Идем на Восток

13. ОТКРЫТИЯ

ПОДВАЛ

Всё тот же день, полдень давно прошёл, подвал княжеского дворца

Дознаватели

Иван Петрович вызвал нескольких секретарей.

К полудню в подвал было доставлено ещё четверо разных людей. Предателей — как их про себя обозначил князь, крыс кровососущих… Увидев сжавшийся в углу комок кровавых тряпок, в который превратился Светлицын, они начали говорить взахлёб, наперегонки вываливая информацию.

Прибавилось столов, прочей мебели, канцелярии и света.

Все эти эволюции, безусловно, не остались незамеченными. Люди недоумевали, пугались, верили и не верили; слухи пухли и обрастали додумками и подробностями. Город охватила паника. И вот тогда кое у кого из особо слабонервных товарищей слетели стоп-краны, и они решили унести ноги, пока не поздно.

Двоих поймали на выезде из города.

Один сразу вывалился на снег и начал каяться.

Второй попытался прорваться с боем, успел нанести колотые и рубленые раны нескольким дружинникам, был издалека утыкан стрелами и едва не помер по дороге. Князь, однако, вспомнил, что у барона были с собой маги-лекари, и запросил дружественной помощи.

Лекаршу нашли в местной же больничке (по обмену премудростями, где она как раз участвовала в штопке порубленных бойцов; точнее, показывала медперсоналу возможности ускоренной регенерации) и успели домчать до дознавательного двора.

Бегун уже рассказывал трагическую историю своего падения.

— Петрович! — безопасник присел рядом с князем на тяжёлую скамейку, — Пожрать бы, что ли? Сколько мы уже здесь?

Князь глянул на наручные часы.

— Вот бл*дь!

— Что?

— Ты глянь — трещина! А говорили: противоударные!

Григорьич неопределённо хмыкнул:

— А времени-то сколько?

— Четыре почти.

— Ну вот! А я с утра не жрамши! За́раз всё равно всего не перелопатим…

Подошёл Кузьмич:

— И то! Надо пожрать, голова уж кру́гом.

— Ладно, пошли… Сергей! — князь крикнул адьютанта, — За старшего остаёшься!

— Понял, Иван Петрович! — парень, на удивление выглядевший наглаженным и свежим посреди этого гадюшника, что-то строчил в толстой тетради.

Они пошли по коридору. Тело с отвычки гудело.

— Только чур переоденемся! — выдвинул дополнительное условие Григорьич, — Не могу я как вы.

— В кровище и в дерьмище? — устало усмехнулся Фёдор.

— Ага. Мне надо принять ванну, выпить чашечку ко-офэ…*

*«Бриллиантовая рука», кто забыл

— Будет тебе и ванна, и кофе, — мрачно поддержал шутку князь и понял, что устал смертельно, остановился, упирая руки в бока, — И какава с молоком… Бл*дь, как же мы в такую лужу-то сели, а? — он внезапно почувствовал себя старым-старым, не все свои восемьдесят семь… восемь… лет. Не смог, значит. Не вывез… Дышать стало тяжко, как там, на Старой Земле… Иван Петрович разозлился на себя, на уродов этих, на всё это дерьмо целиком — и со всей дури грохнул кулаком в шершавую бетонную стену. Половинка окончательно лопнувшего стекла отскочила от часов и с весёлым звоном поскакала по полу.

Невысокий Григорьич озабоченно заглянул ему в лицо.

— Бледный ты что-то, Вань. Пошли на воздух. Не ссы! Прорвёмся!

— Должны прорваться, не то грош нам цена, — угрюмо буркнул сзади Федя.

Утешитель, тоже мне.

О ПОЛЬЗЕ СТРЕССА

Всё тот же день, почти 16.00, Княжий дворец

Анатолий Степанович

У старшего агронома, в минуты волнения, как и у Григорьича, вылезала из подсознания староземская привычка — очки поправлять. Очков, понятное дело, сейчас не требовалось, а нервный жест остался. И каждый раз, когда Анатолий Степанович ловил себя за суетливыми шарящими движениями в районе правого виска, он сразу старался взять себя в руки. А вот сейчас забыл.

