Гридень 7. Завоеватель

Глава 17

Я сидел в прекрасной меблированной комнате, я бы даже сказал роскошной. Это был третий этаж большого здания «Русского Дома», который все же правильно было бы назвать «Братским». Лоджия, а и такая тут имелась, была открыта и легкий бриз врывался в комнату со стороны Босфора, заставляя волноваться занавескам и балдахину над большой кроватью.

Я пригублял вино и вспоминал ту самую Евдокию, девочку с характером, но всё же казавшуюся нежной, безобидной, ребенком, которого хотелось защищать, опекать. И вот, сейчас то, что происходило в Константинополе, рушило образ девчонки, заставляя думать о ней, как о жестокой императрице, способной уничтожить всех своих врагов. И откуда же все это берется? Как девочки становятся циничными женщинами?

Утром Константинополь разбудили «огненные новости». Были сожжены три дома «по случайному стечению обстоятельств», именно в них проживали представители тех родов, которые могли быть замешаны в создании интриги против императрицы, соответственно и меня. Не трудно было все сопоставить и увериться, что люди, задумавшие опозорить Евдокию, сейчас убиты, сгорели во «вдруг» воспламенившихся домах. Причем, вместе со всеми своими домочадцами. Наверняка, были заперты двери.

Я и сам планировал совершить точечные акты возмездия, и тем самым поучаствовать в жизни Евдокии, помочь ей тем, что уберу с политической арены Византии, к примеру, Алексея Вриенния. Вот только я думал сделать более изящно, подставить, опозорить нового фаворита императора. Убить не его, а политика в нем. А тут… Нет человека — нет проблем. Тоже верное суждение, но вот как оно укладывается в образ девчонки Евдокии? Да никак. Нужно и ее воспринимать теперь, как политического игрока. Мать моего сына, наследника византийского престола. Мда…

Не вызывает сомнений, что операцию по физическому устранению конкурентов осуществил то ли Никифор, то ли кто-то ещё из зелёной партии. И, между тем, об этой акции не могла не знать сама Евдокия. И теперь понять бы, а чего хотят добиться «зеленые». Хотя, если учитывать, что командующим византийским войском, отправляющимся в Египет назначен Арсак, и он ратовал за подобное мероприятие, мы сходимся во мнении. Армянин Арсак был одним из лидеров зеленых.

Я ждал ответа на случившееся от василевса Мануила, но официальная реакция, которая последовала к полудню, натолкнула на мысль, что сам император может быть причастен к этому уничтожению важных людей в империи. Он, вроде бы и простил тех, кто оклеветал императрицу, но мог и затаить обиду, выждав подходящего момента, ударить по обидчикам. Василевс Мануил просто выразил сожаление, высказав мнение, что это все случайности и нужно более внимательно обращаться с огнем.

И, ведь, время подобрано очень даже удачно. Именно сегодня на вечерней молитве будет созван Церковный Собор, а людям, пришедшим в церковь, а также на улицах, будет объявлено воззвание императора Мануила Первого и Государя Патриарха. Так что, информационную повестку с убийством каких-то там вельмож накрывала всеобщая истерия и воодушевление от того, что империя воспряла и готова всем показать, как сказали бы в будущем, «кузькину мать».

Я замечал явные изменения в Византии. После того, как были выгнаны из имперских городов венецианцы, началось некоторое воодушевление в народе и в ромейских элитах. Раннее венецианское засилье некоторым родом довлело над самолюбием ромеев. Часто народу нужны победы на внешнеполитическом направлении, чтобы начинать любить родину и гордиться своим этническим происхождением. И это имело место быть в империи ромеев, пребывавшей в предвкушении чуть ли не восстановления Великой Римской империи.

Я не пошёл на вечернюю молитву и не стал выслушивать проповеди и воззвания патриарха и василевса. Я знал, что именно будет сказано. Братство на череде мероприятий представлял младший воевода Никифор. Если честно, то все, что происходило, вернее, как именно осуществлялась задумка, мне не нравилось. Такое огромное скопление народа, такую истерику, которая обязана была начаться после выступления патриарха и василевса, видеть было неприятно. Не люблю я, когда играют на людских эмоциях и чувствах в таких масштабах. Сам-то я ещё тот игрок, это да. Но и мои игры и те, что сейчас имеют место быть в Византии — вынужденная мера, неприятная, но необходимая. И нет желания видеть истерику и глупость людей. Я же лучше проведу свое тайное совещание. Или правельнее будет сказать, дам наставления.

