Хозяйка поместья с призраками (СИ)

Глава 18. Вера и верность

Возвращение в Воронову Усадьбу было похоже на вступление в иное измерение. Утро, обычно наполненное щебетом птиц и шелестом листьев, на сей раз казалось мертвенно-тихим. Воздух стоял густой и неподвижный, словно перед грозой, хотя на небе не было ни облачка. Даже солнечный свет, пробивавшийся сквозь листву парка, стал блеклым и безжизненным, не отбрасывая четких теней. Сам дом, недавно начавший обретать черты обитаемости, снова смотрел на них пустыми глазницами окон, и от него веяло ледяным сквозняком, не имеющим ничего общего с температурой воздуха.

Анна вышла из кареты, и ее обдало волной едва уловимого давления. Точно такое же она ощущала в ночь перед бегством, только теперь оно было не яростным и мощным, а едва ощутимым, будто что-то затаилось в ожидании. Оно исходило из-под земли, от камней фундамента, или даже глубже.

Рэми, стоя рядом с конем, казался воплощением этой напряженной тишины. Его лицо было бесстрастной маской, но Анна заметила, как напряжены его плечи и как внимателен его взгляд, скользящий по фасаду, словно он читал невидимые знаки опасности.

– Он ждет, – тихо произнес герцог, не глядя на Анну. – Чувствуешь? Это уже не сон, хотя еще не ярость. Это голод. И он прицелился в тебя.

Доннер, обычно такой болтливый, молча переводил взгляд с Анны на Рэми и обратно. Он сглотнул, и его пальцы нервно постукивали по рукоятке ножа за поясом.

– Так что, просто заходим и ждем этого святого отца? – наконец уточнил он.

– Мы заходим, – подтвердил Рэми. – И занимаем позиции. Анна – в бальном зале, рядом с местом, где треснула плита пола. Это слабое место. Я… буду скрыт, но останусь рядом. Ты, – он посмотрел на Доннера, – останешься на кухне. Твоя задача – впустить экзорциста и указать направление. Если что-то пойдет не так, забираешь госпожу фон Хольт, и уводишь как можно дальше от поместья, даже если она станет сопротивляться. Невилл будет ждать вас у развилки. Но никакого геройства. Понял?

Доннер кивнул с нехарактерной для него серьезностью. Анна хотела было возмутиться тем, что ее как будто не берут в расчет, но, посмотрев на герцога, поняла – не время и не место. Сейчас больше пригодится ее мудрость и умение работать в команде под чьим-то началом, чем самостоятельность и напор.

Рэми отдал последние распоряжения кучеру, тот кивнул и принялся разворачивать экипаж, чтобы отправиться к указанной герцогом развилки. После чего, они вошли в дом. Внутри Анне стало еще хуже. Воняло как будто застарелой гарью. По стенам пробегали едва заметные тени, которых не отбрасывал никакой источник света. Где-то наверху тихо плакал ребенок – тот самый, знакомый плач, но теперь в нем слышалась не печаль, а страх.

Анна, стараясь дышать ровно и неглубоко, прошла в бальный зал. Огромное помещение, недавно видевшее триумф и наполненное музыкой, теперь больше походило на склеп. Пыль висела в воздухе неподвижными хлопьями. Она подошла к тому месту, где трещина в каменной плитке казалась чернее, чем обычно, и почувствовала как дрожит – от щели веяло холодом и тошнотворным смрадом.

Прикосновение к теплому металлу броши на платье немного успокоило дрожь в пальцах. Анна мысленно обратилась к призракам, к графине Ингрид, к маленькому Томасу, ко всем, кто называл этот дом своим. « Простите, что навлекла на вас беду. И помогите, если можете».

Рэми, не сказав больше ни слова, растворился в полумраке зала. Только что был здесь, и вот уже нет. Лишь легкое движение воздуха выдавало его присутствие где-то рядом, в складках пространства, недоступных обычному взгляду. Доннер и вовсе остался по дороге на кухне. Анна почувствовала себя пугающе одинокой в своей слишком большой усадьбе. Никогда прежде она не оставалась совсем одна. Теперь же только едва уловимое ощущение присутствия герцога удерживало ее от паники.

Ожидание стало самым тяжелым испытанием. Минуты растягивались в часы. Анна сидела на краю разбитого камина, вслушиваясь в тишину. Давление нарастало, становясь почти физически ощутимым. Ей начинало казаться, что из трещины в полу доносится тихий, настойчивый шепот. Он звал ее не по имени, но обращался к чему-то более глубокому в ней, к тому, что осталось от ее прежней жизни, смешавшись с новой. Он обещал покой, возвращение, конец борьбе. Это было страшно обольстительно.