Князь с двумя своими ближайшими помощниками выглядели страшно. А, главное — запах… Как и каждый сильно близорукий (пусть и в прошлом) человек, Анатолий был одарён в другом чувстве. У кого-то слух бывает острее, у кого-то вкус. А вот у него было обоняние. От этой тройки остро и опасно пахло кровью. А ещё усталостью и злостью. Стало сильно не по себе, но он решил задуманное довести до конца.

Князь, хоть и было ему хреново, тоже заметил, что старший агроном, не понять к чему болтающийся на княжеском дворе, вдруг вроде как задёргался, но потом стал прямее, выпучив на их приближающуюся троицу глаза. Он решил прояснить дело сразу. День такой сегодня. Прояснительный.

— Степаныч? Чего тебе?

Вблизи запах крови был почти физически мучителен, Анатолий сглотнул:

— Иван Петрович, я хотел поговорить с вами о господине Светлицыне…

— Так, — князь смотрел тяжело и недобро, — В приёмную иди. Через пятнадцать минут будем.

Лавка у приёмной показалась твёрдой и неудобной. Ой, не зря ли он под горячую руку?.. Мимо пробегали люди. Кухонные с разносами. Секретари с папками. Криминалисты. Люди с ящиками и списками. Все бежали. Примчалась девушка в белом халате с чемоданчиком, с разгону пролетела в кабинет, выскочила, строго спросила дежурного:

— Иван Петрович где?

Дежурный обворожительно улыбнулся:

— В душ пошёл!

— Ты мне тут не улыбайся! В какой?

— Да вон он, идёт уже.

Врачиха рванула по коридору навстречу князю, схватила его за запястье.

— Ну что, ну что опять⁈ Нормально всё! — возмутился князь.

— Ты не бузи, — негромко остановил его безопасник, — Это я вызвал…

Все четверо вошли в кабинет, князь ткнул в агронома пальцем, тяжело велев:

— Жди.

Анатолий ждал.

Из-за тяжёлой двери глухо доносились три мужских бубнящих голоса и один высокий женский. Слов было не разобрать. Дверь резко распахнулась, выпустив медичку. Из кабинета позвали:

— Степаныч, зайди!

Князь раскатывал подвёрнутый правый рукав:

— Что у тебя, рассказывай!

За прошедшие минуты решимости у Анатолия сильно поуменьшилось, но он всё же начал:

— Иван Петрович, — Анатолий снова попытался поправить очки, — Вы же знаете, я работал со Светлицыным с момента его перехода.

— Знаю. Ты садись-садись, нечего колом торчать.

Агроном сел, не зная куда деть руки.

Они помылись (вон, волосы ещё влажно блестят), сменили одежду. Но сквозь запах хорошего мужского шампуня пробивался призрачный, едва уловимый и оттого ещё более нервирующий запах крови…

— Я…я хотел бы сказать слово в защиту Арсения Дмитрича. Все эти годы он был ответственным руководителем, душой болел за дело. Посмотрите: под его началом тепличное производство расцвело, открылось столько новых направлений! И работников он не обижал — и помощь в случае чего выделялась, и премии за улучшение результатов… — князь поднял ладонь и агроном замолчал.

— Расстраиваешь ты меня, Анатолий Степаныч. Ты что же — решил, что мы донос какой получили и решили человека за так изуродовать? — Степаныч покраснел, — Володя, покажи ему. В цифрах шаришь? Должен! Смотри сам. А мы, уж извини, пообедаем пока.

Безопасник пододвинул агроному несколько сшитых скоросшивателем листочков. Цифры прыгали, но Анатолий заставил себя сосредоточиться и углубился в чтение.