— Итак, по планированию, — сказал я, раскрывая папку с бумагами.

Именно так, уже есть в достатке бумага, значит, нужно пользоваться появившимися ресурсами. Для меня документооборот все больше становится привычным делом.

Передо мной сидел Угрюм, и именно ему я растолковывал план быстрого захвата всего Египта.

Немного изучив проблему, я понял, что власть в Египте, как и многие иные системы средневековья, держится исключительно на одном роду. В данном случае так и вовсе на одном правителе. Если одномоментно уничтожить всех, или хотя бы почти всех Фатимидов, то можно брать их державу почти бескровно. Нет, конечно, будут локальные столкновения, стычки, полностью сопротивление не иссякнет. Однако, я уверен, что порядок и система всегда бьет стихийное сопротивление.

А еще обязательно найдутся те, кто попытается договориться с новой серьёзнейшей силой в регионе. Этих перебежчиков нужно заранее включать в расклады. По общему плану, крестоносное православное войско не будет уничтожать мечети, чтобы не вызвать массовое неповиновение, с муллами будут попытки договориться. Так что идеологически наш, православный, поход выглядел куда как более перспективнее. Мусульмане нынче умеют договариваться в сильными. Пусть эти договоры и действуют, пока соперники «правоверных» сильны, и сразу же представляются ничтожными, когда враги мусульман слабеют.

Между тем, история знает немало примеров того, как уничтожение одного лидера смогло либо предотвратить войну, либо сильно ослабить сопротивление. Ведь на самом деле, когда спецназ Советского Союза взял приступом дворец Амина в Афганистане, война была уже выиграна. Да, сразу же началась другая война, подключились западные страны и прочее, и прочее, и прочее. Между тем, одна война была выиграна, вторую просто не предусмотрели, а потом получили такие сложности. Или, что ближе по эпохе, убили печенеги по указке византийцев, князя Святослава Игоревича, все — закончилось время масштабной русской экспансии. После на Византию уже и не ходили русичи, кроме только что осады Корсуня.

— Вот бери это воззвание ко всем мусульманам, что проживают в Египте. Если даже часть из них последуют нашему предложению, то станет легче дальше воевать, как и выстраивать систему нового вассального государства, — я передал документ Угрюму.

Почему ему, а не Никифору? Так я, после нескольких разговоров понял, что младший воевода так и не проникся некоторым мои методам достижения целей. Никифор не видит ни силу слова, кроме Божьего, ни вероятность хитрости и интриг. Он военный, хорошо, что принял тактики и все остальные нововведения в войсках. И на том спасибо.

А вот Угрюм… Он просто исполнительный. Скажешь, чтобы воззвание сделал — сделает. Нужно будет предать, убить хоть кого? Тоже исполнит. По крайней мере, я так понял характер Угрюма, об этом так же говорят и его поступки в прошлом. Чего только стоит атака в спину войска боярина Кучки! При этом Угрюм молится чаще, чем ест. Это ранее и сбивало с толку и я думал только лишь что сотник — ярый фанатик веры, который и на кострах сжигать иноверцев готов, и сам за веру на костер пойти. Нынче я понял, что Угрюм просто не хочет замечать методы достижения цели. Он просто поверил, что Братство идет правильным путем. Иным объяснить такой рост могущества организации Угрюм не мог. Значит, все, что я от него хочу, все во имя славы Его, Господа.

Угрюм прочитал первую бумагу. Медленно, по слогам. Я отметил, что по возвращению этого воина домой, нужно отдать его в Академию, что заработала в Москве перед самым моим отбытием в Византию.

Я останавливался на неделю в этом городке, активно разрастающемуся. Во-первых, нужно было передать на год вперед жалование всем ученым, чтобы без обмана было. Во-вторых, нужно было Москву насытить и продовольствием и товарами, чтобы то серебро, что я плачу ученым мужам, прежде всего выходцам из Византии, но даже двоим булгарам и одному немцу, вернулось мне же через покупки моих товаров.

