Хозяин антимагии 4

Глава 10

Шёл третий день после начала наступления на Балтийск.

Постоянный гул двигателей «Стрижа» стал привычной музыкой моего существования на борту, он был низкий и мощный. Бронепоезд медленно, но неотвратимо вгрызался в горный хребет, оставляя за собой узкую стальную артерию на склоне.

Слева — отвесная каменная стена, будто высеченная гигантским топором, холодная и безразличная.

Справа — пропасть. Глубина её терялась в утренней дымке, и лишь кое-где угадывались острые вершины нижних отрогов да серебристая нить реки, к мосту через которую мы стремились.

«Стриж», мой стальной левиафан, казался особенно неповоротливым здесь, на краю бездны.

Шестьдесят метров длины, триста тонн веса и всё это балансировало на свежеуложенных рельсах, нависая над пустотой. А за кормой тянулся хвост в двадцать груженых до отказа платформ с рельсами, шпалами, крепежом.

Тринадцать километров за два дня.

Не улитки, но и не ракета.

Удовлетворение смешивалось с тревогой.

Каждый виток нашего спирального спуска был вызовом инженерной мысли и выносливости людей.

На переднем крае, у самого носа «Стрижа», с раннего утра кипела работа.

— Шпалу! Под клин! Быстро! — голос Лунева резал воздух. Он стоял на выступе скалы, лицо в пыли. Вниз уходил почти отвесный склон.

Группа земляных магов, крепкие парни с обветренными лицами, работала в унисон. По взмаху руки каменная порода под будущей насыпью размягчалась, теряя твердость. Другие, с лопатами и кирками, тут же формировали ровную платформу. Магия экономила силы, но не отменяла тяжёлого ручного труда.

Понятно, что можно было всё это делать одной только магией, но тогда макры закончились бы уже в первый день.

— Рельс! — скомандовал спокойным голосом Бадаев, стоявший чуть поодаль с теодолитом.

Архитектор превратился в полевого инженера, и его холодный расчёт был как никогда кстати.

Кран, смонтированный на носу «Стрижа», с противным скрежетом металла по металлу вытащил из пасти бронепоезда и поднял тяжеленный рельс. Рабочие на земле направили его точно в назначенное место. Звон молотов, забивающих костыли, сливался в непрерывную дробь.

— Выравнивай! На полградуса вправо! — Бадаев не отрывал глаз от прибора. — Ломом поддай! Аккуратней!

Рабочие с ломами и домкратами тут же подправляли положение рельса. Точность до миллиметра. На таком рельефе ошибка была смерти подобна.

А потом Марсов всё это укреплял каменным раствором, для лучшей надёжности. Он уверял, что при таком методе прокладки полотно прослужит без дополнительного ремонта не один десяток лет.

Я наблюдал за ними с капитанского мостика, чувствуя знакомую тяжесть на плече. Мотя вернулся из своего очередного рейда по камбузу, довольный и слегка потяжелевший.

Справляются.

Настоящие профи.

Лунев с Марсовым, с их интуицией чернорабочих, неожиданно для себя выросли в настоящих инженеров-полководцев, командующих двумя дюжинами бригад магов-дорожников, которые за время протяжки рельсов по колонии изрядно подняли свой уровень и слаженность в работе.

Не удивлюсь, если после выхода на равнину они будут делать километров по двадцать за день.

Бадаев превратился из кабинетного архитектора в хладнокровного стратега укладки пути. Они все дополняли друг друга идеально.

В дверь рубки постучали. Вошёл Черепанов. Лицо в масляных разводах, руки в царапинах.

— Кирилл Павлович, двигатель тянет ровно, но… — он разложил на столе засаленный чертёж паротурбинной установки. — Видите этот узел? Регулятор давления. Он рассчитан на постоянную нагрузку в воде. А у нас? Подъем, спуск, торможение перед поворотом… Рывки!

Я кивнул, пододвигая схему.

— Понимаю, Ефим Алексеевич. Переменная тяга — ахиллесова пята бронепоезда. Идеи?

