Гондору не нужен Король

– И как же тогда они смогли снять осаду?! – Боромир был весь нетерпение.

Денетор изволил взглянуть на сыновей:

– Запомните имя лорда Рилтина, дети мои. Это был великий человек.

Наследник взял отложенный пергамент и с явным удовольствием зачитал – тем тоном, каким читают документы даже не на совете, а в тронном зале, при всех.

«Королю Эарнилу от тысячника Рилтина.

Государь!

Враг превратил левый берег Андуина практически в неприступный, однако поспешность вынудила Короля-Чародея строить исключительно из дерева. Я не сомневаюсь, что за его частоколами находятся катапульты, способные метать снаряды с огнем или ядовитой смесью на исключительно большое расстояние. Когда мы сражались в Артедайне, он использовал подобные. Эти катапульты мощнее гондорских, в чем я убежден, поскольку…»

Денетор не выдержал и оч-чень выразительно глянул на сыновей: дескать, учитесь у героев прошлого.

И стал читать дальше, продолжая изображать совет:

«…поскольку после битвы на Дол Саэв я приказал изучить и зарисовать их.

Полагаю, что это нуменорская конструкция, известная Моргулу по тому времени, когда он был человеком.

Построив катапульты, аналогичные вражеским, мы не просто уравняем дальность удара снарядов с огнем, но и превзойдем назгула, если поднимемся на кораблях вверх по Андуину при сильном южном ветре. Такие ветра, как известно, наиболее сильны в конце июля.

Ветер ослабит дальнобойность катапульт назгула и позволит нам сжечь береговые укрепления врага, понеся наименьшие потери».

– Вот это да! – не выдержал Боромир. – Бить по назгулу из его же приспособлений!

– А рисунок?! Схема катапульт?! – взвился Барагунд.

– Полагаю, в Пеларгире, – холодно ответил Денетор. – Было бы странно подавать его на королевский совет, а не отправить мастеровым.

– В Пеларгире… – эхом отозвался итилиенский сотник. Он колебался несколько мгновений, а потом выпалил: – Отец, можно, я съезжу?! Я должен это найти! Они не могли не сохранить в архиве такое! Отец, разреши!

– Я полагаю, – ледяным тоном отозвался Денетор, – что сотник лорда Дагнира должен испрашивать позволения не у меня, а у своего командира. Еще я полагаю, что будущий правитель Гондора обязан действовать во благо Гондора. И на это ему позволения не нужны. И мне странно…

– Не надо, – тихо сказал ему Таургон. – Он просто хотел быть вежливым.

– Вежливость, – сказал Денетор чуть мягче, – состоит в том, чтобы известить лорда Дагнира о необходимой задержке и объяснить причину. А не спрашивать позволения там, где нужно сообщить о принятом решении.

– Прости, отец, – твердо сказал Барагунд. – Я больше не ошибусь так. Завтра я уезжаю в Пеларгир. И попрошу тебя отправить мое письмо лорду Дагниру срочным гонцом.

– Это другой разговор, – кивнул Денетор.

– Ты же привезешь эти схемы, да?! – Боромир буквально сиял надеждой.

– Я перетряхну весь их архив, – сказал Барагунд сквозь зубы. – Но я вернусь с ними.

В дымке грядущего

– Мой господин…

Лорд Туор был стар. Очень стар. Но он по-прежнему держал в руках свой Пеларгир. Несмотря на то, что война. Особенно потому, что война.

– Мой господин, твой план с флотом понимаешь ты. Мы пытаемся его исполнить, но понимаем плохо. Нам нужен советник. Возникает множество непредвиденных вопросов, и не только я не могу каждый раз приезжать сам, но и самые спешные гонцы, это слишком долго.

– Лорд Рилтин, – невозмутимо отвечаешь ты.

– Кто?

– Он командовал флотом Гондора в две тысячи первом году. И снял тогда осаду Минас-Итиль.

– Господин мой Денетор, сейчас не время для насмешек. Нам необходим советник.

– Именно так, – Наместник выглядит сейчас старше лорда Пеларгира. – Поднимите архив. Когда мой покойный сын занимался им, он видел много документов, связанных с лордом Рилтином и подготовкой его рейда вверх по Андуину. Прочтите. Спросите хранителей, работавших с Барагундом, это упросит дело.

Старый лорд слушает его потрясенно. Голос Наместника ровен, он действительно уверен, что документы пятивековой давности помогут.

– Считайте это моим приказом, – подводит черту Денетор. – По всем вопросам обращаться к лорду Рилтину.

* * *

– О самом сражении есть что-нибудь? – спросил Таургон.

Денетор покачал головой:

– Здесь только документы, без позднего. Но судя по наградному указу Короля, план лорда Рилтина был блистательно осуществлен.

– Значит, в конце июля, – вдохновенно заговорил Боромир, – когда налетают южные ветра…

– И оркам тяжелее всего, – добавил старший брат.

