугой пошел вниз. Секундная заминка, и из горла конвертера с ревом вырвался огненный столб. Конечно, не доменная печь где-нибудь в Магнитогорске, но для этого мира — Армагеддон. Грязно-бурое пламя, полное дыма и искр, ударило в потолок. Это выгорал кремний. Паровуха работала с дикими перебоями, давление в котле скакало, пламя то взмывало до крыши, то чахло. Нартов, обливаясь потом, как в бане, боролся с рычагами, пытаясь стабилизировать поток.

Я стоял у смотрового окна, прикрывшись закопченным стеклом, и не отрываясь пялился на этот огненный беспредел. Я видел, как меняется цвет пламени, как оно из грязно-бурого становится ярко-оранжевым. Пошел марганец. А вот и знакомый ослепительно-белый оттенок — загорелся углерод. Рев усилился.

— Давление падает! — заорал Нартов. — Котел долго не протянет!

Я молчал. Я смотрел на огонь. Все, что я знал, все, что помнил, вся моя интуиция — все работало на пределе. Я ждал тот самый, еле уловимый переход. Вот он! Белый цвет чуть пожелтел, искр стало меньше, а столб пламени слегка осел. Еще пара мгновений, и мы начнем жечь само железо, превратив сталь в бесполезный шлак.

— Стоп! Глуши! — рявкнул я.

Нартов обрубил пар. Компрессор затих. И в оглушительной тишине стало слышно, как тяжело дышат люди и потрескивает остывающий металл. Конвертер медленно, будто нехотя, наклонился. И в подставленный ковш полился расплавленный металл. Чистый, ослепительно-белый, без единого пятнышка шлака.

Мы разлили его по формам. Первое напряжение спало, сменившись мучительным ожиданием. Когда первый, самый здоровый слиток остыл, его клещами выволокли на наковальню. Подошел наш кузнец-медведь. Лицо — каменное.

Он ударил. Не в полную силу, а так, примериваясь.

Раздался глухой, вязкий звук. Молот оставил на слитке вмятину. Наковальня недовольно загудела.

— Чугун… — прошептал кто-то у меня за спиной.

Сердце провалилось куда-то в пятки. Неужели? Просчитались? Давления не хватило, и углерод не выгорел?

— Еще раз! — хмуро попросил я кузнеца. — Туда же бей!

Молотобоец перехватил кувалду, размахнулся от души и всадил по слитку со всей дури.

ДЗИНЬ!

Чистый, высокий, поющий звон! Молот отскочил от слитка, а на месте первой вмятины металл лишь слегка просел.

— Наклёп! — заорал Нартов, в его голосе было столько восторга, что он чуть не подпрыгнул. — Понимаете? Первый удар уплотнил ее, и она стала тверже! Это сталь! Самая настоящая, кованая сталь!

Кузнец, войдя в раж, начал работать. Он молотил раз за разом, и с каждым ударом слиток поддавался все меньше, а звон становился все чище. Он не крошился, не трескался. Он поддавался, менял форму под ударами, как и положено нормальному металлу.

Это была вымученная, нервная, на грани фола, победа. Я подошел к наковальне и дотронулся до еще теплой поверхности. Гладкая, плотная, без единой поры. Вот она, кровь будущей империи, ее становой хребет.

Звон стали еще висел в воздухе, когда на пороге цеха, как черт из табакерки, нарисовался Брюс. Прибыл без шума и пыли, словно из этого же промозглого тумана и соткался. Ясное дело, ждать гонца с докладом он не стал. Его ищейки, что были расставлены по всему Игнатовскому, наверняка донесли о начале плавки, и граф решил лично убедиться, чем закончится это представление — триумфом или провалом.

Он прошествовал мимо моих ликующих мастеровых, даже бровью не поведя в сторону раскаленного слитка. Весь его интерес был сосредоточен на мне. В глазах — ни капли удивления, только сухая констатация: сработало.

— Поздравляю, барон. Вы дали Государю то, о чем он и мечтать не смел, — в его голосе мне почудились нотки уважения. — А теперь пора превратить это железо в закон. Ну и в золото, само собой.

Мы засели в моей конторе, которая все больше смахивала на штаб-квартиру. Брюс без лишних разговоров выложил на стол кипу бумаг — мой многострадальный устав, который утонул в бюрократической трясине. Теперь он выглядел совсем по-другому. Все красные кляксы приказных крючкотворов испарились, будто их корова языком слизала. А на полях, напротив самых жирных пунктов, красовались размашистые подписи и короткое: «Быть по сему. А. Меншиков».

