ГОНИТВА

Лейтава, Рыси, 1831, апрель

Рыси были селом непримечательным. Кроме того, разве, что получили название от самого Гядимина. Будто охотящемуся невдалеке князю прыгнула на плечи рысь, обломала когти о железную бармицу и была благополучно затыркана копьем. Но это легенда. А вот корчма на перекрестке, известная даже в Вильне свиными ребрышками и пивом, сгорела у местных на глазах. Каштелян Доленго и шляхтич Йозеф Баня проездом и выпив, поспорили, кто лучше фехтует. Заплатили полностью корчмарю Ицке, подожгли дом и, войдя в него с двух сторон, стали биться на саблях. А поскольку оба мастера были преизрядные, и урона один другому все никак не могли нанести, то и выволокли их из огня основательно обожженными.

Байки сыпались, как из меха, и лишь к концу пути мужики стали примолкать и задумываться. Лошаденка тоже задумалась и двигалась почти шагом, что гонцу не понравилось. Гайли отобрала из вялых рук старшего брата вожжи, остановила чубарую и в упор уставилась на мужиков суженными сердитыми глазами:

– Ну, а все же. На кого похож ваш зверь?

Спутники дружно развели руками.

После десяти минут уговоров и даже угроз, а также препирательств между братьями по поводу вида и величины внешность неведомой зверюшки кое-как обрисовалась. Была тварь, сидя на задних лапах, ростом с копну, только тощая. Черна, но как бы пегая ("Плесенью такой покрытый али лишаем"). Хвост имела львиный, морду квадратную ("Ряха прям, как у нашего аканома!"). И, кроме того, были у нее медные крылья, острые по краям, словно ножи. На вопрос, не примерещилось ли чудовище спьяну, Андрей с Пилипом уверили хором, что оба непьющие. За то их "обчество" и снарядило. И когда даже пан ксендз при виде "звери" из костела сбежал! "А особа духовная, в непотребстве каком не замечен". Гайли хмыкнула и почесала голову. По описанию выходила геральдическая тварь. Если та, конечно, может ожить. В угорский городок Пальмира, к примеру, чтобы отпугнуть болотных духов, навезли подобных зверей числом чуть ли не шестьсот: медных, каменных, деревянных; любых размеров и обликов. И рыкающих, и подчиненных, и атакующих. С крыльями, со щитом, с поднятой лапой и человечьей головой – этого из самой Та-Кемской страны. И даже вовсе без головы. Когда городка того – одна перспектива. Самое нежданное, подумалось гонцу, в болотах тонуть действительно перестали. Даже спьяну.

– А клюв у него есть?

– Не, нету, – закрутили шеями мужики. – Морда собачья, только стесанная.

– И лает.

За выяснениями незаметно прошел остаток дороги, и соломенная крыша сарая или хлева, которая лишь маячила на повороте, неожиданно приблизилась вместе с бревенчатыми стенами под ней, мелькнула в окошке задумчивая коровья морда, и колеса заскрипели по гравию. Пахнуло навозом и травой. Березы, растущие вдоль улицы, качнули розовыми ветками. А в остальном, хотя солнце стояло еще высоко – пустынная тишина. Даже кур не видно. Ставни прикрыты, ворота заперты. Точно село изготовилось к осаде. А ведь праздник, день Мартына-лисогона, когда лисица норы меняет: старые на новые. А еще на лисиц нападает куриная слепота. Вот так выскакивает желтенькая из-под забора – и нападает, какие там куры! Гайли спрыгнула с телеги, отщипнула липкий ядовитый цветок, которому не повезло вылупиться первым. Уже здесь она начинала чувствовать страх и злобу, выплеснувшие на окруженную каменными склепами[52] площадь. Вот где людей было много. Они или ходили, или стояли группками, словно и дела у них иного не было. Тут не оказалось ни малых, ни старых. В основном, молодые крепкие мужики. Хотя встречались и бабы, решительные и истеричные. И почти все были вооружены. Кто дрекольем – из-за чего пострадали заборы, кто поосновательней – ухватами, косами, вилами. Имелись двустволки и дробовики, и даже вполне исправное на вид кремневое ружье. Народ переговаривался, иногда возвышая голос до крика, переминался, курил. Несколько мужиков степенно и основательно таскали к деревянным стенам костела дрова. Над костелом – маленьким, домашним – раскачивала ветками старая береза. На ней – так же нервно, как люди на площади – перекликались вороны. От мужика к мужику мельтешил ксендз в черном подряснике, размахивал руками.

– …напихать дровишек в окно, да походню кинуть…

– …воет?

– Да не слыхать…

Телегу с ходоками и гонцом заметили не сразу, а когда заметили, без особой спешки потянули шапки с голов. Андрей с Пилипом закивали, ощерились радостно и гордо.

– Ну что, не сбег? – спросил старший брат.

– Тут. Сидит! – разноголосо откликнулись в ответ. – Вот, выкурить хотим.

– Панна, – кинулся к Гайли ксендз, – пожалуйста! Спалят же, вандалы…

Толпа колыхнулась и глухо заворчала.

Гайли спокойно указала ресницами на припертые двери: разбирайте. Пилип с Андреем первые засучили рукава, принялись оттаскивать бревна. Гайли привычно потянулась душой за стены, ища сидящего внутри. Ответ пришел. Существо в костеле было смущено и растеряно, но не враждебно, и женщина вошла, перекрестившись на пороге.

