Гридень 7. Завоеватель

Глава 10

Я говорил о том, что войны сложнее заканчивать, чем начинать? Что ж, повторяюсь. Но есть еще одно мое утверждение. Я считаю сложнее остального сделать так, чтобы по окончанию одной войны не началась другая. Мы победили, но можно ли возвращаться домой? Хотелось бы. А для этого нужно многое сделать, чтобы Волга стала русской рекой, и уже не никогда не была Итилем. И очень желательно, чтобы при этом воды великой реки не были алыми от крови.

Для Булгарии, как по мне, открывается окно возможностей. Да, есть нюансы, прежде всего связанные с религией, однако, не бывает не решаемых вопросов, бывает отсутствие желания их решать. И сейчас, будучи уверенным, что уже завтра для народа Русской Булгарии начнется новая эра, с большой вероятностью, время сытной и комфортной жизни, я взирал на символ прежней Булгарии, ее правителя.

Израненный, весь в кровоподтёках, передо мной стоял эмир булгарского государства Сагид. Мне было где-то и жалко этого человека. На склоне лет, когда пора бы уйти на покой и посвятить всё своё время молитвам или написаниям чего-нибудь вроде мемуаров, ему пришлось пройти через главные в своей жизни муки и унижения. Нет, никто Сагидане пытал, не мучил, даже не унижал в том простом и обывательском понимании этих слов. Но, разве не унижение то, что он был эмиром, к имени которого, скорее всего, будут прибавлять слово «последний»? Трехвековая история булгар заканчивалась. А еще нет больше такой страны, многоплеменного союза.

Мы находились не во дворце, не в большом тереме, а, как бы это эксцентрично ни было, в юрте. Будучи сам кипчатского роду, Эмир предпочитал всем возможным удобствам, которые придумали себе приверженцы оседлого образа жизни, просторную большую юрту. Но здесь быть уютненько. Все в коврах, да золоте. Как говориться, это я удачно зашел.

Вообще, я бы так сказал о городе Биляр: это город контрастов. Здесь поистине смешались многие культуры. Прежде всего, получался ранее для меня невообразимыйсимбиоз кочевой культуры и оседлой. Вот, вроде бы, Биляр —самый что ни на есть город с деревянными и частичнокаменными постройками, между тем, есть в нём что-то и от кочевого стойбища.

Тут стояли юрты, даже что-то похожее на индийские вигвамы, сновали овцы, козы, было много коней. И при этом в городе не было той жуткой антисанитарии, которая предполагалась от подобного соседства человека с животными и от смешения культур. Наверное, именно так выглядят кочевники, которые выбрали путь оседлого образа жизни. Однако, сделали это совсем недавно. Кроме того, это мы пришли и заставили людей прятаться за стенами Биляра, а так, вокруг города было много юрт и пастбищ.

— Скажи, старик, оно того стоило? — спрашивал я Сагида, сидя на большой подушке в его же юрте.

Нет, в моей уже юрте. Кстати, она вполне себе разбирается, тут вовсе главное, что внутри находится и ткань наружная. Поставлю такую у себя в усадьбе в детинце Воеводино, пусть будет.

— Юный воин, ты спрашиваешь меня о том, стоило ли сопротивляться? — разглаживая бороду, на которой всё ещё была запекшаяся кровь от вытекшего глаза, спрашивал последний эмир Булгарии.

— Ты мудрый человек, при первой нашей встрече ты понимал, что всё закончится именно этим. Но более трех тысяч человек убито. Не стоит ли предотвращать подобные жертвы, если правитель заранее знает, что они будут и чем закончится война? — спрашивал я.

На самом деле, мне просто было интересно, как объяснит свое упорство булгарский эмир. Для меня, к примеру, нет выбора между драться и не драться. Я ценю человеческие жизни, возможно, но отношусь к ним более цинично и прагматично, чем человек, наполненный гуманизмом. Большинство этих самых жизней — это ресурс, необходимый для становления и возвеличивания государства. Да, именно так, пусть слова эти звучат грубо, но я не буду лгать самому себе. Для меня развитие общества важнее, чем благополучие отдельно взятого человека.

