Гуль

Глава 3 Голодный — плохой

Марк остановился на полпути к машине и ещё раз крикнул, что бы я бежал. Патрульная машина накатывала со спины. Выла сирена, работала крякалка, полицейский кричал в громкоговоритель.

Синий свет настигал меня волнами вращающейся сирены и становился всё ярче. Как же меня бл*ть угораздило?! Я вспомнил о школе, последнем полугодии обучения, предстоящих экзаменах и поступлении. Всё, к чему я так долго и упорно шел, рассыпалось в труху. Поперся на сраную набережную! Говорила же мне мама… Ещё и родители, о боже! И как я буду объяснять им, почему меня задержали на трассе возле проституток, пьяного, с простреленной ногой? Бл*ть, я же могу вообще инвалидом остаться!

Заскрипели тормозные колодки, открылась дверь УАЗа, на асфальт спрыгнул полицейский.

— БЕГИ, ТИМА! — заорал бешенным голосом Марк.

— Куда я побегу?… — пробормотал я. — У меня нога… Хотя… Да похер!

Сигналом к действию послужило сердце. Перепуганное оно колотилось с бешенной скоростью, словно заведенный и разогретый мотор суперкара. Проколота шина? Насрать! Жми на газ! И я нажал…

Первые несколько шагов были очень болезненными. Нога плохо слушалась, но страх всё это перекрывал.

— Стой! — крикнул полицейский. — Стоять!

В разогретый двигатель организма я впрыснул адреналиновую закись азота и ворвался в прилегающие к дороге заросли. Листва и ветки хлестали по лицу. Под ногами шуршала и рвалась высохшая трава. Не разбирая ничего, кроме стволов деревьев, я бежал вперед. Оглянулся через двадцать секунд и увидел плавающий луч фонарика. Время от времени он гладил меня по спине и плечам. Полицейский, зараза, бежал за мной.

Нога пульсировала, шлепала по голени мокрая калоша. В животе всё сотрясалось и урчало, собирались газы. Я походил на взболтанную бутылку газировки — приоткрой пробку и содержимое вырвется наружу фонтаном из пены и брызг.

— Стой! — крикнул полицейский, и его командный голос ещё больше меня испугал.

Лес впереди редел, за ним начиналось поле. Туда мне точно нельзя. Я сделал крутой крюк направо и побежал вдоль дороги. Во всяком случае мне так казалось. Полицейский замешкался, и луч фонаря долго не мог меня найти, а когда нашел, я оторвался метров на пятьдесят. Клочок придорожного леса теперь заканчивался и впереди. Я провалился в яму, не выдержал дополнительную нагрузку на раненную ногу и полетел кубарем. Поднялся, стряхнул с лица песок и обнаружил, что упал, выскочив на лесную дорогу. Она поросла с обеих сторон и посредине, но две песчаные борозды были вполне проходимыми. Выбора нет. Я вскочил и помчал по дороге.

Полицейский нагнал, и теперь луч фонаря надежно держал меня в тисках, зато освещал дорогу.

— Стой, засранец, хуже будет! Впаяю сопротивление при… бл*ть!

Обернувшись, я заметил, что полицейский остановился, а луч света из фонаря освещает полосу у самой земли. Он зацепился за ветку и выронил фонарь. Я втопил, что было сил, проскочил стометровый открытый участок, пролетел мимо указателя с названием какой-то деревеньки и шмыгнул в ближайший двор.

Полицейский выдохся. В отличие от меня, его не гнал дикий страх и адреналин. Я спрятался за покосившимся сарайчиком и медленно отступал вглубь деревни, продолжая отслеживать полицейского. Это было не сложно. Он сам себя подсвечивал.

Через дыру в заборе я перебрался на соседний участок, а от него двинул в сторону и перелез на второй ряд домов. В нос ударил запах гнили, через несколько секунд завоняло навозом, а затем я почувствовал приторно сладкий запах цветов. Отошел к колодцу, вернее тому, что от него осталось — торчащие бетонные кольца. Там меня окончательно скрутило. Живот пару раз всколыхнулся и опорожнился. Я проблевался, не издав не единого звука, если не считать звук льющейся на землю массы. Вытер рукавом рот и почувствовал себя намного лучше. Лучше в животе, но не ноге. Стоило мне про неё вспомнить, как она вдруг похолодела. Вероятно, она похолодела уже давно, но только сейчас я это заметил. Бля, кажется, я потерял много крови. Промокшей теперь была не только штанина, но и носок вместе с кроссовком. Дерьмо… Но, что хуже всего, нога начала дико болеть. Пульсировать, жечь и ныть. С каждой секундой боль удваивалась и увеличивалась в геометрической прогрессии. Только что я стоял на ногах и как ни в чем не бывало блевал, а теперь вцепился в край колодца и не мог ступить на распухшую и воспаленную ногу.