– …корабли поднимаются от Пеларгира.

– Знаете, почему от Пеларгира, а не Харлонда? – сказал Таургон. – Потому что строить катапульты, ставить их на корабли, вообще готовить флот нужно в тайне от Моргула. Могучий южный ветер поможет одолеть Андуин, так что гондорский флот упадет на береговые укрепления орков внезапно. Из-за излучины у Эмин-Арнен, просто как снег на голову.

– В июле! Снег! – расхохотался Барагунд.

В дымке грядущего

– Атаковать мы будем здесь, – Наместник провел пальцем по линии Андуина от Осгилиата до самого Пеларгира.

– Где именно? – спросил за всех лорд Мантор.

– Здесь, – Денетор снова провел пальцем по Реке. – В один день. Везде и сразу.

Тысячники и командующий молча воззрились на карту, словно впервые увидели.

Вот и пусть молчат.

– Мы соберем в Пеларгире флот от лучших кораблей до рыбацких лодок. В конце июля, когда налетают южные ветра, мы атакуем по всей Реке в один день. Самые быстроходные корабли дойдут до Минас-Тирита за сутки.

– Но, господин мой, – возразил лорд Бреголас, – это невозможно. Ни один корабль не может покрыть это расстояние за день.

– Может, – скупо ответил Наместник.

– Мой господин, ты не знаешь флота…

– Я знаю историю Гондора, – отрезал Денетор. – Смогли в две тысячи первом, сможем и сейчас.

– Если прибавить парусов, – думал вслух лорд Галадор, – еще нарастить мачты…

– Успеешь к июлю? – резко обернулся к нему Наместник.

– Сделаю, господин мой.

– Основная армия должна быть переправлена в Пеларгир, – Денетор обращался к Мантору. – Войска из Анориена пойдут в бой после успешной атаки по Реке. Рассчитайте всё, что связано со снабжением гавани. Надеюсь, – это был вопрос, – нам хватит грузовых судов, чтобы его обеспечить?

– Надо – сделаем, – пробасил лорд Садор, по привычке глядя в пол.

* * *

– Значит, орки сидят за своими частоколами, – Боромир всё это видел наяву, – ждут, что глупый Гондор поплывет поперек Андуина под их стрелы. А тут из-за Эмин-Арнен ка-ак выплывут..!

– Орки не за частоколами сидят, – поправил Барагунд. – А прячутся под навесами от солнца. И то – самые стойкие. Остальные лежат в тени и не очень-то способны шевелиться.

– И тут по ним огненными снарядами из катапульт!! – Боромир только что в ладоши не хлопал. – Они бегут тушить пожар… другие – к катапультам, третьих вообще изжарило заживо…

– Если у лорда Рилтина были искусные кормчие, – добавил Таургон, – а я уверен, что они были, то после выстрела можно позволить Реке чуть снести суда. И вообще уклоняться от ответных снарядов.

– Если они долетали, – сказал Денетор. – Июльский южный ветер – это серьезно. Я высокого мнения о нуменорских катапультах, но сократи ветер полет снаряда хотя бы на десяток локтей – и всё, выстрел был бесполезным.

– А если учесть, что стрелять им пришлось из горящих укреплений! – снова рассмеялся Барагунд.

– И ветер раздувает огонь! – подхватил Таургон.

– От них что, лорд Рилтин оставил одни горелые кости?! – Барагунд.

– А как это смотрелось из Минас-Итиль! – Таургон.

– И осажденными, и осаждавшими!! – Боромир. – Да половина осады после такого даст дёру, не дожидаясь, пока до них доберется Рилтин!

– Ему еще идти… где он высадился? – Барагунд. – Ему идти больше двадцати лиг, это может быть и два дня.

– Вот они и удерут за это время!! – совсем развеселился младший брат. – Рилтину останется только войти в ворота!

В дымке грядущего

Корабли мчались вверх по Андуину, словно Манвэ и Ульмо несли их на своих ладонях.

Это чудо было сотворено руками людей – тех, что в гаванях наращивали паруса, и тех, что сейчас гребли в трюмах под бешеный ритм барабанов, гребли, не чувствуя усталости.

Корабли летели против течения огромной Реки, и на первом, сжимая побелевшими пальцами борт, стоял он – человек, которого даже отец и мать больше не назовут именем Сурендур, он – Кирион, Корабельный, навсегда только Кирион, потому что эта флотилия собрана его руками, он вникал во всё до мелочей, он снискал уважение всех – от прославленных капитанов до трудяг из порта.

Он не рвался в герои, он был готов остаться в тени, потому что твердо выучил от деда: за каждым прославленным воином в блещущем доспехе, за каждой победой, воспетой в песнях, стоит труд тысяч тех, о ком не поют. Герои – это Барагунд, Хадор, отец… а им с дедом ничего не достанется.

Им достанется главное – победа, подготовленная их руками.