Безусловно, я держу за скобками ценность близких мне людей. И не приведи Господь, чтобы у меня стоял выбор между спасением, например, собственного сына, или жизнями многих людей — соплеменников, но к которым лично я не привязан. Как там было у Сталина, когда ему предложили поменять сына, который был в плену у нацистов на фельдмаршала Паулюса? «Я солдата на фельдмаршала не меняю» — сказал, или скажет еще Сталин. Смогу ли я так?

— Ты спрашиваешь, юный воин, и ждешь ответы? Так ответ един — не я начал войну, а ты. Теперь я знаю это точно. Тебе нужны мои земли, будь иначе, ты бы не пришёл сюда и не начал бы всю эту войну. Вот теперь я вижу, что это ты её начал! — последняя фраза прозвучала громко. — Это ты!

— Много в своё оправдание я тебе не скажу, лишь пойми, а не поймёшь, так поверь на слово, что нашим державам суждено было в будущем либо насмерть сцепиться с друг с другом, либо обеим пасть от полчищ иноземцев. Я спасаю своих соплеменников, но даю шанс и твоим. Сосуществование под властью Руси, — вот возможность и для русичей и для твоих соплеменников выстоять в будущем и построить великую державу, где найдется место и булгарам, — сказал я, с грустью смотря на старика.

Этот разговор, будто бы оттягивал неминуемое.

— Будь милостивым к моим людям! — сказал старик. — Ну же! Решайся, прекрати мои муки!

Я встал с подушки и замер.

Мне предстояло сделать то, что должен. Он понимает, что иначе поступить нельзя. Это вновь тот самый вопрос, когда стоит выбор, убить мало людей для того, чтобы сохранить большее количество жизней, или же не марать свои руки и сохранить жизни правящим роду, а также роду уже объявленного наследника Эмира, погибшего Бараджа, но при этом создать невероятную возможность для легитимной дальнейшей борьбы булгарского народа.

— Прости, старик, — сказал я и вонзил нож в сердце последнего эмира Великой Булгарии.

Я свою грязную работу сделал и сейчас еще больший грех совершается в соседних юртах. Там убивают всех представителей правящего рода, чтобы не было ни одного мстителя, дети также не доживут до рассвета. Жаль… Нет, мне, правда, жаль. Но так устроена правда войны и существующая реальность. Если оставить в живых сейчас хотя бы младенца, то он вырастет. Обязательно найдется тот, кто укажет выжившему на его происхождение. И ничего не останется этому ребенку, ставшего взрослым, как только воевать и мстить за своих предков.

И тогда эта «недоработка» двадцатилетней давности аукнется тысячами жизней, а мои родные окажутся в опасности. Законы мести в этом мире почти священные, от них нельзя просто так взять и отмахнуться. И оставленный в живых представитель рода Сагидидов — это знамя для тех, кто захочет возродить Булгарию и начать священную войну с Русью. Ни один опытный боец не пройдет мимо раненного врага, подставляя ему спину. Это по законам войны просто глупо. Я не буду глупцом!

Нужно было не только убить ближайших родственников Сагида, но и его чиновников, которые в большинстве дальние родственники. Такова система управления Волжской Булгарии, что, по сути, правит не эмир, а его род. Никакой отдельно взятый человек, не условно Сагит или Ибрагим, не имеет полноты власти. Своего рода, не сословно-представительская монархия, а родоплеменное представительство.

Власть передаётся одному роду, глава которого и является эмиром. И, если я не хочу, чтобы уже завтра появились отряды повстанцев, нападающие на мои обозы, пускающие стрелы в моих людей, мне нужно принимать кардинальное, сложное, грязное решение.

Прошло два дня с того момента, как защитники Билярастали демонстрировать белые тряпки, крича о том, что они сдаются. Но тогда не все сдались. Очаги сопротивления мы вскрывали еще четыре часа после и, в основном, ожесточенно сопротивлялись, как раз представители правящего рода и наследного ему. Остальные билярцыждали своей участи. На улицах не было никого, дома казались заброшенными, но в них, не произнося ни звука, скрывались люди.