— Светлейший, как я и думал, оказался человеком дела, — хмыкнул Брюс, листая бумаги. — После вашего с ним разговора он лично заглянул на огонек к крючкотворам. Говорят, разговор был недолгим и чрезвычайно доходчивым. Все вопросы отпали в тот же день.

Еще бы они не отпали. Я живо себе представил, как Меншиков, раздуваясь от злости и предвкушения барышей, влетает в тихие приказные палаты. После такого перфоманса любой дьяк не то что устав подпишет, а последнюю рубаху с себя снимет и на компанию пожертвует. Мой расчет на его жадность и тщеславие сработал.

Через пару дней указ, скрепленный здоровенной государевой печатью, лежал у меня на столе. Это была моя личная хартия вольности, броня от всех врагов. Царь расщедрился не на шутку. «Русская Промышленная Компания» — так теперь называлось мое детище — получала такие полномочия, что у любого заводчика крышу бы снесло. Земли в Ингерманландии под новые заводы — пожалуйста. Монопольное право на разработку угля и руды по всему Северу — бери не хочу. Полное освобождение от пошлин на ввоз любого барахла из-за границы — от станков до ложек. Это был джекпот.

Но самый смак был в пункте, который вписал туда лично Брюс. Сухой, канцелярской вязью, за которой прятался стальной оскал.

«…А для охраны заводов, рудников и прочих заведений от всяких лихих людей и недругов, как внешних, так и внутренних, — было там начертано, — Компания обязана на свой кошт создать, обучить и содержать охранный полк особого назначения. Командиры оного полка присягают на верность лично Государю Императору и Генеральному директору Компании, и токмо их приказам подчиняются…»

Я перечитал эти строки дважды. Брюс давал мне в руки свою частную армию. Легальную, вооруженную до зубов, подчиняющуюся только мне и царю. Силовой кулак, которым можно было решать такие вопросы, куда ни гвардию, ни полицию не сунешь. Это был наш ответ супостатам — и на покушение на Нартова, и на демидовские фортели, и на всех, кто еще только точил на меня зуб. Мы строили свое маленькое государство в государстве — со своей экономикой, своими правилами и теперь — со своими штыками.

Первое собрание акционеров решили провести без лишней помпы, прямо у меня, в Игнатовском. В сердце рождающейся империи. В большой избе, которую наскоро привели в божеский вид, за длинным дубовым столом собрался бомонд. Сам Государь, бросивший ради такого дела свои верфи, сидел во главе. Его громадная фигура едва влезала в кресло. Рядом, пыхтя, как паровоз, устроился Меншиков. Свысока он на меня уже не смотрел. Теперь в его взгляде был чистоган — он прикидывал будущие дивиденды. В тени сидел Брюс. Ну и еще несколько человек из ближнего круга царя — те, кто не побоялся рискнуть и вложиться в мою авантюру.

Я стоял перед ними с отчетом (макет завода я приберег для лучшего случая — была у меня отличная идейка на это счет). Я притащил с собой главный аргумент — первый слиток нашей стали, отшлифованный до зеркального блеска. И с глухим стуком положил его на стол перед царем.

— Вот, Государь, первый плод наших трудов, — сказал я. — Это — наша независимость. Это — тысячи пушек, которые заткнут за пояс шведские. Это — десятки тысяч винтовок для армии. Это — броня для новых кораблей. Вот во что вы вкладываете деньги, господа. Не в заводы и не в рудники, а в будущую победу.

Петр взял в руки тяжелый, увесистый слиток. Повертел его, взвесил на ладони. Его пальцы с какой-то особой нежностью гладили холодный металл.

— Любо, — коротко бросил он.

Собрание прошло быстро, по-деловому. Акции разлетелись. Контрольный пакет, ясное дело, у казны. Второй по размеру, дающий мне право рулить всеми техническими вопросами, — мой. Меншиков, отваливший кругленькую сумму, получил жирный кусок пирога. Остатки поделили между собой Брюс и другие. С этого дня мое дело было намертво повязано с карманами самых влиятельных людей России. Мой успех стал их успехом. А мой провал — их личными убытками. Это была самая крутая страховка, какую только можно было придумать.

