Инженер Петра Великого – 4

Глава 8

Ну вот и допрыгался. Слово это билось в висках, перекрывая и свист ветра в снастях, и монотонный плеск волн. Все мои хитрые планы летели ко всем чертям. Один-единственный парус на горизонте обнулил всё.

Я опустил трубу и обвел взглядом палубу «Фреи». Праздник, как говорится, закончился, не успев начаться. Мои преображенцы, которые еще минуту назад сияли, как начищенные пятаки, разом посерьезнели. Парни молча взялись за оружие. Ждали команды. Мои новоявленные наемники, что стояли у штурвала, тут же сбились в кучу. Весь их разудалый вид куда-то испарился, осталась только хмурая деловитость. Они залопотали на своем гортанном, и я был уверен — шушукались они не за погоду, а прикидывали наши шансы. А шансы эти, прямо скажем, стремились к нулю.

— Час, не больше, и он нас нагонит, — голос Глебова был абсолютно спокоен. — Улизнуть не получится. Корабли перегружены по самое не балуй, сидят в воде, как беременные утки.

— Вижу, капитан, — буркнул я.

Рядом, прислонившись к поручню, стоял де ла Серда. Старый испанец молча пыхтел трубкой, выпуская в соленый воздух сизые кольца, и сверлил взглядом приближающуюся точку.

— Флибустьер, — наконец обронил он, выбив пепел о борт. — Чистый англичанин, постройка видна. Быстрый, как черт из табакерки. Пушек у него штук восемнадцать, не меньше, и бьют они дальше наших. В ближний бой не полезет, дураков нет. Будет вокруг нас хороводы водить да с дистанции бить.

Он излагал наш смертный приговор с таким олимпийским спокойствием, будто лекцию по тактике читал. И от этого его хладнокровия становилось только паршивее. Бежать — не вариант. Вступать в артиллерийскую перестрелку — глупость. Что остается? Сдаться на милость пиратам? Перспектива, прямо скажем, так себе. Все наши трофеи, да и компромат на Эшворта — всё пойдет этому морскому разбойнику.

Я посмотрел на свои корабли. Два шикарных фрегата, дюжина шустрых шняв. Целая эскадра, которая сейчас была жирной, неповоротливой мишенью (и я ведь знал, что рискую, но где-то все же выскочило это «авось»). Я злился на себя, на свою жадность, что заставила набить трюмы под завязку. И на этого наглеца, который решил, что может вот так запросто отжать нашу победу. Нет уж. Фиг вам, а не семечки. Если помирать, то с музыкой.

— Капитан Глебов, — я повернулся к нему. — Людям по чарке рома. Пусть согреются. Артиллеристам — пушки к бою.

— Есть, ваше благородие! — Глебов аж встрепенулся. Простой и понятный приказ был куда лучше этой тягомотины с ожиданием.

— Сеньор де ла Серда, — я обратился к испанцу. — Ваш совет. Как нам его поближе подманить?

Старик бросил на меня быстрый, удивленный взгляд, а потом в его глазах зажегся огонек.

— Он хищник, барон. А хищник всегда с опаской относится к раненому зверю — тот может и огрызнуться. Но он никогда не устоит перед приманкой, которая сама плывет ему в пасть, — он выдержал паузу. — Нужно разыграть катастрофу. Сделать вид, что один из наших кораблей сломался и отстал от каравана. Он не упустит такой шанс, клюнет на легкую добычу.

Мысль была дельная. Растащить его внимание, заставить кинуться на одну цель, подставившись под удар остальных. Но времени на сложные маневры у нас не было ни секунды.

И тут меня осенило. Зачем что-то разыгрывать? У нас же есть идеальное оружие для роли приманки. Ненадежное, капризное, но способное навести шороху.

— «Щук» к бою! — приказал я, Глебов снова удивленно на меня уставился. — На «Фрею» и на «Тор»!

— Петр Алексеич, да они же… — начал было он.

— Выполнять, — отрезал я. — План такой: мы не пытаемся в него попасть. Мы используем «Щук» для другого. Мы должны его напугать. Заставить поверить, что мы не беззащитны. Что у нас есть какая-то хреновина, способная врезать из-под воды. Он не знает, что это. И это незнание — наше спасение.