Каждый в моем войске знал, что грабить можно толькотогда, когда на это есть официальное разрешение. Вот, при взятии Городка я дал добро на грабеж. Биляр же оставался нетронутым нами, кроме, конечно, имущества правящего рода и тех родов, что оказали серьезное сопротивление моему войску даже после вхождения в город отрядов Братства и союзных половцев. Вот последние несколько порезвились, полностью урезонить соплеменников не удалось даже хану Аепе. Да он и не был в своем праве это делать, так как добыча с боя — священная, она выше хана, она «сродни Иисусу», если половец христианин, благословению Тенгре, или кому там поганые кипчаки поклоняются.

Даже то, что мы взяли с уничтоженных булгарских родов — это очень много. Булгария, на самом деле, оказывается, что очень даже богатая страна. Серебра здесьнемало, много шелка, порчи, иных тканей. А сапог! Тут, словно фетишь на обувь, так как поголовно все в сапогах, между тем, как я узнал, стоят они не так и дорого. И вот оно! Первый кирпич для строительства экономического сотрудничества. Если булгары такие умельцы-кожевенники, то пусть обувают Русь. Не бесплатно, конечно.

И таких кирпичей должно становиться как можно больше, чтобы уже лет через двадцать булгары не могли себя прокормить без взаимодействия с Русью, а многие купеческие династии имели прочные, возможно, и дружественные отношения с русскими людьми. Может и роднились, хотя, вновь же встает религиозный вопрос. Как показали дальнейшие события, выход можно при желании всегда найти.

Я вышел из юрты, поднял голову к небу. Лил дождь, будто сама природа старалась отмыть меня и моих людей от тех грехов, что мы только что натворили. Вынужденных грехов, не будь которых, было бы еще хуже. Не дождались билярцы дождя. Им бы еще часов десять продержаться, тогда пожары были бы не страшны, а мы застревали бы в грязи на подступах к городским укреплениям. Поди горюют сейчас, Аллаха поминают, что он несколько запоздал с помощью.

— Воевода? Созывать Совет? — просил подскочивший ко мне десятник.

— Позже. Пусть все отдохнут, — сказал я.

Воюешь мало спишь! А когда захватил город, то вовсе о каком сне идет речь? Так происходит не только со мной, но и со всеми командирами. Это я, то чаи, то травяные сборы распивал и философские беседы с последним эмиром водил, то встречался с общественностью во главе с Ибрагимом и его тестем Валидбеком.

Мы договаривались о сумме выкупа за то, что я не стану разорять город. И цена моя была немалой, если посмотреть в масштабах даже русской земли, но не сказать, что она мне казалась неподъемной для самих билярцев.

Вот, к примеру, взятая мной казна, что вез с собой Ибрагим из Булгара, составляла четыре тысячи сум. Сума — это почти так же, как и наша гривна, тоже слиток из серебра и по весу похоже. И, кстати, даже при распределении между воинами груза, коням было тяжелее обычного, может, потому и не удалось Ибрагиму убежать от меня. А то серебро, что было мной взято у правящего рода, который был не только уничтожен, но и, конечно, разграблен, удалось взять уже пятнадцать тысяч сум.

На секундочку, эта сумма больше, чем у меня за все время моей прогрессивной деятельности. И я не не беру в расчет то, что у Сагида, просто помешанного на конях, только к конюшнях Биляра было более пяти сотен отличнейших коней. А где-то между Суваром и Биляромстойбище эмира, в котором и коней куда как больше и волы и отары овец, всего хватает. Правда, здесь лучшие кони.

Тканей я уже взял так, что тысячу воинов одену и еще тысячу дев наряжу. Вот только, я все еще надеюсь заполучить большое количество сырья, прежде всего, шерсти, чтобы самому делать нить и изготавливать ткани. Как самому? Не лично, конечно. Не могу спокойно думать о том, что станки простаивают. Как бы выходить быстрее на внешние рынки.

А вот такие ковры, что были у Сагида, но стали моими, вряд ли можно быстро соткать. Тут целая вековая культура ремесла должна быть и, как нивелировать подобное прогрессивными технологиями, я не знаю. Лишь только заберу к себе умельцев, пусть мастерят на землях Братства.

Долго прохлаждаться на дожде не пришлось. Вновь прибежали спрашивать, да советам вникать. И не потому, что я такой вот мудрец, а из-за того, что сами не могут взять на себя ответственность. Я уже понимаю, почему эмир Сагид все-таки выбрал себе в наследники не Ибрагима, а куввада Баражда.