Ну и… один печатный станок предоставил Академии. Второй пойдет в Затвор Ростовский, чтобы и священнослужители, проходящие обучение в Ростове, имели возможность начать печатать книги.

Одни, короче говоря, растраты пока с этим образованием. Даже я не вижу серьезного эффекта в ближайшем будущем. Науку двигаю я сам. Тот же порох, или зеркала, железоделательное направление, медицина, опять же…

Я составил трактат в этом направлении, где изложил все свое видение проблемы, написал о санитарных нормах и обо всем прочем, полезность чего доказать на деле сложно. Ну как я расскажу про бактерии и вирусы? Пусть только верят на слово, ну и экспериментируют. Кроме того, пусть собирают знания о травах и пробуют составлять лекарственные составы. Я хочу через год видеть открытую аптеку, а через два года опытную больницу-лекарню.

Так что я поставил перед учеными задачи, прежде чем дальше отправится в свое путешествие в Византию и потребовал, чтобы они дали результат через полгода, не позже. Мне нужна была химия, в частности работы в области увеличения производства соды, мыла, красок. Мне нужна оптика. Пусть создают увеличительные стекла. Я не знаю, как их делать, шлифовать вроде бы… Пусть думают. А еще металлургия… и война. Трубка, запал, выстрел — вот такими словами я бросался, наставляя на научную стезю умные головы. Вся наука должна быть только прикладной. И за любое изобретение, которое может быть принято в хозяйственной, или военной сфере — за все оплачу со сторицей. А пока все эти ученые слишком много ресурса потребляют.

— Долго ты читаешь, Угрюм. Я уже успел о многом подумать, — сказал я и подал ещё одну бумагу. — Это мой приказ, по которому следует, что я не позволяю кому-либо быть во главе тебя, если дело будет касаться послевоенному решению захваченных территорий. Этот приказ нужно будет предъявить только в Египте. Я не собираюсь ссориться с властями в Византии сейчас. Потом, как сложится. А пока именно так. Никифор решает в бою, но и он и ты должны сохранять наше войско, чтобы не бросали братьев в огонь. Но ты постарайся не ссориться с Арсаком, хотя многие вопросы, которые тебе, в том числе, улаживать, командующий принимает.

— Я предполагал, воевода, что войска нашего братства будут использовать в качестве тарана. Но, ты не беспокойся. Я не позволю за зря губить наших людей, — сказал Угрюм, но поспешил добавить. — Мы не позволим.

Этот сотник, назначенный мной только вчера тысяцким, становился вровень с Геркулом, который также отправляется в Египет. Общее командование должно быть у Никифора, но вот разговаривать с ним пока у меня не было ни сил, ни терпения, да и желания уже нет. Воевода настолько проникся идеей крестового похода, что дошёл до того, что начал самобичевать себя. И, ладно бы, этот эксгибиционист-мазохист, прошёлся бы полуголый вокруг храма Святой Софии в Константинополе, а после угомонился. Так нет же. Он и сейчас иступлено молится и, не образно, а реально, разбивает колени и лоб в молитвах.

Насколько же разной может быть вера! Вот Угрюм — он мне казался ранее более фанатичным, чем Никифор. А теперь я даже не знаю, как мне с таким младшим воеводой можно сотрудничать. Он же стал неуправляемым. И на меня то и дело хулу возводит, что мол в грехах я погряз и злато застелило мне глаза. Молчал бы еще… А так может и договориться о том, что я был с Евдокией. Знать Никифор о таком не может, а вот взболтнуть о догадках, вполне.

— Сделай так, тысяцкий Угрюм, чтобы над тобой не было командиров, а все вопросы согласовывать только с Геркулом, — я пристально посмотрел на своего собеседника. — Ты меня правильно понял?

— Понял, воевода, сделаю, во имя Господа, — нехотя ответил тысяцкий.