На палубах тут же закипела работа. Солдаты и наемники, отбросив сомнения, бросились расконсервировать моих уродливых подводных монстров. Массивные вороты для намотки тросов закрепили на палубах. Страх моих подчиненных сменялся азартом. Они получили понятную и конкретную задачу. Они снова были в бою.

Я стоял на мостике, глядя, как приближается враг. Он шел уверенно, нагло, уже предвкушая легкую победу.

Пиратский корабль был уже достаточно близко, чтобы я без всякой оптики мог разглядеть детали. Изящный, хищный, выкрашенный в черный цвет корпус, огромные паруса, благодаря которым он буквально летел по волнам. Он шел на нас, как наглый волчара, ни на секунду не сомневаясь, что стадо овец не посмеет огрызнуться. И эта его самоуверенность была моим главным козырем.

На палубах «Фреи» и «Тора» тем временем творился сущий ад. Подготовка моих «Щук» к запуску в условиях качки превратилась в ту еще пытку. Десятки рук в дикой спешке пытались совладать с громоздкими, неуклюжими механизмами. Солдаты и матросы, поминая черта всуе, крепили массивные вороты и раскатывали мои композитные тросы, которые так и норовили запутаться в самый неподходящий момент. Наконец, с горем пополам, под мои отрывистые команды, две просмоленные сигары, похожие на гигантских пиявок, были спущены на воду. Они лениво качались на волнах, готовые к своему последнему выходу.

— Начать! — гаркнул я, и мой голос утонул в реве ветра.

На обоих фрегатах дюжие мужики, кряхтя от натуги, навалились на рукояти воротов. Механизмы заскрипели, тросы натянулись, как струны, и «Щуки», взбаламутив воду двумя криво вращающимися винтами, потихоньку поползли вперед, оставляя за собой два хорошо заметных буруна. На мгновение на палубе повисла напряженная тишина, полная робкой надежды. Я вцепился в поручень, не сводя глаз с двух теней, устремившихся к врагу. Я не ждал чуда. Мне нужно было лишь, чтобы он их увидел. Чтобы его капитан на мостике, глядя в свою подзорную трубу, нахмурился и задумался, что это за чертовщина ползет к нему из-под воды. А вот если бы я еще и попал во врага, то было бы прекрасно.

А враг увидел. Я заметил, как корабль слегка изменил курс, уходя от прямой атаки. На его палубе тоже началась какая-то суета. Он испугался. Этот маленький укол страха, укол неизвестности — это была моя первая, крохотная победа.

Но открытое море — не тихое озеро в Игнатовском. Оно не прощает ошибок и не делает скидок на сырость конструкции. Первой сдохла «Щука», запущенная с «Тора». Ее композитный трос, мой уродливый гибрид из пеньки и медной проволоки, не был рассчитан на боковое давление волн и дикие рывки. С оглушительным треском, похожим на пистолетный выстрел, что-то лопнуло. Трос? Наверное, хотя не должен был. Потеряв тягу, торпеда беспомощно замерла на волнах, превратившись в бесполезный кусок дерева.

Вторая продержалась чуть дольше. Она упрямо ползла вперед, прошла почти два кабельтовых, но и ее судьба была предрешена. Внутренний механизм, собранный Нартовым не выдержал чудовищной тряски. Что-то внутри заклинило, и «Щука», задрав нос, зарылась в воду, где и осталась торчать, словно нелепый поплавок.

На борту врага раздался дружный, издевательский хохот. Его было слышно даже сквозь шум ветра. Их капитан, увидев жалкий провал «чудо-оружия московитов», окончательно уверился в своей безнаказанности и нашей полной беспомощности. Он снова лег на прежний курс, идя на сближение уже без всякой опаски.

На палубе «Фреи» повисло тяжелое, гнетущее молчание. Пустить еще торпеду не успеем. Надежда, только что окрылившая людей, сдохла. Мои наемники снова мрачно переглядывались. Они явно решили, что поставили не на ту лошадь. Глебов нервно сжал кулаки, аж костяшки побелели.

— Огонь из всех орудий, Петр Алексеич? — глухо обронил он. — Хоть потреплем его, прежде чем…

Он не договорил.

Это был жест отчаяния. Благородный, совершенно бессмысленный. Наша артиллерия его не достанет, а его пушки превратят нас в щепки.

