Гридень 7. Завоеватель

Глава 13

Что определяет Величие государства? Высокие стены, архитектура, развитие культуры? Всё это да. Однако, культура и все, что с ней связано, могут быть в прошлом, оставаться наследием от предков, не более. Нет, Византия уже не та, впрочем, ту Византию я и не знал. Величественные здания и сооружения — это впечатляло, но город становился все более ленивым. А лень — главный порок империи на закате.

Величие государства определяется теми людьми, которые в этом государстве в данный момент прибывают, трудятся и формируют каждодневную повестку. И такие люди, на мой взгляд, в Византии есть и в данный момент. Они ещё могут сказать своё веское слово в возвышении восточной Римской империи. Вот, только, пусть и не хочется себя переоценивать, но без моей помощи Византии не выжить.

Вероятные поражения от турков-сельджуков, которые состоялись в иной реальности и вполне возможны в этой, могу предупредить именно я, или последствия моих действий. Если случится так, что Мануил не проиграет в пух и прах сельджукам, а еще и сицилийцам, то империя получает дополнительный шанс к возрождению былого величия.

Четвёртый крестовый поход, который состоялся в иной реальности в 1204 году стал возможен не потому, что вдруг венецианцы были сильными, а крестоносцам помогал сам Бог. Нет, он стал возможным потому что Византия стала слабой.

Нынче же византийские войны расхаживают в панцирях и даже в зачатках латных доспехов.Быстро были переняты образцы русского вооружения, а производственные возможности ромеев пока еще на высоте. Византийцы увидели, как может воевать пехота и насколько это экономный род войск. Так что немалое количество пешцев стали вливаться в византийские войска.

Конечно, есть немалое количество проблем, особенно связанных с тем, что почти на нет сошла торговля с Венецией. Ну нет худа без добра. И уже сейчас византийские купцы, желающие заменить собой венецианцев, начинают чесать репу и поднимать свои седалища. Чуть более плотно на рынках византийских городов стали работать генуэзцы, или пизанцы.

И только лишь флот Византии всё никак не удавалось сделать столь могущественным, чтобы разом ушли проблемы с сицилийским королем Роджером, или с Венецией, с кем бы то ни было в дальнейшем. Хотя, в последнее время в этом направлении имеются подвижки. Например, были затрофеены корабли венецианцев, частью отошедшие и Византии, чатью Братству. Верфи Афин, Константинополя, иных городов, загружены заказами.

Интерес к флоту попробовали возбудить и в обществе. Правда, чаще всего выходило так, что византийские элиты рассуждали про нужность флота, но мало чего для этого делали. В большинстве случаев именно так и происходило, но в меньшинстве же, вельможи корабли строили. Достаточно было пустить слух о том, что император нынче будет благоволить тем знатным семьям, которые вкладываются в строительство флота, так корабли стали возникать, будто бы из ниоткуда. С кадрами еще была острая проблема, но в этом обещали помочь генуэзцы.

И сейчас император Мануил с большим любопытством наблюдал, как прямо в Босфоре резвились два корабля такой конструкции, что и сам Император никогда не видел, а он всё-таки кое-что во флоте понимал. Другие опытнейшие дуки Византийской империи, включая Великого Дука Константина Ангела, на все вопросы императора лишь разводили руками.

Они недоумённо взирали на то, как корабли по проекту воеводы Братства закладывались, смеясь и потешаясь над хозяином верфи где строились корабли. Они же смеялись, когда корабль был уже готов спуститься со стапелей. Все были уверены, удобная конструкция должна быть крайне неустойчивой на воде, или вовсе перевернуться. Смеются они и сейчас, считая, что корабль не может существовать без вёсельного снаряжения и, непосредственно, гребцов. А в подобную конструкцию кораблей, которые выполняли манёвры по сфере, никак не впихнуть гребцов.

— Василевс, — обратился к императору знатный генуэзский купец, глава общины Генуи в Константинополе, Гильермо Понти. — Ты позвал меня, чтобы услышать честное мнение по поводу этих кораблей?

Император, увлечённый просмотром происходящего в проливе, лишь кивнул головой. Да, Мануил захотел услышать мнение генуэзца, тем более, что тот сам уже какой день пытался пробиться на разговор к императору.

