Инженер Петра Великого – 4

Глава 6

Мы влипли по-глупому, как мыши в мышеловку, которую поставил не шведский кот, а британский бульдог. Все наши хитрости, вся конспирация — все полетело ко всем чертям.

На палубе повисла мертвая тишина. Матросы и солдаты, которые еще минуту назад были единым, слаженным организмом, замерли, превратившись в каменные истуканы. Их взгляды прилипли к громадине английского корабля, который медленно разворачивался, подставляя нам свой борт, утыканный пушками. Пятьдесят орудий. Пятьдесят вежливых, но неоспоримых аргументов. Мои двенадцать шняв с их жалкими трехфунтовыми пукалками против этой плавучей крепости были все равно что стая воробьев против ястреба. Один залп — и от нас останутся только щепки и кровавая пена на воде.

— Что делать, ваше благородие? — голос моего капитана, бывалого моряка, предательски дрогнул. — Прикажете?

Приказать? Да что я мог приказать? Начать бой — это не геройство, это идиотизм чистой воды. Драпать — не выйдет. Этот монстр на открытой воде догонит и потопит нас поодиночке, как слепых щенков.

Мысли в голове закрутились, как бешеные. Лорд Эшворт. Его вежливые наезды в Питере оказались не пустым звуком. Они знали. Кто-то из своих слил? Опять? Или их разведка так чисто работает? А может это просто случайность? Не слишком ли я подозрительный?

Сейчас это было уже не важно. Важно было то, что прямо сейчас, в этом проклятом тумане, решалась судьба не только экспедиции, но и моя собственная. Провал такого масштаба Государь мне точно не простит.

В этот момент де ла Серда тронул меня за локоть. Лицо у него было все такое же серое, но в глазах снова появился тот самый колючий огонек.

— Нельзя показывать страх, барон, — прошипел он мне на ухо на ломаном русском, мешая его с испанским. — Ни в коем разе. Они ждут, что мы обоср… запаникуем. Наглость, сеньор. Только наглость.

И он прав. Это был покер. И карты у меня на руках были — дрянь, но играть я должен был так, будто у меня на руках флеш-рояль.

— Штандарт! — гаркнул я так громко, чтобы слышали все на корабле. — Мой баронский штандарт — на мачту! Живо!

Мой голос, полный уверенности, которую я из себя выдавил, подействовал на команду как ушат холодной воды. Матросы очнулись от ступора и кинулись выполнять приказ. Через минуту на гафеле рядом с Андреевским флагом уже полоскался мой личный герб — медведь с молотом и циркулем в лапах. Это был сигнал, что на борту знатный дворянин, человек Государя.

Я схватил рупор.

— Говорит барон Смирнов, чрезвычайный посланник Его Царского Величества! — проревел я в сторону британца, стараясь, чтобы голос не сорвался. — На каком основании корабль под флагом дружественной нам державы перекрывает дорогу мирной экспедиции? Ваши действия — неслыханная наглость, оскорбление русского флага и моего дворянского достоинства! Я требую немедленно дать дорогу!

Я намеренно шел на обострение, переводя стрелки с военной стычки на политический скандал. Одно дело — потопить безвестную русскую флотилию, и совсем другое — атаковать корабль с личным посланником царя, что могло обернуться грандиозной дипломатической бучей.

На английском корабле повисла пауза. Они явно не ждали такого поворота. Я видел в трубу, как на капитанском мостике засуетились офицеры. Английский капитан, фигура в треуголке, явно с кем-то совещался. Положение у него было аховое. У него был приказ «не пущать», но вряд ли у него был приказ «начинать войну».

И в этот самый момент, пока англичане чесали репу, де ла Серда снова оказался рядом.

— Сеньор барон, — зашептал он, и его дыхание обожгло мне ухо. — Видите ту протоку слева? Между теми двумя скалами?

Я посмотрел. Узкая, черная щель в граните, из которой тянуло течением. На всех картах, что я видел, это место было помечено как непроходимый тупик, мель, утыканная камнями. Путь в один конец.

— Он узкий, опасный, он сквозной. Я помню на картах. Если сможем проскочить…

Я посмотрел на него, потом на английский корабль. Это был шанс один на тысячу. Риск был чудовищный. Одно неверное движение рулем — и мы распорем брюхо о скалы. Но альтернативой было позорное пленение или смерть.