И в этот момент полного, казалось бы, отчаяния, я принял самое немыслимое, самое унизительное и самое правильное в этой ситуации решение.

— Белый флаг, — спокойно произнес я. — На мачту.

Наступила такая тишина, что я услышал, как скрипела мачта над головой. Все, от последнего юнги до капитана Глебова, уставились на меня, как на рехнувшегося. В их глазах читалось недоверие, переходящее в откровенный ужас. Большая часть экипажа знала, что я — Смирнов, создатель орудий и любимчик Брюса не должен попасть в плен, Государь с них шкуру спустит за такое.

— Ваше благородие… — первым опомнился Глебов. Он шагнул ко мне, его лицо исказилось. — Вы это серьезно? Сдаться? Да лучше утонуть! Это же позор! Мы русские солдаты, а не…

— Это приказ, капитан, — я холодно посмотрел на него. — Выполняйте.

Мои наемники тоже заволновались. Датчанин, их негласный вожак, подошел ближе, его лицо выражало откровенное презрение.

— Мы не подписывались на такое, барон. Вы нам золото обещали, а не веревку на рее.

— Свое золото вы получите, — ответил я, не повышая голоса. — Если будете делать то, что я говорю.

Я видел, что они на грани бунта. Еще немного — и ситуация выйдет из-под контроля. Нужно было им объяснить. Не оправдаться, а именно объяснить логику своего безумного, на первый взгляд, приказа.

— Посмотрите на него, — я указал на вражеский корабль. Глебов тоже уставился на него. — Он идет на нас, как на легкую добычу. Уверен, что мы сломлены и готовы сдаться. Он подойдет вплотную, чтобы взять нас на абордаж без единого выстрела, сберегая порох и не рискуя повредить ценный груз. Он подойдет на дистанцию, с которой не промахнется даже слепой.

Я обвел взглядом их недоумевающие лица.

— У нас остался один-единственный выстрел. Один козырь. И чтобы он сработал, враг должен подойти к нам вплотную. Белый флаг — это наша последняя уловка. Наша наживка. Мы притворимся дохлой рыбой, чтобы хищник потерял бдительность и подплыл поближе. А когда он откроет пасть, чтобы нас сожрать, мы вонзим ему в глотку наш последний крючок.

Мои слова подействовали. В глазах Глебова недоверие сменилось пониманием. Он уловил суть этого отчаянного гамбита. Наемники тоже перестали роптать. Они были прагматиками, такая хитрая, подлая игра была им по нутру.

— Сигнальщик! Белый флаг на мачту! — уже уверенно скомандовал Глебов.

Через минуту на гафеле «Фреи», медленно и позорно, пополз вверх кусок белой парусины. Это был самый унизительный момент в моей новой жизни.

Противник клюнул. Белая тряпка на нашей мачте подействовала на его капитана, как валерьянка на кота. Он увидел то, что хотел увидеть, — нашу капитуляцию. Его корабль сбавил ход, убрал часть парусов и, не таясь, пошел на сближение. Он двигался с такой вальяжной, оскорбительной неторопливостью, будто давал нам в полной мере насладиться своим унижением. На его палубе царило оживление. Я видел в трубу, как его команда готовится к абордажу: матросы разбирали крючья, точили тесаки, а несколько офицеров, собравшись на юте, уже, видимо, делили нашу добычу, весело смеясь и указывая на наши перегруженные корабли.

— Начали представление, сдавайте оружие, изображайте сдачу в плен, — тихо скомандовал я, и по палубе «Фреи» прокатилась волна управляемого хаоса.

Это был театр абсурда. Мои преображенцы, лучшие солдаты, которых я когда-либо видел, превратились в трусливую, деморализованную толпу. Кто-то бросал на палубу оружие, кто-то картинно хватался за голову. Глебов с искаженным от «отчаяния» лицом метался по мостику, отдавая бессмысленные приказы. Наемники тоже не отставали, разыгрывая сцены с таким натурализмом, что я сам чуть не поверил. Весь этот спектакль был рассчитан на одного-единственного зрителя — на капитана. Мы должны были убаюкать его, убедить в нашей полной и безоговорочной покорности.

