Инженер Петра Великого – 4

Глава 7

Солдаты застыли, как вкопанные. На их лицах, перепачканных сажей, отразилось чистое, незамутненное недоумение.

Первым отмер Глебов. Он буквально подлетел ко мне, на его лице под слоем копоти проступают багровые пятна. Боевой азарт еще гулял в крови, и мой приказ отрезвил его.

— Полковник⁈ — прошептал он. — Нам бежать надо, и побыстрее, пока в мешок не заперли! Каждая минута на счету, людей положим!

Он был прав на все сто с точки зрения любого нормального командира. Его логика была железной: выполнил задачу — уноси ноги. Быстро и не оглядываясь.

К нам, не спеша, подошел де ла Серда. Старик двигался так, словно никакой погони и в помине не было. Он даже не взглянул на море, его глаза впились в пачку писем в моей руке. Я молча протянул ему одно. Он взял его, пробежал глазами по аккуратным английским строчкам, уголки его губ скривились в злой усмешке.

— Англичане… — выдохнул он, в этом единственном слове было столько яда, что Глебов невольно дернулся. В глазах испанца полыхнул огонь. Он, в отличие от прямолинейного Глебова, моментально просек всю подноготную. Он увидел тактическую угрозу, грязную игру, где эти бумажки становятся главным козырем.

— Капитан, — я повернулся к Глебову. — Бежать не будем. Мы заберем всё. И завод, и их корабли.

Глебов уставился на меня, как на больного. Я видел, как в его голове крутятся шестеренки, но пазл все никак не складывается. Я же смотрел поверх его плеча, на паруса, и в голове с сумасшедшей скоростью собиралась новая схема. Да — безумная, да — рисков

анная, зато верная. Это моя возможность выполнить приказ и перевернуть всю партию. Захапать и чертежи, и руду, и готовый транспорт для них! И главное — получить такой рычаг давления на Лондон, о котором Брюс и не мечтал. Это, мать ее, геополитика в чистом виде. Если я вывезу отсюда эти корабли и документы, Государь простит мне любой риск. Он сам такой, он оценит. Это был тот самый момент, когда нужно было идти ва-банк, ставить на кон всё.

— Управляющего ко мне. Живо, — бросил я преображенцу.

Через пару минут в контору ввели некоего герра Класа Бьорклунда. Швед напоминал общипанного петуха. Его била дрожь, лицо стало серым, глаза метались по комнате. Я не стал давить. Я молча подошел к столу и положил перед ним два листа бумаги.

На одном я на скорую руку набросал черновик доноса на имя Карла XII. Там, с цифрами из его же левой бухгалтерии, я расписал всю схему контрабанды и предательства интересов шведской короны (английская письменность у меня была в разы лучше, чем русская с ее «ятями»). На втором листе было всего несколько строк — охранная грамота, гарантирующая ему жизнь, и кругленька сумма (если Государь не даст, продам трофеи и свои деньги доложу).

— Выбирайте, герр Бьорклунд, — мой голос был до того будничным, что, кажется, напугал его еще больше. — С одной стороны — плаха в Стокгольме. Ваши же соотечественники с удовольствием вас туда доставят, когда я им вот это передам. С другой — тихая жизнь с неплохим содержанием, можно даже в России. Ваши английские покровители далеко, а я — здесь. И время не ждет. Но учтите, — добавил я, видя, как в его глазах мелькнула хитринка, — если попытаетесь меня обмануть, я не стану ждать государева суда. Мои солдаты решат вашу проблему прямо здесь, за этим сараем. Быстро и без лишнего шума. А письма я все равно отправлю. Так что ваш единственный шанс — это полное содействие.

Он смотрел то на один лист, то на другой. В его голове шел судорожный просчет. Вариантов у него не было. Он был в капкане. Его английские «партнеры» сдали бы его с потрохами. Это он понял сразу. Через минуту, которая показалась мне вечностью, он с хрипом втянул воздух. Сломался.

— Что… что я должен делать?

— Вы должны спасти свой завод, — ответил я. — Вы должны встретить шведский флот как герой, отбивший атаку диких московитов.

Он поднял на меня совершенно ошалелый взгляд.

— План такой, — я начал чеканить слова. — Сейчас же над конторой поднимается шведский флаг. Все мои солдаты, кроме тех, кто наденет мундиры вашего гарнизона, попрячутся по цехам. Вы, герр Бьорклунд, будете на причале. Счастливый и гордый. И когда прибудет подмога, вы пригласите их офицеров и команды на пир в честь победы. А мы уж позаботимся, чтобы этот пир они запомнили надолго.