— Позволено ли мне будет ответить таким образом… Я заказал уже три таких же корабля. А деньги я считать умею. Эти корабли не новое слово в морском деле, это песня морская, — поэтически заметил Гильермо.

И всё-таки император Мануил был по большей части западником, так как мнение кого-либо из европейцев его больше убеждало, чем слова собственных подданных, часто обладавших намного большей компетенций чем иноземцы. Вот и сейчас, после столь лестной оценки увиденного, у императора не осталось ни малейшего сомнения, что корабли с подобной парусной оснасткой, со штурвалом не в корме, а на палубе, — это будущее.И оно создаётся именно здесь, в Византийской империи.

Вдохновляясь такой мыслью, Мануил выбросил из головы то, что его заслуги в создании добрых парусников и нет, что это все воевода Братства. Император без оговорок считал, что раз в его империи создаются хорошие корабли, путь и стоимостью вдвое большей, чем обычные галеры, значит это результат политики императора. В конце-концов, он же не запретил воеводе Владиславу оставлять заказы в Константинополе?

— Дозволено ли мне сообщить тебе, василевс, некоторые сведения, которые, возможно, ты ещё не знаешь? — спросил генуэзец. — Это касается твоих внешних врагов.

Мануил обернулся вокруг, посмотрел, кто именно стоит с ним рядом, после подумал, можно ли секретничать недалеко от ушей этих людей, все же разрешил генуэзцу говорить.

— Василевс, ты не можешь не знать о том, что у Генуи, впрочем, как и у Венеции, хватает связейна Востоке. Сами города сельджуков мы редко заходим, если только не по приглашению от местных князей, но с торговыми людьми знаемся всё хорошо, — начал свой достаточно долгийпространный рассказ Гильермо Понти, которому был не чужд художественный стиль повествования даже очень серьезных событий.

Василевс не перебивал его, несмотря на то, что был в курсе очень многих событий, произошедших в государстве сельджуков. Сведения о генуэзцаинтересны императору были уже тем, что они создавали возможность проверить надёжность источников, которыми владела Византия. Конечно же у Мануила были люди в правящих кругах сельджуков, которым часто засылались большие деньги, чтобы только те во время предупредили о планах султана.

И то, что слышал Император, заставляло его ещё больше задуматься, как о роли его империи в предстоящих событиях, так и о том, как это стало возможным… Каким образом… Почему… Русские земли смогли за четыре, может, за пять лет, резко возвеличится, попутно решая все свои сложнейшие проблемы и внутри Русской Земли и внешние. Ничем иным, как божественным проведением император подобное объяснить не мог.

— И ты считаешь, мой генуэзский друг, что сельджуки неминуемо начнут войну с русскими землями? — не скрывая своей радости от подобных умозаключений генуэзского купца, василевсМануил расплылся в улыбке.

— Боюсь, ты неправильно понял меня, василевс, — со вздохом разочарования сказал Гильермо Понти. — Султан сельджуков, как и его советники, уверены в том, что русские действуют либо по твоей воле, либо потому, что рассчитывают в случае необходимости, получить от тебя помощь. Они считают, что ты уже начал войну и только и ждешь того, чтобы войско сельджуков вышло к Руси, а ты ударишь в спину.

Озвучивать свои собственные мысли Гильермоне стал, не без основания полагая, что подобным он может только разозлить императора. Однако выводы напрашивались сами, и они не столь радужные для империи, чем казалисьпервоначально. Если сельджуки пожелаютзаступиться за угнетённых русскими булгар, то турки могут первыми начать боевые действия. Симперией в этом случае попробуют заключить мир, а уже после каким-то образом наказать русских.

Становится понятным, что грядёт эра объединения православного мира. Это не нравилось и генуэзцу, тем более такого допустить не могут сельджуки. Они не столь сокрушительны, чтобы оставаться уверенными в победах на поле боя с объединенными русско-византийскими войсками.

Так что, если приближённые султана не дураки, то нет причины считать, что они ставят задачу не допустить русско-византийского союза.

— Значит, война? — со вздохом разочарования спрашивал император.