А пока на палубе разворачивалась эта трагикомедия, на юте, скрытом от вражеских глаз надстройками, шла совсем другая работа. Там мы готовили наш последний аргумент. Мои лучшие артиллеристы осторожно, будто новорожденного младенца, вкатывали в короткое, пузатое жерло трехфунтовой мортиры последнюю бочку «Дыхания Дьявола». Этот неказистый «бочонок», набитый адской смесью спирта, скипидара и угольной пыли, был сейчас ценнее всего золота в трюмах. Это был единственный боеприпас рассчитанный на выстрел из мортиры, с совершенно иной внешностью и исполнением внешних материалов.

Наш единственный выстрел. Последняя надежда.

Проблема была в том, что этот боеприпас не был предназначен для морского боя. Его баллистика была отвратительной. Тяжелая, неуклюжая бочка летела по непредсказуемой траектории и на смешное расстояние. Чтобы она сработала, враг должен был подойти не просто близко, а почти вплотную. На дистанцию пистолетного выстрела. Каждый лишний кабельтов между нами уменьшал наши шансы до нуля.

Напряжение на юте достигало апогея. Артиллерист лихорадочно прикидывал расстояние с поправкой на качку. Рядом с ним, припав к окуляру подзорной трубы, застыл де ла Серда. Он не отрываясь следил за врагом.

— Двести саженей… — его голос был тихим, почти шепотом. — Идет медленно. Готовится развернуться правым бортом для абордажа.

Я стоял у самого орудия. Сердце отбивало бешеный ритм. Я ждал. Каждая секунда — тянулась. Я позволял англичанину подойти, дюйм за дюймом сокращая спасительную для него и смертельную для нас дистанцию. Я уже мог разглядеть самодовольные, предвкушающие легкую наживу лица на его палубе. Они смеялись над нами.

— Сто пятьдесят… — донесся шепот испанца. — Начинает поворот…

Это было мгновение, которое существует в любом бою. Момент, когда противник максимально уязвим, он открывается, уверенный в своей победе. Корабль медленно разворачивался, подставляя нам свой борт. Его капитан хотел подойти лагом к лагу, чтобы его головорезы могли одним махом перескочить на нашу палубу.

— Сейчас! — выдохнул де ла Серда.

Артиллерист, стоявший у запала, уже занес тлеющий фитиль. Но я видел, как дрожат его руки. Он был опытным солдатом, но даже для него этот выстрел был чем-то запредельным. Одно неверное движение, малейшая ошибка — и все кончено. Времени на раздумья не было.

Я оттолкнул его плечом.

— Я сам.

Я встал к орудию. Мои руки не дрожали. Вся суета и страх последних часов ушли, остался только холодный расчет инженера. Я не целился в его корпус или палубу. Это было бессмысленно. Пробить его толстые дубовые борта моя бочка не смогла бы. Я поднял ствол мортиры чуть выше. Моей целью было сложная, запутанная паутина канатов, вант и огромных полотнищ парусины, которая и делала его быстрым и смертоносным. Я целился в центр его парусной оснастки, между фок-мачтой и грот-мачтой. Если я смогу устроить взрыв там, в этом сплетении веревок и ткани, я лишу его хода, превращу в беспомощную, дрейфующую развалину. А что будет с теми людьми, кто окажется под всем этим — страшно представить.

Я на мгновение замер, ловя ритм качки, совмещая прицел с точкой, которую видел только я в своем воображении. Вот оно.

— Огонь!

Мой шепот потонул в глухом, утробном кашле мортиры. Она дернулась, выплюнув из своего короткого жерла неказистый дубовый бочонок. Время на мгновение растянулось. Я следил за полетом моего «подарка», и каждая доля секунды отпечатывалась в сознании. Бочка все же не летела ровно, она кувыркалась в воздухе, полетела по крутой, почти отвесной дуге. На палубе врага несколько матросов, задрав головы, с недоумением смотрят на этот странный, летящий к ним предмет. Они не понимали, что это. Враг ждал ядра, картечи, чего угодно, но не этого.

Бочонок не долетел до палубы. Он врезался точно туда, куда я и целился — в густое сплетение вант и канатов между мачтами. С сухим треском он разлетелся на щепки, и на белоснежные паруса и палубу вражеского корабля плеснуло темной, липкой жижей. На секунду не произошло ровным счетом ничего. Абсолютно ничего. Я даже успел почувствовать, как ледяная рука отчаяния сжимает мое нутро. Неужели не сработало? На лицах англичан, которые успели разглядеть, что их всего лишь облили какой-то дрянью, появилось откровенное недоумение, сменившееся презрительной усмешкой. Они решили, что русские окончательно рехнулись.