Кошмар. Кошмар какой. Выходит, Светлицын — вор? Он выпрямился и встретился с князем взглядом.

— Я, Степаныч, с тобой сейчас говорю, потому что ты не последний в княжестве человек. Пришёл бы кто другой — послал бы на́хер сразу, и так паршиво… Ты помнишь, кто у тебя теплицы вёл, как раз перед отделением?

— Конечно! Витя…

— Видишься?

— Ну… раза два в месяц заскакиваю по мере возможности.

— Лежит?

— Да… к сожалению, прогресса нет… Лерочка за ним ухаживает.

— А ты знаешь, что несчастный случай ему Светлицын твой организовал? Лично!

Что⁈

Анатолий замер с распахнутым ртом.

— Вот так. А Витька живучий оказался. Если бы хоть говорить или писа́ть мог… Может и раньше бы вскрылось что. Лежит ведь — бревно-бревном…

— Слу-у-ушай! — вскинулся Кузьмич, — Э-э-э… ладно, потом!

— Что⁈ Да говори уж! Забудем ведь опять… — князь устало подвинул к себе кружку с чаем.

— Надо, пока Во́роны у нас, медичек ихних попросить — пусть посмотрят его.

— А толк-то будет? Сколько лет уж прошло? Пятнадцать… шестнадцать почти.

— Спросить не грех. Может, хоть руками шевелить начнёт.

— Спросим, — князь покрутил кружку, отставил, — Степаныч, Олеська как?

— Спасибо, хорошо, — осторожно ответил агроном, и тут его прям пронзило, — Она что — замешана в это?

— Ну уж ты придумал! — князь покрутил головой, — Ты спроси-ка её: чё её тогда, летом, в окраинные теплицы-то понесло? Велено же было всем девкам носа не высовывать.

— А-а-а! Это я знаю. Случайно совпало просто. Девочка там у них одна заболела, подружка Олеськина, попросила помочь, чтоб участок не отстал — помидоры от пасынков общипать. Ну, Олеська и осталась.

— Чё ты лепишь-то? — вклинился Григорьич, — Помидорные теплицы — вон где! А её где прихватили?

— Да это не всё же! Она уж домой собралась — мальчишка посыльный прибежал, с запиской — срочно к княжескому столу доставить… не помню уже — зелень, вроде какую-то. И с номером теплицы даже. А никого уж не было. Она и побежала.

— Ну что — всё сходится, — Кузьмич подвинул ему ещё один листок.

— Это… это что? — буквы снова заскакали.

— Признательные показания господина Светлицына, которого ты защищать пришёл — о том, как девок Бораевым нукерам поставлял, как это проворачивал, чтоб на него даже тени не упало, и какие преференции от Степи за это имел…

— И мою Олесю?..

Взгляд Степаныча натолкнулся на строчки: «…в этот раз просили девку статную, крепкую, чтоб не померла под десятым мужиком…» В глазах потемнело.

— Тихо-тихо! Толя! Тихо! — Кузьмич безуспешно пытался удержать бьющегося в конвульсиях агронома; тот хрипел и, бл*дь, никак не ослабевал. Рука Степаныча ударила по столешнице, оставив на дубовой поверхности несколько параллельных борозд… от когтей⁈

— Кажись, шерстью обрастает, — заворожено пробормотал князь.

Григорьич среагировал первым:

— Валим, мужики!!! Федя, брось его!!! Бегом!!!

Они вывалились в коридор и захлопнули дверь, навалившись на неё втроём.

В глазах стояло ломающееся, выпирающее огромными костями тело, стремительно зарастающее густой серой шерстью, страшно хрипящее…

— Держи, бл*дь, держи!!!

Растерявшиеся от такой картины охранники разморозились и навалились на тяжёлую двустворчатую дверь. Теперь их было пятеро. Изнутри тяжело билось, заставляя их отшатываться. Орать сил не было, всё уходило на сопротивление ударам. В какой-то момент щель раскрылась чуть сильнее, и в неё тут же просунулась огромная мохнатая лапа с пятью похожими на керамбиты* когтями, пытающаяся захватить сдерживающих.