Полицейский шел по главной и единственной улице деревни и вскоре должен был показаться из-за дома, откуда мог меня увидеть. Я попробовал отойти глубже, но упал на четвереньки, едва оперся на ногу. По всему телу проступил пот. В верхней части он был холодным из-за отравления, а внизу начал гореть. О том, чтобы встать и идти больше не было и речи. Перемалывая руками комья сухой земли, я пополз к дому. Деревянный сруб с плесенью под крышей и покрытой паутиной окнами не казался жилым. Я подполз к крыльцу и прислонился спиной к краю. Здесь полицейский не должен был меня найти, если он, конечно…

По направлению фонаря я понял, что полицейский свернул с главной улицы на дорожку между домов и сейчас движется в мою сторону. Я посмотрел налево и прикинул, что ползти мне придется метров двенадцать, чтобы спрятаться за домом. Толкнулся руками от земли и почувствовал дрожь в локтях. Сил не осталось. Пока сидел, штанина промокла на задней стороне бедра, подмочила задницу. Стало вдруг совсем темно, и я не сразу понял, что это потемнело в глазах. Кажется, я терял сознание. Дабы понять — насколько плохо всё с глазами — я поводил головой по сторонам в поисках света и вдруг обнаружил, что вокруг нет ни одного источника. Деревня на пару десятков домов была полностью заброшенной. Ни уличных фонарей, ни всполохов костров во дворах, ни света рядом с вывеской магазина, ни одной желтизны в окнах. Полицейский подходил всё ближе. Луч фонаря становился ярке, стали слышны шаги. «Вот и приплыл» — подумал я, как вдруг дверь в старом покосившемся доме открылась.

На пороге стояла молодая девушка в длинной клетчатой юбке и белой блузке. Через плечо у неё висел огромный платок, внутри которого, прижимаясь к её груди, лежал сверток. Младенец?

Какое-то время я просто хлопал глазами и не мог поверить в происходящее. Как она здесь оказалась? С ребенком, в кромешной темноте заброшенной деревни. Живот скрутило спазмом, от которого я чуть не вскрикнул.

— Ты чего здесь? — спросила она, едва шевеля губами, но я отчетливо услышал её голос — ровный и спокойный.

— Прячусь, — выдавил я.

Она вышла на крыльцо, шире открыла дверь и жестом предложила войти. Полицейский остановился за домом и высвечивал фонариком поле ещё одного заброшенного дома, которое было завалено поржавевшими запчастями сельхозтехники. Меня всего трясло, во рту скопилась слюна, боль в ноге стала невыносимой. Я кое-как приподнялся и посмотрел вглубь дома. В кромешной темноте, среди которой нельзя было различить ни очертания стен, ни потолка, ни мебели, горела тусклая свеча. Она показывала себя колыхающейся желтизной, но совершенно не давала света. Я поднялся на одной ноге, вскарабкался по крыльцу и на карачках заполз в дом. Дверь скрипнула. Звуки улицы остались снаружи.

Из памяти вырвали кусок. Я сидел на мягкой кровати в обычном деревенском доме с печкой, коврами, ведрами у двери, кружевными занавесками. В доме пахло гнилью и гарью. Желудок мой отзывался на это весьма скверно, но отдать больше ничего не мог. Я опустил голову и увидел лужу собственной блевотни, а рядом, собираясь по капельке, образовывалась вторая лужица — кровавая. Как давно я здесь сижу?

По периметру комнаты горели свечи — шесть штук. И снова их пламя показалось мне странным. Оно светило лишь в одну сторону — внутрь комнаты, а стены, окна и двери за ними — прятались в тени.

— Устал? — спросила девушка.

— Да, немного… Секунду! — я похлопал себя по карманам, но телефон не нашел.

И где я его потерял? Пробежался взглядом по столу, полкам, комоду. Телефона не было.

— Спасибо, что приютили меня, — выговорил я, рассматривая хозяйку.

Она была какой-то… слишком чистой что ли? Ухоженные соломенные волосы, гладкое лицо, кожа рук. Ни одной морщинки, складки или прыщика на лице. Она была красивой, хоть я и не привык видеть девушек в таком старье.

— У тебя рана, — сказал она и поправила что-то в переноске.