А потом сработал второй заряд.

Мир взорвался.

ВУУУХ!

Казалось, содрогнулся сам воздух. Огромный, ослепительно-белый огненный шар мгновенно раздулся прямо в сердце парусной оснастки «Морского Змея». Он пожрал все: паруса, снасти, реи, превратив их в пепел за долю секунды. Языки пламени, словно щупальца огненного кракена, метнулись во все стороны, охватывая палубу и поджигая все, что могло гореть.

А следом пришла ударная волна. Она была не такой сильной, как при взрыве на заводе, но ее хватило. Две передние мачты, лишенные поддержки вант и ослабленные жаром, с оглушительным треском сломались у основания, как спички, и упали на палубу, погребая под собой людей, пушки, шлюпки. Корабль превратился в беспомощную, горящую, изуродованную развалину. Лишенный хода и управления, он беспомощно качался на волнах, окутанный черным дымом и криками боли. Кричали люди, сожженные, прыгающие в воды в поисках спасения. Это было жутко.

На палубе «Фреи» стояла мертвая тишина. Мои солдаты и наемники, раскрыв рты, смотрели на дело рук своих. Благоговейный ужас на их лицах был красноречивее любых слов. Они видели оружие, которое не укладывалось в их картину мира.

Люди, обезумевшие от страха и ожогов, пытались спастись от огня. Их капитан, которого я видел в трубу, метался по юту, пытаясь организовать тушение, но его уже никто не слушал. Корабль был обречен.

— Капитан Глебов, — я повернулся к нему. Мой голос звучал хрипло. — Спускайте шлюпки. Спасти всех, кого сможем.

Глебов посмотрел на меня с откровенным недоумением.

— Ваше благородие, да зачем они нам? Пусть тонут, собаки! Они же нас убить хотели!

— Это приказ, — твердо сказал я. — Они больше не враги. Они — потерпевшие кораблекрушение. И еще — мне живым нужен их капитан. Любой ценой.

Глебов не понимал моей логики, но отдал распоряжение. Наши шлюпки пошли к горящему кораблю, вылавливая из воды обожженных, кашляющих, перепуганных моряков. Операция по спасению была не менее опасной, чем сам бой. Обломки мачт падали в воду, на корабле то и дело что-то взрывалось — то бочка с ромом, то ящик с порохом. Мои люди работали слаженно. Через час на палубах моих кораблей находилось около полусотни пленных англичан, включая их капитана, которого вытащили из воды в состоянии глубокого шока.

«Морской Змей», именно так назывался их корабль, агонизировал еще около получаса, а потом, с последним, глубоким вздохом, задрав корму, ушел под воду, оставив после себя лишь облако пара и плавающие на поверхности обломки.

Вечером в моей капитанской каюте на «Фрее» было душно и тесно. Запах сырого дерева и воска смешивался с едкой вонью от пропитанной морской водой одежды пленного. За столом напротив меня сидел капитан утонувшего корабля. Его дорогие, промокшие одежда и парик были сняты, и теперь он был просто мужчиной лет сорока, с жестким, обветренным лицом, на котором застыла маска опустошения. Густая щетина пробивалась на щеках, а в выцветших глазах не было ничего, кроме отголосков пережитого ужаса. Шок от гибели его корабля, уничтоженного силой, которую он не мог ни понять, ни классифицировать, еще не прошел.

Рядом со мной, скрестив руки на груди, стоял Глебов, его присутствие должно было оказывать дополнительное давление. В углу, едва заметный в полумраке, примостился де ла Серда. Старый испанец не проронил ни слова. Он, как и я, понимал всю важность этого разговора. В качестве переводчика выступал один из моих наемников-датчан, который сносно говорил и по-английски, и по-русски.

— Ваше имя и звание, — начал я допрос. Мой голос звучал почти безразлично.

— Томас Ллиамах. Капитан каперского судна «Морской Змей», — ответил он механически, глядя куда-то сквозь меня.

— Каперского? — я сделал вид, что удивлен. — Странно. Я не слышал, чтобы Англия и Россия находились в состоянии войны. На каком основании вы атаковали мою эскадру?

