Прошло три дня после визита барона. Три дня, в течение которых Анна всеми силами старалась отогнать навязчивое чувство надвигающейся беды. Она с головой ушла в работу, пытаясь превратить тревогу в действие. Вместе с Лилией они закончили расчистку самой большой грядки и высадили на нее последние зерна редиса. Анна, вооружившись найденными в сарае старыми, ржавыми, но еще годными столярными инструментами, принялась чинить ставни на окнах их жилой комнаты и кухни. Каждый удар молотка, заглушавший звенящую тишину, был вызовом барону, миру и самой судьбе.
Мишель, видя ее напряжение, старался помочь как мог: подавал гвозди, которые с трудом выдёргивали из старой мебели и рухляди из чуланов, держал доски, а в перерывах тихо рассказывал сестре истории из найденных в библиотеке книг. Дом, казалось, тоже ощущал грозовое предчувствие и вел себя на удивление смирно. Шепоты стихли, а по ночам слышался лишь привычный скрип старых балок. Даже Печальная Дама не являлась. Только раз Анна, поднимаясь по лестнице, мельком увидела в темном зеркале отражение старой графини – та стояла, гордо выпрямившись, и ее прозрачное лицо было искажено не печалью, а холодным, аристократическим презрением. Как будто она всем видом показывала, что такие выскочки, как барон Кригер, и при ее жизни не смели переступать порог Вороновой Усадьбы.
Расписку, подброшенную призраком, Анна спрятала в самое надежное место – под отходящую плитку в камине, который они не использовали. Это была ее первая и пока единственная козырная карта, крошечный клочок доказательства, что барон уже давным-давно обкрадывал ее семью. Но одной расписки, увы, было мало. Нужна была система, нужны были счета, книги, нужны были неоспоримые доказательства. И она не знала, где их искать.
На четвертый день гроза разразилась. Утро началось как обычно. Лилия растопила плиту, чтобы испечь хлеб, Анна, позавтракав с Мишелем краюхой вчерашнего хлеба с варёным яйцом, отправилась в огород проверить, не взошел ли редис. Едва она вышла на крыльцо, как ее нос уловил едкий запах, не вписывавшийся в привычную палитру ароматов утра – влажной земли, травы и лёгкого далёкого дыма печных труб. Это был запах гари.
– Лилия! – крикнула Анна, оборачиваясь к дому. – У нас что-то сгорело?
– Что? Нет, барышня! – испуганный голос служанки донесся из кухни. – Хлеб еще даже в печь не поставила!
Тогда Анна повернулась к воротам, и у нее похолодело внутри. Из-за стены, огораживающей хозяйственный двор, валил густой, черный дым.
Сердце ее бешено заколотилось. Она схватила подол платья и бросилась через двор. В горле встал ком, в висках стучало: «Только не сарай! Только не сарай с курами и нашим инвентарём!»
Но нет, дым валил не оттуда. Он поднимался с заднего двора, с того места, где они сложили результат своих многодневных трудов – все сено и солому, что им удалось накосить на окрестных лугах для будущего перегноя, для утепления на зиму курятника и перенабивки тюфяков – пуха для перин взять было, увы, неоткуда. Результат недели каторжного труда, их страховка на будущее. И сейчас он горел.
Анна выбежала за угол и остановилась, охваченная ужасом. Огонь с треском пожирал сухую траву, языки пламени взмывали в небо, разбрасывая вокруг хлопья черного пепла. Жар был таким, что нельзя было подойти ближе, чем на десять шагов.
Рядом, беспомощно брякая полупустым ведром, остановилась Лилия. Ее лицо исказилось, и по щекам заструились слёзы, но от жара они мгновенно высыхали на щеках.
– Как же так?! – проговорила она, увидев Анну. – Почему? Я ведь несколько минут назад здесь была…
Анна стояла как вкопанная, глядя на то, как горит их труд, их надежда на удобренные грядки и теплую подстилку на зиму. Это не мог быть случайный пожар. Они тщательно следили за огнем, костер для сжигания мусора разводили в другом, специально отведенном и очищенном от травы месте. Да и утро было росистым, сырым.
Это был поджог. Демонстративный, наглый, циничный.
– Мишель! – резко обернулась Анна. – Немедленно в дом! И не подходи к огню!
Мальчик, тоже прибежавший на шум и застывший в ужасе, кивнул и бросился назад, в безопасность толстых каменных стен.
Анна схватила второе ведро, стоявшее у колодца, и вместе с Лилией они принялись таскать воду. Но их усилия были каплей в море. Две хрупкие девушки с парой ведер не могли справиться с бушующим костром. Они могли только смотреть, как их запас превращается в горстку пепла. Счастье уже, что безветренная погода не позволила пожару перекинуться на худую крышу сараюшки, где хранился инвентарь и жили их единственные кормилицы куры. Или на деревья в саду.