— Да-а-а…, — замялся я, глядя на пропитанную насквозь штанину. — Пустяк… поцарапался в лесу. Простите, а давно я здесь?..

— Я принесу тебе воды, — она вдруг встала и ушла.

«От воды я действительно не отказался бы» — подумал я. Но тут же здравое мышление начало подсказывать мне, что что-то здесь не так. Я вообще в сознании или?.. Я прихлопнул себя по щеке и ущипнул за руку. Боли почти не почувствовал, потому что в сравнении с болью в ноге хлопок и щепок были сущими пустяками. Нога болела так, что хотелось выть. Нет, я не спал и не был в отключке. Что за херня происходит? Почему эта девушка одна в заброшенном доме? Может её бросил жених? Или она прячется от кого-то, как и я? По национальности, вроде, русская, но в жизни всякое бывает. Может, её ребенок не должен был родиться? Или она родила от того, от кого не должна была рожать? Во всяком случае она мне помогла… Почему я не видел свет свечей снаружи?

Сильнее обычного кольнуло в ноге. Я засунул палец в дырку, разорвал её чуть шире и заглянул в рану. Твою мать… Это было настоящее огнестрельное ранение — черная дырка с разорванными краями, из которой сочилась кровь.

— Вот!

— А?!

Она стояла всего в метре от меня и протягивала железную кружку. Я вздрогнул. Вблизи её кожа показалась мне слишком уж белой и слишком гладкой.

— Пей!

Я взял кружку. Поднес воду ко рту и почувствовал запах гнили. Старая зеленая кружка с загнутыми наружу краями и толстым слоем краски, которая местами отслоилась. В воде плавали какие-то частички. Было похоже, что её достали из запущенного колодца. Не из того ли, что я видел на улице?

— У вас, случайно, нет телефона? — спросил я и поставил кружку себе на колени.

— Пей воду.

Она не сводила с меня глаз. Мой желудок ещё не успел отойти от шашлыков, а тут…. Пофигу! Пить хотелось ужасно, да и отказывать спасительнице… Я сделал первый аккуратный глоток и почувствовал сладковатый привкус. Сладкая и вонючая вода была ещё и теплотой. Задержав дыхание, чтобы не заляпать её чистые одежды, я сделал ещё один глоток, а затем, притворившись, что спешу, пролил большую часть себе на бороду и замочил футболку. Девушка улыбнулась и вернулась на лавочку возле стола. Младенец в её переноске не подал ни звука — крепко спал.

— Так, у вас не будет телефона? Меня ждут друзья, и я…

— Ты здесь один.

— Да, но… там снаружи бы полицейский, — сам не знаю почему, я это сказал.

— Он ушел.

— Ясно.

— Я бы не впустил тебя, если бы ты был не один.

— Впустил?… — у меня запершило в горле, и я покашлял. — Спасибо за всё, но я, пожалуй, пойду.

— Нет, — сказала она, и всё изменилось.

Как и в предыдущий раз это было похоже на провал в памяти. Я моргнул, и в этом промежутке времени что-то случилось. Сердце бешено колотилось, я впился руками в покрывало. Комната изменилась. Деревенское убранство куда-то делось. Исчезли стулья, столы, комоды. Исчезли не полностью, а стали старыми, ветхими, наполовину разрушенными. С пола пропал ковер, а вместо ровной доски под ногами зияли гниющие дыры и поеденные вредителями балки. В комнате не было ни окно, ни дверей. Возможно, они и были, но больше я их не видел. Со всех сторон комната была завешена тряпьём. Покрывало, которое я сжимал в руках, оказалось обрывком брезента, что укрывал ржавые пружины солдатской кровати. Внутри стоял удушающий смрад чего-то тухлого и гниющего. Бордовый шарф-переноска с младенцем валялся в метре от моих ног. Младенца внутри не было, лишь — скомканные куски ветоши. Я скользнул взглядом по дырявому полу и поднял глаза на девушку. И её не было… На деревянном ящике сидел кто-то… Не человек… Существо, лишь отдалённо на него похожее… Лицо этой твари было наполовину сгнившим, а оголённая лобная кость выпирала далеко вперед. В шее зияла глубокая язва, сквозь которую я видел белые зубцы шейных позвонков. Остатки кожи были серыми, а жизнь в этом существе выдавали лишь светящиеся красные глаза.

— Всё в точности, как в древних писаниях, — сказало оно.

Проглотив слюну, я помотал головой. Затем, вспомнил, что нужно делать, и несколько раз медленно моргнул. На этот раз ничего не изменилось. Дико болела нога, как бы напоминая о моём присутствии здесь и сейчас, а полуразложившаяся тварь сидела напротив и говорила.