Он молчал. Его взгляд блуждал по каюте.

— Вы напали на корабли под флагом личного посланника Его Царского Величества, — продолжил я, чуть повысив голос. — Я имею полное право повесить вас на рее прямо сейчас. Как пирата. Однако я человек цивилизованный и хочу разобраться. Кто дал вам приказ?

Он дернул щекой. Вместо того чтобы давить, я решил зайти с другой стороны. Было у меня одно предположение.

Я выложил на стол бухгалтерскую книгу в темном кожаном переплете, которую захватил в конторе завода.

— Эта вещь вам знакома, капитан? — небрежно спросил я.

Он бросил взгляд на книгу, и в его взгляде впервые мелькнуло что-то похожее на осознание. Он узнал ее.

— Откуда… — хрипло выдавил из себя Томас Ллиамах.

— Оттуда же, откуда и эти письма, — я выложил рядом несколько листов с печатью лорда Эшворта, акцентируя внимание на печати. — Так кто же вас послал, капитан? Адмиралтейство? Или, может быть, лорда Эшворта, баронета Харли, лорда Сент-Джона?

При упоминании этих имен он вздрогнул. Стена его оцепенения дала трещину. Ковыряясь в книжице я нашел эти фамилии и мне кажется именно они и были выгодоприобретателями всей этой аферы.

Он тяжело вздохнул. Скрывать что-либо уже не имело смысла.

— Несколько дней назад лорд Эшворт получил срочное донесение из Петербурга. О том, что русский царь снарядил секретную экспедицию на север. Цель была неизвестна, но возглавлял ее некий барон Смирнов, — он с неприязнью посмотрел на меня. — Человек, который стал для них настоящей головной болью. Моей задачей было найти вашу эскадру и… устранить ее. Тихо и без лишнего шума.

— Устранить? — уточнил де ла Серда, подавшись вперед. — Потопить?

— Да, — кивнул Ллиамах. — Приказ был — не оставлять свидетелей. Ни кораблей, ни людей. Официальная версия для шведов, если бы они что-то узнали, — ваша эскадра погибла в шторме. Никто бы и не стал разбираться. Лорды были уверены, что вы идете к рудникам. Они решили сыграть на опережение и уничтожить саму угрозу. Уничтожить вас, барон.

Теперь все встало на свои места. Это была охота на меня. Они решили не ждать, пока я стану слишком большой проблемой, и просто убрать меня с доски. А разграбленный завод и компромат стали для меня неожиданным, незапланированным бонусом.

— То есть вы шли топить русский военный конвой в этих водах по приказу частных лиц? — спросил я, задумавшись. — Вы понимаете, что это не каперство? Это пиратство и акт войны.

— Мне платили не за то, чтобы я разбирался в таких тонкостях, — с горькой усмешкой ответил он. — Мне платили за то, чтобы корабли с русским флагом шли на дно. Я охотник, а вы были моей дичью.

— Цепной пес, — презрительно процедил де ла Серда.

Картина была ясна. Это была превентивная зачистка. Меня, как носителя опасных технологий и организатора, решили ликвидировать, пока я не набрал слишком большую силу.

— Капитан Ллиамах, — сказал я, подводя итог. — Вы понимаете, что-то, что вы сейчас рассказали, — это государственная измена? И по русским, и по вашим, английским законам. Группа лордов использует капера под британским флагом для нападения на флот дружественной державы ради защиты своих нелегальных коммерческих интересов.

Он посмотрел на меня уставшим, обреченным взглядом.

— Теперь уже все равно.

— Не скажите, — я улыбнулся. — Для меня это имеет огромное значение. Ваше свидетельство, записанное на бумаге и скрепленное вашей подписью, станет моим главным трофеем. Вместе с вот этими бумагами, — я похлопал по гроссбуху, — это превращается в оружие. Оружие, способное взорвать весь ваш парламент.

Я пододвинул к нему чистый лист бумаги, чернильницу и перо.

— Излагайте, капитан. Подробно. Все имена, даты, приказы, которые вы получали. Не упуская ни одной детали. И чем подробнее будет ваш рассказ, тем дольше продлится ваша жизнь.

От автора: Количество ❤️ влияет на вероятность 5 тома 📚