Император Пограничья 12

Глава 8

На тренировочном полигоне Угрюма царила суматоха. Полина носилась между прибывшим из Твери режиссёром и группой дружинников, пытаясь организовать съёмку рекламного ролика.

— Прохор Игнатьевич! — Семён Градский, худощавый мужчина лет сорока с пышными усами, театрально воздел руки к небу. — Представьте: вы стоите на фоне восходящего солнца, плащ развевается на ветру, в руке сверкает клинок из Сумеречной стали! Камера медленно наезжает, музыка нарастает…

Я поморщился, переводя взгляд на Полину. Гидромантка умоляюще сложила ладони, безмолвно прося потерпеть. Святослав, мой двоюродный брат, давший наводку на этого деятеля искусства, предупреждал, что Градский — разорившийся театральный режиссёр, подрабатывающий рекламой. Но не упомянул о его склонности к чрезмерной драматизации.

— Никаких плащей, — отрезал я. — И никакой театральщины. Нужна суровая реальность — мы убиваем Бездушных, а не ставим оперу.

Режиссёр покраснел, усы задрожали от возмущения:

— Но как же художественный образ? Эмоциональное воздействие? Зритель должен почувствовать героизм момента!

— Зритель должен понять, что наше оружие надёжное и смертоносное, — парировал я. — Всё остальное — лишнее.

Полина заметалась между нами, пытаясь найти компромисс:

— Может, попробуем снять несколько вариантов? Семён Павлович, покажите свою версию, а потом снимем то, что хочет маркграф?

Михаил, оператор с профессиональным записывающим артефактом, молча настраивал сложное устройство. Кристаллы в его корпусе мерцали, готовые запечатлеть происходящее.

— Хорошо! — Градский хлопнул в ладоши. — Начнём с демонстрации оружия. Пусть ваши воины покажут мастерство владения! Но с чувством, с экспрессией! Представьте, что вы герои древних саг! Словно вы, как доблестные воины, шагнули в реальность прямиком из «Песни о Нибелунгах»!

Я мысленно усмехнулся. Если бы только этот болтун знал, что я помню времена, когда эти легенды только рождались из реальных событий. И что герои тех саг меньше всего думали о красивых позах — им бы выжить да честь сохранить. К тому же их боги определённо не одобрили бы такое использование воинской доблести для торговли. Хотя, учитывая практичность Всеотца, он бы, возможно, по достоинству оценил такую хитрость.

Дружинники переглянулись. Борис откашлялся:

— Воевода, мы что, правда должны… фиглярствовать?

— Делайте как обычно на тренировке, — махнул я рукой. — Никакого актёрства.

Первая попытка съёмки провалилась мгновенно. Градский требовал «больше страсти в движениях», дружинники двигались скованно, стесняясь камеры, а я категорически отказывался кривляться и произносить пафосные реплики вроде «Пред ликом тьмы мы — щит человечества!».

— Это невозможно! — режиссёр всплеснул руками. — Вы убиваете искусство!

— Я убиваю Кощеев, — сухо ответил я. — И продаю оружие, которым это делаю.

Ярослава, стоявшая в стороне со скрещёнными на груди руками, фыркнула:

— Может, просто покажете, как рубите чучело? Без всей этой мишуры?

Михаил включил артефакт, направив его на меня. Я взял глефу из Сумеречной стали и начал демонстрацию базовых приёмов. Но едва лезвие рассекло воздух, записывающий артефакт издал странный треск.

— Стоп! — Михаил в панике отключил устройство, проверяя настройки. — Что происходит? Артефакт сбоит! На записи… изображение искажено, маркграф окутан каким-то тёмным свечением!

Градский побледнел:

— Пятьсот рублей аренды! Если он сломается, я разорён окончательно!

Через десять минут Арсеньев, приглашённый по моей просьбе на случай если всё же потребуется ремонт артефакта, подошёл и осмотрел устройство. Максим нахмурился, проведя рукой над кристаллами:

— Остаточная энергия от битвы с Кощеем. Она искажает запись. Слишком много некротической силы пропитало это место.

— Всё пропало! — Градский схватился за голову. — Снимать невозможно!

— Погодите, — Ярослава подошла ближе, разглядывая искажённое изображение. — А ведь это… впечатляюще выглядит. Словно само оружие хранит след битвы с тьмой.