— Василевс, не мне делать выводы. У тебя много достойнейших советников, — уклончиво ответил генуэзец. — Я могу тебе лишь сказать, что сведения о разговорах при дворе султана обошлись мне очень дорого. Генуя в моём лице хотела бы оставаться весьма полезной империи рамеев, чтобы у тебя, василевс, и у твоих приближённых было как можно меньше соблазна вернуть свой город, и свои рынки венецианцев, а позволять нам больше торговать.

— И я ценю это. И торговлю и вот такую помощь сведениями о моих врагах, — сказал император и поспешил сменить тему достаточно острого разговора. — Итак, что же ты скажешь про корабли…

Вечевой колокол в Новгороде начал созывать народ на вече. Это было для многих горожан неожиданным. Еще недавно вполне себе кипела жизнь, спокойная, без лишнего нагнетания обстановки. Ничего не предвещало звон колокола. Почти ничего…

Конечно же не прошло бесследно то, что Господин Великий Новгород, по сути, потерял вольное правление. Безусловно, вся эта воля была, скорее олигархией, когда правили наиболее богатые купеческие кланы, но видимость демократии была очевидной, и многим нравилось оставаться причастным к важнейшим решениям. Тем более, в условиях ограниченного набора развлечений.

Чурило наблюдал за тем, как на вечевой сбор собираются мужи Великого Новгорода с особым трепетом. Реализация того задания, что было ему выдано еще два месяца назад входило в финальную фазу. И все пока складывается как можно хорошо, согласно первоначальному плану.

Две недели назад Чурила с другими сотниками, что так были привлечены к операции в Новгороде, начал рассылать некоторым купцам сообщения. Это делалось тайно, с указанием, чтобы те не начали действовать раньше положенного срока. На удивление, все сохранили тайну. И пусть в городе нечто такое напряженное витало в воздухе, люди шептались, но в целом Великий Новгород спокойно принимал реальность, ожидая от своих лидеров слов и дел.

— Душила, начинайте! — скомандовал Чурило.

Два десятка мужей с красными повязками на руках и на лбу, будто ручейком влились в людские потоки, распределились по толпе таким образом, чтобы не потерять визуальный контакт друг с другом. Впереди этой сетки людей с красными повязками и шел Душила. Все смотрели на него и были готовы исполнить любой приказ. Если десятник возьмет в руки камень, то и остальные это сделают. Если Душила кинет свой каменный снаряд, то все «красные повязки» сделают это.

— Долой Братство и их город Славград! — закричал Душила.

— Они оставляют наших детей без будущего! — закричала часть бойцов десятника.

— А ты кто такой вообще? — спрашивал один из новгородцев у кричащего рядом с ним «красноповязочника».

Но ответа не последовало, так как людей больше увлекало кричать лозунги, чем разбираться кто именно идет с ними по соседству. Мало ли кто, Новгород все же город большой, торговый. Тут оборачивается немалое количество людей пришлых, или же некоторые новгородцы сами могут по лет пять не жить в городе, торгуя и представляя русское купечество у немцев.

— Хотим князя, а не наместника! Новгород волен выбирать! У нас забрали право выбора! — кричали иные воины большого десятка Душилы.

Толпа сперва не охотно принимала лозунги, но упоминания о том, что иноземные гости в этом году почти все прибыли не в Новгород, а в Славград, а еще о том, что у города на Ильмене забирают будущее, быстро начинали будоражить умы новгородцев. А еще, якобы, вчера ночью пришло известие о том, что Братство и войска великого князя Киевского взяли пермские городки и выбели всех новгородцев из Прикамья.

Этот район кормил Новгород мехами и не только ими. Тут и соль начали добывать. Так что удар по экономике Великого Новгорода будет серьезный, если новгородцев выбить из Прикамья и севернее этих мест. Кроме того, немного, но тут же шла торговля с Волжской Булгарией, что позволяло новгородским купцам иметь дорогой товар для Европы. И новости такие взволновали Новгород.

Утром же те, кто принес известия, пропали. Они поселились в одном из гостиных дворов у Немецкого подворья, на которое было совершено нападение неизвестных. Где теперь вестовые, не понять. Возможно убиты, или взяты в плен — такая версия бытовала в Новгороде. На самом же деле, они просто уехали со своими братьями, отыгрывающим роль налетчиков на Гостиный двор.