Быть лишней парой глаз и рук для деда – он не стремился к большему. Быть ногами Наместника, которому уже по возрасту трудно спускаться из Цитадели, – внук на сменных конях примчится куда надо и разберется на месте так, как если бы туда явился сам Денетор.

Но если он должен стать младшим наследником и заменить собой великолепного Хадора, он заменит. Армию должен вести герой – и он ее поведет.

Герой и сын героя.

Об отце приходили вести: месяц назад был жив, два месяца назад был жив, несколько недель назад… Боромир умудрялся снова и снова находить беглецов, их переправляли через Андуин, и они рассказывали, что он бьет орков каким-то хитрым, одному ему ведомым способом, отчего мордорские твари начинают драться между собой, а не искать уцелевших гондорцев.

Они встретят отца. Отец жив. В это Кирион верил, как в незыблемость Таниквэтиль.

Они встретят отца, и Боромир поведет войска к победе.

Лето не кончится, а в Итилиене не останется ни одного орка!

* * *

– Я рад, что вы развеселились, – сухо сказал Денетор, – но, если помните, дело кончилось вот этим.

Он указал на список объявленных павшими.

– Пусть они и потерпели поражение, – вступился за древних героев Боромир, – но всё-таки сначала была победа! И какая победа!

– Я скажу больше, – отвечал отец, – их поражение заслуживает не меньше почета, чем победа. И изучать его следует не менее тщательно. Потому что в любом поражении можно уменьшить потери. И пытаться что-то сделать. До конца.

– И? – спросил Таургон, глядя на еще не прочтенные документы.

– Прошу, – Денетор подал ему несколько пергаментов. Выражение лица наследника было… странным.

– «Суд над Валмахом, тысячником, отступившим при Минас-Итиль», – прочел северянин. – Суд?!

– Читай, читай, – кивнул Денетор.

– Как отступившим?! – Барагунд. – Он же погиб!

– Ваше нетерпение лишает вас многих удовольствий, – вздохнул Денетор. – Ладно, начинайте со второго листа.

– «Я, Валмах, командуя войсками Гондора, – стал читать Таургон, – приказал отступить по следующей причине. Когда мы начали высадку и первые отряды стали разворачиваться на берегу, нас атаковали враги, и мы услышали назгульский вой. На войне в Артедайне я видел собственными глазами, что происходит с войском, когда против него идет назгул. Воинов охватывает отчаянье, руки опускаются, и оркам не составит туда перебить этих бойцов.

Как я видел, противостоять назгулам могут лишь эльфы – или люди исключительной отваги и веры.

Поэтому я убежден, что вести армию против назгулов означает обрекать ее на совершенно бессмысленную гибель. Против назгулов можно действовать только небольшими отрядами лично отобранных бойцов. И если Король позволит мне вернуться к войску, я незамедлительно займусь подготовкой таких отрядов, поскольку ими можно попытаться сдержать назгулов».

– Записано, разумеется, секретарями, – сказал Денетор, – но, полагаю, смысл передает точно.

– Погодите, – Таургон отложил пергаменты, – давайте с начала. Это у нас…

– Ноябрь две тысячи первого, как легко догадаться, – ответил Денетор.

– Ну да, – подхватил Барагунд. – Летом Рилтин снял осаду орков, Король Эарнил наградил их с Талионом, отозвал Таур… тьфу ты, Талиона в столицу, Талион отказался.

– А в ноябре Моргул начал новую атаку, – кивнул арнорец. – Войны против орков всегда идут по календарю. Ты нападаешь летом, они – осенью…

– Столица узнала о новом нападении, – продолжил Барагунд, – была послана армия во главе с Валмахом. Но на этот раз, – он показал на листы суда, – Моргул не стал укреплять берег. Он решил действовать не военным искусством, а чарами Врага. Если Валмах прав…

– А он прав! – вставил арнорец.

– …то Моргул намеревался не только взять Минас-Итиль, но и уничтожить армию Гондора. И кто знает, чем бы обернулось для страны поражение на левом берегу Андуина.

– Похоже на то, – мрачно сказал Арахад. – Они уничтожили Артедайн, как считали – полностью. На очереди Гондор. И Минас-Итиль могла бы оказаться приманкой, цель которой – выманить гондорскую армию на левый берег Андуина. И там, отрезанную от остальной страны, разгромить.

– Но тогда Валмаха надо не судить, а награждать! – крикнул Боромир. – Он разгадал план врага, он спас войско! И его под суд?!

– А вот здесь, – веско проговорил Денетор, – вы не понимаете одной важной тонкости.

Трое будущих полководцев обернулись к нему.

– Я немного… интересовался документами той эпохи, – сказал наследник. – У меня есть основания полагать, что Короля Эарнила с этими тремя тысячниками связывали особые отношения. Я бы назвал их доверительными. Король Эарнил, сколь я могу судить, был способен на тонкие решения. Не знаю, были ли эти решения его собственными или подсказанными, например, лордом Рилтином или лордом Валмахом, но принимал их он, и результат был… – он улыбнулся, чуть опуская уголки губ, – изящным.