Все повернулись к княжне. Засекина пожала плечами:

— Используйте это как художественный приём. «Оружие, хранящее память о победе над Кощеем». Искажения создают ощущение остаточного присутствия побеждённого зла.

Белозёрова просияла:

— Гениально! Это же уникальный эффект!

— Новаторское искусство… Да, да! Это же постмодернистская деконструкция героического нарратива! Визуальная метафора борьбы света и тьмы, где протагонист несёт в себе отпечаток побеждённого зла! — он воздел руки к небу. — Это отсылка к ницшеанскому концепту «если долго смотреть в бездну», но переосмысленная через призму магического реализма! Тёмное свечение символизирует бремя героя, который, уничтожая монстров, сам становится частью тьмы! Какая экзистенциальная глубина!

Дружинники недоумённо переглянулись. Борис почесал затылок:

— Воевода, этот малахольный в порядке?

Ярослава закатила глаза:

— Это всего лишь остаточная некротическая энергия.

— Нет-нет! — Градский замахал руками. — Вы не понимаете! Это визуальная поэма о дуальности человеческой природы! Диалектическое единство противоположностей! Гегель бы заплакал от восторга!

Пока все обсуждали неожиданную находку, Скальд слетел с ближайшего дерева и уселся мне на плечо.

«Эй, скупердяй! А мне за участие в этом балагане что полагается?» — проворчал ворон в моих мыслях.

— Скальд тоже хочет сняться? — догадалась Полина.

«Не бесплатно же! — возмутился фамильяр. — Требую процент от прибыли! И орешки авансом!»

Когда я озвучил его требование, Ярослава расхохоталась:

— Даже птица понимает основы бизнеса лучше некоторых!

«Я не просто птица! — обиделся Скальд. — Я высокоинтеллектуальный магический фамильяр! Мой гонорар — три больших кристалла и мешок солёных орешков!»

«Один малый кристалл и горсть орешков», — предложил я.

«Два средних и полмешка!»

«Один средний, больше не дам».

«Грабёж! Эксплуатация! — заголосил ворон, но тут же добавил: — Ладно, согласен. Но орешки — только отборные!»

Пока мы препирались со Скальдом, Михаил снова включил артефакт. Теперь, зная об эффекте, он отрегулировал настройки, чтобы искажения выглядели контролируемо зловещими.

— Снимаем! — скомандовал Градский, войдя в азарт. — Дружина демонстрирует оружие!

Бойцы выполняли приёмы с клинками из Сумеречной стали, а тёмные отблески создавали впечатление, будто само оружие помнит уничтоженное зло. Эффект получался действительно впечатляющим.

— Теперь вы, маркграф! — режиссёр повернулся ко мне. — Просто скажите несколько слов о вашем оружии. Как сможете.

Я встал перед артефактом, держа глефу вертикально. Искажения окутывали лезвие призрачной дымкой. Говорить решил коротко и по существу:

— Два Кощея пали от этого оружия. Десятки Стриг уничтожены. Сотни Трухляков обращены в прах. Мы не обещаем лёгкой победы. Мы даём инструмент для выживания. — Сделал паузу, глядя прямо в записывающий артефакт. — Наше оружие проверено кровью Кощеев. Покупайте в «Угрюмых Арсеналах».

— Снято! — Михаил отключил устройство. — Получилось… необычно.

Градский смотрел на меня с новым уважением:

— Знаете, маркграф, в этой простоте есть своя сила. Никакой фальши, чистая правда.

— Которая продаёт лучше любых выдумок, — добавила Ярослава.

Полина светилась от счастья:

— Это будет потрясающая реклама! Спасибо всем!

Скальд недовольно каркнул:

«А меня даже не сняли! Где справедливость?»

«В следующий раз», — пообещал я.

«Следующий раз будет стоить дороже!» — предупредил ворон и улетел, ворча что-то о скупых хозяевах и недооценённых талантах.

Градский собирал оборудование, бормоча о «новом направлении в рекламном искусстве» и «синтезе реальности и мистики». Дружинники разошлись по своим делам, переговариваясь и посмеиваясь над утренним представлением.

— Неплохо получилось, — призналась Ярослава, подходя ко мне. — Без излишеств, но убедительно.

— Главное — эффективно, — ответил я.

