Интерлюдия.
Гаага, весна 1708 года.
Весна ввалилась в Гаагу без приглашения, растолкав туманы сырым ветром с моря. Официально город готовился к великому мирному конгрессу, однако каналы задыхались от зафрахтованных втридорога барж, а в тавернах говорили на всех языках Европы, кроме голландского. Настоящая политика, как неочищенное масло, вершилась за тяжелыми портьерами частных резиденций, где собирался оркестр для игры на похоронах одной новорожденной империи.
Стоя у окна английского посольства, Роберт Харли, государственный секретарь ее величества королевы Анны, провожал взглядом строгую карету без герба, подкатившую к подъезду. Последняя фигура. Не любитель суеты, предпочитающий дергать за нити из тишины кабинета, Харли усмехнулся: его коллекция хищников в сборе. Для публики он привез с собой герцога Мальборо — безупречный фасад, увешанный орденами и легендарной славой. Сам же герцог, устроившись у камина, с демонстративной скукой полировал замшей эфес наградной шпаги, всем своим видом выражая презрение к этой «купеческой возне». Ему нужен был приказ «фас», а не эти бесконечные разговоры.
В углу, не отсвечивая сидел представитель голландцев.
С отворившейся дверью в комнату ворвался запах высокогорного холода. Вошедший принц Евгений Савойский двигался беззвучно, его лицо оставалось бесстрастным. Не поздоровавшись, он прошел прямо к огромной карте Московии, расстеленной на столе. Провал диверсионного корпуса под Игнатовским стал для него личным оскорблением, поэтому он приехал сюда как анатом — вскрыть и изучить природу чудовища, ломающего все известные законы войны. Его палец с неестественно бледным ногтем замер над точкой с надписью «Игнатовское».
— Господа, — Харли отошел от окна. Его лишенный эмоций голос заставил Мальборо поднять голову, а Савойского — обернуться. — Полагаю, пришло время признать: старые методы более не работают. Мы имеем дело не с очередным варварским нашествием, а с угрозой, природу которой мы лишь начинаем понимать.
Мальборо недовольно фыркнул. Харли, проигнорировав его, обратился напрямую к полководцу:
— Ваша светлость, вы мыслите полками и батареями. Однако наш общий противник нанес нам поражение еще до того, как его солдаты пересекли границу. Мои люди до сих пор подсчитывают убытки от того маленького скандала, который спровоцировал этот русский… Смирнов. Он украл у шведов завод, он поджег фитиль под самым креслом нашего кабинета. То была месть, герцог.
Он перевел взгляд на Евгения Савойского, который с яростью уже чертил что-то на клочке бумаги, пытаясь воспроизвести тактику русских.
— А ваше сиятельство столкнулись с другим проявлением этой угрозы. Вы отправили в самое сердце Московии лучших солдат Европы, чтобы вырезать заразу в зародыше. И что в итоге? — Харли сделал паузу. — Они были уничтожены не в честном бою. Это уже не война, ваше сиятельство. Это колдовство какое-то.
Принц Евгений скомкал бумагу и с силой швырнул ее в камин.
— Это не колдовство, милорд, — прошипел он. — Это доктрина тотального технологического превосходства, против которой бессильны и муштра, и отвага. Я изучал донесения. Они создали оружие, которое делает солдата ненужным. Они превратили поле боя в бойню. И пока мы не поймем, как работает их разум, мы будем проигрывать.
— Именно, — Харли обвел всех цепким взглядом. — Разум. Вот наша цель. Пока мы пытаемся играть по непонятным нам самим правилам. Посему я предлагаю прекратить действовать разрозненно. Полагаю, пришло время напомнить Европе, что цивилизация — хрупкая конструкция, которую нужно защищать. И защита эта должна обрести имя. Благородное имя.
Губы Мальборо скривились в презрительной усмешке.
— Слова, Харли. Бумажки. Царь Петр утрется этими декларациями.