– И при чем здесь суд над Валмахом? – спросил Таургон.

– Я уверен, – снова улыбнулся Денетор, – что это не суд в прямом смысле слова. Это спектакль. Назначение которого, – он чуть повысил голос, пресекая возможные вопросы, – предельно громко объяснить, чем опасно для армии столкновение с назгулами.

– То есть нужно, – подхватил Барагунд мысль отца, – чтобы слова Валмаха услышал весь королевский совет, все военачальники, все… сколько там было народу в тронном зале?!

– Полагаю, он был полон, – пожал плечами Денетор. – Не каждый день судят тысячника.

– Я так не умею, – покачал головой Арахад, – и никогда уметь не буду, но ход блистательный.

– У меня, разумеется, нет доказательств, только домыслы, – сказал Паук, – но я убежден, что сначала Король Эарнил и лорд Валмах переговорили с глазу на глаз. Командующий объяснил причину отступления и сам попросил Короля устроить это действо.

– Там дальше, – Барагунд быстро просматривал документы суда, – говорят многие, кто был на войне в Артедайне. Они рассказывают примерно то же, что и Валмах, о назгульском вое.

– И весь зал слушает… – подхватил Боромир, впечатленный этим стратегическим ходом, хоть он был и не на поле битвы.

В дымке грядущего

Хмурый ноябрьский день с моросью и ветром радовал сильнее солнечного майского. Страшные слова «Война началась» произносились не с ужасом, а в пламенном порыве.

Гондор готовился с весны. В каком-то смысле страна жила на войне уже полгода. Огромные налоги на продовольствие, стягивание армий в области по Андуину, поток беженцев из Итилиена… но лорд Барагунд не перевозит семью, говорят, у него там даже маленький внук, и если малыша он не считает нужным отправить в столицу, значит, война будет быстрой и легкой.

Всё начнется ближе к зиме, и Гондор быстро разобьет этих тварей.

И в то утро, когда Итилиен, Минас-Тирит, Анориен, весь остальной Гондор взревел голосами боевых рогов, страну сжал не ужас, а ожидание быстрой победы.

Лорд Барагунд, лорд Дагнир и прочие итилиенские командиры зададут этим тварям, а через Реку ведет им на подмогу армию лорд Боромир: право брата придти к брату не оспаривает командующий, флот ведет сын Денетора и никак иначе!

Всё кончится очень скоро. К зиме орки будут разбиты, по-другому и быть не может.

Поперек Андуина, словно гигантский мост, идет огромное число кораблей, корабликов, барж, везя войско. На левом берегу их ждут орки – никаких укреплений, тем паче нуменорских катапульт, только отряды, легкая мишень, будут сметены как солома ветром. Тысяча Боромира высаживается первой, вступает в бой, расчищая берег для армии, орки прогибаются, отступают, дальше, дальше, дело оказалось еще легче, чем думали…

…вой. Далекий, едва слышный, но не слышишь ни шума битвы, ни орочьих криков, ни…

…ему отвечает другой. Прах и пепел, пепел и прах, руки скует страх, тяжелы ледяные оковы, нет сил вымолвить слова, со слабостью не сладить, спорить не сметь, неизбежна смерть…

Ты еще не понял, что это, но руки нащупали рог, древняя реликвия отозвалась твоим пальцам, возвращая в них тепло, и ты затрубил.

Затрубил отступление.

Орки поддавались, их можно было легко добить, но ты понимал, что это ловушка, никакие нуменорские хитрости не нужны, просто назгульский вой не раздавался над этой землей почти пятьсот лет, Моргул всё рассчитал, а ты сейчас должен спасти армию, прекратить самоубийственную переправу, твоя тысяча останется сдерживать орков, рога трубят отступление за твоей спиной, трубят уже на Реке, значит, корабли поворачивают, ничего не понимают, но возвращаются на правый берег, не их дело понимать, их дело исполнять, план Моргула не удастся, армия будет сохранена до… потом разберемся, до чего, сейчас – дать отступить.

Снова вой. Ближе. Другой. Третий.

– Оснир! Переправься, передай моему отцу. Запоминай: «Назгулы. Мы. Читали. Вместе». Повтори.

– «Назгулы. Мы читали вместе», – повторяет воин и бежит к Реке.

Ты знаешь, как поступишь. Ты не переправишься. Оставшимися лодками ты спустишься ниже по Андуину, обогнешь Эмин-Арнен и несколькими отрядами отправишься на помощь к брату.

Ты спас армию.

А теперь ты должен спасти его.

– Но Валмах погиб, – сказал Таургон. – Несмотря на все слова о том, что армия против назгулов бессильна.