Вот и получается, что проходит время, случаются события, развиваемся, становимся сильнее, а крови вокруг меня не становится меньше, как бы и не больше. И Никифора приходится убирать. Если ранее он был всего оппозицией, порой нужной, то сейчас я даже не знаю, как можно разговаривать с ним. Одно спасает от прямого и прилюдного нашего столкновения — это то, что уже скоро Никифор отправится в поход. И оттуда он не должен вернуться.

Угрюм ушел, а уже скоро заявились мои купцы, которые каждый день обязаны были вечером отчитываться о торговле, ну и сообщать мне новости, которые можно было услышать на улицах Константинополя.

Торговые дела решались вполне себе споро, несмотря на то, что страна, казалось, в едином порыве готовится проявить себя. Бумагу я распродал быстрее быстрого. Этот товар у меня выкупили по той цене, что я хотел, весь и сразу. Я даже накинул двадцать процентов сверху, предполагая, что это как-то собьёт ажиотаж, но нет, купец-армянин взял всё и ещё попросил привозить почаще. Логично было бы еще больше поднять цену, но такое не особо приветствуется. Репутация порой важнее лишней сотни марок серебром.

Возможно, ажиотаж на бумагу был вызван тем, что цены на пергамент одномоментно подскочили сначала в три раза. Когда просочились слухи о вероятном крестовом походе, ценники на пергамент поднялись и вовсе в десять раз, став при этом абсолютно невозможными для покупки большинству людей.

И вот за всей кутерьмой этих политических событий, интрижек, совещаний у василевса, я прозевал возможности. А ведь можно было только на бумаге сделать очень серьёзный гешефт. Но я не уловил серьезную связь между тем, что начался массовый забой скота на солонину, и удорожанием пергамента. Казалось, что должно было быть все наоборот, кожи же больше производится. Но, нет. То ли дело в том, что для пергамента по-особому бьют скот, то ли при массовом забое взрослых животных берегут молодых бычков, из кожи которых как раз и делали пергамент. Может это и несколько сложновато в понимании современных купцов, все равно, неприятно упускать возможность заработать, как и не понимать конъектуру рынка.

А вот на воск я вовремя успел понять цену. Повсеместно разосланные воззвания к крестовому походу побудили людей чаще обычного идти в церковь и покупать там свечи, чтобы поставить за здравие или ещё за что-то, неважно. Главным было зайти в церковь. Так что церковники, получив дополнительную прибыль, а в церковь несли немало денег, с большим удовольствием покупали воск, даже по завышенной цене вдвое.

Вот с зеркалами вышла промашка. Этот товар, наверное, для того времени, которое более спокойное, когда не к войнам готовятся, а к созиданию, или вовсе наступает время роскоши. Так что пришлось по номинальной цене, всего-то в десять раз превышающей себестоимость, продать всё оптом генуэзцам. Можно было бы сетовать на то, что эти итальяшки сейчас начнут прямо на моих глазах реализовывать товар, но нет, всё правильно я сделал. Генуэзцы собирались торговать зеркалами или же продать своим конкурентам часть этого товара венецианцам.

Пусть распробуют в Европе русские зеркала, будем повышать стоимость. У меня ведь были серьезнейшие планы на сверхприбыль от зеркал. Венеции же в иной реальности удалось заполучить баснословные деньги от продажи такого товара. Такого, да у нас уже и лучше! Венецианцы пузырь надували из стекла, а после его разрезали. А мы зеркала уже делаем раскатывая стекло. Больше производительности и хорошее качество при этом выходит. Еще бы ювелиров мне хороших, так рамки делали бы красивее. Вроде бы из Биляра привел четыре семьи, где главы родов занимаются ювелиркой. Посмотрим, как они справятся.

А вот стеклянная продукция в виде бокалов, ваз, кубков — все это продавалось неплохо, пусть и и не получалось создавать ажиотаж. И… Хрусталь. Добавили-таки свинец, что-то получилось. Честно, я даже и не знаю, хрусталь ли это, вернее насколько он качественный, некоторые изделия привезли и хрустальными.

Недаром все же Гильермо Понти неустанно просит о создании генуэзской фактории где-нибудь на землях Братства.