— Разумеется, — невозмутимо согласился Харли. — Это фасад. За которым мы подготовим наш истинный ответ. Каждый из присутствующих здесь пострадал от этого выскочки. И каждый получит свой кусок отмщения. Голландские господа, которые так любезно предоставили нам свои дома, — Харли кивнул в сторону голландца, — вернут себе контроль над рейнской торговлей. Принц Евгений получит возможность изучить и превзойти их военную машину. А Англия… — он позволил себе тонкую улыбку, — вернет себе репутацию и поставит на место зарвавшегося дикаря, посмевшего сунуть нос в дела первой морской державы мира.
Он выпрямился.
— Мы не будем объявлять им войну. Мы заманим их в ловушку здесь, в Гааге. И когда они окажутся на нашей территории, отрезанные от своих заводов и армий, мы нанесем удар по их мозгу. Наша цель — этот петровский мясник, Петр Смирнов и его команда. Заполучить их секреты и их инженеров. Или уничтожить. Раз и навсегда.
В камине с треском лопнуло полено, осыпав решетку дождем искр. Каждый из присутствующих взвешивал предложение. Собравшиеся заключали не союз равных, а заговор хищников. И эта общая ненависть, их объединяла сильнее любых подписанных договоров.
— Итак, к делу. — Голос Харли заставил Мальборо оторваться от созерцания огня, а Савойского — от своих мрачных мыслей. — Просто так уничтожить Смирнова не получится. Наш восточный друг слишком умен для лобовой атаки, поэтому действовать будем тоньше. Я предлагаю четыре одновременных удара и по разным целям. Первый — по их разуму.
Его взгляд остановился на Евгении Савойском.
— Этот Смирнов, как я понял, одержим идеей познания. Собирает гениев, соблазняя их кошельком и сложными задачами. Что ж, мы дадим ему самую сложную. Через два дня в Гаагу под видом гонимого ученого прибудет некий Дени Папен.
— Французский механик? — в голосе Савойского прозвучало презрение. — Тот, что балуется с паровыми игрушками? Чем он может быть полезен?
— Тем, что он гений, ваше сиятельство. И тем, что он наш, — на губах Харли промелькнула тень улыбки. — Он привезет с собой чертежи своего нового парового котла. Изобретение изящное, однако с одним скрытым, фундаментальным изъяном. Его задача — «случайно» познакомиться с русскими механиками. Пожаловаться на судьбу и «нехотя» показать свои наброски. Русские не устоят перед соблазном улучшить чужой механизм. Увлекутся. И в процессе, пытаясь устранить наш дефект, неизбежно раскроют собственные секреты. Папен проникнет в самое сердце их технологии. Мы заставим их разум работать на нас.
Нетерпеливо побарабанив пальцами по эфесу шпаги, Мальборо прорычал:
— Харли, хватит этих игр! Дайте мне два полка, и я решу все вопросы за один час!
— И что это даст? Повтор Игнатовского? — мягко парировал Харли. — Нет. Грубая сила — последний довод. Второй удар нацелен на их царя. — Положив ладонь на второй лист, он продолжил: — Герцог, как вы полагаете, что больше всего заденет русского царя? Обвинение в трусости или в незаконности его власти?
— Он солдат, — не задумываясь, ответил Мальборо. — Обвините его в трусости, и он вызовет вас на дуэль.
— Именно. Поэтому мы ударим по его короне. На первом же заседании конгресса наши юристы поднимут вопрос о нелегитимности его новоявленного императорского титула. Опираясь на вековые традиции, мы докажем, что это самозванство, оскорбление для всех помазанников Божьих. Мы ждем от него ярости. Любая его несдержанная выходка будет немедленно запротоколирована. Мы выставим его дикарем, не уважающим законы цивилизованного мира.
Тон Харли стал еще более бесстрастным, когда он взял третий лист.
— Третий удар — для публики. Для тех, кто не разбирается в титулах, зато чувствует сострадание. Завтра на центральной площади мы представим Европе доказательства их «бесчеловечности».