Бьорклунд слушал, и по мере того, как он вникал в суть моего замысла, его страх начал сменяться каким-то странным благоговением.

— Я… я согласен, — выдохнул он.

План пришел в движение. Преображенцы, чертыхаясь, стаскивали с убитых шведов синие мундиры. Глебов, не скрывал своего скепсиса, но железная дисциплина взяла свое. Он отозвал меня в сторону.

— Петр Алексеич, это авантюра чистой воды, — тихо сказал он. — Этот швед может нас предать в любой момент. Да и с кораблями… Что, если они не полезут в гавань?

— Значит, будем импровизировать, капитан, — ответил я. — Но если выгорит, представь, с чем мы вернемся к Государю.

Эта мысль, кажется, немного примирила его с реальностью. Он кивнул, и пошел разносить приказы. Над крышей конторы медленно пополз вверх желто-синий стяг. Мы замерли в ожидании, превратив целый завод в одну большую, смертельную ловушку. Оставалось только ждать, клюнет ли на эту наживку враг.

Началась суета, я изложил свой план и раздал приказы. Моя маленькая армия пришла в движение воплощая в жизнь мой замысел. Времени было очень мало, благо легкий туман мог скрыть передвижения преображенцев.

Я сидел в конторе Бьорклунда, превращенной в наш штаб, и не выпускал из рук подзорную трубу. Нервы были натянуты как струна. Каждый шорох заставлял дергаться. Мой план был дерзок до наглости, он держался на тоненькой ниточке — на предположении, что шведы поведут себя как самонадеянные и самоувернные европейцы. Один неверный шаг — и вся наша хитроумная ловушка захлопнется, превратив нас из охотников в дичь.

Наконец показались три корабля. Моя труба выхватила из утренней дымки их силуэты. Два фрегата и за ними — здоровенный двухпалубный левиафан, от одного вида которого начинали пошаливать нервишки (хотя куда еще-то?). На его гафеле лениво полоскался «Юнион Джек». Интересно, два шведа и один англичанин.

Британец повел себя как истинный джентльмен, то есть как хитрая и осторожная сволочь. Он не полез в узкую гавань. Его махина бросила якорь в широкой части залива, на приличном расстоянии. Он взял под контроль выход в море, но в саму заварушку соваться не стал. Он занял позицию наблюдателя, арбитра, который пришел посмотреть, как его шведские «партнеры» разберутся с проблемой.

А шведы, чувствуя за спиной мощь союзника, повели себя именно так, как мне и было нужно. «Фрея» и «Тор» — я уже знал их имена (Бьорклунд уже расписал расклад) — смело вошли в гавань. Спустили паруса, отдали якоря и замерли на рейде в паре кабельтовых от причала. Они не торопились, ждали, когда к ним прибудет посыльный.

Они еще не знали, что уже сидят в мышеловке.

Момент настал.

— Пора, — сказал я Глебову. Капитан стоял рядом, не сводя глаз с вражеских кораблей, и его рука сама собой легла на эфес сабли.

Я смотрел не на шведов. Моей главной целью был англичанин. Его нельзя было взять на абордаж, обмануть или запугать. Но его можно было парализовать. Загнать в угол, где любое действие — проигрыш.

— Группе «Водяной» — начать, — отдал я тихую команду.

Сигнал ушел в две замаскированные бухты по обе стороны гавани, где мои люди сидели в засаде у массивных воротов. Скрипнули механизмы, и под водой, не нарушая глади, пришли в движение две мои «Щуки». Я следил за ними в трубу, видя лишь едва заметные буруны. Две уродливые просмоленные сигары, движимые мускульной силой, медленно поползли к ничего не подозревающим шведским фрегатам. Это был психологический удар. Шведы их еще не видели, я был уверен, что наблюдатель с мачты британца их уже засек.

Одновременно от причала отвалила легкая шлюпка с офицером под шведским флагом. Она направилась прямиком к англичанину. Я лично сочинял то письмо, что сейчас лежало у него в кармане. Это был выверенный удар по британской спеси и их коммерческим интересам.

Суть его была проста.

«Милостивому государю, капитану корабля Его Величества, — гласило послание. — Довожу до вашего сведения, что в данный момент я провожу боевую операцию против флота Карла XII с применением нового подводного оружия. Ваши союзники обречены. Предлагаю вам выбор. Вмешаетесь — я сочту это актом агрессии и вступлением вашей державы в войну. Сомневаюсь, что король давал вам такие полномочия. Останетесь в стороне — это будет лишь внутренним инцидентом между мной и шведским флотом. Выбор за вами, сэр: начать войну из-за сомнительных интересов вашего покровителя, лорда Эшворта, или сохранить нейтралитет и долго объяснять шведам, почему вы смотрели, как топят их корабли. Даю вам пять минут».