Узла здесь не оказалось. И все равно было красиво. Кованое железо на окнах казалось легче кружева, распускалось цветами. Плясала в воздухе золотая пыль. А на мозаиках нефа лежал зверь с львиным телом, собачьей головой и медными орлиными крыльями, лениво заметал смальты кисточкой хвоста, и те сверкали на вечернем солнце.

Тяжелая голова повернулась на шаги:

– Г-гонец? Здр-рав-вствуй…

– Симарьгл, – Гайли улыбнулась. Точно такие звери охраняли вход в замок Гивойтоса: пегая каменная шкура, сложенные медные крылья, улыбчивая морда с сонно прикрытыми, но все равно любопытными и ласковыми глазами. – Здравствуй. Зачем ты разогнал верников?

Длинный хвост нервно застучал по полу:

– Наж-жалов-вались… н-ну-у… они пели.

– Красиво?

– Ш-шутишь? – Симарьгл облизнулся лиловым языком. – Я не в-винов-ват… Они так красиво пели. Н-ну-у… я вошел на крыльцо.

– А потом?

Бульдожья голова стыдливо понурилась: зверю совсем не хотелось рассказывать, как он вполз в притвор, а затем носом приоткрыл дверные створки. И беззвучно повлекся между скамьями. И вел себя тихо, как мышка, пока звучный голос органа не пробудил душу и не заставил вплести в песнопения собственный трубный вой. Верники… скажем, закричали. Скажем даже, перепугали и смутили Симарьгла. И он заметался вместе с ними, наступая им на ноги, взмахами крыльев загасив свечи и опрокинув несколько курильниц. Ксендз, отпихиваясь ногой от служек, забился под наалтарное покрывало… короче, через неполные пять минут поле хвалы осталось за псом, в которого не многие и верили.

Гайли от хохота рухнула на ступеньки:

– Ой, н-не м-можу! Во-во…

Не долго думая, невезучий меломан сунул кисточку хвоста в чашу со святой водой, полагающуюся у двери. Окропил обильным дождичком помирающего от смеха гонца и со скорбным выражением на морде вытянулся на плитах.

– Спасибо, – вытирая мокрое лицо, серьезно сказала Гайли. – Пойдем объясняться?

Симарьгл отрицающе заворочал башкой. Паникеры могли ведь уже опомниться и совсем по-иному выразить отношение к объекту языческой конфессии – камнями и палками, например. Бока чесать лучше лапой. Зверь сделал попытку отползти, но был пойман за загривок. Гайли вполне дружелюбно потрепала свисающие уши:

– А скажи-ка мне вот еще. Откуда ты вообще взялся?

Симарьгл смущенно засопел.

– Ну… я…

Она подергала отвисающую складку атласной на ощупь кожи.

– Лежал я… у двери…

– У какой двери?

– Дворцовой, конечно. Я там изныл совсем. Особенно под конец. Только раз последний хозяин с парнем каким-то ругался. А потом вообще никого не было. А потом пришел… – Симарьгл запнулся, и Гайли поторопила:

– Ну, кто пришел?

– Гонец пришел, – Симарьгл потупился и прикусил лиловый, то и дело выпадающий из слюнявой пасти язык.

Гайли за брыли подтянула к глазам виноватую морду:

– Ну и?

– Ну и… – Симарьгл надулся. Ему вовсе не хотелось признаваться, что гонец оцарапался о крыло, и что, опасаясь мести Гонитвы, тогда еще спящей, пес задал деру – только пяты засверкали. И лишь потом, куда позже осознал, насколько приятно быть живым, совсем живым и свободным.

– Ладно, – не стала его мучить чуткая Гайли. – Ты мне потом все расскажешь, и про хозяина, и про этого гонца. А теперь идем. А то сожгут нас мужички вместе с костелом. И что я гонец, не посмотрят.

Волоча Симарьгла за шкирку, она вышла на низкое просторное крыльцо и зажмурилась – столько тут было света. Симарьгл трясся, опустившись на полусогнутые лапы, почти отирая пузом половицы. Хвост нервно метался, стукал по шершавым бокам. Площадь неожиданно замолчала, до ворон. Сделалось слышно даже, как скребут одна о другую березовые ветви да ветер поколачивает листом жести на костельной крыше.

– Можете больше не бояться, люди.

– Господи! Приручила!

– Как Данила львов…

Напряженная тишина взорвалась криками. Полетели шапки, кто-то зарыдал, кто-то выстрелил в воздух. Гайли упала на Симарьгла всем весом, обнимая за шею, чтобы со страху не наделал бед. К счастью, Пилип и Андрей, как верные апостолы, пришли на помощь, бранью и тычками навели тишину. Гайли, не выпуская Симарьгловой шкирки, тяжело дыша, поднялась с колен.

– Тьфу на вас, – с нижней ступеньки пробасил Андрей. – Послушайте, что матухна скажет.

Гайли заморгала.

– И скажи, – ехидно прошептал зверь. Она сжала шкирку в кулак.

– Это Симарьгл! Он вам вреда не сделает…

Гайли закашлялась. Какая-то тетка отважно подала ей кружку воды. Женщина-гонец благодарно кивнула. Сухость ушла из горла, голос сделался ясным и звонким.

– Люди!! Негоже на собак заряды тратить! Хоть бы и на крылатых. Пострашнее звери есть!