*Керамбит — нож такой,

похож на здоровенный стальной коготь с ручкой.

Мужики инстинктивно сдвинулись в стороны, подальше от когтей. Правая половинка двери, на которую пришлось двое, начала проседать. В щель пыталась проломиться огромная морда, обдающая их горячим, похожим на пёсье дыханием.

Не удержим — понял Иван Петрович, бросил створку, выхватил меч и рубанул по цепляющейся лапе. Хлестанула кровь, чудовище завыло и на секунду ослабило напор.

Сзади зазвенело, покатилось, и девчачий голос заверещал: «Помогите-е-е-е! Князя убивают!»

— Дави! — они вновь навалились впятером. Изнутри снова задолбило, совсем чуть-чуть слабее. По коридору грохотали берцы бегущих на подмогу.

— Дверь! Дверь держите! — князю стало неловко за охрипший голос. Теперь в дубовые вороти́ны упиралось десятка полтора бойцов и прибывали ещё.

— С-с-сука… — Кузьмич трясущимися руками вытер со лба пот, — Стар я уже для такого дерьма…

Князь неожиданно развеселился:

— Да? А кто говорил: прорвёмся, а⁈ Всё брат, только начинается!

Он слегка безумно заржал, но особо пугаться такой реакции было некому: кроме них троих да ещё Романа, капитана охраны, все остальные держали двери.

— Тарщ полковник, — Рома слегка поёжился под безумно блестевшим взглядом князя, — А это вообще откуда?

— Это, Ромка, — князь, широко улыбаясь, душевно хлопнул своего капитана по плечу, —…агроном наш, Анатолий Степаныч. Помнишь такого?.. Психанул вот и превратился в монстра! С кем не бывает, правда⁈

Рома ошалело таращился на отрубленную серо-меховую огромную и ужасно когтистую кисть, пытаясь в голове сопоставить её с образом мягкого и интеллигентного агронома. Изнутри кабинета долбилось.

— Слышь, Петрович, — голос начбезопасности был отрезвляющим до противности, — Кончай шизовать! Чё делать будем?

— О-й-й-х-х… — князь провёл пятернёй по лицу, уставился на окровавленную ладонь, подумал, вытер руку о штаны… ну никакой личной жизни, умом тронуться — и то спокойно не дадут! — Так. Рома: ещё людей сюда, чтоб менялись. С Толей что делать? Что, мать их, с оборотнями делают? Оборотницу эту ихнюю, Гали́ну найти, она должна знать…

— Так ведь улетела она…

— Как?!! Куда?!!

— Так шамана искать, с целым отрядом. В обед ещё.

— Бля-я-ядь, я и забыл! Тогда самого́ Белого Ворона! У него хоть мощи́ хватит это чудо удержать — может, его ещё спасти можно. Они, вроде, сегодня с кузнецами в оружейку собирались.

Меч князь вытер, но не спрятал. Мало ли… Хорошо ещё, что окна в кабинете решётками забраны. Хотел же велеть убрать — не велел. И правильно сделал…

Из окон коридора был виден большой двор, со всей царящей на нём суетой и беготнёй.

Удары изнутри становились то реже, то снова чаще. Час, пока искали барона, показался вечностью.

Во́рон приехал, прошёл в своё крыло и явился на место происшествия с целой бригадой суровых мужиков и сразу в доспехе — я, грит, чё — больной к оборотню без брони соваться?

Следом на двор влетел зимний княжеский возок, из которого выскочила и побежала кельда. Безо всяких вопросов и приготовлений, словно у неё на мужа компас встроен был. Вокруг бежали четверо охранников. Примчалась она аккурат к тому моменту, когда дружинники отшатнулись от дверей в стороны и створки распахнулись. Зверь был похож на волка, но очень крупного. Очень. Размером, скорее, с медведя. Отрубленная передняя лапа причиняла ему боль, он поджимал кровоточащую культю и рычал. Увидев толпу за дверями, оборотень слегка попятился, а потом решился и прыгнул.