Можно сказать, что я стал игроком за главным столом.

Высокие гости свалили к вечеру, оставив после себя тяжелый дух дорогого табака. Игнатовское потихоньку приходило в себя, возвращаясь к привычной рабочей рутине, но в воздухе висело ощущение, что все изменилось. Напрочь. От пышного банкета, который рвался устроить Меншиков, я отмазался, сославшись на дикую усталость. Вместо этого мы с самыми близкими — Магницким, Нартовым, Гришкой с Федькой, Орловым и Глебовым — по-простому посидели в избе, где утром вершились судьбы российской промышленности. На столе дымилась картошка, лежала соленая рыба, стояла квашеная капуста. Триумф был, конечно, оглушительный, но оставил после себя странное чувство выжженной земли, как после тяжелого боя.

Душевно посидели.

На следующий день я заглянул к де ла Серде. Он сидел у себя, завтракал с дочерью. Приняли меня хорошо, по-дружески. Изабелла сверлила меня пристальным, изучающим взглядом.

— Хотел сказать пару слов, — заявил старик, — Весь город толкует о «Русской Промышленной Компании». Хорошо, что вы сами пришли, барон. В ваше имение не попасть без разрешения.

Я кивнул. По-другому нельзя, безопасность превыше всего.

— Ты создал монстра, барон, — наконец сказал он. В его голосе не было ни поздравления, ни упрека. Просто холодная, отстраненная констатация. — И теперь этот монстр сожрет либо твоих врагов, либо тебя самого.

Я молчал, ждал, что будет дальше. Изабелла, стоявшая у двери, тяжело вздохнула. Ее лицо было серьезным. Такое ощущение, будто она была полноценной участницей этого разговора. Если бы я не знал ее, то подумал бы, что именно она инициатор этой темы. Странно.

— Ты думаешь, раз они теперь твои акционеры, они тебе друзья? — старик криво усмехнулся. — Глупости. Ты купил их жадность, не верность. Теперь они будут следить за каждым твоим шагом, словом.

Я покосился на Изабеллу. Не понял к чему все это.

— Раньше ты был им нужен как гениальный умелец, способный творить чудеса. А теперь ты — управляющий их капиталами. Они будут ждать твоей ошибки, болезни, любого момента, когда ты дашь слабину. И в этот момент они вцепятся тебе в глотку, чтобы забрать твою долю, власть, все, что ты построил. В этой игре, барон, нет союзников. Есть только временные попутчики, которые ждут удобного случая, чтобы всадить тебе нож в спину.

Слова старого испанца заставили задуматься. Вся эйфория слетела в один миг. Он был в чем-то прав. Я смотрел на всю эту затею глазами инженера: заводы, технологии, мощь. А он, старый придворный интриган, видел то, на что я не особо и смотрел. Он видел людей, их жадность, их амбиции, их страхи.

Моя инженерная война, война с металлом и чертежами, закончилась. Началась другая. Война дворцовая, война намеков, слухов и подковерных союзов.

— Я понимаю, — тихо сказал я. Больше мне сказать было нечего.

— Нет, не понимаешь, — отрезал он. — Но научишься. Если выживешь. Тебе нужна своя стая. Свои клыки. Люди, которые преданы лично тебе.

Я поднял на него взгляд. Это он верно заметил. Именно за этим я и заглянул к нему.

— Вы правы, капитан. Мне нужны клыки, — я посмотрел на старика. — И я хочу, чтобы вы помогли мне их вырастить.

Де ла Серда вопросительно изогнул бровь.

— Устав компании позволяет мне иметь свой собственный охранный полк. Для защиты заводов, как там написано. Но мы-то с вами понимаем, что защищать придется не только стены, — я сделал паузу. — Я хочу, чтобы вы его возглавили.

Изабелла удивленно ахнула. А ее отец смотрел на меня долгим, пронзительным взглядом, пытаясь просканировать, серьезно я говорю или это какой-то финт ушами.

— Я стар для строевой муштры, барон, — протянул испанец.

— Мне не нужен плац-генерал, который будет учить солдат ноги тянуть, — я хмыкнул. — Мне нужен командир, стратег, способный научить людей думать. Действовать малыми группами, в лесах, в городах. Вести разведку и проводить диверсии. Защищать и нападать. Я хочу, чтобы вы создали отряд, который будет выполнять… особые задачи. Вроде тех, что мы с вами решали в последней экспедиции.