Белозёрова уже строила планы:

— Запустим ролик через Эфирнет, купим рекламный блок в какой-нибудь программе!.. Люди должны знать — у нас есть оружие против настоящего зла!

Режиссёр пожал мне руку на прощание:

— Знаете, маркграф, я приехал снимать героическую драму, а получилось… — Градский театрально взмахнул рукой, — нечто между авангардом и документалистикой! В Бастионах за такое экспериментальное искусство платят втройне! Вы случайно не планируете ещё Кощеев убивать? Я бы целый цикл снял — «Хроники некротического следа» или что-то в этом духе.

— Обязательно, — мрачно отозвался я.

Прошло две недели с того первого визита к Анфисе. Гаврила сидел на берегу речки за острогом, методично чистя штуцер. Руки двигались привычно, механически — разобрать, протереть, смазать, собрать. Раньше это занятие помогало унять дрожь в пальцах, теперь же просто успокаивало мысли.

Солнце клонилось к закату, окрашивая воду в медные тона. Где-то за спиной раздались лёгкие шаги. Парень не обернулся — за это время научился узнавать походку Анфисы. Тихая, почти неслышная, будто девушка боялась потревожить землю.

— Опять с оружием возишься, — мягко упрекнула она, опускаясь рядом на траву. — Ты же не на дежурстве сегодня.

— Привычка, — Гаврила пожал плечами, но отложил штуцер в сторону. — Раньше помогало… когда накрывало. Сосредоточишься на чистке, и вроде легче становится.

Анфиса кивнула, подтянув колени к груди. В её карих глазах не было ни жалости, ни осуждения — только понимание. За эту неделю парень успел оценить это качество. Девушка никогда не смотрела на него как на сломанного, не пыталась излишне опекать. Просто была рядом.

— Как спал сегодня? — спросила она, срывая травинку.

— Лучше. Только один раз проснулся, — признался Гаврила. — И то не от кошмара, а потому что Михаил храпел как медведь. Пришлось подушкой в него запустить.

В дни дежурства бойцы спали в общих казармах, а не по домам — так можно было быстрее собраться в случае тревоги. Гаврилу пока освободили от несения службы, но всё равно приходил в казармы, не желая отрываться от братства.

Эмпат тихо рассмеялась. Смех у неё был особенный — негромкий, но искренний, от которого на душе становилось теплее.

— А вчера на тренировке как? Борис говорил, ты снова всех обошёл в стрельбе.

— Борис преувеличивает, — Гаврила потёр шею, смущаясь. — Просто… не знаю, как объяснить. После того, как ты начала со мной работать, руки перестали дрожать. Прицеливаюсь — и никаких вспышек перед глазами. Только мишень.

Он помолчал, подбирая слова:

— Раньше казалось, что страх сидит где-то внутри, как заноза. Дёргает, не даёт покоя. А теперь… он всё ещё есть, но словно на расстоянии. Я знаю о нём, помню, но он больше не управляет мной.

— Это хороший знак, — кивнула Анфиса. — Значит, душа начинает исцеляться. Как рана — сначала болит нестерпимо, потом ноет, а после остаётся только шрам. И шрам этот — не слабость, а память о том, что ты выжил.

Гаврила повернулся к ней, разглядывая тонкий профиль на фоне заката. Тёмные круги под глазами девушки стали менее заметными — он настоял, чтобы она больше отдыхала между сеансами с пациентами.

— Знаешь, что странно? — произнёс он задумчиво. — Раньше я думал, что если встречу девушку, то должен буду казаться сильным. Непробиваемым таким воином. А с тобой… с тобой я могу быть собой. Со всеми страхами, сомнениями. И ты не смотришь на меня как на труса.

— Потому что ты не трус, — Анфиса повернулась к нему. — Трус бы не пришёл сюда. Не стал бы говорить о своих страхах. Я же чувствую, что происходит у тебя внутри во время наших сеансов. Это тяжело — каждый раз заново проживать то, что хочется забыть, но ты продолжаешь бороться. А это главное.

Она протянула руку, накрыв его ладонь своей. От прикосновения по коже пробежало знакомое тепло — не магия, просто близость человека, который понимает и принимает.

— Помнишь, ты рассказывал про мины? — тихо спросила девушка. — Про невидимую смерть под ногами?