Когда огонь наконец потух сам собой, не оставив ничего, кроме черного, дымящегося пятна на земле, наступила звенящая тишина. Анна и Лилия стояли, обнявшись, покрытые сажей, с покрасневшими от дыма глазами. От их недельного труда не осталось ничего.
– Это он, – прошептала Лилия, и в ее голосе не было вопроса, только констатация неприятного факта. – Это барон. Точно его работа.
Анна молча кивнула. Горло сжал спазм – от ярости, от бессилия, от страха. Она сжала кулаки, и грязь под ногтями впилась в кожу. Так вот как он будет действовать. Не через суды и официальные бумаги, которые, возможно, и не были на его стороне. А через подлое, тихое вредительство. Через страх.
– Он хочет нас вымотать, – тихо сказала Анна, глядя на дымящееся пепелище. – Заставить нас сдаться. Показать, что все наши старания напрасны.
Вдруг ее взгляд упал на землю у забора. Что-то блеснуло в траве. Она подошла и наклонилась. В густой, нескошенной траве лежала массивная серебряная запонка. Не та простая оловянная безделица, что могла быть и у деревенского мужика. Это была дорогая, хоть и безвкусная вещица – большой квадратный агат в замысловатой серебряной оправе. Именно такие пошлые, кричащие безделушки и мог носить человек в бархатном камзоле цвета спелой сливы.
Анна подняла запонку. Она была тяжелой, холодной. Неоспоримым доказательством. Но доказательством чего? Того, что барон лично приехал поджечь их сено? Нет, он не стал бы марать руки. Это сделал кто– то из его людей. И эта запонка, якобы оброненная в спешке, была лишь очередным издевательством, молчаливым посланием: «Это я. И ты ничего не можешь с этим сделать».
Она с силой сжала металлический квадрат в ладони, чувствуя, как острые грани впиваются в кожу. Ярость, холодная и острая, наконец прорвала плотину страха и отчаяния.
– Хорошо, – прошептала она так тихо, что только Лилия могла расслышать. – Хорошо, господин барон. Вы хотите войны? Вы ее получите.
Она повернулась к служанке. – Иди к Мишелю, успокой его. Нам нужно привести себя в порядок. И… приготовь яблочный пирог. Сегодня нам нужно поесть посытнее.
Лилия смотрела на нее с испугом и недоумением, но кивнула и побрела к дому.
Анна же осталась стоять у пепелища, сжимая в кармане злополучную запонку. Она понимала всю глубину своего бессилия. Она – чужая в этом мире, нищая наследница, одна против влиятельного и беспринципного врага. У нее не было денег, не было связей, не было защиты.
Но у нее был дом. Дом с призраками. И она была архитектором. А архитектор знает, что самая надежная защита – это не высокие стены, а продуманный план и крепкий фундамент.
Весь остаток дня они работали молча, подавленные случившимся. Даже воздух в поместье казался густым и горьким от запаха гари. Призраки хранили молчание – ни утешительного знака, ни помощи. Казалось, они ждали, как же новая хозяйка поведет себя под ударом.
Анна вела себя с ледяным спокойствием. Она заставила всех поесть сытный обед, хотя сама ела почти без аппетита, заставляя себя проглотить каждый кусок. Силы им были нужны позарез. Потом она взяла свой уголь и бумагу и отправилась не в огород, а обратно в дом – в библиотеку.
Она прошлась между стеллажами, заглядывая в каждый угол, простукивая стены. Она искала не книги. Она искала сейфы, потайные ящики в столах, любые места, где могли храниться документы. Расписка, подброшенная призраком, была ключом. Значит, где-то должно было быть и остальное.
Ее поиски увенчались успехом лишь под вечер. В кабинете, который когда-то принадлежал ее новому «отцу», она нашла потайной ящик в массивном дубовом столе. Замочек был хитрым, но старым и ржавым. Пару раз Анна, вспомнив приемы из детективных сериалов, попыталась вскрыть его шпилькой для волос, но безуспешно.
В конце концов, она не выдержала и с силой дернула ящик на себя. Дерево с треском поддалось, сломав проржавевший за годы бездействия замок.
Внутри лежала пачка бумаг. Старые, пожелтевшие счета, письма, расписки. Анна, затаив дыхание, принялась их разбирать. Большая часть была бесполезна – счета от портных, списки вин, личная переписка. Но чем глубже она копала, тем больше находила того, что искала. Расписки о получении зерна, уплате налогов, договоры аренды земель… И на многих из них стояла подпись или печать барона Кригера. Он был главным арендатором их земель, поставщиком, почти что управляющим. И, судя по цифрам, он годами обкрадывал семью, занижая реальные доходы и приписывая несуществующие расходы.