— Готовьтесь, — скомандовал я капитану «Мункера» так, чтобы не услышали на других кораблях. — По моему сигналу — полный ход в ту протоку. Передайте на другие шнявы. Быстро, но без шума.

Англичане все еще совещались. Их нерешительность была моим единственным шансом. Я снова поднял рупор.

— Даю вам одну минуту на размышления! — крикнул я. — Если через минуту проход не будет свободен, я буду считать ваши действия актом агрессии и по возвращении в Санкт-Петербург доложу обо всем Государю!

Это был чистый блеф. Пока они там думали свою думку, мы должны были действовать.

— СИГНАЛ! — рявкнул я уже своим.

И тут же на флагмане взвился условный флажок («повторяй»). Мы ринулись вбок. Наши шнявы, как по команде, резко изменили курс. Паруса надулись ветром, и вся наша маленькая армада, к полному изумлению англичан, рванула в сторону, прямо в пасть каменной ловушки.

Я видел в трубу, как английский капитан от злости ударил кулаком по поручню. Он понял, что мы делаем, но было уже поздно. Он не мог сунуться за нами в эту щель — его огромный корабль с его осадкой сел бы на мель в два счета. Он мог только смотреть.

— Сумасшедшие русские, — донесся до меня его искаженный рупором голос, в котором смешались злость и презрительное удивление. — Пусть разобьются о скалы.

Он был уверен, что мы идем на верную гибель. Он решил, что проблема рассосется сама собой, и ему даже не придется марать руки.

Далеко на востоке, в мокрых лесах под Выборгом, капитан Орлов довольно ухмыльнулся, слушая, как вдали трещат ружья. Его «призраки», как я прозвал его отряд, отрабатывали свою роль на все сто. Все шло точно по нашему с ним плану. Утром его преображенцы устроили показательную атаку на небольшой шведский редут, завязав короткий, но злой бой. Они не лезли на рожон, не пытались взять укрепление штурмом. Задача была другой — навести шороху, показать себя, вбить шведам в голову, что именно здесь, на финском направлении, русские готовят главный удар.

Задав трепку гарнизону, они так же резко свалили, оставив после себя пару горящих сараев и несколько трупов в синих мундирах. Шведский комендант, недолго думая, отправил гонца в Гельсингфорс с панической депешей о наступлении крупных русских сил. Орлов же, отойдя на пару верст, и не думал прятаться. Наоборот, он приказал разбить огромный лагерь на самом видном месте, запалить с десяток костров, чтобы казалось, будто тут стоит целый полк. Днем его люди громко рубили лес, а ночью орали песни, чтобы шведские шпики, которые наверняка уже кружили вокруг, как мухи, докладывали своему начальству о русской беспечности и многочисленности. Орлов стягивал на себя все внимание, превращая свой отряд в приманку, на которую шведский генштаб должен был клюнуть. И они клевали. По донесениям нашей собственной разведки, к Выборгу уже спешно гнали подкрепления из глубины Финляндии. Наш отвлекающий маневр работал как часы.

А в это самое время мы, «клинки», основной ударный кулак, продирались сквозь настоящий ад. Протока, в которую мы нырнули, уходя от англичанина, оказалась именно такой, как и обещал де ла Серда — узкой, извилистой и смертельно опасной. Наша шнява «Мункер» шла первой. Я стоял на мостике рядом с испанцем и видел, как гранитные стены сжимают нас с обеих сторон так близко, что, казалось, протяни руку — и коснешься. Вода кипела и пенилась, течение тянуло корабли прямо на острые, как ножи, подводные скалы. Только гениальное приданного Брюсом капитана, который отдавал команды рулевым с холодной, почти нечеловеческой скоростью, позволило нам пройти. Пару раз наши борта скрежетнули о камни, процарапав обшивку, но мы прорвались. Когда мы вышли в открытое море с другой стороны, оставив позади и туман, и английский линкор, все были вымотаны до предела. Облегчение было тихим и тяжелым.

Еще через двое суток, под покровом ночи, мы высадились на шведский берег. Место было пустынное — низкая болотистая низина, заросшая чахлым кустарником. Ни огонька, ни признаков жилья. Идеальное место для тихой высадки. Сходни спустили на воду, и началась самая задница. Лошадей пришлось оставить на галиотах с небольшой командой — по здешним топям им было не пройти. Все, что нам было нужно, мы должны были тащить на своем горбу.