Гаврила напрягся, но кивнул. Воспоминание всё ещё тревожило, но уже не вызывало прежней паники.

— Так вот, я думала об этом, — продолжила Анфиса. — Мины страшны, потому что их не видно. Но воевода же их обезвредил, да? Вы даже не дошли до них. И всё равно страх остался. Потому что дело не в самих минах, а в мысли — что опасность может быть где угодно, невидимая. Но ты же не заперся в четырёх стенах, и всё равно каждый день встаёшь, идёшь на тренировки, живёшь дальше. Это много значит.

Парень перевернул ладонь, переплетая пальцы с её. Девушка не отстранилась, только чуть покраснела.

— Хочешь знать, что мне действительно помогает? — спросил Гаврила, глядя на их сплетённые руки. — Не только твоя магия. А то, что у меня теперь есть к кому возвращаться живым. Раньше я дрался, потому что так надо было. Защищать острог, выполнять приказы. А теперь… теперь я знаю, что меня кто-то ждёт.

Анфиса молчала, но её пальцы чуть сжались, и по щекам ещё сильнее разлился румянец. Гаврила набрался храбрости и продолжил:

— Вчера ночью мне снился не кошмар. Впервые за месяцы. Снилось, как мы с тобой гуляем по летнему лугу. Никакой войны, никаких Бездушных. Только мы вдвоём и полевые цветы до горизонта.

— Красивый сон, — прошептала девушка.

— Ага. И знаешь что? Я проснулся и подумал — а ведь это возможно. Не сейчас, может, не завтра, но когда-нибудь. Когда закончится эта война с тварями. Мы могли бы… то есть, если ты захочешь…

Он запутался в словах, покраснел. Анфиса повернулась к нему полностью, в глазах плясали смешинки:

— Гаврила, ты сейчас пытаешься сделать мне предложение?

— Что? Нет! То есть… — парень окончательно смутился. — Я просто хотел сказать, что думаю о будущем. Нашем будущем. Если ты не против такового.

Девушка наклонилась и легко поцеловала его в щёку. От неожиданности Гаврила замер, боясь спугнуть момент.

— Я не против, — прошептала Анфиса ему на ухо. — Совсем не против.

Они сидели так до полной темноты — рука в руке, плечом к плечу. Гаврила думал о том, что страх никуда не делся полностью. Где-то в глубине души всё ещё жила память о минах, об ужасно заклинании, превращающем людей в кровавую взвесь, о собственной беспомощности. Но теперь рядом с этой памятью поселилось что-то новое. Надежда. И чувство к худенькой девушке с карими глазами, которая не жалела его и не боялась, а просто была рядом.

Когда стало совсем темно, они поднялись и неспешно пошли обратно к острогу. У ворот Анфиса остановилась:

— Завтра сеанс в обычное время?

— Обязательно, — кивнул Гаврила. — Но может, после него прогуляемся? Если ты не слишком устанешь.

— Не устану, — улыбнулась девушка. — Ради прогулки с тобой — точно не устану.

Она скрылась в темноте улочек, а парень ещё долго стоял у ворот, глупо улыбаясь. Ярослав, проходивший мимо на дежурство, хлопнул его по плечу:

— Влюбился, что ли, Сокол?

— А что, нельзя? — огрызнулся Гаврила, но без злости.

— Можно, — усмехнулся охотник. — Даже нужно. Война войной, а жизнь продолжается. Хорошая девчонка твоя Анфиса. Не упусти.

Ни за что не упущу, подумал он.

Утренний туман ещё висел над лесом, когда я оседлал коня и отправился проверять ход работ. Трасса будущего канала тянулась на восемь километров, прорезая лес прямой линией. Уже издали слышался шум — сотни голосов, стук лопат, скрежет камня о камень.

Я проехал вдоль формирующегося канала. Никита Вершинин работал в паре с Марией Сомовой — оба сосредоточенно двигали руками, и земля послушно расступалась, образуя ровную траншею пяти метров шириной. Позади них магистр Каменский укреплял стены канала, превращая рыхлую почву в плотный грунт. По бокам росли отвалы вынутой земли — аккуратные холмы высотой в два человеческих роста.

Землекопы под действием эликсиров выносливости работали как заведённые механизмы. Лица покрыты потом, но движения чёткие, без признаков усталости. Человек полтораста расширяли русло, выравнивали дно, убирали корни и камни.