Я поставил его в идеальный цугцванг. Любой ход вел к ухудшению его положения. Вмешаться — значит начать войну и публично признать, что он крышует контрабандистов. Не вмешаться — значит совершить прямое предательство.

Я видел в трубу, как моя шлюпка подошла к борту линкора, как наверх поднялся офицер. Уверен, наблюдатели на британце заметили буруны от моих «Щук». На борту линкора началась суета. Я представил себе лицо английского капитана. Он, должно быть, проклинал все на свете — и меня, и лорда Эшворта.

Он выбрал меньшее из зол. Он выбрал позор, а не войну. Через несколько мучительных минут на его мачте медленно пополз вверх мой условный сигнал, который означал: «Соблюдаю нейтралитет» (обычная синяя тряпка).

Шах и мат.

Шведские капитаны выскочили на палубу, привлеченные сигналами. И в этот момент они увидели три вещи, от которых у них душа ушла в пятки. Первое — какой-то непонятный сигнал на корабле союзника. Второе — две странные тени под водой, двигающиеся прямо к их бортам. И третье — десятки шлюпок со «шведскими» солдатами, которые со всех сторон устремились к их кораблям.

На палубах «Фреи» и «Тора» началась суматоха. Они не понимали, что за подводные монстры на них ползут. Они видели, что их окружают свои же, капитаны кораблей все же всполошились и объявили тревогу, корабли начали поднимать порты, матросня начала заряжать оружие. Но было поздно. Преимущество моих Смок сыграло свою роль — на лодках, в узком пространстве солдаты могли сделать свои залпы. Не уверен, что физический урон был существенным, тут скорее был психологический удар.

Когда абордажные команды Глебова с криком «Ура!» полезли на борта, сопротивления почти не было. Несколько офицеров попытались выхватить шпаги, но их тут же сбили с ног. Матросы, видя безнадежность положения, бросали оружие и поднимали руки. Вся операция по захвату двух боевых фрегатов заняла не больше четверти часа и не стоила мне ни одной капли крови.

Я опустил трубу. На лице играла злая, торжествующая ухмылка. Я стоял на причале захваченного завода, а в гавани, под русским контролем, стояли два вражеских корабля. Вдалеке маячил бессильный британский линкор (который получил бы заряд термобарической бомбы из мортирки — правда, там была всего одна попытка).

Эйфория от бескровной победы испарилась довольно быстро, оставив после себя трезвый расчет. Я стоял на палубе «Фреи». Еще час назад корабль был шведской гордостью, а теперь стал моим трофеем. Два великолепных, крепко сбитых фрегата. И одна огромная, зияющая дыра в моих планах: у меня не было людей, чтобы всем этим хозяйством управлять. Мои преображенцы — орлы в бою, но на палубе они были сухопутными крысами. Взять корабль на абордаж — это пожалуйста, но провести его через возможный шторм — задача для них непосильная.

Решение, как это часто бывает, валялось под ногами, но было рискованным донельзя. Я приказал согнать всех пленных матросов на ют. Их было около полутора сотен — разношерстная толпа, от безусых юнцов до просоленных морских волков. Они стояли, понурив головы, под дулами СМок моих солдат.

Я не стал толкать речей, прошелся вдоль строя, вглядываясь в лица. Мне нужны были не шведы-патриоты, нужны были наемники. Солдаты удачи, для которых флаг на мачте — лишь тряпка, а родина там, где платят. Я с помощью местного толмача расспрашивал кто и откуда они. Вот пара норвежцев, переругивающихся на своем гортанном наречии. Вот здоровенный датчанин с вытатуированным на руке якорем. А вот несколько немцев из Гамбурга. Война и нужда закинули их на шведскую службу, и я был уверен, что за хорошую цену они с той же легкостью послужат и русскому царю, и самому дьяволу.

Я приказал вывести из строя десятка три таких «интернационалистов». Остальных, коренных шведов, отправили на сушу мелкими партиями (связали, обезоружили и рассовали по хозпостройкам). Отобранных же я собрал в тесный кружок. Они смотрели на меня исподлобья.

— Господа, — начал я свою речь. — Я знаю, что вы служите не королю, а звонкой монете. Я хочу предложить вам сделку.

Я выдержал паузу.