С-с-сука, какой же он быстрый! Барон, в смысле. Нет, зверь тоже был быстрый, но вот эта стальная махина!.. Понятно теперь, как он Борай-хана смог уделать! Серое смазанное, словно лента, пятно рванулось вперёд, а навстречу ему — более крупное чёрное. Ни одного, ни одного отдельного движения князь не успел рассмотреть! Вокруг заорали, и в этой каше Ивану Петровичу показался отдельный, женский голос — это даже не крик был, а вроде бы команда…

Барон стоял посреди коридора, удерживая в вытянутой руке тяжело дышащего во сне оборотня. Поразглядывав свою добычу секунд десять, Белый Ворон поднял забрало и спросил у жены:

— Надолго?

— Не знаю. Мономорф, судя по всему. В шоке. И почему-то застрял в трансформации. Такого мы ещё не видели, — и обращаясь к кому-то, стоявшему сзади, — Позовите Андле, ей этот случай должен понравиться.

— Я тогда пока в кабинете его подержу.

С-с-сука! Случай! Мы тут уже целый час с монстром бьёмся, а у них — случай! Да ещё и понравиться должен! Князь начал цветасто выражаться, постепенно наращивая громкость. Невысокая баронесса подошла и мягко взяла его за руку:

— Присядьте, пожалуйста, Иван Петрович! Мне не хочется вас расстраивать, но у вас ярко выраженное предынфарктное состояние. Как вы умудрились так сильно загнать себя за два десятка лет? М? Ай-яй-яй, господин князь! А ведь у вас молодая жена и маленькая дочь, — она ещё говорила какую-то малозначительную чепуху, и с сердца как будто снимали нагруженные туда булыжники, —…мы зайдём вечером, это требует более спокойной обстановки, хорошо? И с Татьяной Семёновной мне пообщаться нужно.

— Хорошо, — князь кивнул и непонимающе уставился на активно сигнализирующего бровями Фёдора, стоявшего у баронессы за спиной, — Что?

Фёдор Кузьмич вздохнул:

— Витька.

— А! Госпожа баронесса, мы вот хотели у вас спросить: если человек более пятнадцати лет назад получил тяжёлую травму и остался инвалидом — ему можно хоть как-то помочь?

— Насколько тяжёлую?

— Сильно повреждён позвоночник.

— Парализован?

— Да.

— Не говорит?

— Нет.

— Смотреть надо. Щас с агрономом вашим разберёмся — пойдём, посмотрим.

—… Ма-а-аленький! Кто же это тебя так⁈

Андле незаметно просочилась мимо всех и теперь причитала над «бедненьким волчком». Князь покосился на свой меч и спрятал его в ножны.

Баронесса успокоительно махнула рукой:

— Да вы не обращайте внимания! Это ж Андле! У неё все маленькие и хорошенькие. Ну, в крайнем случае — бедненькие. Пойду я. Бедненького волчка будить.

БЕДНЕНЬКИЙ ВОЛЧОК

Ранний вечер одиннадцатого декабря, княжеские покои

Кельда

Успела я вовремя, слава богам. И Вова успел. И Андле. И князь с мужиками правильно среагировали — все молодцы, короче. Так бывает.

Пока мы приводили в себя старшего княжеского агронома, все столько успели наговорить друг другу (и половина из этого была междометиями, а ещё четверть — нецензурщиной), так что — увольте, такие диалоги воспроизводить. По существу.

Анатолий Степанович был настолько глубоко шокирован произошедшим, что едва не слетел с катушек. Выведенный из состояния сна, он трясся и метался, пытался говорить, не слышал наших слов и никого не узнавал, глядя на Андле немного успокаивался, скулил и плакал крупными слезами. И при этом, он продолжал оставаться огромным волком-оборотнем, на минуточку! Пришлось его усыпить обратно.