— Воевода! — окликнул меня бригадир землекопов, коренастый мужик с окладистой бородой. — Тут проблема!

Я подошёл к указанному месту. Из дна канала бил небольшой родник, размывая грунт. Вода пробивалась сквозь песок, создавая воронку.

— Подземный ключ, — констатировал подошедший Вершинин. — Если не укрепить, размоет всё русло.

Я спрыгнул в канал, присел на корточки, положил ладонь на мокрую землю. Почувствовал водоносный слой — неглубоко, метрах в трёх. Ключ бил прямо в центр будущего русла.

— Отойдите, — скомандовал я.

Сосредоточился, направил магию вглубь. Не грубой силой, а аккуратно, слой за слоем. Создал каменное ложе под источником — гранитную плиту метровой толщины. Потом поднял стенки, формируя каменный жёлоб. Вода теперь текла по камню, не размывая грунт.

— Так на всём участке с ключом сделаем, — пояснил я Вершинину. — Метров пятьдесят каменного дна. Заодно и течение ускорит.

Геомант кивнул, изучая мою работу. Сомова уже делала пометки в блокноте — женщина привыкла всё документировать.

Следующие два часа я двигался вдоль канала, проверяя работу. Геоманты по моему примеру укрепляли берега каменными плитами. Полина с гидромантами отводили грунтовые воды, осушая трассу перед землекопами.

На шестом километре встретил профессора Громова. Пожилой маг руководил установкой временных мостков через канал — для телег с провизией и материалами.

— Как дорога? — спросил я.

— Закончили вчера к вечеру, — отрапортовал профессор. — Вершинин с утра уже там. Проверяет укрепления перед первыми обозами.

Я развернул коня к лесной дороге. Действительно, изменения были разительные. Вместо узкой колеи — широкий тракт, достаточный для разъезда двух телег. В болотистой низине, где раньше телеги вязли по оси, теперь тянулась каменная дамба. Монолитный гранит, поднятый геомантами из глубины.

Татьяна Петровна стояла у моста через овраг, проверяя опоры. Конструкция выглядела основательно — три каменных быка, мощный деревянный настил.

— Выдержит? — спросил я, остановив коня на краю.

— Двадцать тонн спокойно, — пожилая геомантка похлопал по перилам. — Опоры на шесть метров в глубину ушли, до скального основания.

Я спешился, прошёл по мосту, оценивая работу. Добротно. Даже слишком для временной переправы, но лучше перестраховаться. По этой дороге пойдут упряжки, тянущие баржи с камнем — если мост рухнет, стройка встанет.

— Указатели расставили?

— По всей трассе. И вехи для ночного движения — со светокамнями, как вы велели.

К полудню добрался до каменоломни. Здесь кипела совсем другая работа. Валентин Вельский встретил меня у края карьера — за три дня геомант заметно осунулся, но глаза горели азартом.

— Вчера новый метод опробовали — клиньями по напряжённым линиям. Раскалывается как орех! — отрапортовал он с гордостью.

Внизу, на террасах карьера, работали человек пятьдесят. Одни откалывали блоки, другие обтёсывали грани, третьи грузили на деревянные салазки. Но с погрузкой была очевидная проблема — четверо мужиков едва поднимали один блок.

— Нужны подъёмные механизмы, — заметил Вельский. — Так людей надорвём. Я уже отправил запрос Арсеньеву. Нужен кран или что-то такое…

— Хвалю за инициативность.

Я спустился к подножию холма, где речка делала излучину. Здесь расположилась импровизированная верфь. Михей с десятком помощников уже сгрузили последние телеги — горы досок, просмолённые брёвна, железные крепления, бочки со смолой.

— Всё привезли, воевода! — отрапортовал плотник, вытирая пот. — Как приказывали — материалы на три баржи. Стапели готовы, можем начинать.

Я окинул взглядом приготовления. Деревянные части будущих судов лежали аккуратными штабелями. Рабочие смотрели выжидающе — все слышали, что воевода будет творить что-то необычное.

— Отойдите все от воды на десять шагов, — скомандовал я, закатывая рукава.

Пора создавать металлические каркасы. Без них баржи не выдержат веса каменных блоков. А без барж весь проект встанет.