— В чем сложность? — спросил я у Ибрагима. — Почему ты уже сейчас не можешь объявлять себя посадником? Или что, большего захотелось?

— Посадника? — спросил Ибрагим, чем уже отвечал на мой вопрос. — Огромная держава и посадника? Не наместника?

Понятно, что не хочет он быть посадником. А я вот не могу назначить его наместником. Это решение должно быть за великим князем. И я послал вестового к нему еще раньше, даже до начала штурма. Изяслав уже, наверняка, получил послание. Посадник — это чиновник, которого как поставил, так завтра и снял. Кроме того, посадник может мне подчиняться, а вот наместник, нет. Наместник только великому князю подвластен.

— Хорошо, Ибрагим. — с театрально дружелюбной улыбкой говорил я. — Оставляй свое имущество, бери только одежду, еду и коней по одной телеге на члена семьи и уезжай.

Валидбек с осуждением посмотрел на своего зятя. А я был невозмутим. Причем, не только внешне, но и внутренне. Ну, разве не найдем какого представительного человека, чтобы поставить посадником в Булгарии? Вот того же Валидбека. Он тоже знатный, правда, Ибрагим знатнее, но Валидбек, как я вижу, более понятливый.

— Посадник, так посадник, — с видом мудреца, изрекшего главный афоризм своей жизни, сказал Ибрагим.

— Сколько ты хочешь получить выхода за то, что не стал разорять и разрушать город? — спросил Валидбек.

— А сколько стоит жизнь твоих родственников и честь твоих женщин, дочерей? — спросил я.

— Они бесценны и не измеряются ни серебром, ни золотом, — сказал Ибрагим.

— Ха! Ха! — рассмеялся я и даже мои гости улыбнулись.

А я еще сомневался в наличии ума у Ибрагима, а он вон, как вывернулся. Красиво, молодец. Правда, это нисколько не меняет ситуации. Я победитель, я могу сделать так, что все будет моим. Это понимаю я, это понимают мои собеседники.

— С каждой живой души одна сума, одна овца, один конь, две пары сапог, и десять аршин шерсти или иной ткани. С одной семьи повозка, — назвал я цену и внимательно следил за реакцией побежденных.

Ничего из перечисленного не вызвало серьезного протеста, несмотря на то, что Ибрагима, отыгрывающего роль нищего и убогого, чуть ли в судорогах не скрутило от того, что я назвал. Но это всего-то плохая актерская игра. Он бы еще припадок инсценировал. Лишь упоминание коней было встречено непритворными эмоциями

— Что с конями не так? — спросил я.

— Так в городе столько не будет. Кто же станет в городе держать много коней. А стойбище, куда отвели коней из Биляра, вы, похоже, и не взяли. Табуны повели к Сувару, — сказал Валидбек.

— Тогда тот, кто не может предоставить коня, платит на шесть сум больше, — быстро нашел я выход из положения.

Двое мужчин переглянулись и быстро дали свое добро. А я подумал, что продешевил. На Руси за шесть сум, то есть гривен, можно купить, пусть не лучшего коня, но очень неплохого, как для сельских работ, ну или плохенького боевого. Ценники на упали после того, как на русские земли, особенно на южные княжества, прежде всего, Киевское, пригнали огромные табуны добротных половецких коней. Разбитая Степь «дала» Руси более пятидесяти тысяч лошадей, это так, по скромным подсчетам.

В Булгарии, видимо, кони стоили чуть дороже. Ну, да ладно. По приблизительным прикидкам выходило, что я получу, кроме прочего, около семидесяти тысяч сум. Условно, так как вес сумы в Булгарии варьировался, но это выходило более четырнадцати тон серебра. Немало, мягко сказать. Особенно, если учитывать то, что уже награблено. Но много ли это для двадцати семи тысяч жителей?

— Я жду от вас тысячу пудов серебра и все остальное: сапоги, коней, прочее. Если кто хочет сохранить коня, то пусть платит шесть сум, но меньше, чем табун в пять тысяч неприемлемо и буду считать, что условия не выполнены, — сказал я, дождался уточнений, что именно им, прежде всего, Ибрагиму и предстоит собирать мою добычу, добавил. — Никого не неволю, люди могут уйти. Но будет всем купцам запрет вести торг на булгарских и русских землях. Оружие все остается, оно изымается. Носить с собой можно только нож. Кто будет проявлять добро и принятие русской власти, тому позволено будет и носить оружие.