— У купца Путяты серебро раздают всем, кто встанет за вольный град Господин Великий Новгород супротив засилья киевского князя! — закричал один из подручных Душилы.

Все знали, где именно находится двор Путяты. Правда никто не знал, почти никто, что сам Путята пропал. Был… да весь вышел, как и его ближние. Поехал он в Смоленск, да нарвался по дороге на лютых разбойников, которые промышляли у Торжка. Но разве же это кому-то, кроме родных купца, важно? Нет, тем более, что родственников под благовидными предлогами вывезли из Новгорода, чтобы не путались под ногами. Это было проявление, вероятно, и преступного гуманизма, так как в последующем могло дать ниточки для тех, кто захочет расследовать новгородские события, что еще только начинали набирать обороты.

— Пей, вольный люд новгородский сколь по сердцу! Выпьете корчагу, налью вторую, — кричал Жир, еще один десятник Братства.

Он и его десяток отвечал за то, чтобы вовремя были выкачены бочки с пивом и медом. Если бы это сделали раньше, то городская стража могла и заподозрить что-нибудь. А сейчас десятник Жир с бочками хмельными оказывался уже не единственным, кто начал делиться с новгородцами едой и питьем.

— Эх, как же можно было пойти под руку киевлянам и дух наш вольный попрать! Али сил у Новгорода не станет, кабы отстоять свое? — то там, то сям возникали разговоры.

Людей подначивали, обстановка накаливалась с каждым новым глотком хмельного. В поведении толпы важно было создать обстановку, когда возникает чувство вседозволенности. И все к этому шло.

— Пошли! — скомандовал сотник Чурило и следом за ним отправилось шесть десятков бойцов.

Эти воины шли споро, как единая группа, подразделение. Набранные не так давно и сведенные в единый отряд лишь месяц назад, тут только десятники знали, кто они и за кого готовы умирать. И только Чурило с двумя другими сотниками понимал, что именно происходит и какова конечная цель всего этого действа.

Чурило был десятником в сотне Стояна. Именно Братство и готовило уже как два месяца сегодняшние события. Были проведены расчеты, учтены многие факторы. Мало того, так и заговор самих новгородцев вполне себе существовал на самых верхах. Так что оставалось ситуацию только чуточку подстегнуть в нужном направлении.

А потом… Чуриле, как и Жиру и Душиле. Им не нравилось, что нужно было сделать после. Они жертвовали людьми, теми воинами, которые могли бы стать братьями и воевать на стороне Братства. Но… лес рубят, щепки летят. Придется бросать в топку людей, иначе следы происходящего могут привести к Братству. Впрочем, новгородцы начинали все больше вести себя так, что Чуриле можно было бы вовсе оставаться в стороне.

Вечевая площадь была битком набита людьми. Рядом с ней стояли бочки с медом, там же раздавали серебряные куны, с людей брали обещание, что они будут стоять за то, чтобы сопротивляться городу Славграду и Киеву вместе с тем. Звучали призывы к тому, чтобы обратиться за помощью шведов. Но последнее не находило отклика, не становилось популярным в толпе. Ну и пусть. Призывы же по факту обращения к иноземцам имели место быть, значит в будущем и в этом можно обвинять новгородцев, что они клятву верности нарушили и иноземцев привлекать хотят.

— Да как же так, народ новгородский? Да можно ли клятвы свои нарушать, да еще и столь скоро? — пытался увещевать людей наместник великого князя в Новгороде Мстислав Ростиславович.

— А ты кто нам? — выкрикнули из толпы.

— Я наместник, — отвечал Мстислав, явно растерявшийся при виде толпы.

— То-то, не князь ты, — последовал новый выкрик.

Он прекрасно знал, какие господствуют мнения у людей и что с него придут спрашивать. Мало того, так даже часть его личной дружины колебалась. Мало кому по нраву пришлось то, что Новгород в одночасье лишился своей воли. По факту, так этот город все равно оставался самым вольным из всех русских городов, может еще Псков только был таким же. Но новгородцам, вкусившим истинную, как они были уверены, вольницу, предложенного великим князем было мало.

— Уйти князь, не хотим тебя! — выкрикнул один провокатор.