— Ваш «гуманитарный трибунал» — это фарс, Харли, — отрезал Евгений Савойский, вскинув голову. — Моих солдат истребили, а вы предлагаете устраивать театр. Где гарантии, что Европа поверит в этот спектакль, а не посмеется над нами? Да и зачем нам мнение черни?
— Европа поверит в то, что захочет увидеть, ваше сиятельство, — ответил Харли. — А она хочет видеть русских чудовищами. И именно чернь может сыграть свою решающую роль. Мы дадим ей пищу для воображения. На площади выступят «жертвы». Ветераны, врачи… Россия больна, и ее болезнь заразна.
Мальборо задумался.
— И наконец, четвертый удар, — Харли взял последний лист, — деньги. Это работа для наших голландских друзей. Пока мы будем разыгрывать наш спектакль здесь, в Амстердаме и Лондоне начнется другая война.
Его взгляд впился в неприметного голландца, вжавшегося в кресло.
— Ваши крупнейшие торговые дома, по нашему сигналу, публично отказываются принимать к оплате документы русской «Общекомпанейской Казны», ссылаясь на «чрезвычайные политические риски». Мы должны создать панику. Одновременно наши агенты начинают агрессивную скупку угля и фуража во всем регионе. Цены взлетят до небес.
— Они приехали на своих машинах, милорд, — пролепетал голландец. — Им нужно топливо.
— Вот именно, — кивнул Харли. — Мы лишим их топлива и денег. Парализуем их стальную армаду, превратив ее из грозного оружия в груду бесполезного железа. И тогда они будут вынуждены прийти к нам. Просить кредиты. На наших условиях. Мы накинем на их шею золотую удавку.
Элегантный план не оставлял русским ни единого шанса, нанося удары одновременно по всем фронтам.
— А если… — подал голос Мальборо, — если все это не сработает? Если этот варвар окажется хитрее, чем мы думаем?
Не отвечая, Роберт Харли подошел к окну и чуть отодвинул тяжелую штору. Внизу, на площади, чеканили шаг английские гвардейцы, сменившие караул.
— Тогда, герцог, — произнес он, не оборачиваясь, — в дело вступите вы.
После этого разговора стороны провели несколько встреч, воплощая свои планы. В какой-то момент заговорщики даже вздохнули с облегчением — все получалось отлично. Пока Гаагу не потрясло событие. В самый разгар тайных приготовлений «Альянса» в город прибывал тот, кого здесь ждали меньше всего, — сам король Франции Людовик XIV. Его визит, обставленный как «жест доброй воли», спутал Харли все карты. Старый лис из Версаля, которого англичанин считал ослабленным, сделал свой ход, и этот ход менял всю партию.
Истинная причина визита открылась Харли в тот же вечер вместе с приглашением на «частную беседу». Резиденция, где остановился король, оказалась островком Версаля посреди голландской сырости: воздух пропитался запахом апельсиновых деревьев в кадках и дымом сотен свечей. Людовик принял его в рабочем кабинете, где семидесятилетний монарх сидел в глубоком кресле. Подрагивающие от подагры пальцы, перебиравшие четки из слоновой кости, выдавали его возраст, однако в темных глазах не было и тени старческой немощи.
— Милорд Харли, — начал Людовик без предисловий, едва за слугой закрылась дверь. — Я наслышан о вашем… благородном порыве. Защитить цивилизацию. Похвально. Франция, как старшая дочь Церкви, не может остаться в стороне.
Харли молча поклонился, понимая, что это прелюдия.
— Однако, — продолжил король, — меня смущают методы. Вы собираетесь затравить медведя. Это шумно и кроваво. Медведя нужно не убивать, а вырвать у него клыки и когти. — Он поднял на Харли тяжелый взгляд. — Я изучил все донесения о деяниях этого… феномена. Смирнова. Мои инженеры говорят, он создал новую модель власти. «Промышленную монархию». Тот, кто овладеет этим инструментом, будет править в грядущем веке. Вы же, милорд, собираетесь разбить этот уникальный механизм молотом. Неразумно.
