Город заблудших

Глава 9

Однажды я живьем спалил одного парня.

Перед тем как умереть, он минут двадцать дергался. Всю дорогу орал, пока не наглотался дыма от собственной горящей плоти. Потом издавал одно только бульканье. Кожа у него почернела и хрустела, как старая бумага.

Пневматическим пистолетом я прибил его запястья к куску гипсокартона на стройплощадке неподалеку от Бейкерсфилда, чтобы он не смог кататься по земле. Потом поджег и наблюдал, как он горит.

Этот случай до сегодняшнего дня был первым в списке самых страшных вещей, которые я делал в жизни.

До посинения тру себя в душе. Чищу зубы, раздирая в кровь десны. Опорожняю два пузырька листерина. Впрочем, вряд ли этого хватит.

Близится полночь. Я труп почти двадцать четыре часа.

По-прежнему не чувствую ни капли усталости. Но, похоже, меня это не удивляет. У меня весь день прошел, будто я влил в себя целый бак кофе. Даже присесть неохота. С желанием отдохнуть в спокойной обстановке — та же история.

Пока я одеваюсь, звонит сотовый. Это Дэнни из клуба Саймона. Теперь, наверное, клуб уже принадлежит ему. Я беру трубку:

— Да.

— Ты уже слышал? — спрашивает он под ухающие басы техно на заднем фоне. — Скажи, что слышал.

— Слышал, — отвечаю я. — Сегодня днем. Видел в новостях.

— Со всех сторон дерьмо повалило, мужик. Мне уже кто только ни звонил: и армяне, и израильтяне, и даже какой-то чувак из Якудзы. Я едва разобрал, что он там нес. Тебе бы приехать. Нам надо потолковать по душам.

— О чем, твою мать?

— О будущем. О будущем, которое происходит прямо сейчас. Саймона нет, понимаешь? Или ты хочешь пахать на гребаных армян? А так оно и будет, если мы с тобой не перетрем и не соберем говно в кучу.

— Черт возьми, Дэнни, его труп еще даже не остыл.

— О том и речь. Ублюдки всех мастей уже давят количеством, поэтому мне и надо прямо сейчас установить границы.

— От меня-то ты чего хочешь? Все кончено, Дэнни. Учитывая обстоятельства, с тем же успехом я могу положить трубку. У меня и без тебя забот полон рот.

— Послушай, — говорит он, — я все понимаю. Старикан был твоим другом. Да мы все тут не разлей вода. Но я прошу тебя только об одном: приезжай поговорить. С глазу на глаз. Неужто это так много?

О перспективах своей трудовой занятости я еще как-то не думал. В мыслях были проблемы посложнее.

— Фиг с тобой. Заскочу.

— Спасибо, мужик. Спасибо. — Даже по телефону слышу облегчение в его голосе.

— Да ладно. Это все?

— Ага. То есть нет, подожди. Приходил какой-то чувак. Искал тебя. Что-то по поводу камня. Сказал, это важно. Я посоветовал ему отвять к чертям, но он сказал, что сегодня еще заедет. Мне есть о чем беспокоиться?

На минуту я задумываюсь. Кто-то ищет камень Джаветти? Даже не знаю, хорошо это или плохо.

— Эй, земля Сандею. Ты там? — спрашивает Дэнни.

— Порядок, — отвечаю я, — помехи какие-то. Не знал, что меня станут искать в клубе. Он назвался?

— Нет, — говорит он. — Имени не оставил. Так это не после Саймона работка осталась? Если так, то…

— Нет, это личное. Он не сказал, когда заедет?

— Сказал, что позже, и все.

— Понятно. До закрытия подъеду.

— Спасибо. Я твой должник. — Дэнни вешает трубку.

Я догадывался, что кто-то еще должен знать о камне. Такую хрень в секрете фиг сохранишь. А если кто-то знает о камне, то может быть в курсе, как им пользоваться.

Перезаряжаю «Глок», сую его в наплечную кобуру. Зуб даю, я сумею убедить их, кто бы они ни были, все мне рассказать.

Через несколько минут я уже на Голливудском бульваре. Ночью здесь, откровенно говоря, чудно. Какой-то бомж отливает прямо на звезду Мэрилин Монро. Саентологи размахивают буклетами и орут на людей, потому что они-де все поголовно под влиянием инграмм[14]. Клуб Саймона в переулке между Хайленд и Вайн.