Из кухни донесся резкий, отрывистый свист – условный сигнал Доннера. Гости прибыли. Впрочем, отдаленный шум экипажа и конский топот донеслись и до мрачного зала, где Анна старалась сохранять самообладание.

Ее сердце громко застучало в груди, отгоняя призраки прошлого. Она встала, выпрямила плечи и приготовилась встречать гостей.

Вскоре в дальнем конце зала показались фигуры. Впереди шел отец Элиас, еще более аскетичный и мрачный при дневном свете. Его лицо словно было высечено из камня, в руках он держал массивную восьмилучевую звезду и книгу в потертом кожаном переплете. За ним, пыхтя и озираясь, с плохо скрываемым злым торжеством, шествовал барон Кригер в сопровождении двух стражников, которые выглядели напуганными.

– Вот видите, отец, – сиплым шепотом говорил барон, – место нечистое! Само здание дышит скверной! Я чувствую это!

Экзорцист не удостоил его ответом. Его ледяной взгляд скользнул по залу и остановился на Анне. Казалось, он не удивился, увидев ее здесь.

– Дочь моя, – его голос был низким и безжизненным, как скрип надгробной плиты. – Ты упорствуешь в своем заблуждении. Ты дала приют духам тьмы, и они вцепились в это место мертвой хваткой. Но свет господа сильнее.

– Свет господа, должно быть, поможет вам отличить безобидные души от настоящего зла, что прячется под этими стенами, – громко и четко сказала Анна. Ее голос прозвучал неестественно звонко в гнетущей тишине.

Отец Элиас нахмурился.

– Невежество – не оправдание. Все духи, не нашедшие упокоения, – от лукавого. Они будут изгнаны.

Он поднял свою звезду и начал читать молитву на неизвестном Анне языке, чем-то похожем на земную латынь. Слова падали в тишину тяжелыми, монотонными каплями. Сначала ничего не происходило. Затем воздух в зале заколебался. Зашелестели портьеры, хотя окна были закрыты. С потолка посыпалась мелкая пыль.

Анна почувствовала, как брошь на ее груди стала ледяной. Шепот из-под пола стал громче, настойчивее. Он перестал быть соблазнительным, в нем зазвучала нетерпеливая ярость.

– Преподобный… – попытался вновь вставить слово Кригер, но экзорцист резким жестом заставил его замолчать.

Молитва набирала силу. Отец Элиас вкладывал в нее всю свою веру, всю свою непоколебимую убежденность. Свет от звезды, которую он держал, стал ярче, отбрасывая резкие тени. И этот свет, эта священная энергия, как и предсказывал Рэми, ударила по древней печати, как таран.

Раздался низкочастотный гул, от которого задрожали витрины и зазвенело у Анны в ушах. Пол под ногами затрясся. Трещина будто вздохнула, и из нее повалил черный, непроглядный туман, холодный и обжигающий одновременно.

– Вот оно! – закричал Кригер и отпрянул к выходу, толкая своих стражников вперед таким образом, чтобы они закрыли его. – Видите! Я же говорил!

Но отец Элиас не отступал. Его лицо побелело, но он продолжал читать, повышая голос. Он видел перед собой проявление зла, то, с чем он призван бороться.

И тогда Анна сделала то, что должна была. Она шагнула вперед, к источнику черного тумана. Всего один шаг.

– Ладно, – прошептала она, глядя в пульсирующую темноту. – Иди сюда, тварь. Я здесь.

Она словно в последний раз провернула ключ в замке.

Туман сгустился, превратившись в воронку. Шепот превратился в рев, полный такой древней, всепоглощающей ненависти, что разум отказывался ее постигать. Из воронки вырвалось нечто, не имеющее четкой формы – сгусток чистой, нечеловеческой магии, сотканный из забытых кошмаров и небытия. Оно не имело глаз, но видело Анну. И оно потянулось к ней.

Ледяные щупальца, сотканные из тьмы, обвили ее запястья, потащили к трещине. Боль была не физической, а гораздо глубже – это было ощущение, будто ее душу вырывают из тела с корнем. Мир вокруг поплыл, окрасился в багровые и черные тона. Она услышала крик Рэми, увидела, как барон в ужасе бросился бежать, увлекая за собой стражников.

Отец Элиас замер на мгновение, его вера дала первую трещину перед лицом того, чего он никогда раньше не встречал. Это была не обычная нечисть, с которой он сталкивался много раз, а нечто первозданное и бесконечно более могущественное.

– Прочь! – это был голос Рэми.

Он появился на краю воронки, его руки были подняты, а из ладоней бил ослепительный поток синего пламени. Он обрушил его на темную сущность, пытаясь отсечь ее щупальца от Анны. Воздух затрещал от столкновения двух видов магии.