— А если мы тут… — его замасленный палец ткнул в лабиринт трубок и клапанов, — … врежем дополнительный демпфер? С гидравликой или пневматикой. Чтобы сглаживать пики нагрузки при смене режимов. Иначе долго он так не протянет, износятся шестерни.

Мы склонились над чертежом.

Технический русский Черепанова смешивался с моими попытками объяснить принципы амортизации из моего мира.

Говорили о материалах, о возможностях имперской металлургии, о том, где взять мощные пружины или сжать воздух до нужного давления.

Мотя, устроившись на столе рядом, опять что-то грыз, поглядывая на нас.

— Попробуем, — решил я. — Зарисуй детали. Как только доберёмся до ровного места и будет время, займёмся модернизацией. А пока — следи за ним как за малым дитём. Без этого двигателя мы просто дорогой памятник на рельсах.

— Не сомневайтесь, барон, — Черепанов свернул чертёж с каким-то почти нежным почтением.

Время близилось к полудню.

Мы прошли ещё добрых пару километров по новому витку серпантина. Солнце палило немилосердно, отражаясь от скал и стальных бортов.

Именно в этот момент Мотя вдруг замер на моём плече. Его тельце напряглось, уши навострились куда-то в зенит.

Сначала из зверька вырвался тихий, почти неслышный стрёкот, а потом он перерос в настоящий сигнал тревоги.

Я едва успел поднять взгляд, как услышал пронзительный крик дозорного с верхней смотровой площадки:

— Воздух! Твари!

Тени упали на палубу стремительно. Не птицы. Гибриды стервятника и птеродактиля с длинными жалами на хвостах. Они пикировали из слепящего солнца прямо на «Стриж» словно черные стрелы.

— Боевая тревога! Воздушные цели! По местам! — рявкнул Рыбаков в переговорную трубу. Ни тени паники. Только холодная ярость и сосредоточенность.

И тут же:

— Щит! Держитесь! — голос Софьи Фёдоровны прозвучал чётко и властно.

Она стояла у своего артефакта. Руки девушки взметнулись вверх. Воздух сгустился, загудел. От кристалла рванули потоки сине-голубой энергии. Они слились над палубой в огромную переливающуюся полусферу.

Купол.

Раздался низкий утробный гул.

Звон!

Первый монстр врезался в барьер. Место удара вспыхнуло синим сиянием.

Купол дрогнул, заискрился, выдержал!

Тварь отскочила и тут же была пронзена ледяным шипом.

Это сработали маги. По команде Рыбакова, переданной по корабельной связи, они высыпали на верхнюю палубу из внутренних помещений, где контролировали периметр у амбразур нижних палуб.

— Огонь по правому краю! Две цели, сходящиеся! — скомандовал Рыбаков.

Маг огня взметнул руки. Сгустки малинового пламени слились в огненный шар. Он рванул вверх и разорвался меж двух тварей. Одна, охваченная пламенем, рухнула в пропасть.

— Ледяные иглы! Вон по той стае! — крикнул молодой маг воды.

Десятки острых сосулек сформировались и понеслись в цель, прошивая крылья и тела.

Матросы уже заняли места у зенитных скорострелок, небольших, но быстрых пушек, установленных на турелях по бортам, но Рыбаков не спешил давать команду «огонь». Он видел, что наши маги справляются.

— Расчёты к орудиям, держать цель, но без команды не палить! — голос Сергея был спокоен, словно он руководил учениями, а не отбивал реальную атаку.

Я стоял у окна рубки, наблюдая и не вмешиваясь. Моя задача сейчас не командовать, а видеть. Видеть всё.

Софья Фёдоровна: лицо бледное от концентрации, руки — тверды. Ни одного лишнего движения. Взгляд прикован к куполу. Когда тварь врезалась, она чуть подавалась вперёд, сжимая пальцы, и купол в месте удара становился гуще, плотнее, гася инерцию.

Профессионализм высшей пробы. Никакой показухи, только чистая отточенная мощь и контроль. Её декольте и уловки остались где-то в другом измерении, и сейчас девушка была только магом воздуха шестого уровня, щитом «Стрижа».