— Сейчас вы — пленники. Судьба ваша незавидна. Либо сгниете в русских острогах, либо вас обменяют, и вы снова окажетесь на службе у шведов без гроша в кармане. Я же предлагаю другое. Помогите мне довести эти два фрегата до Московии. За это каждый из вас получит свободу, пятьдесят золотых риксдалеров и одну из моих шняв со всем снаряжением в полное владение. Сможете уйти на ней куда глаза глядят — хоть в Данию, хоть в Голландию. Вы станете свободными и богатыми людьми.

В наступившей тишине было слышно, как скрипят мачты. На их лицах была целая гамма чувств. Сначала — недоверие, потом — жадный, хищный блеск. Это было предложение, от которого не отказываются.

Первым не выдержал какой-то датчанин. Он сплюнул на палубу табачную жвачку.

— Мы согласны, капитан, — пророкотал он басом. — Но где гарантия, что вы нас не обманете?

— Мое слово — слово русского барона, — ответил я, глядя на него. — А кроме того… — я обвел взглядом своих преображенцев, — у вас все равно нет другого выбора.

Датчанин ухмыльнулся и протянул мне свою широченную, как лопата, ладонь.

— Идет, — сказал он.

Сделка состоялась. Глебов, наблюдавший за этой сценой, подошел ко мне. Его лицо было мрачнее тучи.

— Петр Алексеич, да это видать бывшие пираты! — прошипел он. — Им нельзя доверять! Они перережут нас во сне и заберут корабли!

— Капитан, это вынужденная мера, — ответил я, хотя и сам понимал весь риск. — Других моряков у нас нет. А чтобы эти господа не наделали глупостей… — я кивнул в сторону наемников, — к каждому из них приставить по два наших самых верных солдата. С заряженными фузеями и четким приказом: при малейшей попытке к бунту — стрелять без предупреждения. Пусть знают, что мы им доверяем, но и глаз с них не спустим.

Глебов покачал головой, но спорить не стал. Он был солдатом и привык выполнять приказы.

С наступлением сумерек завод превратился в растревоженный муравейник. Под светом факелов, отбрасывавших на стены цехов пляшущие тени, началась лихорадочная погрузка. Я отдал приказ забирать все самое ценное. Мои солдаты и пленные рабочие тащили на причал, а оттуда шлюпками на борт трофейных фрегатов нескончаемый поток добычи. В самом «городке», который окружал берег, все будто попрятались. Я туда не лез, не хватало еще мирных людей кошмарить. Не лезут — и ладно. Да там и людей было от силы пара тысяч работяг (некоторые, кто был в это время на работе, были добровольно-принудительно задействованы в погрузке).

Я лично стоял на причале, руководил процессом, и чувствовал себя одновременно и стратегом, и мародером. Жадность инженера боролась во мне со здравым смыслом. Каждый лишний ящик, слиток металла — это минус к скорости, но остановиться не мог.

Наша небольшая флотилия зашла в бухту, обходя английский корабль. В трюмы «Фреи» и «Тора» летело все. Слитки лучшей данеморской стали, тяжелые медные болванки, ящики с гвоздями, цепями. Какие-то совсем диковинные руды, которые я пока не идентифицировал. Я приказал вынести из мастерских измерительные инструменты и даже несколько небольших, хитроумных станков. И, конечно, самое главное — сундук с компроматом на лорда Эшворта. Его я запер в своей каюте на «Фрее» и приставил к двери двух часовых.

Ночь пролетела как один миг. Люди работали на износ, падали от усталости, но я подгонял их, зная, что с рассветом сюда могут еще корабли зайти. Да и англичане стоявшие на выходе, нервировали. К утру погрузка была почти завершена. Мои новые фрегаты осели, превратившись из быстроходных хищников в неповоротливых, тяжело груженых купцов. В душе боролись два чувства: восторг от неслыханной добычи и ледяное предчувствие беды. В открытом море мы будем легкой мишенью.

К вечеру следующего дня завод был выпотрошен. Все, что представляло хоть какую-то ценность для моей будущей промышленной империи, было погружено в трюмы. Корабли стояли на рейде, готовые к отплытию. Пришло время для последнего аккорда.

Англичане, что странно, просто наблюдали за нами. Не беспокоят — и ладно.

Я отдал приказ. Несколько групп моих преображенцев пришли в движение. Они работали слаженно. Тяжелые дубовые бочки с «Дыханием Дьявола» установленые в самых уязвимых точках завода (у подножия домен, в сердце механического цеха, на складах с остатками угля) должны были поставить точку в этой авантюре.

Это была военная необходимость. Хотя, кого я обманываю, это было чистое желание оставить после себя выжженную пустыню. Я хотел, чтобы шведы, придя сюда, не смогли восстановить производство и за год.