— Ваше Величество, этот «механизм» сегодня угрожает самому существованию Англии, — холодно возразил Харли.
— Сегодня он угрожает вам, — так же холодно парировал Людовик. — А завтра, в умелых руках, он может послужить благу всей Европы. Или, по крайней мере, ее достойнейших представителей.
Король сделал паузу. Харли молчал, уже видя, куда ведет эта тропа — к заранее подготовленной ловушке.
— Франция готова присоединиться к вашему Альянсу, — произнес король наконец. — Мы поддержим вас и дипломатически, и армией. Но за нашу поддержку мы просим сущую малость. Разумеется, после успешного завершения операции Франция, как внесшая свой вклад в общее дело, хотела бы получить доступ к некоторым… трофеям. Не к золоту, Боже упаси, а к плодам просвещения. Мы бы хотели изучить эти варварские механизмы, чтобы обезопасить от них Европу в будущем.
Слова были оберткой для стального крюка. Цена. Харли ощутил ледяной укол.
— Ваше Величество предлагает нам проделать всю грязную работу, чтобы вы могли забрать главный приз? — не удержался от сарказма Харли.
— Я предлагаю вам помощь, без которой ваша затея обречена на поражение, — отрезал Людовик. — Подумайте. Без поддержки Франции ваш «крестовый поход» будет выглядеть как очередная английская интрига. С нами же он обретет вес общеевропейского деяния. Выбор за вами.
Капкан захлопнулся. Отказать? Значит, толкнуть Францию прямиком в объятия русских. Согласиться? Значит, своими же руками передать вечному сопернику оружие будущего. Его сложная интрига на глазах обращалась в триумф Версаля. Харли лихорадочно перебирал варианты, но все они вели в тупик. Выхода не было. А ведь они с де Торси об этом не договаривались. Тот уверял, что Франция во всем поддержит Англию в этом священном деле.
— Англия… будет рада такому мудрому союзнику, Ваше Величество, — с трудом выдавил он.
— Я не сомневался в вашем благоразумии, милорд, — удовлетворенно кивнул король. — Мой министр, маркиз де Торси, уладит с вами детали.
Из резиденции Роберт Харли выходил с холодной яростью в крови. Старик переиграл его. Едва сев в карету, он бросил своему помощнику:
— Свяжитесь с нашими людьми в Версале. Мне нужны все слухи о здоровье дофина. И найдите мне самых амбициозных и недовольных принцев крови.
Битву он проиграл, но уже готовил ответный удар.
А старый король, оставшись один, подозвал к себе маркиза де Торси, который все это время скрывался в соседней комнате.
— Англичанин проглотил наживку, — сказал он, глядя на огонь. — Он слишком самоуверен, чтобы увидеть второе дно. Думает, что мы будем ждать, пока он принесет нам добычу на блюде. Наивный торговец. — Он повернулся к министру. — Торси, я хочу, чтобы вы установили контакт с русскими. Тайно. Найдите в их свите того, кто мыслит выгодой, а не честью.
— Остерман, Ваше Величество, — без запинки ответил де Торси. — Генрих Остерман. Вестфалец на русской службе. Незаметный, амбициозный. И, что самое главное, не русский.
— Превосходно, — кивнул Людовик. — Выйдете на него. Предложите ему все. Золото, титулы. А затем — наше истинное предложение. Союз. Мы поможем им сокрушить амбиции англичан, а взамен они поделятся с нами своими технологиями. Как партнеры.
Маркиз де Торси поклонился.
— А что, если они откажутся, сир?
— Тогда, мой друг, — в глазах старого короля блеснул холодный огонь, — мы с еще большим усердием поможем англичанам вырвать у них эти секреты силой. В любом случае, Франция получит свое. Русские — интересный феномен. Но Европа слишком мала для двух солнц.
Он снова отвернулся к камину. Альянс, еще не родившись, был расколот изнутри. И пока Харли готовил ловушку для русского медведя, старый версальский лис уже расставлял силки на самого охотника.