Начался пеший переход, который я запомню на всю жизнь. Де ла Серда вел нас тропами. Мы чавкали по колено в ржавой болотной воде, продирались сквозь колючие кусты, карабкались по скользким, поросшим мхом валунам. Солдаты, навьюченные оружием, патронами, разобранными мортирами и собственным барахлом, шли поругивая шведов. Каждый шаг давался с трудом. Сырость пробирала до костей, гнус жрал заживо, а от постоянного напряжения ноги гудели, как телеграфные столбы. Я пер на себе такой же тюк, как и все, и чувствовал, как силы меня покидают.

Ночью мы не разводили костров. Дрыхли по очереди, прямо на сырой земле, завернувшись в плащи. Жрали всухомятку — размоченные в воде сухари да солонину. Это был не поход, а проверка на прочность, на излом. И мои люди этот экзамен выдержали. За двое суток этого адского марша — ни одной жалобы, ни одного отставшего. Мы перли вперед, как единый, упрямый механизм, ведомый волей старого испанца.

На рассвете третьего дня мы вышли на опушку леса. Впереди, в низине, лежал наш пункт назначения. Завод в Евле. Я смотрел на него в трубу, и сердце застучало быстрее. Это был небольшой промышленный городок. Несколько огромных доменных печей, из которых лениво тянулся дымок, длинные корпуса цехов, склады, казармы для охраны, аккуратные домики для мастеров. Все это было обнесено невысокой, но добротной каменной стеной. Мы вышли к нему с тыла, со стороны леса, точь-в-точь как и планировал де ла Серда. С этой стороны оборона была самой слабой — никто и в страшном сне не мог представить, что враг придет из непроходимых болот.

Я видел часовых, которые лениво слонялись по стене, видел, как из трубы казармы идет дым — солдаты завтракали. Они жили своей обычной, мирной жизнью и даже не подозревали, что в нескольких сотнях шагов от них, в тени деревьев, затаилась смерть. Мы сделали это. Мы прошли.

Рассвет только-только начал красить небо в блеклые, серые тона, когда мы начали. Никаких тебе боевых кличей или барабанной дроби. Наша атака подкралась в тишине, которую нарушал лишь шелест утреннего ветра. Я лежал на мокрой траве рядом с де ла Серда, вглядываясь в панораму завода. Все было готово. Мой план был прост и дерзок. Короткий, молниеносный налет, построенный на внезапности и технологическом превосходстве.

— Артиллерия, — прошептал я в темноту, и команда по цепочке ушла к расчетам.

В лесу, в полусотне саженей позади нас, четыре моих легких трехфунтовых мортирки уже стояли наготове. Солдаты сработали слаженно и беззвучно. Прицел взяли заранее. Цель — большая, длинная казарма, где дрых гарнизон.

— Огонь! — скомандовал я.

Четыре глухих хлопка, будто кашлянул великан, разорвали утреннюю тишину. Четыре черные точки взмыли в небо и через несколько секунд рухнули на черепичную крышу казармы. Первые три бомбы проломили ее и рванули уже внутри, превратив утренний сон гарнизона в огненный ад. Четвертая долбанула в стену у самого входа. Грохот взрывов, треск ломающихся балок и дикие, нечеловеческие вопли боли и ужаса прокатились над заводом. Из окон казармы повалил густой черный дым, заметались тени обезумевших от страха людей.

Это был наш сигнал.

— Первая группа, пошла! — скомандовал я, и два десятка моих лучших стрелков, элита из элит, вооруженная прототипами винтовок СМ-01, бесшумно вытекли из леса.

Их задачей был не штурм, а подавление огнем. Они не ломанулись к стенам. Они рассыпались по опушке, занимая заранее обговоренные позиции за валунами и толстыми соснами. У них была одна цель — главные ворота и прилегающие к ним участки стены, откуда сейчас, ошарашенные взрывами, должны были выскочить шведы.

И они выскочили. Из караулки у ворот высыпало с десяток солдат в наспех натянутых мундирах, пытаясь спросонья понять, что за чертовщина творится. И в этот самый момент моя элитная группа открыла огонь.

То, что было дальше, иначе как бойней не назовешь. Шведы привыкли воевать по-старинке: дали залп — и потом долго, мучительно перезаряжаешь свой мушкет. Они к такому были не готовы. Мои СМки выдавали по десять выстрелов в минуту. Это был непрерывный, опустошающий свинцовый град. Пули выбивали каменную крошку из стен, сносили головы, прошивали тела насквозь. Шведы, которые пытались занять позиции на стене, падали, не успев даже выстрелить. Их офицер, размахивавший шпагой, захлебнулся кровью, схватив пулю в горло. За полминуты вся площадка перед воротами была завалена телами. Те немногие, кто уцелел, в ужасе бросились обратно в укрытие. Оборона главных ворот была парализована.