Но демон был силен. Он лишь сильнее впился в Анну, и черная воронка начала расширяться, поглощая свет. Анна почувствовала, как ее затягивает внутрь, в прореху между мирами, в холодную, беззвездную пустоту. Она уже почти не видела зала, лишь искаженные лица Рэми и отца Элиаса и бесконечно нарастающую тьму.

И в этот момент случилось то, чего никто не ожидал. Призраки Вороновой усадьбы. Все, сколько их было здесь. Они материализовались не как бледные тени, а как вспышки холодного света. Графиня Ингрид в развевающемся платье стала между Анной и воронкой, ее лицо искажалось от усилия, но было полно яростной решимости. Маленький Томас, солдатик в руке, вцепился в одно из щупалец, и там, где он его касался, тьма испарялась с шипением. Десятки других духов – служек, солдат, молодых и старых, женщин и мужчин – возникли вокруг Анны, взявшись за руки. Они образовали плотный, мерцающий кокон, барьер из собственной уходящей сущности.

Они не атаковали демона. Они просто стояли на его пути. И разрушались. Один за другим. Их формы начинали мерцать, расплываться, превращаться в светящуюся пыль. Они жертвовали последними крупицами своего существования, своим шансом на вечный покой, лишь бы не дать древнему злу забрать ту, кто снова вдохнул жизнь в их дом.

Это зрелище – самозабвенная жертва тех, кого он пришел уничтожить, – заставило отца Элиаса замереть. Звезда в его руках опустилась. Похоже, он впервые столкнулся с таким самопожертвованием «нечестивых духов» во имя живого человека. И то, с чем они сейчас сражались, было куда чернее и хуже.

Рэми, используя эту передышку, сконцентрировал всю свою силу. Синее пламя сгустилось до ослепительного белого ядра.

– Преподобный Элиас! – крикнул он, и в его голосе слышался не приказ, а отчаянная просьба. – Помогите! Вы можете закрыть брешь с этой стороны!

И экзорцист сделал выбор. Он резко опустился на колени и принялся петь какой-то псалом. Всю свою веру и силу он направлял сейчас не против привычной нечисти, а в помощь ей. Анна это чувствовала. Золотой свет его звезды слился с сиянием духов и сполохами магии Рэми, создавая невиданной мощности щит.

Это сработало.

Щупальца, державшие Анну, ослабли. Черная воронка, встретив объединенный отпор, начала сжиматься с оглушительным воем ярости. Рэми, с лицом, искаженным нечеловеческим усилием, сделал последний рывок. Он бросил сгусток энергии прямо в эпицентр тьмы.

Раздался оглушительный хлопок, и все поглотила ослепительная вспышка.

Когда Анна смогла снова видеть, тьмы больше не было. Трещина в полу была просто трещиной. В зале стояла гробовая тишина, пахло озоном и чем-то выжженным. Призраки исчезли. В воздухе висела лишь легкая, медленно оседающая золотистая пыль.

Отец Элиас стоял на коленях, тяжело дыша, его руки тряслись. Он смотрел на то место, где секунду назад гибли духи, и в его глазах была какая-то смесь эмоций, которые сложно поддавались описанию.

Анна чувствовала, что и сама выглядит не лучше. Ее силы были на исходе, ноги не держали, а сознание грозило и вовсе покинуть хозяйку. Рэми, шатаясь, подошел к ней. Он тоже был бледен как смерть, на его лбу выступили капли пота, но, когда она почувствовала, что падает, подхватил ее на руки. Последнее, что Анна почувствовала перед тем, как потерять сознание, были его крепкие, пахнущие кедром и амброй объятия.

Она пришла в себя не сразу. Сначала появились обрывки ощущений: приглушенные голоса, вкус травяного отвара на губах, тепло одеяла. Она открыла глаза и увидела темный, кессонный потолок, не принадлежавший ни одной комнате в ее усадьбе. Как оказалось позже, это была одна из гостевых спален в замке Каэлана.

Рядом с кроватью в кресле сидел Рэми. Он спал, его голова была откинута на спинку, а на лице застыла бесконечная усталость. Даже во сне он выглядел напряженным.

В дверях осторожно показалась любопытная физиономия Доннера.

– О, жива! – прошептал он и скрылся, вероятно, чтобы сообщить новость Лилии.

Шорох разбудил Рэми. Он мгновенно открыл глаза, и его взгляд сразу нашел Анну. Напряжение на его лице сменилось облегчением.

– Как… ты себя чувствуешь? – его голос был хриплым от усталости.

– Как будто по мне проехал… экипаж барона Кригера, – честно ответила Анна, пытаясь приподняться. Все тело ныло. – Надолго я?..

Она так и не смогла подобрать сообразный этому миру вариант словечка «вырубилась». Вряд ли Рэми понял бы его. Но он понял ее даже без слов:

– Сейчас утро следующего дня. Ты проспала почти сутки.

Дверь снова открылась, и на пороге появился дворецкий.