У входа очередь метров на шесть. Судя по виду народа, сегодня ночь фетишистов. Названия у клуба меняются в зависимости от темы. Сейчас вывеска гласит: «Bête Noir»[15].

Внутри в основном туристы, ищущие острых ощущений. Несколько человек уже трутся под стенками. Но выручку клуб получает не с них.

Повсюду кожаная одежда. Корсеты, ботфорты, платья из латекса. На танцполе — шоу, подогревающее интерес. Смазливые девочки и мальчики привязаны к крестам, висят на цепях.

Пока сосков да кустистых хренов не видно и никто не трахается прямо на сцене, отдел полиции по борьбе с проституцией и сопутствующей фигней молчит в тряпочку. К тому же половина офицеров, которые сюда захаживают, давно прикормлены.

Я прохожу к началу очереди, машу Бруно — одному из вышибал. У него габариты русского самбиста. Нос сплюснутый, как спущенная шина. Я работал с ним, когда надо было больше мышц, чем имелось у нас с Хулио. В махалове он хорош, но я никогда не знал наверняка, кто ему платит — Саймон или Дэнни.

Бруно кивает, убирает черную бархатную веревку, чтобы меня пропустить. Группа барышень в лифчиках с пуш-апом и с передозом макияжа, который так и кричит о том, что они малолетки, начинает буровить, пока Бруно не выбирает и не пропускает парочку из них. Затянутая в фиолетовую кожу женщина в ботфортах провожает их в задние помещения, будто они VIP-персоны.

Я эту кухню знаю: еще до утра они станут чьим-то приватным шоу.

Клуб — переделанный склад. Три главных помещения. В каждом — отдельный бар. Бетонные полы, трубы напоказ. Вместо окон — стекла с проволочной сеткой. Все замалеваны черной краской.

Как только я прохожу сквозь занавески в фойе, в глаза бросается шоу. От приглушенного света прожекторов сцена посреди главного зала как будто светится изнутри. На подбитых кожзамом козлах для распилки дров лежит рыжая барышня. У нее завязаны глаза, на спине — черная татуировка крыльев. Едва заметная грудь перевязана блестящей черной лентой. Задница торчит кверху.

Рядом с ней дом — парень в смокинге и карнавальной маске. Он щекочет ее стеком. Проводит им по заднице, между ног, а потом с силой лупит ее. Щелчок я слышу даже сквозь оглушающую музыку, льющуюся из динамиков.

От смеси запахов у меня голова кругом. Алкоголь, секс, резкий аромат экстази и кокса. Чую даже, как трахаются в комнатах наверху и в туалетных кабинках в задней части клуба.

Таковы люди. Плоть и пот. Потерять голову легко, как два пальца об асфальт. На ум почему-то приходят мысли о барбекю.

Я встряхиваюсь. Найти Дэнни не проблема. Он обслуживает клиентов за барной стойкой. Прямо сейчас болтает с двумя барышнями, которых пропустил Бруно. Чтобы они почувствовали себя особенными, важными. В душе он всегда был и остается торгашом. А барышни и не догадываются, что для него они — всего лишь очередной товар.

Дэнни замечает меня, когда я появляюсь за спинами девиц, но продолжает тарахтеть с ними, будто меня здесь нет. Море улыбок и бесплатного бухла. Он что-то говорит им, показывает на женщину, которая их привела. Они с энтузиазмом кивают и уходят с ней. Дэнни смотрит на меня и меняется в лице.

— Вовремя, черт тебя дери.

— Я сказал, что приеду до закрытия. Я здесь, вы еще работаете. В чем, блин, проблема?

К черту его. Я здесь не для того, чтобы тратить время на Дэнни и его схему строительства империи.

Он ведет меня по металлической лестнице наверх, в свой кабинет. Комната впечатляет. Так и задумано. Саймон выложил уйму денег на ремонт. Через огромные панорамные окна виден весь клуб. Кожа, дерево, бильярдный стол, отдельное помещение для сигар. У Саймона всегда был хороший вкус. Как только закрывается дверь, в комнате становится тихо. Разве что через пол слегка слышны басы из зала. Одна только звукоизоляция, наверное, стоила целое состояние.

Дэнни плюхается в кресло. Вид у него усталый.

— Ты знаешь, как это случилось? — спрашивает он.