— Сейчас уже мало кто так делает, — оно было хриплым и сиплым. — Возле дороги — это да, запросто. На трассах, в мотелях, в темных подворотнях, в глухой промзоне, да где угодно! Но это — чистая классика.

Оно улыбнулось, показывая острые зубы, и почесало бороду высохшей когтистой рукой. Я кое-как заставил свои руки отпустить брезент и снова прошелся по карманам. Телефон не появился.

— Изначально ведь они все были женщинами, — красные зрачки устремились в потолок. — Во всяком случае так говорил Петр, а уж лучше его знать некому. Вот они и выкручивались, как могли. Незнающие собственной силы, но голодные. Хе-хе! Женщины могут быть намного коварнее нас, если это нужно для достижения целей, а если на кону стоит их жизнь…

— А где?… — я показал пальцем в него, а затем опустил глаза на переноску. — Младенец и девуш…

— Теперь-то мы знаем, что это было лишь вопросом времени, а тогда женщины боялись. Им нужна была еда… Вот и приходилось. Очаровательный облик, гостеприимство, зачарованный напиток и только потом — трапеза. В целом это даже забавно — отдать дань уважения предкам.

— Кто ты?

— Меня зовут Эгон, я — гуль из семьи Циада, и я здесь, чтобы полакомиться твоей плотью.

— Это какая-то шутка? Тебя подговорил, Марк или?..

Позвоночник Эгона затрещал. Он выпрямился и теперь почти касался макушкой потолка. Открыл рот. Между зубов, похожих на акульи, высунулся язык — сорокасантиметровая плетка с черным наконечником, точно наконечник стрелы. Я либо в отключке, либо Теплый, конченый мудозвон, подсыпал какого-то дерьма в шашлык.

— Тебе выпала большая часть — сыграть роль в этом маленьком представлении. Но больше ждать я не могу. Яства так и льются из тебя, сводя меня с ума, — гуль уставился на мою ногу, облизнулся и подался вперед, расставив в стороны когтистые лапы. — Пожелай мне приятного аппетита.

Я подал плечи вперед, как делал перед стартом на полосе. Вскрикнул, ступив на раненную ногу, подхватил шарф-переноску и подбросил. Повязка прилетел гулю на морду. Он замешкался и потратил пару секунд на то, чтобы скинуть её на пол. Я вцепился в дужку армейской кровати, вырвал её и ударил с размахом из-за спины, как бил кувалдой по поролоновому блоку. От удара в башке у твари что-то чвякнуло и хрустнуло. Он пошатнулся. Я замахнулся ещё раз и прицелился в затылок, намереваясь размазать его мозги. Эгон отвел мою руку в сторону и положил лапу на плечо.

— Вот же мелкий гадёныш! — захрипел он. — Вот оно тебе надо было?!

Гуль разозлился, сжал лапу, и его когти принизили кожу. Он надавил. В нём было столько силы, что я сел в кровать, едва не погнув железный каркас. Его глаза сверкали, язык метался из стороны в сторону и тянулся к моей окровавленной ноге. Сквозь дыру в шее я видел, как шевелятся его подгнившие внутренности, ходит кадык.

— Тушка ты, сладкая! — прорычал гуль. — Не мог просто сложить ручки и сдохнуть на радость старому Эгону?! Ну и облом! Я же поклялся, что буду обращать каждого, кто проявит смелость! А-а-а-а! Предлагаешь остаться мне голодным?! Ты хоть представляешь, что чувствует голодный гуль, и как тяжело ему остановиться, когда…, — гуль скосился на мою ногу. — Голод… голод… Голод! К черту голод! Обещание важнее голода! Ты заслужил, тушка! Ты заслужил дар, подаренный людям самым великим и могущественным созданием в мире.

Гуль раскрыл пасть. Язык вырвался наружу и завис, точно змея, готовящаяся к прыжку. Затем он покачнулся и вытянулся стрелой, вонзаясь мне в шею. Меня отбросило на спину, но крепкая рука гуля удержала. На глубине пяти сантиметров во мне шевелился его язык. Он вращался, пробивался глубже, проталкивался и сжимался в спазмах. Затем он наконец притих и стал монотонно пульсировать. Через язык этот ублюдок что-то в меня перекачивал. И это что-то расползалось по шее онемением и холодом.

— Скоро ты уснёшь и, вероятно, больше меня никогда не увидишь. Но раз уж я стал твоим создателем, то скажу тебе самое главное правило: голодный гуль — плохой гуль.