Капитан Рыбаков был центром управления. Не суетился, не орал. Его команды короткие, точные, как выстрелы: «Маг огня — сектор три!», «Ледяные иглы — группа слева!», «Расчёт носового скорострела — цель в зоне шести, приготовиться, ждать команды!»

Он видел поле боя целиком, предугадывал манёвры тварей, направлял магический огонь туда, где он нужнее всего. Уверенность капитана передавалась команде. Даже матросы у пушек, ещё не сделавшие ни одного выстрела, стояли наготове без паники, внимательно следя за указаниями.

Маги сработали слаженно, как части единого механизма. Никакого самодурства, никакого геройства в ущерб делу. Огневики методично выжигали цель за целью. Водники создавали ледяные смерчи. Они слышали команды Рыбакова и выполняли их мгновенно, доверяя его виденью боя.

Матросы: дисциплина, вот что бросилось в глаза. Зенитчики заняли места у орудий. Остальные наблюдали, готовые помочь, поднести боеприпасы или броситься тушить пожар, которого, к счастью, не случилось.

Мотя урчал на моём плече, но не от страха. Скорее, с возбуждением. Его чёрные глаза-бусинки следили за мельтешением в небе.

Бой длился недолго, минуты три.

Потеряв три десятка сородичей, оставшиеся твари поняли бесперспективность атаки. Они отступили, издавая визгливые, полные ярости крики, и растворились в синеве неба.

Гул купола стих. Софья Фёдоровна опустила руки, глубоко вздохнув.

— Отбой воздушной тревоги! — скомандовал Рыбаков, его голос снова стал обычным, но в нём хорошо слышалось удовлетворение. — Молодцы все! Особенно магический расчёт! Убрать следы. Продолжаем работу!

На палубе засуетились, убирая осколки льда, следы гари.

Маги спускались вниз, обмениваясь короткими деловыми репликами.

Софья Фёдоровна подошла к окну рубки, встретившись со мной взглядом. Я кивнул, выражая признательность без слов. Она ответила лёгким кивком, ничего лишнего, только подтверждение выполненного долга. Профессионал.

Рыбаков подошёл ко мне, вытирая платком лоб.

— Отработали, барон. Чисто. Без потерь. Щит — вещь! — он кивнул в сторону рубки. — И маги молодцы.

— И командир знает, кого куда поставить, Сергей Иванович, — заметил я. — Вы управляли ими как дирижёр оркестром.

Рыбаков хмыкнул, но было видно, что комплимент попал в цель.

— Оркестр у нас боевой, Кирилл Павлович. Главное слаженность, — мужчина повернулся к переговорной трубе. — Лунев! Марсов! Сколько времени потеряли? Давайте дальше! Солнце высоко!

Стройка ожила. Я посмотрел вниз, в пропасть, где уже были видны опоры моста. Работа там кипела с первого дня прокладки пути, и теперь я видел результат воочию. Ещё два витка серпантина, и будем на месте.

Третий день подходил к концу.

«Стриж», преодолев последний на сегодня широкий вираж серпантина, замер на свежеуложенных рельсах как усталый зверь.

Сергей Иванович Рыбаков, прислонившись к поручням мостика рядом со мной, смотрел на стройку и на бурлящую внизу воду.

— Знаете, барон, — его голос был задумчив, — раньше у таких рек, особенно в сумерках, кишмя кишели твари. Водные, ползучие, летучие… А сейчас? Тишина. Чувствуют, поди. Чувствуют вибрацию этого стального исполина.

Он похлопал ладонью по приборам:

— Да и армия Белова тут поработала на славу. Выжгли всё, что шевелилось, на двадцать километров вокруг. Чисто.

Я кивнул, глядя как внизу, освещённые магическими светлячками и факелами, копошатся фигурки сапёров и рабочих.

Завтра мы подойдём вплотную. К этому моменту мост должен быть готов принять вес «Стрижа».

Вечерний чай в рубке был прерван неожиданным, но предсказуемым гостем. В дверях появился Митя Жданов, вернее, Дмитрий Михайлович Романов, в строгом, но неброском мундире адъютанта Белова.