За сутки до прибытия русских Роберт Харли лично инспектировал готовность своего механизма, не доверяя донесениям и предпочитая видеть все своими глазами. У городской ратуши, в сыром подвале, английский лекарь как раз заканчивал свою работу, кисточкой рисуя лиловые кровоподтеки на лице бывшего гессенского гренадера.
— Терпи, солдат, за пять шиллингов и не такое терпят.
Рядом репетировал двойник капитана фон Штраубе: перед осколком зеркала «австриец» срывал с лица повязку, обнажая искусно нарисованный шрам, и с заученной дрожью в голосе произносил: «…и тогда огненный ветер поглотил моих людей…».
— Больше страдания, «капитан», — тихо посоветовал Харли, выходя из тени. — Европа любит мучеников.
Не дожидаясь ответа, он проследовал дальше, в университет. Там, в библиотеке, среди фолиантов, его уже ждали юристы. Они наслаждались собственным остроумием, зачитывая друг другу особо удачные формулировки.
— … таким образом, титул «император», не будучи утвержден ни Святым Престолом, ни Сеймом Священной Римской Империи, является актом самоуправства, что ставит московитского царя в один ряд с африканскими вождями…
— Превосходно, господа, — прервал их Харли. — Главное, чтобы его величество Петр оценил изящество вашей мысли. И отреагировал соответственно.
Следующая остановка — неприметная таверна на окраине. В прокуренном зале, окруженный сочувствующими студентами, Дени Папен чертил на салфетке схему своего парового котла. Папен, увидев Харли, и бровью не повел, только чуть громче пожаловался на косность монархов, не желающих вкладываться в великие изобретения. Англичанин бросил на стол кошель с монетами.
— Ваши расходы, мсье Папен. Надеюсь, представление будет убедительным.
— Не сомневайтесь, милорд. Любой инженер — тщеславный павлин. Они не устоят перед соблазном распушить хвост и показать, как они бы сделали лучше, — спрятав кошель, Папен холодно блеснул глазами.
Пока интеллектуалы и актеры репетировали свои выходы, люди дела заканчивали приготовления. Из окна кареты перед Харли разворачивалась иная картина: по дороге к Гааге тянулись колонны солдат. Мальборо и Евгения Савойского он застал на холме, склонившимися над картой.
— Здесь, у канала, мы их зажмем! — рычал Мальборо, тыча пальцем в узкий перешеек. — Они не смогут развернуться.
— Нет, — возразил Савойский. — Здесь у них будет возможность маневра для их кавалерии. Лучше ударить на выходе из этого леса, где их колонна неизбежно растянется. Отрежем голову от хвоста.
Слушая их спор, Харли внутренне усмехался. Солдаты. Всегда мыслят сталью, хотя он-то знал, что до этого, скорее всего, не дойдет.
И над всей этой сложной, многоуровневой интригой, как паук в центре паутины, нависала тень Людовика XIV. Французские шпионы, Харли не сомневался, следили за каждым его шагом, что добавляло игре пикантности. Он скармливал им ровно то, что хотел показать, готовя свой собственный сюрприз для версальского интригана.
Вечером, накануне прибытия посольства, Харли собрал своих «союзников», кроме французов, в том же кабинете для последнего напутствия.
— Господа, — произнес он, поднимая бокал с рейнским. — Цирк готов. Ждем главного медведя.
Подойдя к огромному окну, выходившему на восток, он вгляделся в горизонт. В лучах заходящего солнца идеально ровная голландская равнина казалась расчерченной под линейку. Там, на самом ее краю, проступила едва заметная дымка. Это была неуклонно растущая, плотная полоса, ползущая по земле.
— Они идут, — с холодным удовлетворением произнес Харли.
— Эта охота будет последней для русского медведя, — прорычал Савойский.
Стальная армада «Императорского обоза» неотвратимо приближалась к Гааге, неся с собой грохот нового века. Они шли прямо в пасть ловушки.
Конец интерлюдии.