— А что, православные, и не хотим! Не хотим жить под Киевом да еще с данью на шее сидеть! Не будем кормить Киев, накормим своих детей! — другой провокатор выдал заготовку.

— Миряне, давайте говорить, а не кричать слова красные, — призвал всех собравшихся к порядку архиепископ Нифонт.

— А ты сам продался. Мы тебя выбрали, а ты на коленях пополз вымаливать себе благочинье, — прозвучала очередная провокация.

Все, дальше нужно было помолчать и дать толпе поверить, что все решения — это их собственные, что каждый новгородец думает так, как кричит толпа.

— Кто скажет? — закричали мужи у постамента, на котором стоял князь-наместник Мстислав Ростиславович.

Чурило напрягся. Нельзя никому из его людей выходить на сцену и вещать, пусть даже и получилось бы призвать людей к решительным действиям. Всех уважаемых людей в городе знали в лицо. Пусть в Новгороде и демократия, за которую сейчас готовы многие биться, но очередь высказаться какому простолюдину может и не дойти. Сперва свое слово говорят «господа».

— Пусть Станигост скажет! Его слово слышать хотим! — кричали из толпы.

Чурило улыбнулся. Именно этот знатный новгородский купец был лидером в заговоре «семи родов» — именно так можно было бы обозвать бунтавщиков. Семь знатнейших купеческих родов объединились и лелеяли надежду, что может наступить время, когда они вновь войдут в силу и станут диктовать условия всему Новгороду. Так что этот купчишка не упустит своего и скажет так, как и сам Чурило не смог бы.

— Вы готовы на коленях стоять и просить для своих детей хлеба? Готовы ли к тому, что в Новгород уже следующим летом не приедут немцы и не раскупят все наши товары? А ко всему этому еще и выход был назначен Новгороду, когда с каждого новгородца по гривне нужно собрать и Киеву отдать. Разве же я хочу войны ради смертей? Я хочу справедливости ради жизни. И если нужда станет взять оружие в руки, то я сделаю это и постою за свою и вашу волю… — вещал Станигост.

Не все присутствующие успевали понять смысл фраз образованного и умеющего говорить купца Станигоста, но общий посыл был понятен. Новгород вставал на путь войны.

— Знаю я, что отобрали у нас городки в Перьми, что приносили Новгороду серебро. Вчера были вестовые с такими новостями. Ночью же, в предрассветный час, кто-то напал на этих вестовых и нынче и не ясно где они. Может это сделали люди киевского князя, что нынче в городе господами себя считают? Нас отрезают от Востока, градом новым в устье Западной Двины, нас отрезают от моря и от Запада. А что мы? Как телки молчать должны? — распылялся купец Станигост, зажигая толпу.

— Опомнитесь, люди! — кричал Мстислав Ростиславович.

— Бей великокняжеских прихвостней! Айда на склады Братства! — кричали в толпе люди Чурило и других тайных агентов Братства в Новгороде.

Теперь польется кровь, будут разграблены склады и Братство сильно пострадает. Чурило еще должен был хоть что-нибудь поджечь на Немецком дворе, попытаться вбить клин между европейцами и новгородцами. Что бы не стало с Новгородом, он сейчас становился менее всего привлекательным для торговцев, которые скорее отправятся в Славград следующим летом, или даже раньше туда прибудут.

А еще великому князю Изяславу нужно будет быстро и жестко реагировать на то, что уже происходит и что должно было произойти. Две сотни стражи от великого князя нужно вырезать под чистую, тогда точно Изяслав придет мстить.

Что же касается складов Братства, то там сейчас лишь немного товаров. Но нельзя было не подвергнуть расправе и тех нанятых новгородцев-охранников и псковский отряд, так же нанятый для охраны складов Братства.

Теперь быть главным городом торговым на Севере Руси именно Славграду, ну а Псков, так как его людей убьют, обязательно станет защищаться сам и защищать Славград, и не только потому, что псковичи приняли единство Руси, но так же из-за ненависти к Новгороду.

Народ хлынул в княжескую усадьбу, Мстислава прикрывали его воины. Пролилась первая кровь, теперь безумие было не остановить. Действовал и Чурило. Он своим слаженным отрядом первым направился к складу Братства, увлекая за собой немалое количество новгородцев.