Инженер Петра Великого – 4

Глава 11

Новость о покушении на Нартова выбила из колеи. Дорога от причала до дворца пролетела как в тумане. Я сидел в карете Брюса, пялился на мелькающие за окном недостроенные фасады Питера, но видел перед собой совсем не их. В голове молотом засела фраза: «хотели забрать живым». Это меняло расклады. Моя война пришла сюда, в мой дом, и целилась в самое сердце моих планов.

Мы вошли в приемную дворца. Просторная комната с высоченными потолками, заставленная тяжелой дубовой мебелью, казалась пустой. Государя не было. Вместо него за огромным столом, занимая собой все пространство, сидел светлейший князь Александр Данилович Меншиков.

Он развалился в резном кресле, которое жалобно скрипело под ним. На нем был расшитый золотом кафтан ядовито-синего цвета. В одной руке он держал серебряный кубок с вином и медленно его вращал, наблюдая за игрой света на камнях. Он делал вид, что нас тут нет. Воздух в комнате был наэлектризованным. Такое ощущение, что мы попали на арену перед выходом гладиаторов.

Яков Брюс прошел в комнату и молча встал у окна, заложив руки за спину. Превратился в тень, в наблюдателя — давал понять, что это моя разборка (собственно, так и есть). Я должен был выдержать первый наезд самого влиятельного человека в империи.

Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем Меншиков соизволил нас заметить. Он медленно поставил кубок, промокнул губы батистовым платком и наконец поднял на меня свои маленькие, цепкие глазки. Взгляд у него был изучающий. Он взвешивал, оценивал, пробовал на зуб.

— А-а, явился наш адмирал-самозванец, — протянул он, с ленивой насмешкой, чуть ли не ядовито. — Слыхал я, барон, о твоих подвигах заморских. Говорят, ты там целую войну развязал. Корабли чужие топишь, заводы государевы жжешь, англичанам грозишь…

Он сделал паузу, глотнул вина и снова уставился на меня.

— Не велика ли для тебя шапка Мономаха, а, Смирнов? Аль решил, что раз Государь тебе милость оказал, так теперь все дозволено?

Каждое его слово было выверено, каждая фраза — укол, прощупывающий оборону. Он не обвинял прямо, он издевался, принижал, пытался вывести из себя, заставить оправдываться. Как я понимаю, тактика — сначала морально раздавить, а потом добить.

Это не зависть к чужому успеху, все было глубже. Меншиков, вылезший из грязи в князи, нутром чуял угрозу. Он видел во чужака, человека не из его стаи, который играет по своим правилам и слишком быстро набирает вес при дворе. Он видел конкурента. И он хотел поставить меня на место.

Я заставил себя успокоиться. Любая вспышка гнева, попытка оправдаться будет воспринята как слабость.

— Я выполнял приказ Государя, Ваша Светлость, — мой голос прозвучал буднично. — Обеспечивал интересы России в шведских землях. А врагов у России, как оказалось, куда больше, чем мы думали. И сидят они не только в Стокгольме.

Мое спокойствие взбесило его еще больше. Он ожидал чего угодно: робости, подобострастия, горячих оправданий. Но не холодного, уверенного тона. Он нахмурился, его лицо побагровело.

— Интересы России? — он почти выплюнул эти слова. — Ты сжег завод, который мог бы приносить казне доход! Ты утопил английского капера, устроив скандал, который теперь придется разгребать нашим дипломатам! Ты притащил сюда два гнилых корыта, набив их бесполезным железками и называешь это «интересами России»? Да ты просто авантюрист, Смирнов, который подставил под удар и Государя, и все Отечество!

Он повышал голос, переходя на откровенный крик. Это тоже было частью его игры. Он пытался задавить меня своим авторитетом, положением, зычным голосом.

Я давал ему время, чтобы выпустил пар. Пусть орет. Чем громче он орет, тем слабее его позиция. Я ждал, когда он выдохнется. И когда он, тяжело дыша, снова плюхнулся в кресло, я пошел в атаку.

— Завод, который я сжег, Ваша Светлость, уже много лет не приносил шведской казне ни гроша. Он работал на карман группы английских лордов, которые за бесценок качали оттуда лучшую в мире сталь. Капер, которого я утопил, шел не под торговым флагом, а с конкретным приказом от этих же лордов — уничтожить всю русскую экспедицию, не оставляя свидетелей. А «бесполезные железки», который я привез, позволят России через год наладить производство такого оружия, которое заставит и шведов, и англичан разговаривать с нами совсем по-другому.

Я говорил не повышая голоса, но с металлическими оттенками в нем. Я не оправдывался, атаковал, излагал факты, которые били по его аргументам.