– Ну да, – откликнулся Барагунд. – Он же прямо сказал: «небольшие отряды лично отобранных бойцов». Закончил спектакль с судом, собрал лучших и пошел…

– Что он хотел сделать? – северянин думал вслух. – Уничтожить назгула невозможно, будь у тебя даже самые доблестные бойцы за всю историю Арды. А Валмах умен. Его ведет не отвага, а расчет. Он что-то знает о назгулах. Что?

Таургон посмотрел на Денетора.

Тот развел руками: документы молчат об этом.

– Он это узнал в Артедайне, – сказал Барагунд.

– Боюсь, если бы он это узнал там, об этом бы знал и я, – сказал арнорец. – А я не знаю. Ладно. – Он резко повернулся к Денетору: – Что делает Валмах потом?

– Собирает несколько отрядов, – ответил тот, – переправляется в Итилиен и… больше мы не знаем ничего. В конце весны их всех объявляют погибшими, а Минас-Итиль становится Минас-Моргулом.

– У Валмаха был план. – Таургон оперся о стол с бесполезными сейчас пергаментами. – У него был шанс победить. И этот план провалился. Но он был.

Арахад сейчас вспоминал всё, что ему известно о Второй Ангмарской. Павший гондорский тысячник понимал что-то, ускользавшее от Наследника Элендила. Это язвило самолюбие – что воина, что книжника, что принца.

– Зато назгулы после этой битвы никуда не высовываются! – сказал Боромир. – Минас-Итиль, конечно, жалко, и погибших жалко, но Гондор стоит как стоял. Мы потеряли только одну крепость.

Арахад почувствовал себя на верном пути. Так бывало в войну, когда он шел по следу орков.

– А слышали назгульский вой за эти века? – спросил он.

– У нас говорят: ни разу, – ответил Барагунд. – Если бы смельчаки, которые пытались пробраться в Минас-Моргул, не исчезали, мы бы вообще считали, что там нет никого.

– Так на что рассчитывал лорд Валмах? – потребовал Денетор, не давая северянину поддаваться сомнениям о правильности своей догадки.

– Я, конечно, не знаю, но мне кажется вот что. Назгулы тоже могут уставать. Кто знает, какие силы их питают? Их вой, повергающий армии… чего им это стоит? И Валмах мог…

– Рассчитывать дотянуть до весны, да? – с лету ухватил мысль Барагунд. – Измотать назгулов: они воют, а на воинов Валмаха это не действует… то есть действует, но слабо. Они бы растратили свои силы – и на осажденных, и на него…

– Таур… то есть Талиону они вой хоть все девять разом – ему ничего не будет! – заявил Боромир.

– Во всяком случае, этим его не сломить, – сказал Денетор. – Но сердце может не выдержать. Он был слишком стар.

В дымке грядущего

Всех спасенных из Итилиена ты требовал к себе. Они были уверены, что ты станешь спрашивать о Боромире, и собирались говорить о нем, что знают и если знают.

А ты задавал им совсем другой вопрос.

Когда и где они слышали назгулов?

Ты знал, что все итилиенские форты обречены. Обречены потому, что Моргул не стал размениваться на долгие осады. Против фортов – назгулы.

Когда. Они. Устанут?

Как долго итилиенские герои будут способны изматывать их?

Измотают ли?

Гондорские военачальники изумлены твоим планом атаковать по всей Реке, его старательно готовят, а ты терзаешься не гибелью старшего сына, не неизвестной судьбой младшего, ты терзаешься одним-единственным вопросом: не пошлешь ли ты армию назгулам под разгром?

Валмаха судили за отступление.

Если ты ошибешься с атакой, тебя судить будет некому.

Кроме твоей совести.

* * *

– И это всё, что мы о них знаем? – спросил Таургон.

– Донесения дорисуют тебе детали, – отвечал Денетор. – Но в главном – да, это всё. К концу зимы крепость пала.

– Более чем ненапрасная гибель. Более чем… Они закрыли собой Гондор на века вперед.

– Если хочешь, – сказал Денетор, – я прикажу переписать для вас эти документы. Хоть это и не ваша война, но они были соратниками Аранарта.

– У меня язык не повернется сказать, что это не наша война, – ответил арнорец.

В дымке грядущего

Пеленнор стремительно менялся: едва к столице начали стягивать войска, как харадцы один за другим свернули свои шатры и погнали мумаков на юг. После этого о надвигающейся войне стали говорить уже вслух, но говорить спокойно: пусть южаки бегут, туда им и дорога, трусливым торгашам, да, война будет, но быстрая и легкая, наследник Барагунд быстро разобьет орков…

Хлопоты по Пеленнору легли на Боромира. Принять прибывающие войска, разместить их так, чтобы потом одним порывом преодолеть Андуин и развернуться на левом берегу… Наместник сообщил ему, кто и когда должен явиться к Минас-Тириту, но сам из башни не спускался, полностью оставив воплощение военных планов на сына, а то, что касается снабжения, – на внука.

В круговерти хлопот Боромиру иногда казалось, что война станет отдыхом от подготовки к ней.