За ним следовали три неизменные тени: гусары из личной охраны, остановившиеся у трапа.

— Барон Пестов, — Митя улыбнулся. — Инспекция по поручению светлейшего князя. Проверить готовность к форсированию водной преграды и… моральный дух экипажа.

Однако, глаза друга светились знакомой усмешкой. Я прекрасно знал, что «инспекция» — это лишь ширма. Ему нужно поговорить. Наедине.

— Капитан Рыбаков, — обратился я к Сергею Ивановичу, — примите доклад от строителей по готовности моста. Я пока доложусь господину адъютанту о техническом состоянии поезда и мерах по подготовке к прохождению моста. В моей каюте, — я кивнул Мите, приглашая следовать.

В этот момент в рубку вошла графиня Потоцкая. Она была в своём тёмно-синем мундире, но верхние пуговицы, как часто бывало, оказались расстёгнуты, открывая изящную линию шеи и намёк на кружево сорочки.

Увидев Митю, она замедлила шаг, серо-голубые глаза вспыхнули любопытством.

— Ах, господин адъютант Жданов! — томный голос зазвенел как хрустальный колокольчик.

Девушка скользнула мимо Рыбакова, который невольно выпрямился, и направилась к Мите, явно намереваясь вовлечь и его в свою игру.

— Какая неожиданная честь осчастливить наш скромный поезд своим визитом! Надеюсь, вы не слишком утомлены дорогой? Может, чаю? Или… — её взгляд скользнул на меня, — барон, вы не упомянули, что ждёте столь импозантного гостя. Я бы подготовилась.

Я, как и раньше, сохранял нейтралитет. Ценил её силу, её профессионализм, который сегодня спас нас от воздушных тварей, но флирт оставлял меня холодным. Я лишь поднял бровь, давая понять, что спектакль мне неинтересен.

— Графиня, — начал было Митя, готовясь ответить с привычной для светского льва лёгкостью, но вдруг его взгляд стал пристальным, изучающим.

Он чуть склонил голову, и в глазах друга мелькнуло нечто большее, чем просто признание красивой женщины. Что-то щёлкнуло. Осознание.

Софья Фёдоровна, ловя этот внезапно изменившийся взгляд, замерла.

Соблазнительная улыбка сошла с её лица, сменившись сначала недоумением, а затем ледяной бледностью.

Она будто увидела призрака.

Рука девушки непроизвольно потянулась к воротнику, запахивая расстёгнутые пуговицы.

— Ваше… Ваше Императорское Высочество… — слова сорвались с её губ шёпотом, полным внезапного ужаса и осознания собственной дерзости.

Девушка сделала шаг назад, низко, почти до земли склонилась в глубоком придворном реверансе, который выглядел здесь, на стальной палубе бронепоезда, почти сюрреалистично.

— Простите… я… я не узнала… Прошу извинить мою… несдержанность, — голос дрожал.

Весь её боевой магнетизм, вся игривость испарились, оставив лишь смущённую и напуганную женщину перед лицом неожиданно встреченного принца.

— Встаньте, графиня Потоцкая, — голос Мити был спокоен, но в нём не осталось и следа прежней лёгкости. Теперь это был голос Романова. — Ошибка понятна. Никаких извинений не требуется. Вы свободны.

— Благодарю вас… Ваше Высочество, — она выпрямилась, не поднимая глаз. Лицо горело от стыда. — Я… я удалюсь.

И, не глядя ни на кого, стремительно вышла из рубки, скрывшись в своей каюте, расположенной неподалёку.

Рыбаков стоял, широко раскрыв глаза, явно не понимая, что только что произошло. Митя жестом отпустил его:

— Капитан, вы сейчас здесь не нужны. Ступайте. Мне нужно обсудить с бароном Пестовым… детали инспекции. Наедине.

— Так точно, господин адъютант! — Рыбаков вытянулся, бросил на меня быстрый, полный вопросов взгляд, и поспешно ретировался, уводя с собой ещё одного офицера.

— Может, всё же пойдём в каюту? — спросил я, когда все свидетели удалились из рубки.