— Так что, если позволите, Ваша Светлость, я бы назвал это не авантюрой, а успешной операцией по устранению угроз национальным интересам и приобретению стратегических ресурсов и технологий. А что до скандала… — я позволил себе легкую усмешку. — Думаю, у лорда Эшворта сейчас голова болит куда больше, чем у наших дипломатов. У него под задницей тлеющий торфяник, который вот-вот полыхнет и спалит дотла всю его карьеру. И у меня есть чем поддать жару в этот костер.

Мои слова заставили Меншикова замереть. Его пухлые пальцы, только что собиравшиеся снова взяться за кубок, застыли. Он смотрел на меня, и в его глазах яростное багровое пламя сменилось холодным, оценивающим блеском. Он понял, что я не блефую.

— Жару? — медленно процедил он. — И чем же ты собрался его поддавать, барон? Сказками своими?

Я не стал отвечать. Вместо этого я подошел к столу, расстегнул кафтан, вытащил из потайного внутреннего кармана два предмета и с глухим стуком положил их перед светлейшим князем.

Первым была толстая, тяжелая книга в переплете из дорогой, почти черной кожи. Без всяких надписей и тиснений. Второй — аккуратно свернутый в трубку и перевязанный лентой лист плотной гербовой бумаги.

— Вот интересы России, Ваша Светлость, — сказал я ровно. — В материальном, так сказать, выражении.

Меншиков опустил взгляд на стол. Он смерил взглядом книгу, потом перевел его на свиток. Он не торопился к ним прикасаться, будто боялся обжечься. Его лицо выражало смесь презрения и разгоравшегося любопытства. Меньшиков был слишком умен и опытен в интригах, чтобы не понимать: такие вещи на стол без веской причины не выкладывают.

— И что это за барахло? — он все еще пытался держать марку, благо без прежней уверенности.

— Это, Ваша Светлость, не «барахло». Это — оружие, — я взял свиток и развернул его. Это была одна из копий показаний капитана Ллиамаха, которые я предусмотрительно заставил его подписать. — Здесь, под присягой, изложены показания капитана английского каперского судна «Морской Змей». С именами, датами и суммами. Он свидетельствует, что получил прямой приказ от группы высокопоставленных лордов, среди которых и наш добрый знакомый, посол Эшворт, найти и потопить мою эскадру. Со всеми людьми. Без свидетелей.

Я положил лист перед Меншиковым. Он впился в него глазами, его губы беззвучно шевелились, пробегая по строчкам. Я видел, как меняется его лицо. Багровый румянец гнева сходил, уступая место нездоровой бледности. Он, как никто другой, понимал вес этих слов. Это был готовый «casus belli», повод для войны. Или для грандиозного шантажа.

— А это, — я легонько подтолкнул к нему кожаную книгу, — это еще интереснее. Это, так сказать, финансовое обоснование их приказа. Тайная бухгалтерская книга шведского завода в Евле. В ней подробно, с педантичной аккуратностью, расписана вся их контрабандная схема.

Я начал говорить рубленными фразами, сыпал цифрами и фактами, которые выучил наизусть за последние дни. Я вскрывал перед ним всю подноготную этой аферы. Как лучшие сорта данеморской стали, которые на мировом рынке стоили целое состояние, по бумагам проходили как третьесортный чугун. Как объемы производства занижались втрое, а разница оседала в карманах английских лордов и продажного шведского управляющего. Как под прикрытием войны и союзнических обязательств они годами грабили и шведскую казну, и собственную британскую корону, уводя от налогов колоссальные суммы.

Я рисовал перед ним картину грандиозной, наглой и невероятно прибыльной операции. Я не давил на патриотизм. Я давил на то, что Меншиков понимал лучше всего на свете. Я говорил о деньгах, об упущенной выгоде. О потоках золота, которые текли мимо русской казны — и мимо его собственного кармана.

По мере моего рассказа лицо светлейшего князя преображалось. Исчезла насмешка. Исчез гнев. Исчезло даже удивление. На его лице проступало выражение хищника, который учуял запах большой крови. Его маленькие глазки горели алчным, расчетливым огнем. Он больше не видел во мне дерзкого выскочку, которого нужно поставить на место.

Он видел инструмент, человека, который принес ему в руки ключ от сокровищницы. Он мгновенно просчитал все варианты. Этот компромат можно было использовать, чтобы обрушить карьеру Эшворта и его покровителей. Можно было шантажировать британское правительство, выбивая политические уступки. А можно было сделать ход еще тоньше. Можно было, припугнув англичан, самим встроиться в эту контрабандную схему, перенаправив золотые потоки в нужные, русские карманы.

Он медленно, почти с нежностью, протянул руку и коснулся пальцами кожаного переплета книги.