Анна сидела на пыльном полу, в свете единственной свечи, и листала эти бумаги, и ее охватывало то холодной яростью, то жгучим стыдом за род, в тело представительницы которого она попала. Как могли они быть такими слепыми? Такими беспечными?
Но потом она понимала – они не были беспечными. Они были сломлены. Сломлены потерями, долгами, изоляцией от общества, к которому привыкли. А такие люди, как Кригер, легко втираются в доверие и умеют манипулировать. Вот только, то что прошло однажды с местными аристократами, не имевшими большого опыта неприятного общения с крючкотворами и оформлением документов, не пройдёт с женщиной из другого мира и более позднего времени – времени всеобщей грамотности и поголовных кредитов. Да и чего стоит одна проектная документация для архитектурных объектов.
Анна аккуратно сложила самые важные, на ее взгляд, документы в стопку. Это было сокровище куда более ценное, чем серебряные ложки. Это было оружие.
Она уже собиралась уходить, когда ее взгляд упал на последний листок в ящике – маленький, смятый, явно оброненный кем– то случайно. Это была не расписка и не счет. Это была записка, наспех набросанная нервным почерком. «К. – дело серьезное. Встреча у старой мельницы. Полночь. Приходи один и возьми деньги. З.».
Сердце Анны заколотилось чаще. «К.» – это мог быть барон Кригер? «З.» – кто это? И что за «дело», за которое платят деньги в полночь у старой мельницы? Это пахло чем– то очень темным.
Она бережно спрятала и эту записку вместе с другими документами. План начинал обретать очертания. У нее появилась цель. Нужно было найти этого «З.», нужно было понять, какую еще компрометирующую информацию скрывает барон.
Уставшая, но воодушевленная, она вышла из кабинета. В обшарпанном холле ее ждал Мишель. Он держал в руках свой тряпичный мячик и смотрел на нее большими, серьезными глазами.
– Ана, – тихо сказал он. – Он здесь. Смотрит.
Анна похолодела. – Кто, милый? Барон?
Мальчик покачал головой. – Нет. Другой. Тот, из леса. Он стоит у кромки леса и смотрит на наш дом. Он… он выглядит сердитым.
Анна подошла к ближайшему окну, затянутому паутиной, и выглянула наружу. Сумерки сгущались, окрашивая парк в синие и фиолетовые тона. И там, на границе, где тени деревьев сливались в сплошную черную стену, она увидела его.
Герцог Каэлан.
Он стоял неподвижно, как и в прошлый раз, закутанный в темный плащ. Но теперь рядом замер вышколенный чёрный конь, которого герцог держал под уздцы. Даже несмотря на сумерки, было понятно, что их мрачный сосед смотрел на черное пятно пожарища, от которого всё ещё разило гарью. Наконец, герцог вскочил в седло, и несмотря на расстояние, Анна почувствовала исходящую от него ярость. Даже бедное животное негромко заржало от того, как резко его хозяин дёрнул поводья. Звук разбил зловещую тишину, но не стал успокоением.
Почему теперь он был зол? Из-за того, что на границе его земель произошёл поджог? Ведь огонь мог перекинуться на окрестные леса, и грозить его угодьям. Или он злился на них? На то, что она, Анна, не пожелала прислушаться к его предостережению, и убраться восвояси?
Она не знала. Но его гнев предвещал грозу. Грозу, которая, кажется, нависла над Вороновой усадьбой со всех сторон. Герцог, тем временем, пришпорил коня, и тот, на сей раз беззвучно, исчез в темнеющем лесу. Ну, по крайней мере, в этот раз он ушёл, как нормальный человек, а не как фокусник со сцены. Хорошо, наверное, было бы иметь такого союзника, но, увы, ей золотистые глаза не предвещали ничего доброго.
В этот вечер Анна долго сидела у камина, глядя на огонь. В одной руке она сжимала серебряную запонку барона, в другой – пачку старых документов. За стенами дома в темноте прятались недоброжелатели и тайны, а в где-то за Дельборо, в своём роскошном особняке, скорее всего, праздновал первую победу алчный барон.
Она чувствовала себя мышью, зажатой в углу между кошкой и мышеловкой. Но мыши, чтобы выжить, приходилось быть очень умной, очень быстрой и очень безжалостной.
Она посмотрела на Лилию, которая чинила Мишелю штаны, на мальчика, тихо игравшего у камина со своим единственным солдатиком.
Теперь они были её единственными близкими. Ее обретённой семьёй, как бы пафосно это ни звучало. И она намерена защищать их. Знаниями из прошлого мира, деловой хваткой, помощью призраков прошлого, каторжным трудом, если придётся.
Враг сделал свой первый ход. Теперь настал ее черед.