– Милорд, – негромко объявил он. – Вас желает видеть отец Элиас.

Рэми вопросительно посмотрел на Анну, и та, поняв его без слов, кивнула.

– Пусть пройдет прямо сюда. Госпоже фон Хольт будет, я думаю, не безынтересно. И пришлите горничную, пусть принесет нашей гостье крепкого сладкого чаю.

Дворецкий кивнул и тихо вышел. А через несколько минут в комнату вошел отец Элиас. Он выглядел постаревшим на десять лет. Его аскетичная фигура казалась еще более иссохшей, но в глазах не было прежнего фанатичного огня. Теперь в них читалась глубокая, тяжелая дума.

– Госпожа фон Хольт, – он кивнул ей с неожиданным уважением. – Я рад, что вы пришли в себя.

Рэми поднялся, давая ему понять, что можно войти. Экзорцист медленно переступил порог.

– То, что я видел… – он начал и замолчал, подбирая слова. – Это выходило за рамки моего понимания. Я явился сюда, чтобы изгнать беспокойных духов. Я видел в них лишь слуг тьмы. Но то, что я узрел вчера… Они отдали свои сущности, чтобы защитить живую душу. Они пожертвовали своим вечным покоем. Этого… в канонах не описано. Да простит мне госпожа, но даже будь вы ведьмой, духи тьмы, прислуживающие вам, должны были лишь порадоваться вашему падению в Преисподнюю.

– Они не слуги тьмы, преподобный, – тихо сказала Анна. – Они моя семья. А еще они – память моего дома. И они защищают его, как могут, но никогда не причинят вреда, если им не делать зла.

Отец Элиас долго смотрел в пол, а затем поднял на нее взгляд.

– Я должен буду составить отчет для епископа, и не могу умолчать о случившемся. Но… – он сделал паузу, – я могу изложить дело так, чтобы ваша… «семья» не была причислена к враждебным силам. То, что произошло, – это уникальный случай. Борьба с подлинным, древним злом, где силы, которые я считал враждебными, выступили союзниками. Церковь должна знать об этом. Возможно, старые протоколы требуют… пересмотра.

Рэми внимательно наблюдал за ним.

– Вы понимаете, что предлагаете нечто революционное?

– Я понимаю, что видел своими глазами, – строго ответил экзорцист. – И я не могу отрицать увиденное. Сущность, запертая под усадьбой – вот истинный враг. И для борьбы с ним, возможно, потребуется союз всех сил – и церкви, и магов, и… тех, кто считался потерянным. – Он снова посмотрел на Анну. – Ваша преданность этим духам, тронула что-то во мне. Это не было слепым упрямством, лишь верностью. А верность – суть добродетель.

Он тяжело вздохнул.

– Я не могу обещать быстрого результата. Церковная машина неповоротлива. Но я даю вам слово, что сделаю все, чтобы Воронова усадьба и ее обитатели были признаны особым случаем. Не проклятием, а… аномалией, требующей защиты и изучения. Не уничтожения.

– Спасибо вам, преподобный! – с жаром откликнулась Анна. Она и впрямь чувствовала к нему благодарность и даже почти теплоту.

– Благодарите Богов, госпожа фон Хольт. В невыразимой мудрости и великодушии Их кроется каждый луч света в наших жизнях.

С этими словами он развернулся и вышел, оставив их в тишине.

Анна смотрела на закрывшуюся дверь, не веря своим ушам. Это была победа. Все еще не окончательная, но невероятно важная.

Рэми подошел к окну, глядя на просыпающийся день.

– Для меня это внове, – тихо произнес он. – Когда не приходится сражаться в одиночку.

И Анна почувствовала, как все ее существо затапливает щемящая нежность к этому мужчине, привыкшему полагаться лишь на себя. А герцог тем временем продолжал:

– Отец Элиас не показался мне лжецом. Я не склонен мечтать об альянсе с церковью, но это, пусть тонкая, все же ниточка надежды. Возможно, нам действительно удалось не просто отбиться, но и заложить основу для чего-то большего. И все это благодаря тебе.

Он повернулся к Анне. В его усталых глазах светилась незнакомая ей до сих пор нежность. Как будто отражение ее собственной минутой раньше. Долю секунды казалось, что вот-вот случится что-то еще – такое же важное и прекрасное как чуть не случилось несколько дней назад за их чаепитием. Но момент прошел, а герцог так и стоял у окна, словно не решившись подойти.

– Что ж, – сказал он, – тебе нужен покой. Полноценный. Об остальном мы поговорим позже.

Анна кивнула, чувствуя, как силы снова покидают ее. Но на этот раз это была не болезненная слабость, а уютная усталость. Они выиграли эту битву. Ценой огромной жертвы. Но выиграли. И это давало надежду на то, что можно будет выиграть всю войну.