— Любопытно… — пробормотал он, и в этом слове звучало столько всего, что я понял — лед тронулся. — Весьма любопытно… Так ты говоришь, барон, у тебя есть и оригиналы этих бумаг?

Я выиграл этот раунд. Я пробил его оборону. Я предложил ему сделку. И он, кажется, был готов ее принять.

Меншиков еще не успел сформулировать свой следующий вопрос, как двустворчатые двери приемной с грохотом распахнулись, и в комнату влетел сам Государь. Петр был в простом рабочем камзоле, перепачканном стружкой, без парика, его темные волосы были растрепанными. Похоже, мы оторвали его от любимых токарных станков, и он не стал заморачиваться с переодеванием. Его огромная фигура заполнила собой все пространство, а энергия, которая от него перла, казалось, заставила затрещать стены.

Он не обратил никакого внимания ни на Меншикова, ни на Брюса. Его горящие, нетерпеливые глаза впились в меня.

— А, Смирнов! Герой! Явился, сокол мой! — его бас прогремел под сводами приемной так, что, казалось, задребезжали стекла. — Слышал, слышал уже! Донесли вкратце! Утер нос всем, чертяка! И шведу спесивому, и наглому бритту! Ай да молодец!

Не успел я и рта раскрыть, как он сделал два широких шага, сгреб меня в свои медвежьи объятия и хлопнул по спине с такой силой, что у меня вышибло дух. Я закашлялся, пытаясь отдышаться, а царь хохотал, довольный произведенным эффектом.

— Жив, и то ладно! — он отпустил меня и вгляделся в мое лицо. — Ну, рассказывай! Хотя нет, погоди! После расскажешь, за ужином. Сначала — награда! Заслужил! Проси, чего душа желает, не обижу! Чин генеральский? Пожалую! Поместья в Ингерманландии с тысячью душ? Твои будут! Аль злата мешок? Скажи только, сколько надобно, казна не оскудеет для таких людей!

Он говорил быстро, горячо, жестикулируя так, что его длинные руки мелькали в воздухе. Он был искренне рад. Наверное, не столько победе, чколько дерзости, удали, тому самому «куражу», который он ценил в людях больше всего. Меншиков, наблюдая за этой сценой, помрачнел. Ясно, что его попытка «приземлить» выскочку-барона с треском провалилась. Царь был на моей стороне, и лезть на рожон в такой момент было бы крайне глупо.

Я перевел дух, поправил сбитый мундир. Все взгляды в комнате были прикованы ко мне. Брюс смотрел с едва заметной тенью любопытства. Меншиков — с откровенной, нескрываемой завистью. Петр — с нетерпеливым ожиданием.

Я сделал шаг назад, выпрямился во весь рост и посмотрел прямо на Государя.

— Благодарю за милость твою, Государь, — заявил я. — Честь и слава, которыми ты меня осыпаешь, дороже любого злата. Но не нужны мне ни поместья, ни чины.

В комнате повисла тишина. Петр удивленно вскинул брови. Отказаться от царской милости — неслыханная дерзость.

Зачем мне то, что даст повод для зависти и злых пересудов? У меня есть идея получше.

— Мне нужна работа, — продолжил я, — от которой будет прок и мне, и всему Отечеству.

Я сделал паузу, ловя на себе пораженные взгляды всех троих. Это был главный ход в этой партии.

— Я прошу вас, Государь, о полномочиях. Позвольте мне основать первую в России промышленную компанию под вашим личным патронажем. Которая будет работать не на карман одного заводчика, а на мощь и славу всего государства.

Петр перестал улыбаться. Его лицо стало внимательным. Он слушал.

— Я привез железо, Государь. Я привез технологии, инструменты, я привез трофейные корабли, которые теперь служат России. Все это — огромное богатство, которое нельзя распылять по разным заводам, где его разворуют или пустят на глупости. Я предлагаю собрать все это в одном месте, в моем Игнатовском, и создать единый, мощный промышленный кулак.

Я говорил все увереннее, чувствуя, как мои слова находят отклик в душе царя-реформатора.

— Я хочу создать компанию, которая будет работать на армию и флот. Которая будет производить пушки, винтовки, якоря, гвозди — все, что нужно для войны и для мира. Но производить не абы как, а по единому стандарту, по чертежам, которые я разработаю. Каждая деталь должна быть взаимозаменяемой. В этом сила, Государь! В порядке, в системе, в стандартизации!

Я видел, как загораются глаза Петра. Я говорил на его языке. Я говорил о том, что было его главной мечтой — о сильной, современной, упорядоченной России. Я видел отклик.

— Дай мне волю, Государь. Дай мне право действовать. И через два года я дам армию, вооруженную таким оружием, которого нет ни у одной державы в Европе. Вот моя просьба. И вот моя лучшая награда.