— Фитили! — скомандовал я в рупор с мостика «Фреи».

На берегу мелькнули огоньки. Солдаты, чиркнув огнивом, подожгли шнуры и, не оглядываясь, бросились к последней оставшейся у причала шлюпке.

— Поднять якоря! Малый вперед!

Моя разномастная флотилия пришла в движение. Впереди, тяжело переваливаясь с боку на бок, шли два перегруженных фрегата. За ними, словно цыплята за наседкой, вытянулась вереница из двенадцати шняв. Мы медленно выползали из гавани, по дуге обходя англичан. Я не удержался и помахал рукой английскому капитану, рассматривающего нас в упор.

В тот момент, когда флагманская «Фрея» миновала входной маяк, за нашими спинами начался ад.

Сначала раздался глухой, утробный рев, от которого, содрогнулась даже вода под килем. Огромный, ослепительно-белый огненный шар раздулся на месте доменных печей, на мгновение затмив садящееся солнце. Затем он всосался в себя с жутким, чавкающим звуком, и тут же за ним последовала серия взрывов поменьше. Весь завод превратился в один сплошной, ревущий огненный шторм. Языки пламени взметались к небу, пожирая деревянные постройки и оплавляя каменные стены. Густой черный дым, пропитанный вонью горелого металла и химии, закрыл горизонт.

Особое наслаждение было смотреть суматоху у англичан. Труханулись, ребятки.

Я стоял на мостике, не отрывая подзорную трубу от глаз. На внешнем рейде, в нескольких милях от этого ада, четко вырисовывался силуэт британского линкора. Он не сдвинулся с места. Его капитан, как и я, наблюдал за происходящим. Я мог представить, что творилось у него на душе. Его хитроумная схема, контрабандная кормушка, на его глазах превращалась в пепел. И он ничего не мог сделать. Он был бессилен. Это был момент моего абсолютного триумфа. Я выполнил задачу, унизил сразу двух врагов, оставив каждого с носом.

Теперь главное чтобы линкор нас не преследовал. Но, думаю, картина взрыва еще долго будет перед глазами наглосакса. Здравый смысл должен подсказать английскому капитану, что столь наглый и самоуверенный уход моей «флотилии» неспроста, у меня найдется чем ответить. Хорошо, что он не знает правду. У меня всего лишь одна бомба и немного «щук», чья мощь вызывает вопорсы.

Мы выходили в открытое море. На кораблях царило приподнятое настроение, почти эйфория. Солдаты, высыпавшие на палубу, орали что-то разудалое, размахивая шапками. Мои новые союзники-пираты, уже получившие аванс, горланили свои песни, предвкушая скорое богатство. Даже хмурый Глебов позволил себе расслабиться и травил байки молодым офицерам. Мы победили. Хотя нет, не победили — мы сорвали джекпот.

В этот момент эйфорию разорвал резкий, тревожный крик дозорного, донесшийся с марсовой площадки:

— Парус на горизонте! Прямо по курсу! Идет наперерез!

Все разговоры и смех на палубе мгновенно смолкли. Я рванул трубу из рук подбежавшего мичмана и припал к окуляру. Сердце ухнуло куда-то вниз. Дозорный не ошибся. На чистой линии горизонта, там, где море сливалось с темнеющим небом, виднелся одинокий парус. Низкий, стремительный силуэт, характерные, чуть скошенные мачты и огромная площадь парусности. Он шел под всеми возможными парусами и летел по волнам, пожирая мили.

Это был не швед. Шведские корабли я уже научился узнавать. Судя по оснастке и обводам корпуса, это мог быть либо голландский «охотник за призами», либо, что еще вероятнее, флибустьер-перехватчик, из тех, что не поднимают флага до последнего момента. Он был один. Но мало приятного в этом, ведь он был охотником, а мы, со своими перегруженными, неповоротливыми фрегатами, — идеальной мишенью. Медленным, жирным караваном, набитым сокровищами.

Я опустил трубу. Триумф на моем лице сменился выражением злой сосредоточенности. Ледяное предчувствие, которое не покидало меня все это время, оказалось верным. Наша удача кончилась.

Я обвел взглядом палубу. Усталые лица моих солдат. Сомнительные рожи наемников у штурвалов, которые тоже заметили незнакомца и уже перешептывались, бросая на меня косые взгляды. Я посмотрел на свои трофейные корабли, сидящие в воде так низко, что волна облизывала орудийные порты.

Самые главные, самые страшные испытания для нас только начинаются.

Кажется, я допрыгался.