– Мой командир, к тебе какой-то северянин. Настаивает, чтобы он говорил с тобой лично.

– Северянин?

Безумная надежда мелькнула: вернулся?! узнал, что у нас затевается, и вернулся?!

Как бы не изменился Таургон за эти полвека, вошедший был не им.

С сильной проседью, скорее жилистый, чем мускулистый… людей в этом возрасте принято называть стареющими, но только не этого арнорца. Матерый седатый волк…

– Лорд Боромир, – он с достоинством поклонился. – Мы заметили, у вас тут что-то затевается.

– Мы?

– Нас три дюжины. Охранников обозов. Купцам в этом году мы не понадобимся: кто-то никуда не поедет, а кто-то набрал себе здешних, готовых бесплатно пробежаться до Тарбада, лишь бы гурьбой.

– Вы дунаданы Севера, – Боромир не спрашивал.

– Они самые, – невозмутимо откликнулся пришедший. – Мы, конечно, не знаем Итилиена, но карту мы выучим, а дальше на месте разберемся. Мы следопыты, и скажу прямо, неплохие.

Боромир кивнул.

– И мы, – продолжил северянин, – все до одного уже сражались. Некоторые – по многу лет. В отличие от твоих, не в обиду им будь сказано. Что такое «тихо снять орочий дозор» твои, уверен, знают. Но на словах. А мы это делали. Не раз.

– Почему? – негромко спросил сын Денетора, и отнюдь не об орках. – Вы не гондорцы, это не ваша война.

– Господин мой Боромир, – усмехнулся следопыт, и слова его, внешне учтивые, были укором старшего младшему, – я в Гондоре живу дольше, чем ты на свете. А те из нас, кто меньше…

Он покачал головой:

– Это наша война.

Боромир кивнул, молча и медленно, потом подошел к столу, открыл ларец, вынул застежку для плаща с чеканкой Белого Древа. Протянул:

– С этим знаком ты пройдешь к любому из командиров Гондора. В любое время, когда сочтешь нужным. Сколько у тебя человек?

– Тридцать восемь.

– Завтра приходи, я дам тебе броши для них.

Арнорец кивнул.

– Как тебя зовут?

– Маэфор, – он опять чуть усмехнулся: – Прости, мой господин, ты всё хочешь меня спросить и не решаешься. Так я отвечу без вопроса: он мой дальний родич и хороший друг. В молодости мы воевали вместе. Он. Таургон.

Иногда задать вопрос труднее, чем броситься в битву:

– Он жив?

– Что ему сделается? – в третий раз усмехнулся Маэфор. – У нас война тихая, аккуратная; орочьей крови мало, а дунаданской считай и нет. Бегает наш Таургон по Мглистым горам, отстреливает орочьих вожаков, остальное орки делают сами.

– Я помню, он говорил о своих планах.

– Да, вот что еще: среди наших есть несколько молоденьких. Не смотри на возраст: они с ним ходили.

Боромир кивнул, мучительно решая, вправе ли он еще спрашивать о том, кто полвека не подавал о себе вестей. Маэфор смилостивился:

– Женился он сразу, как вернулся. Жена у него сокровище: золотое сердце и алмаз мудрости. Эльфы к ней приезжают о высоком беседовать.

– А дети? – дерзнул задать вопрос Боромир.

– Сын, славный парень. Когда я последний раз был на Севере, как раз с ним встречался. Взрослый, серьезный.

Вот ты и узнал о роде Наследников Элендила.

– Что ж, – сказал гондорец, возвращаясь к сегодняшним делам, – благодарю и за то, что пришел, и за вести. Завтра получишь броши для всех.

* * *

Через пару недель Таургон спустился в Четвертый ярус, неся книгу, сделанную просто, но добротно. На переплете было Белое Древо.

Они с Денетором рассудили, что переписывать всё нет никакой надобности, и отобрали важнейшие документы. Вот на такую книгу их хватило.

Пусть Север прочтет. Пусть запомнит, как эхо Второй Ангмарской откликнулось в Гондоре. Пусть заново узнает тех, без кого Аранарт не разгромил бы Моргула.

– Ишь ты, – сказал Маэфор, когда Таургон отдал им книгу и объяснил, что это. – Значит, всякие истории для нас Диор переписывает, а Денетор будет теперь переписывать документы.

– И чем плохо? – откликнулся Дорон, листая. – Готовую историю любой прочесть может, а ты попробуй сложи ее из этого.

– Ну, как сложишь, расскажи, – пожал плечами Лоссар. – У гондорцев же каждую бумагу надо читать дважды: что сказано и что хотели этим сказать.

– Да уж! – ответил Арахад. – Нам Денетор переводил тексты суда с гондорского на Всеобщий. Это без переводчика не понять…

– Так переводи давай, – потребовал Маэфор. – А то оставишь нас без самого интересного.

… через полвека Маэфор приедет в Арнор, везя искалеченного Лоссара и вещи павшего Дорона.