— Пока не придет великий князь и не переиграет все? — серьезным тоном спрашивал Ибрагим. — Я учил истории про былое Руси, я изучал возможного врага. Там была одна притча, когда князь Игорь Старый в очередной раз пошел брать дань с древлян.

— Если ты намекаешь на то, что древляне убили Игоря Старого, так как он брал повторно дань, что может сделать и мой великий князь, то вспомни и то, чем история закончилась. Древлян практически изничтожили за то убийство. Я договорюсь с великим князем. Это наше дело. Нет… — я чуть было не сказал, что верну все взятое или отдам добычу Изяславу, чтобы только слово свое не нарушить, но сдержался.

Булгарам не следует знать и понимать внутриполитическую обстановку на Руси. Сами разберемся. А что касается главного, непреложного закона войны и военных действий русских князей, то он во все времена до создания регулярной армии един: «что в бою взято, то свято».

Я взял Биляр, эта цель была определена именно моему войску. Ведь Изяслав Мстиславович опасался идти на столицу Булгарии. И дело не только в том, что оставлять крупнейший город волжан, Булгар, нельзя, так как он ближе всего из крупных городов находился к Руси. Не в том причина моего похода на Биляр, что уже было известно о скоплении основного булгарского войска у города Булгар.

На самом деле, то, что сделало Братство и, естественно, союзные половцы, считается очень сложным. Мы же дважды форсировали очень даже большие реки. Бывало такое, что иное войско теряло больше воинов в процессе преодоления водной преграды, чем в самом бою. Ну, и еще один фактор — это сеть крепостиц у Биляра. Нами были взяты две, что позволило относительно спокойно пройти к столице. Но чего стоили штурмы того же Городка! Это без Биляра эти крепости ничто, так, временное убежище, а с ним — система обороны. Кстати, к крепостицы эти я послал людей, чтобы договаривались. Нет, так возьмем силой.

Вот и посчитал великий князь, что не по Сеньке шапка, то есть не по мне, Владу, и дал добро атаковать сердце Булгарии, его стольный град, Биляр. И любой воин или князь осудит поступок Изяслава, если он начнет тянуть руки к нашей добыче. Но… осудят и меня, если я не «подарю» великому князю десятую долю. И я долю эту отдам, причем, почти честно. Вот из того, что возьму в городе, и выделю на усиление Руси.

А тяжелая работа продолжалась. Сперва ко мне побежали все городские челобитники. Кто-то захотел «под шумок» решить свои давние споры с соседом, прочиежаловались на моих воинов или, напротив, приходили, словно к старшему рода за дозволением женитьбы.

Да! Немногие, но некоторые мои воины захотели себе экзотики и звали в жены булгарок. Религия? Этот вопросстоял, но не так остро. Религиозность булгар оказалась несколько меньше, чем я ожидал, а муллы, которых в городе было четыре, были вполне вменяемыми людьми и не сильно противились брачным союзам. Доходило до комичного, когда мулла благословлял на брак девушку без присутствия православного мужа, а православный будущий муж бежал в припрыжку к нашему походному батюшке, чтобы занять очередь для крещения будущей жены, а также узнать время венчания.

Я был доволен этой победе инстинкта размножения, собственно, и выживания, над всеми бедами и несчастьями, которым сам же подверг народ Биляра. Понятно, что отцыдля собственной безопаснсности стремятся, по сути, «продать» своих дочерей. А, когда я еще и объявил, что вдвое урезается тот выход, что обязаны отдавать все побежденные билярцы, если они роднятся с русичами, так запросов о женитьбе стало еще больше.

Зачем я так поступил? Так нет уз более крепких, чем родственные. Те, кто отдает своих дочерей, моментально становятся не побежденными, а как бы предателями, но и вынуждено лояльными Руси. Если масса людей, заинтересованных в выстраивании добрых отношений с русичами, станет критически большей, чем та, что затаилаобиду, то можно говорить о будущем булгар в общей русской семье.