— Только то, что показывали в новостях, — отвечаю я. — Что-то там про сектантов. Чушь собачья.

— Я тоже так думаю. Тот хренов итальянец, Джаветти, он же там был? Я думал, ты должен был его прикончить.

— Ага, только в отеле его не было. Всю ночь пытался его найти. Наверное, стоило сразу сесть Саймону на хвост.

— Жаль, что он не взял с собой телохранителя, — говорит Дэнни. По голосу слышу, что думает он совсем иначе. — Короче говоря, последствия уже приходится разгребать. — Он встает, ходит туда-сюда по комнате. — Мне уже кто только ни звонил. Русские, китайцы, долбаные израильтяне. Все уже слышали о Саймоне. Кружат тут, как чертовы акулы.

Ну еще бы. Смерть Саймона создала вакуум, всем охота занять его место. Рано или поздно это случится.

Дэнни как будто мысли мои читает:

— Я не дам какому-то чму сюда втесаться.

— Саймон умер. Так или иначе кто-то появится.

Дэнни машет на меня рукой, достает пачку «Данхилл» из стола сбоку, прикуривает. Мне не предлагает.

— Смерть Саймона не означает, что бизнесу конец, — говорит он. — Ты в курсе, скольким я здесь заправлял. Саймон рулил только номинально. К тому же под конец совсем тронулся. Так что все это уже давным-давно мой сортир.

— То бишь ты нынче главный?

— Да. И у меня есть люди, которые помогут все поставить на ноги.

— Тогда я тебе ни к чему, — замечаю я.

— Черта с два, — говорит он. — Ребята они, конечно, толковые, но и близко не такие, как ты. Мне нужно, чтобы все знали, что ты все еще с нами. У тебя серьезная репутация в наших кругах. Незачем тебе оставаться в тени только потому, что Саймона нет.

С тех пор как началась вся эта байда, о работе я всерьез не задумывался. Были дела поважнее. Кстати о них.

— Ты говорил, меня кто-то искал.

— Чего? А-а, да. Какой-то парень. С лилипутом на привязи.

— На поводке, что ли?

— Ага. Тварь принюхивалась, как какой-то пес. Я тогда подумал, что это для показухи. Не знаю, я с таким дел не имею.

Странно. Впрочем, на днях мне выдали вечный абонемент на странности.

— Чего он хотел?

— Сказал только, что хочет поговорить с тобой о камне. Так что скажешь? Нужна тебе работа или нет?

— Дай время все обдумать.

Дэнни не привык слышать слово «нет». Как и размытое «может быть». Он насмешливо кривится:

— О чем тут, черт возьми, думать? Тебе нужна работа, сам знаешь. Ты бесполезен, если никто не отдает тебе приказы. Считай, у моего предложения истекает срок годности прямо сейчас. Решайся или вали отсюда.

Может, Дэнни и не привык слышать слово «нет», зато я не привык к ультиматумам. Пошел он к черту.

— Думаешь, ты меня знаешь как облупленного?

— Думаю, ты и недели без меня не протянешь, — говорит он.

— Ну, как знаешь. Желаю повеселиться с израильскими бандюками. Слыхал, они любят позабавиться с болторезами и мошонками.

— Ты понятия не имеешь, какую совершаешь ошибку.

Меня накрывает волной злости:

— А ты понятия не имеешь, с кем связался.

Я могу вскрыть ему грудину и оттрапезничать его сердцем, как тушеной свининкой. Должен признать, мысль заманчивая. Это поставило бы ублюдка на место. К тому же я бы узнал, смогу ли заставить его труп станцевать для меня.

Я давлю порыв, вспоминая шлюху с сутенером. Тогда было совсем не так. Меня застали врасплох. А сейчас я сам хочу это сделать.

Однако внизу полно людей, и у меня нет ни малейшего желания совать в рот мясо этого козла.

Поворачиваюсь к нему спиной, открываю дверь. В комнату тут же заливается хаус-музыка, отдаваясь басами у меня в кишках. Я закрываю дверь прямо перед носом у психующего Дэнни и иду вниз.

Жду, что кто-то из его вышибал попытается меня отсюда выставить. Помахался бы я сейчас с удовольствием.

Но никто и не смотрит в мою сторону.

Поэтому я преспокойненько иду к бару и заказываю скотч по бешено накрученной цене.