Я закончил. Выложил все, что задумал. Теперь оставалось только ждать. Реакция Петра была непредсказуемой. Он мог счесть мою просьбу неслыханной дерзостью. Мог рассмеяться. Мог прогнать. Он медленно прошелся по комнате, заложив руки за спину. Его шаги гулко отдавались в наступившей тишине. Меншиков смотрел на меня с нескрываемым изумлением, смешанным с плохо скрываемой злостью. Он-то думал, я буду клянчить денег или поместий — то, что можно дать и контролировать. А я просил власти над целой отраслью. Брюс стоял у окна все так же недвижно.

— Значит, компанию, говоришь… — наконец произнес Петр, остановившись прямо передо мной. — По-голландскому образцу, акционерную…

— Точно так, Государь, — подтвердил я. — Но с русским размахом. Я предлагаю новую форму собственности. Часть долей принадлежит казне, в счет переданного оборудования, трофеев и земель. Часть может быть продана частным лицам, которые готовы вложить свои капиталы в развитие дела. Это принесет в казну живые деньги и свяжет интересы самых влиятельных людей с успехом нашего предприятия.

Я бросил короткий взгляд на Меншикова.

— Например, Ваша Светлость, обладая долей в компании, будете лично заинтересованы в ее процветании и защите от недругов.

Это был прямой, наглый ход. Я предлагал самому опасному интригану двора стать моим деловым партнером. Я предлагал ему долю в будущих барышах, зная, что перед этим он не устоит. Лицо Меншикова на мгновение утратило свое злое выражение, на нем проступила задумчивая маска дельца.

— А управление? — спросил Петр, уловив суть.

— Полный технический и административный контроль остается за мной, как за генеральным директором и главным инженером, — твердо ответил я. — Прибыль делим согласно долям, но решения по производству, технологиям и кадрам принимаю я. И отвечаю за них перед вами, Государь, своей головой.

Петр снова замолчал. Он обдумывал. Я видел, как в его голове крутятся шестеренки государственного механизма. Он видел все плюсы: централизация, стандартизация, приток частного капитала, контроль над стратегической отраслью. И видел все риски: создание слишком сильной, почти независимой структуры под управлением одного человека.

Но именно этот человек прошелся в тыл врага, уничтожил связующее звено в цепочке производства, нагло ограбил и привез все это добро сюда, пустил ко дну «походя» врага-пирата, еще и прошмыгнул мимо группы кораблей врага, заблокировавшего выход из города с моря.

Он резко развернулся и с такой силой ударил своей огромной ладонью по столу, что подпрыгнула чернильница.

— Вот это по-нашему! Вот это я понимаю — государственный ум! — его голос снова загремел. — Не себе в карман хапать, а об Отечестве радеть, да так, чтоб и свой интерес не забыть! Любо!

Он повернулся к ошарашенному Меншикову.

— Слыхал, светлейший? Хочешь долю — вкладывайся! Покупай акции! Но мешать барону не смей! Слово мое государево!

Затем он посмотрел на Брюса.

— А ты, Яков, проследи, чтоб устав сей компании был составлен по всем правилам, без юридических заковык. И чтоб никто ему палки в колеса не ставил. Ни здесь, ни на Урале.

Хм… А при чем тут Урал?

Он снова повернулся ко мне.

— Быть по сему! Даю тебе свое добро, барон Смирнов! Готовь устав, строй свой завод! Даю тебе три года. Через три года я хочу видеть полки и флот, вооруженные твоими оружием, которое должно быть лучшее в Европе! Ступай. Дел у тебя невпроворот.

Я поклонился, с трудом сдерживая ликование. Я получил все, о чем мог только мечтать. Я вышел из приемной, чувствуя себя на вершине мира. В голове уже скакали планы: чертежи, схемы, сметы… Я заложил фундамент своей собственной маленькой империи.

В длинном, гулком коридоре меня догнал Брюс.

— Поздравляю, Петр Алексеич. Ты только что выиграл главное сражение своей жизни.

— Спасибо, Яков Вилимович. Ваша поддержка была неоценима.

— Боюсь, ты выиграл сражение, но начал войну, — хмыкнул он.

Граф остановился и посмотрел на меня в упор. Его лицо было серьезным, даже мрачным. Он оглянулся по сторонам, убедившись, что в коридоре нет никого, и понизил голос до едва слышного шепота.

— Твоя кумпания станет костью в горле для очень многих. Ты залезешь в карман к самым влиятельным людям всей России.

Я молчал, ожидая продолжения.

— Покушение на твоего механика — это предупреждение. Следующий удар будет нанесен по тебе. Не думаю, что в этом покушении участвовали иностранцы. Твоя настоящая война только начинается. И теперь она будет идти здесь, в России. Добро пожаловать в большую политику, барон.