Когда, взятые мной из Воеводино купцы, начали складировать серебро и даже золото на складах Братства в Константинополе, я опешил. Ведь, на самом деле, столько драгметалла мне и не нужно. Если всё это я повезу на Русь, то просто обесценятся деньги. Нужно развивать мануфактуры, производство, сельское хозяйство. Необходимо углублять товаро-денежные отношения. И вот тогда можно и увеличивать денежную массу. А пока что…

Я ведь знал, что в Европе случилась «революция цен» после начала интенсивной колонизации Америки и иных частей мира. Европейцы имели много серебра и золота, а вот товарное производство, прежде всего сельское хозяйство не успевало за увеличением денежной массы. Как итог: цены взлетали, голод приходил. Спасала Европу только Речь Посполитая с Россией, которые продавали свое зерно европейцам.

Месяц прошел в трудах и заботах, тренировках, даже в учениях. Арсак, командующий всеми войсками, отправляющимися в Египет, оказался весьма деятельным человеком, а также его участие в качестве главнокомандующего привлекло в ряды крестоносцев немалое количество армян, даже три сотни конных армянских воинов и Киликии, и те присоединялись к походу.

Я был несколько удивлен, что, помимо конных воинов и традиционной византийской пехоты, в формировавшемся войске появились арбалетчики. Генуя предоставляла четыре сотни своих воинов, вооруженных арбалетами и короткими мечами. Наверняка, чтобы после сказать, что и их воины участвовали в походе.

В проливе Дарданеллы, наверное, нужно было устанавливать график прохождения кораблей. Невообразимое количество различных судов прибывали в Константинополь и загружались людьми и лошадьми, а так же продовольствием, оружием и фуражом. Генуя, Пиза, даже Венеция вовремя прислали свои корабли. Мало того, так почти весь флот Братства и русских княжеств, а это на данный момент более пятидесяти вымпелов, все задействованы в погрузке, не говоря о том, что византийцы подтянули все свои отнюдь немаленькие морские силы.

Мы стояли с Гильермо Понти на Константиновом холме рядом с одноименным дворцом византийских императоров. Как отцы провожают своих сыновей в дальнюю дорогу, так и мы наблюдали, как пять парусников в сопровождении шести галер выходили из залива Золотой Рог, чтобы отправиться в новый мир. Ощущал себя отцом, который наблюдает за своим ребенком, получающим аттестат на выпускном. Так и хотелось махнуть стакан водки и пригласить на танец математичку, которая попила кровушки родному отпрыску в выпускном классе.

— Друг мой, Гильермо, ты уверен в том, что арабы пропустят наши корабли через Геркулесовы Столбы? — спросил я, резонно предполагая немалые сложности для колонистов.

— Наше с тобой золото, мой друг, — это пропуск через любые проливы, — отвечал Гильермо Понти.

На этих кораблях были собраны опытнейшие генуэзские моряки и чуть менее опытные, но готовые познавать морскую науку, русичи. Все они, как и русские моряки, на мой взгляд, хорошо освоили науку правильной установки парусов. Мы с Гильермо испытали это сами, когда выходили на парусниках в Черное море и там маневрировали, подстраиваясь с разных сторон под ветер. Такие выходы давали понятие о состоянии кораблей и чем еще загрузить трюмы, чтобы иметь возможность для команд осуществлять ремонт самостоятельно.

— Дойдут! — усмехнулся Гильермо.

— Куда они денутся! — отвечал я.

Во всей этой кутерьме с погрузками крестоносного войска, практически незаметным получился отход, способной стать величайшей, экспедиции в Америку. Я уже сегодня приду в «Русский Дом» и дам задание трем писарям, что состоят при мне, чтобы они отвлеклись от красочного описания подготовки Крестового Православного похода, и написали очерки об отплытии кораблей в…

А как мне назвать новый континент? Америго Веспуччи еще даже не спроектирован своими родителями, до рождения которых как бы не триста лет.

— Как назовем новый континент, друг мой и партнер? — спросил я.

— Как тебе такое название: «Геруссия»? — лукаво спросил Понти.

Я задумался. Звучало, словно из какой сказки название страны. А в прочем… Мы же рождены, чтоб сказку сделать былью? Так что не будет тут Америки, будет Геруссия.