— Вторая группа! Штурм! — заорал я уже во весь голос.

И из леса хлынула основная масса — две роты преображенцев с мушкетами наперевес. Я бежал вместе с ними, чувствуя, как адреналин заливает кровь, делая мир вокруг нереально четким и ясным. Мы тащили с собой легкие штурмовые лестницы, которые притащили с собой. Под прикрытием непрерывного огня стрелков с СМ-01 мы добежали до стены. Эту группу возглавлял «покойный» Глебов. Кажется, «смерть» на него «плохо» повлияла, придала безбашенности.

Первые лестницы с грохотом ударились о камень.

— Вперед! За мной! — ревел Глебов, первым карабкаясь наверх.

Я полез следом, перекинув винтовку за спину. Взобравшись на стену, я увидел картину полного хаоса. Несколько шведских солдат попытались было дать отпор, но их тут же смели наши гренадеры, закидав гранатами. Один швед с выпученными от ужаса глазами бросился на меня с тесаком, но я успел выстрелить почти в упор. Его отшвырнуло назад, и он мешком рухнул на каменные плиты.

Мы спрыгнули со стены внутрь. Часть солдат тут же бросилась к воротам, сбивая тяжелый засов, чтобы впустить остальной отряд. Я же с группой преображенцев двинулся к горящей казарме. Из дверей вываливались обожженные, контуженные солдаты, которые тут же либо сдавались в плен, либо падали под нашими выстрелами. Сопротивление было сломлено. Оно было бессистемным, паническим. Они так и не поняли, кто и какими силами на них напал.

Бой внутри завода был коротким и жестоким. Пленных мы не брали, на это просто не было времени. Мы зачищали цеха, склады, контору. В одном из цехов горстка рабочих и мастеров попыталась забаррикарикадироваться, но граната, влетевшая в окно, быстро решила эту проблему. Через двадцать минут после начала атаки все было кончено.

Я стоял посреди заводского двора, тяжело дыша. Вокруг валялись тела, воняло порохом, кровью и горелым мясом. Мои потери были минимальны — трое убитых и с десяток раненых. Шведы потеряли весь гарнизон, около сотни человек. Это была не просто победа. Это был триумф новой тактики, нового оружия. Мы взяли хорошо укрепленный объект силами, вдвое меньшими, чем гарнизон, и сделали это за полчаса. Я смотрел на дымящиеся руины казармы, на своих солдат, которые уже начинали собирать трофейное оружие, и чувствовал не радость, а холодное, почти ледяное удовлетворение. План сработал. Завод был наш.

Бой закончился так же резко, как и начался.

Мои преображенцы, не дожидаясь команд, уже пришли в себя и действовали. Одна группа сгоняла в кучу немногочисленных пленных — в основном, перепуганных рабочих и контуженных солдат, которых вытащили из-под обломков. Другая — методично потрошила убитых шведов, собирая оружие и патроны. Потери были на удивление небольшими, но каждый убитый отзывался во мне тупой болью. Я ведь знал их всех по именам.

— Петр Алексеич, что дальше? — рядом нарисовался Глебов. Его лицо было в копоти, на мундире темнело чужое кровавое пятно, но в глазах плясали азартные черти.

— Дальше, капитан, то, за чем мы сюда перлись, — ответил я, отворачиваясь от тел. — Бери своих людей. Главная цель — доменные печи. Под каждую — по бочке «Дыхания Дьявола». Склады с готовым металлом и углем — тоже под снос. На все про все у нас час, не больше. Давай, шевелись.

Пока Глебов с солдатами катили тяжелые бочки к сердцу завода, я направился в контору управляющего. Это было единственное здание, которое почти не зацепило. Дверь была высажена, но внутри царил почти идеальный порядок. Добротный дубовый стол, книжные шкафы с рядами толстых фолиантов в кожаных переплетах, на стенах — карты рудников и подробные чертежи каких-то механизмов. Я не за сокровищами пришел. Мне нужны были документы — ведомости, отчеты, списки рабочих. Все, что поможет оценить реальный ущерб, который мы нанесем шведской короне.