Мы посидели над «бедным волчком», ничего умного не выдумали и решили идти внутрь. Но перед этим Андле в очередной раз меня поразила, внезапно обратившись с речью к битком набитому (преимущественно местными) коридору:

— Дорогие люди! Вашему другу очень плохо: с ним произошла трансформация, к которой он не был готов духовно. Мы с матушкой кельдой хотим помочь ему, но наших сил может не хватить. Вы лучше его знаете — ведь это фактически ваш брат! Нужна ваша помощь — ваша просьба, обращённая к богам нашей Новой Земли о помощи вашему брату, — можете удивляться, но толпа, которая только что активно боялась, а потом проявляла болезненное любопытство, вдруг прониклась сочувствием. Некоторые женщины даже заплакали.

Послышались вопросы.

— А что делать-то надо?.. Что говорить?..

Андле, у которой с этим проблем никогда не возникало (в силу искренней убеждённости, что боги всегда её слышат, помноженной на врождённую прямолинейность) растерянно посмотрела на меня. Я решила не вдаваться в детали и ограничилась примерно той же инструкцией, которую когда-то давным-давно выдала нашим самым-самым первым поселенцам, когда мы изо всех сил молились, чтобы у Лики получилось позвать её первый мэллорн:

— Просто говорите своими словами, о чём вы просите: помочь Анатолию принять свою новую сущность, помочь ему выздороветь, вернуть ему ясный разум. Обращайтесь ко всем богам вместе — «боги этой Земли» или же по отдельности: Сингкэн покровительствует животным и всему рождающемуся, Эйра — оборотням, Леля — природе в целом, к тому же она возвращает душевное здоровье, Оссэ несёт удачу, а Яр — силу и отвагу. Вы можете говорить вслух или про себя. Просите искренне — и они помогут.

Потом наш барон остался пасти внешнюю поляну, а мы с Андле пошли в общий транс — мы такое периодически практикуем — и нос к носу столкнулись со всеми упомянутыми богами.

— Умеете же вы из всего приключение устроить, — Леля присела на корточки и потрепала спящего оборотня по загривку, — Смотри, Эйра — и правда же, славный волчок…

— Мне по душе уже то, что он не побоялся и пришёл заступиться, как он считал, за невиновного, — такая речь от немногословного Яра! — Надо помочь, девочки.

— А зачем мы пришли, как ты думаешь? — Сингкэн тоже погладила серую шерсть, сразу заблестевшую серебром. Очень красивый оборотень будет, да… — Эйра здесь, Леля здесь. И судя по тому, что Оссэ тоже здесь — всё сложилось весьма удачно!

Оссэ хмыкнул, а смешливая Леля тихонько захихикала.

— Ладно! — Эйра пересела поближе и погладила волка по культе, сразу же отрастив ему лапу, — Идите, мы с Лелей останемся. И вы идите тоже! — это она нам, — Мы тут сами. Да не таращитесь так, всё нормально будет — и с телом, и с головой.

Вот так — мы с Андле сидели напротив друг друга и хлопали глазами. Что людям-то сказать? «Всё нормально — вот вам оборотень, мы пошли?» Или подождать? Вокруг было разлито густое напряжение. Молились же. Неужто не выйдет?

Но богини, видимо, решили нас не томить. Да и быстрее у них, должно быть, без нас-то получалось. Волчок открыл глаза, посмотрел на нас внимательно, понюхал Андле, даже повилял хвостом, потом стащил с ближайшего дивана плед (шёл он при этом на двух задних…э-э-э… ногах — и выглядело это совершенно жутко: ну что, типа, где живёт твоя бабушка?..) и спрятался за столом. Пять секунд возни — и из-за стола поднялся Анатолий Степанович, обмотанный в плед, как патриций. Точно! У мономорфов же одежда не сохраняется!