— Не стоит, — ответил Митя, сбросив маску адъютанта как тяжёлый плащ. Он устало присел на стул и потёр виски.

— Черт, Кирилл, я так устал от этой двойной жизни… — друг вздохнул. Потом его взгляд стал жёстким, деловым. — Но не за этим я пришёл к тебе. Лови.

Романов швырнул на стол между нами толстую папку из грубой некрашеной кожи. На ней горела сургучная печать, уже сломанная, и было вытеснено: «Дело № 438/ВЕ. Гриф „совершенно секретно“. Лично Императору».

— Что это? — спросил я, не понимая.

— Кляуза Захара Григорьевича Строганова, — Митя усмехнулся без тени веселья. — Его тайный доклад моему отцу. Думал, наверно, что дойдёт через доверенных курьеров… Но не учёл, что у меня теперь свои люди почти во всех колониях. Особенно в канцеляриях генералов, которые слишком много о себе мнят.

Я открыл папку. Внутри лежала аккуратная копия доклада, написанного убористым казённым почерком.

Чем дальше я читал, тем холоднее становилось у меня внутри. Строганов не скупился на чёрные краски.

«…барон Пестов К. П. систематически проявляет самоуправство и неподчинение прямым приказам старших по званию…»

«…злоупотребляет предоставленными ему силой и влиянием, сея смуту и недовольство среди офицерского состава…»

Интересно, какой силой?

Силой моего паровоза?

Или Моти, прыгнувшего ему на лысину?

Видимо, это и есть то самое «злоупотребление силой», оставившее глубокую психологическую травму.

«…его действия по „самостоятельной“ прокладке пути саботируют общую стратегию военного совета, ставят под удар успех всей операции на Балтийск…»

'…на основании вышеизложенного всепокорнейше прошу Ваше Императорское Величество:

1. Немедленно отстранить барона Пестова К. П. от руководства проектом железной дороги и бронепоездом «Стриж».

2. Наложить арест на всё его имущество и активы в империи как потенциально опасные для государства.

3. Предать барона Пестова К. П. военному суду по обвинению в саботаже, неподчинению и злоупотреблению доверием…'

Я дочитал до конца и откинулся на спинку стула.

Папка лежала передо мной как обвинительный акт.

Значит, всё-таки решил уничтожить меня.

Не просто вставить палки в колёса, а именно стереть с лица земли.

Отобрать всё.

Заточить или расстрелять.

И всё потому, что я посмел сказать «нет» его приказам на моём корабле?

Потому что не склонил голову перед его «величием»?

Или потому, что Белов и Долгорукий слушают меня, а не его?

Холодная ярость, острая и чистая, сменила первоначальное оцепенение.

Этот старый интриган перешёл черту.

Он теперь не просто враг — он стал смертельной угрозой. Угрозой не только мне, но и «Стрижу», и дороге, и всему, ради чего я трудился здесь.

Строганов был готов похоронить шансы империи вернуть Балтийск ради своей уязвлённой гордыни.

Романов наблюдал за мной, лицо друга было серьёзным.

— Отец ещё не читал. Люди Белова перехватили депешу в Чусовом на «большой земле». Но Строганов наверняка отправил копии своим сторонникам в столице. Шум поднимется. И скоро.

Я медленно закрыл папку. Звук кожаной обложки, щёлкнувшей по дереву стола, прозвучал неожиданно громко.

— Спасибо, Митя, что дал время, — я говорил тихо, но уверенно.

Встретился с Романовым взглядом. В моих глазах он прочёл то, что искал: не страх, не панику, а твёрдую решимость.

— Если Строганов решил начать войну… значит, я тоже буду действовать.

Уголок губ Мити дрогнул в подобии улыбки. Жёсткой и понимающей.

— Так и думал, что ты не будешь просто так сидеть. Дай знать, если понадобится неофициальная поддержка. Или лопата, чтобы закопать его поглубже.

Романов улыбнулся и встал, снова превращаясь в адъютанта Жданова.

— А теперь, барон Пестов, доложите формально о готовности к завтрашнему форсированию реки. Для отчёта.