Теперь до него дошло. Я предлагал ему настоящую войну. Тайную, грязную, без правил и парадов. Войну, в которой он был докой.

В его старых глазах на мгновение полыхнул тот самый огонь, который я видел на мостике «Фреи».

— Это опасная игра, барон, — сказал он без прежней ледяной отстраненности.

— Я знаю, — кивнул я. — Но вы сами сказали: я создал монстра. И чтобы им управлять, мне нужен свой цепной пес. Верный, умный и безжалостный.

Он не ответил. Только медленно, с достоинством, склонил свою седую голову. Это было его согласие.

Когда я покинул испанское посольство (вот ведь удивительно, что ни разу самого посла не увидел), я направился к себе в усадьбу. Хотя какая это усадьба? Крепость.

Я заперся у себя в кабинете. Здесь, среди чертежей и книг, я был дома. Я расстелил на огромном столе две вещи, которые теперь определяли мою жизнь. Первая — подробная карта России, огромное лоскутное одеяло из лесов, рек и бескрайних, диких пространств. Вторая — подписанный Царем устав моей компании, от которого еще пахло свежими чернилами и сургучом.

Я смотрел то на карту, то на устав, и в голове медленно складывался план.

Мой взгляд зацепился за длинную, зубчатую гряду Уральских гор. Вот оно. Сердце русской промышленности. Вотчина Демидова, который уже отвесил мне оплеуху, перекупив мастеров и попытавшись завалить мой устав. Он был моим главным внутренним врагом. Умным, хватким, безжалостным. Бодаться с ним на его территории, переманивая людей или сбивая цены, — глупо и долго. Он там царь и бог.

Но у меня был козырь, которого не было у него. У меня была технология.

Я подошел к сейфу, открыл его и достал два своих главных сокровища. Первый —слиток стали. Символ новой эры. Второй — чертеж паровой машины, доведенный до ума гением Нартова. Я положил их на карту, прямо поверх Урала.

Решение было дерзким, наглым, но единственно верным. Зачем воевать с Демидовым, если можно сделать его партнером? Зачем строить с нуля свою империю на Урале, если можно подмять под себя уже существующую?

Демидов был силен, но его сила была и его ахиллесовой пятой. Вся его мощь держалась на технологиях прошлого века: на древесном угле, на воде, на примитивных мехах. Он выжимал из них всё, но уже уперся в потолок. А я мог дать ему домкрат, который поднимет его выше этого потолка. Я мог предложить ему будущее.

Мои новые полномочия, выданные царем, развязывали мне руки. Я взял чистый лист бумаги, макнул перо в чернильницу.

'Уважаемому Никите Демидовичу, — выводил я ровные строки. — Наслышан о ваших великих трудах на благо Отечества и о непревзойденном качестве уральского железа. Компания наша, по воле Государя созданная, также о мощи России радеет. Однако, как известно, в одиночку великих дел не свершить, а грызня между своими лишь на руку врагам нашим внешним.

Посему, имея на то высочайшее дозволение, предлагаю вам, отбросив былые обиды, встретиться и обсудить дела первостепенной важности. У меня есть идеи, касающиеся будущего всей российской металлургии, которые, смею вас заверить, будут выгодны и вашей казне, и нашей. Речь пойдет о технологиях, способных в разы поднять выплавку металла и уронить его цену, о силе пара, что придет на смену воде, и о новом, невиданном доселе топливе.

Предлагаю встречу на нейтральной территории, чтобы без лишних ушей, в спокойной обстановке, мы могли бы потолковать, как нам, двум главным промышленникам России, не бодаться, а работать вместе, к вящей славе Государя и процветанию государства.

С почтением,

Генеральный директор «Русской Промышленной Компании»,

Барон Петр Смирнов'.

Я перечитал письмо. Каждое слово на своем месте. Никаких угроз, никакого подхалимажа. Разговор на равных.

Это было предложение, от которого такой тертый калач, как Демидов, не сможет отказаться. Уж что-что, а выгоду он чуял за версту.

Я запечатал письмо и отдал его гонцу.

Я думаю, он клюнет. Просто из чистого любопытства и здорового коммерческого интереса. Он захочет посмотреть в глаза наглецу, который посмел бросить ему перчатку. Он захочет прощупать меня, выведать мои секреты.