Народ настороженно ждал.

Агроном обозрел учинённый им разгром и виновато пожал плечами:

— Иван Петрович, честное слово… Из зарплаты вычти, а?

Князь тяжело зашёл в кабинет:

— Толя, точно ты?

— Вроде я… — агроном развёл руками.

— Да он, он! — ответила успевшая просканировать оборотня я, — Богинь видел?

Анатолий Степанович впился в меня таким взглядом, какой бывает у людей, пытающихся припомнить сон… — вспомнил!

— Видел! Петрович, я видел их! Двух! — глаза новообращённого оборотня засияли, — Эти дамы! Они прекрасны!

Наш барон, в своей броне казавшийся огромным, положил руку на плечо исцелённому мужику:

— Ну что, Степаныч? Слава богам?

— Слава богам! — ответил тот и заплакал нормальными, человеческими слезами.

И тут уж люди полезли обниматься, и поздравлять, и, по ходу, потрогать — настоящий ли? Чудики, короче.

Мы с князем, премьером и безопасником стояли позади большого княжьего стола, отделённые от толпы нашими и княжескими охранниками, и слушали рассказ про предшественника Светлицына. Основная мысль была: Витька — нормальный мужик… был. И вот бы классно было хоть чутка ему помочь!

— Ну что, поехали тогда?.. Что? Четыре командира не могут отдать приказ «освободить помещение»?

Ой, бля, лучше б я не нарывалась… Как они гаркнули! Толпу как волной смыло.

Зато поехали быстро!

ВИТЬКА

И ведь всё тот же длинный день, 11 декабря

Кельда

Город был непривычно тихий, припухший, что ли. Я покосилась на князя, но подробности выспрашивать не стала — вдруг он не хочет сор из избы выносить? Дом у Рябцовых был хороший. Но именно что дом, с хоромами Светлицыных не сравнить. Я по своей привычке тут же высказала эту мыслю вслух, вызвав странное переглядывание между руководящим составом Восточного княжества. Да и хер с ним.

Внутри было… как у пенсионеров — чисто, скромно. Жили тут исключительно на пенсию да на приварок с частного подворья — картошечка, яички — что может женщина своими силами обеспечить. Она, конечно, не жаловалась. Тянулась изо всех сил. Время от времени бывшие сослуживцы мужа наезжали, что-то помогали, конечно. Но по большей части — сама, изо дня в день, пятнадцать лет ворочала лежачего немого инвалида. Памятник ей надо поставить, блин.

Ну что, пора рукава засучивать?

— Лера, можно вас на минуту? Где можно присесть? Я тут сегодня не как официальное лицо, а как доктор. Дайте вашу руку…

Женщине достаточно было убрать переутомление и нервное истощение. С мужем пришлось повозиться чуть дольше.

Владимир Олегович, переоблачившийся из полного доспеха в чёрный поддоспешник (парадный, если можно так сказать, поддоспешник, выполненный под вид камзола), отпустил половину охраны, двоим оставшимся велел ждать во дворе, а сам выступал в роли моей ходячей безопасности, флегматично попивая чай и просматривая местную газетку.

Княжеские переживали. Первым не выдержал Фёдор Кузьмич:

— Ну, что? Сможете что-нибудь сделать?

Я вздохнула и отпустила руку Виктора.

— Здесь, пожалуй, больше уже ничего… — пациент у меня, конечно был — кожа да кости; немудрено, если через раз есть отказываться, — Признайтесь, Виктор: это такой хитрый план был — с голоду помереть, да?

Он сердито поджал губы. А ведь лежит он только потому, что даже и мысли не имел такой, что можно раз — и выздороветь. Исцелиться.

— Вставайте, Витенька, ваша очередь за супругой ухаживать. И можно уже начать разговаривать, я разрешаю. Ну!

Пальцы неверяще попытались ощупать постель, мужик поднял руки к лицу… Ну же! Одеяло решительно полетело в сторону!