Наивно? Есть немного, но это работает. Тот же Александр Македонский некогда насильно женил своих воинов на персиянках и тем самым заложил основы распространения эллинской культуры в Персии, между прочим, обладавшей не мене великой культурной и религиозной традицией, чем Греция. Да, Сашка Филиппович быстро кончился, помер, чего я себе, если сравнивать, никак не желаю, но его начинания не остались без последствий, и Восток стал частью эллинским, какие бы междоусобные войны с номархами, полководцами Македонского, после не разгорались, все равно эллинизм стал основой Ближнего Востока.

Вторым делом, противоположным первому, был массовый исход булгар из города. Я отпускал не всех, но многих из Биляра и, формируя караваны, отправлял под охраной на юг. Конечно, все уходящие мало того, что заплатили положенную мной дань, так и оставляли большую часть своего имущества. Между тем, примерно треть населения Биляра соизволила уйти.

Люди отправлялись к сельджукам, в меньшей степени в Хорезм. И было понятно, что Русь атакой на Булгариюпоставила вопрос будущих войн с этими мусульманскими государствами остро. Но, как гласит народная мудрость: волков боятся — в лесу не сношаться.

А все же хорошо работает морально-этическо-религиозная связка Спиридон-Даниил. Наши святые отцы вдолбили большинству молодых воинов принципы, что близость с женщиной возможна лишь с благословения, которое дает святость венчания. А еще у нас так… если совершил преступление, например, кого сначильничал, то путь в братья для тебя закрыт. Ну, а если брат сделал дурной поступок, то, в зависимости от тяжести преступления, он становится послушником на год или даже выгоняется из Братства. Пока что выгнали чуть меньше семи десятков человек, но каждый случай обязательно доводился до сведения всех воинов нашей организации.

— Поздравляю всех, братья мои, — сказал я насовещании, собранном через неделю после взятия города. — Пришли сведения, что великий князь наш, Изяслав Мстиславович, вошел в Сувар, последний крупный город Булгара. Так что… Что? Не верили? Кто говорил, что всю Булгарию не взять?

Я посмотрел на Никифора, тот радостно усмехался и был амбивалентен к моим подначкам. Радовались все. И те, кто отыгрывал роль скептика, как бы и не больше были счастливы. Это я и те, кто был почти уверен в успехе, ощущали во-многом закономерность случившегося. А другие произошедшее иначе, как чудом не считали.

— Кто же не ошибается, воевода! — весело воскликнул Никифор. — И Господь привел нас, чтобы веру христианскую на сарацин распространить.

— С этим осторожнее нужно, как с женщиной, нежнее, и тогда она подарит больше ласки, так много, что и сбежатьмужик удумает, ибо не выдюжит, — шутил я и многие смеялись, но не Никифор.

— Не приплетай к порочности веру, — попросил Никифор, и я перекрестился, будто прося прощения у Бога.

— Но вот, что, братья, я хочу предложить и спросить у вас и у других братьев наших, — я посерьезнел, чем показал всю важность момента.

Установилась тишина. В голове еще раз пронеслись мысли, правильно ли то, что хочу сказать и что намерен осуществить. Правильно. Руси нужен не князь, Руси нужен царь, Царь Всея Руси. И эта инициатива пусть исходит от Братства, всего командования, которое отправит грамоту за моей подписью и печатью. Мы будем молить великого князя принять титул и быть нам отцом. И он примет, Изяслав достаточно амбициозен, чтобы это сделать. А нет, так прибудем уговаривать. И что тогда? Да многое, а еще, коли он наш отец, то мы же его дети. А с детьми не воюют, если семья только благополучная.

— Быть на Руси Царю-кесарю? — выкрикнул я, когда описал предложение.

— Быть! — воскликнули все собравшиеся, от воеводы, то есть меня, до витязей-братьев.

— За Русское Царство под мудрым и справедливым правлением кесаря Изяслава Второго! — провозгласил я тост, поднимая свой золотой кубок, принадлежащий ранее эмиру.

Бордовое вино от резкого движения руки чуть разлилось, будто предвещая, что еще немало крови впитает земля на пути становления Русской империи. Но таков путь сильной державы: если она не хочет быть порабощена, вынуждена поработить иных. Закон мироздания суров, но он непреложный закон!