В дымке грядущего

Он рассказывал и рассказывал. Про всю войну, с самого ее начала.

Про то, как искали Барагунда хоть живым, хоть мертвым, и не нашли.

Про то, как наслушался назгульского воя, и первый раз – тяжко, очень тяжко, а потом только злее становишься.

Про то, как дрались по-арнорски, как гондорцев этому быстро доучивали, прямо в Итилиене, потому что они вроде знают, а только от «вроде» до «знают» пропасть.

Про Боромира – что видел.

Про Денетора – что слышал. («И еще, говорят, мать у него умерла. Она уже сильно в годах была, а тут огласили списки павших, там Барагунд с семьей. Она и… а он, говорят, когда узнал, сказал только «Ясно», а больше ничего, снова об армии говорить стал».)

И про смерть Денетора. Говорят, была легкой.

Маэфор рассказывал несколько дней.

Арахад сжимал виски, проклиная себя, что ничего не сделал, когда узнал, что Гондор готовится к войне, и понимая, что ничего сделать он бы не смог. Отправил бы сотню-другую следопытов? Это вряд ли бы приблизило победу…

Его супруга рыдала и не прятала слез. Она не могла поверить, что со спокойным и безопасным Гондором могло произойти такое.

– И… вот не знаю, как тебе сказать… – Маэфор был смущен.

– Что еще?

– Да такое дело… я же теперь гондорский сотник, герой войны, право личного прохода к Боромиру… то есть к Наместнику.

– И что из этого?

– Отбегался я, Арахад. И годы уже, и раны… да нет, не в них дело! В общем, мне Боромир предложил пойти в наставники. Потому что мало ли что, назгулы остались где сидели, а следопыты будут Гондору нужны, не всё ж нашими парнями…

– Ты хочешь вернуться в Гондор? – спросил тот, кого когда-то звали Таургоном.

– Кровью с ним повязан, – опустил голову Маэфор. – Знаю, что и с Арнором, но то в молодости, а то сейчас. Видел бы ты, как их молодняк на меня смотрит… не в восторгах дело, а просто – нужен я там. В общем… – он набрался духу и сказал: – Я за женой приехал.

– Что она сказала?

– А что ей сказать… она как узнала, что у нас будет дом на Пеленноре, при армии, и я в этот дом приходить буду не раз в два года, а каждый вечер, так она только спросила, когда выезжаем.

– Я рад за тебя, Маэфор. Честно. За тебя и за Филит.

– Что передать от тебя Боромиру? Ему любая весточка от тебя будет дорога.

– Ничего. Я напишу ему, но это письмо – не твоя забота.

– Как скажешь, – пожал плечами гондорский сотник.

Подумал и высыпал из поясного кошеля несколько новеньких серебряных монет. На одной стороне было Белое Древо, на другой слова «В правление Наместника Боромира».

– Держи, – сказал Маэфор, придвигая Арахаду половину.

– Зачем они мне?

– А они непростые. Их мало, понимаешь? Очень мало. Они не столько деньги, сколько знак. Они есть только у нас, у награжденных. Достанешь такую монету – на тебя смотрят по-другому.

– Брать знак чужой награды? но это бесчестно, – нахмурился Арахад.

– Бери, не спорь! – прикрикнул Маэфор, почти как в то время, когда оба были молоды и принц приходился ему подчиненным. – Мне и одной такой монеты на всю жизнь хватит. А тебе – не знаешь, зачем пригодятся.

– Спасибо.

– Ну, прощай, Арахад. Больше не увидимся.

– Я сочувствую гондорскому молодняку. Ты же с них семь шкур спустишь.

– Это уж непременно, – хмыкнул Маэфор.

– Легкой дороги. И легкой старости, – Арахад обнял его.

– И тебе легких дорог.

* * *

Денетор не мог отделаться от магии этих документов. Никакой магии, конечно, не было, а было… что?

Почему он снова и снова хочет возвращаться к ним?

Не лги себе: ты предложил переписать их для Арнора потому, что это повод сделать с ними еще что-то. Вы сели с Таургоном обсудить, что нужно отдавать в скрипторий, что нет, и это была возможность еще раз вдумчиво перечитать всё. Да еще и вместе с государем.

Да, старинная доблесть и, что особенно греет твое сердце, старинная хитрость. Ну и что? «Слушание о двух Звездах» не менее изощренно в хитрости, а только у тебя и сотой доли этих восторгов не вызвало.

Тут же ты сдался непонятным чувствам – и велел снимать две копии. Одну – Северу, вторую – себе.

В Арноре эта книга вызовет любопытство, не больше.

А тебе она нужна.

Ты понятия не имеешь, зачем, но она тебе совершенно необходима.

В дымке грядущего

Победный пир был непреодолимой обязанностью.

Ради него даже Боромир встал – и сейчас сидел бледный, но улыбающийся. Даже, кажется, искренне, а не потому, что так положено.