— Лера! — голос прозвучал хрипло, но он же был!

Его жена, опирающаяся на спинку стула, вдруг поехала в сторону, но была подхвачена князем.

— Витя, господи, Витенька!

Много надо человеку, чтоб счастливым быть? Вот, мужик пролежал пятнадцать лет — просто по комнате пройти за счастье! Супруги плакали и обнимались. Мужики деликатно смотрели в стороны. Сколько подобных сцен передо мной разыгралось за прошедшие годы! А сколько ещё будет, боги мои!

— Мои предписания: нормальное питание, режим дня, с супружеским долгом на первое время не переусердствовать, в течение месяца — только умеренные физические нагрузки. И умственные! — я строго посмотрела на князя, — Чтоб мужик от радости не надорвался.

— Понял.

Иван Петрович прошёлся по комнате, уперев руки в бока.

— Вот что, Витя! Я тебе сейчас людей пришлю — собирайтесь.

— Куда? — ахнула жена.

— Светлицынский дом вам отдаю. Арсения сегодня взяли на воровстве в особо крупных и… на организации подстав с особо тяжкими последствиями, — а жена-то не дура, вон как взгляд сразу изменился! — Так что — владейте. Со всем двором и хозяйством, кроме, сам понимаешь, наворованных капиталов. Холопов там у них ещё человек тридцать, и русских, и нерусских — всяких. Что с ними делать — теперь твоя головная боль. Все бумаги я выпишу. И должность, Витя, тоже его возьмёшь. Там сейчас кой-какая чистка идёт. К тому времени, как тебе на службу можно будет выйти — как раз всё и устаканится. Кого надо потом сам подвинешь.

ВЕЧЕРНИЕ ПОСИДЕЛКИ

Наконец-то вечер

Кельда

Под занавес дня мы с мужем, как и обещали, пошли к князю с княгиней — типа поговорить. На самом деле здоровье Ивана Петровича внушало мне серьёзнейшие опасения. Не хотелось бы, чтобы нормальный мужик по недосмотру склеил ласты, уступив правление радостно потирающим влажные ручонки подрастающим олигархам. Он историю с бедненьким волчком-то чудом перенёс, и то благодаря какой-то химии в крови. Кто-то умненький догадался вовремя поставить господину князю укольчик, не то к моменту нашего прибытия он бы уже был не тёпленький, а даже вовсе и холодненький… Что-то меня на уменьшительные суффиксы потянуло. Подозрительно и даже, я бы сказала, не к добру…

Мы посидели очень тихо, прямо по-семейному. Никто даже словом не упомянул ни об арестах, ни об олигархах. Обсуждали отношения с Матушкой, немножко ностальгировали, в конце концов Татьяна даже достала пару старых немного пожелтевших альбомов с фотографиями, на которых они с мужем были совсем молодые. И дело даже не в теле — во взглядах, жестах: зелёные совсем, строители коммунизма, эх…

Иван Петрович согласился на курс интенсивной терапии и страшно удивился, что это заняло каких-то пять минут:

— Что? И всё?

— Да нет! Теперь нужно следить за сердцем, раз уж у вас такая предрасположенность, и периодически показываться какому-нибудь целителю. Раз в год, хотя бы. Медосмотр.

— Ну, раз в год — пойдёт.

Я не удержалась, чтоб не подкусить:

— Ой, смотрите не устаньте с такой частотой по врачам ходить…

Князь хмыкнул:

— А ты, Володя, как часто на предмет медицины показываешься?

— Периодически, — рассудительно высказался Вова.

— Ну конечно! — картинно проворчала я, — Как в очередной раз что-нибудь прострелят или отрубят — так сразу и показывается!

Татьяна Семёновна дипломатично разлила по рюмкам брусничную наливку из хрустального графинчика и погладила мужа по руке:

— Ну, за своевременную медицинскую помощь!