Я принялся методично рыться в ящиках стола. Бумаги, бумаги, бумаги… все на шведском. Отчеты о выплавке, заявки на уголь, жалобы на пьянство рабочих. Обычная производственная муть. В углу комнаты стоял массивный железный сундук. Замок был хлипкий, и мои солдаты вскрыли его за пару минут, поддев ломом. Внутри, поверх аккуратных стопок шведских риксдалеров, лежали две толстые бухгалтерские книги.

Я взял верхнюю. Она была исписана знакомым готическим шрифтом. Официальный гроссбух завода. Я отложил его и взял вторую. И тут же почуял неладное. Эта книга была другой. Переплет из дорогой темной кожи, бумага тоньше и белее. И записи в ней были сделаны на английском, аккуратным, каллиграфическим почерком.

Я начал листать страницы, и чем дальше читал, тем сильнее холодело внутри. Это была левая бухгалтерия. Двойная. В ней были те же поставки руды и отгрузки металла, что и в официальной книге, но цифры… цифры были совершенно другими. Объемы производства занижены, а цена на лучшую данеморскую сталь, которая шла на экспорт, была указана в несколько раз ниже рыночной.

Но последним гвоздем в крышку гроба стали письма, которые я нашел на дне сундука, под двойным дном. Они были написаны на том же безупречном английском и адресованы управляющему завода, герру Класу Бьорклунду. Отправителем значился некий мистер Дэвенпорт, торговый представитель из Лондона. И в этих письмах все вставало на свои места.

«…Его светлость, лорд Эшворт, выражает свое удовлетворение качеством последней партии, — читал я, и буквы плясали у меня перед глазами. — … Он также просит вас и впредь соблюдать крайнюю осторожность в делах с королевскими инспекторами. Наши общие интересы требуют полной конфиденциальности…»

«…Касательно цены, мы настаиваем на сохранении текущих договоренностей. Та скидка, что мы получаем, является справедливой платой за то политическое прикрытие и защиту от притязаний датчан, которое обеспечивает Его светлость на самом высоком уровне…»

Компромат. Это был не просто компромат, это была бомба. Теперь все было ясно. Английский корабль в Кваркене защищал не шведских союзников. Он защищал свою собственную, нелегальную, контрабандную операцию. Лорд Эшворт и его подельники, пользуясь войной, втихаря от шведской короны выкачивали отсюда лучшую в мире сталь за бесценок. Они вели двойную игру, кидая и своих союзников-шведов, и собственное правительство. В моих руках был рычаг, способный не просто вызвать грандиозный международный скандал, но и свалить всю партию «ястребов» в Лондоне, которые так хотели придушить Россию.

В тот самый момент, когда я осознал всю глубину и ценность этой находки, дверь конторы с грохотом распахнулась. На пороге стоял запыхавшийся дозорный.

— Ваше благородие! Паруса на горизонте! Идут несколько кораблей!

Я выскочил наружу. Сердце колотилось где-то в горле. Я поднес к глазам трубу. Дозорный не ошибся. На чистой линии горизонта отчетливо виднелись три белые точки. Они были далеко, но они приближались. Это могли быть только шведы, идущие на подмогу, или, что еще хуже, тот самый англичанин с подкреплением. Времени не было. Совсем.

Я посмотрел на доменные печи, под которые мои солдаты уже заложили бочки с «Дыханием Дьявола». Глебов ждал только моего приказа, чтобы чиркнуть огнивом. Передо мной встал выбор, от которого зависело все.

Уничтожить завод. Выполнить первоначальный приказ. Нанести Швеции страшный удар и с триумфом вернуться к Государю. Но тогда все эти бумажки, весь этот бесценный компромат сгорит в адском пламени вместе с домнами. Я навсегда потеряю этот уникальный шанс стравить Англию и Швецию и обезвредить моих главных врагов в Лондоне.

Или попытаться спасти документы. Но тогда я проваливаю основную миссию. Рискую попасть в окружение и положить здесь весь свой отряд. И как я это объясню царю? Что я променял стратегическую победу на какие-то бумажки?

Я смотрел на приближающиеся паруса, на бочки у домен, на английские письма в своей руке. И в одну секунду принял решение. Самое безумное, самое рискованное, самое наглое решение в моей жизни.

— ОТСТАВИТЬ ПОДРЫВ! — заорал я так, что голос сорвался. Глебов, уже готовый чиркнуть кремнем, замер на полпути. — Всех людей сюда! Мы забираем всё.