Хмель как-то странно действовал на тебя: реальность плыла (неудивительно после бессонных ночей и всего, всего, всего), но ты и спустя месяцы помнил всё так ясно, как не помнишь то, что случалось наяву.

Ты видел мертвых среди живых. Спокойно и светло смотрел на тебя Барагунд, счастливо хохотал Хадор, Лалайт держала на коленях внука, тот тянул ручонки к кубку, а она строго грозила пальцем: нельзя, улыбался и кивал тебе Дагнир. А рядом, в одежде со старинными узорами, сидели трое: седой широкоплечий Талион, чем-то похожий на тебя строгий Рилтин и ликующий Валмах, которого звали умницей и при жизни, и после смерти.

ПУТИ ГОНДОРА

Тот же год

Тогда, в конце зимы, вернувшись в Минас-Тирит, на следующий день они оказались героями.

Ка-ак на Эрех?! Там же мертвые!

Ка-а-ак не встретили?! – и явственно читаемым на лицах: – Это нечестно!

Что? видения? у всех? про Нуменор и предков?!

Невстреченные мертвые были мгновенно забыты, Хатальдир оказался в центре внимания… и на другой день, и на третий… за время поездки по нижнему Ламедону его история не только обросла эпизодами, но и приобрела стройность, логичность связок, словом – заслушаешься.

Правда, находились скептики, утверждающие, что он всё выдумал, но на них немедленно шипели «а хоть бы и выдумал, не мешай слушать!»; тех же, кто заявлял, что всё это годится только для детей, прогоняли с позором: «завидуешь! у тебя в жизни видений не было и не будет, и до Эреха ты не дойдешь!»

Сам Таургон сотоварищи предпочитал слушать не Хатальдира, а Амдира. «Матушка сказала, что всё это очень похоже на правду, потому что в числе ее предков был Гимилзагар, младший сын короля Тар-Калмакила, и их род действительно был сильно против действий Ар-Фаразона, так что кто-то мог уехать в Роменну. Нет, подробностей она не знает, документов не сохранилось, только семейная история».

Им ужасно хотелось отправиться в Осгилиат – поискать следы Арменелоса; сложность состояла лишь в том, что то один, то двое не могли из-за караулов: служба всё-таки оставалась службой. Поневоле утешали себя тем, что былая столица никуда не денется, даже если они все вместе окажутся свободны только через четыре года. Таургона это категорически не устраивало, он отправился пить чай с Наместником, сорт и количество выпитого чая в летописи занесено не было, но назавтра Эдрахил вызвал к себе всех семерых и сообщил, что Наместник велел не ограничивать их во времени на поиски в Осгилиате, но «знайте же чувство меры, не больше трех дней, и так идут нехорошие разговоры о папенькиных сынках и их свите, а если вам действительно надо больше, то через месяц-полтора можно будет повторить».

И они ринулись в Осгилиат, отданный им на три дня.

Их радостные крики распугивали птиц, считавших себя законными хозяевами руин, и к концу первого дня стало ясно, что по планировке, форме окон, колонн и прочему разрушенному куполу (какой он, наверное, был красивый во времена Исилдура и Анариона!) королевский дворец довольно точно повторяет нуменорский, хоть и меньше, а вот отделка никуда не годится, разве что в нескольких залах… они разметали песок, слой птичьего помета и прочий мусор, нанесенный сюда годами, и из-под него открывалась мозаика из мелких камушков с рисунком где искусным, где неуклюжим, а в центральных залах, словно диковинный цветок, пробившийся сквозь толщу времени, сияли рисунки из так искусно подобранных цветов мрамора, что семеро застывали в благоговейном молчании.

– Почему всё это было забыто? – едва не со слезами повторял Амдир. – Почему?!

Он был сейчас словно нуменорский принц, словно приходился Гимилзагару не потомком, а сыном, и вот судьба перенесла его на две с половиной тысячи лет вперед – и он стоит на руинах своего мира.

– Почему такого нет в Минас-Тирите?!

Амдир негодовал и требовал к ответу сам не зная кого.

– Ну, – вступался за Анариона и его мастеров Таургон, – Минас-Анор же строился как просто крепость к югу от столицы, вряд ли там был дворец…

– А потом, потом! – не помнил себя от возмущения потомок короля Тар-Калмакила.

– Не знаю, – вздыхал наследник первых королей Гондора. – Утратили искусство?

– Утратили?! Вот оно, искусство! Или в Гондоре закончился мрамор?! бери, подражай!

Таургон печально улыбался и ничем не мог помочь ни Амдиру, ни истории гондорской мозаики.

Они вернулись в столицу, Амдир был в отчаянье, и отчаянье его было настолько шумным, что на какое-то время он затмил Хатальдира: его рассказы о красоте Нуменора слушали взахлеб, а в свободное время то по двое, то по трое отправлялись смотреть Осгилиат.

Сразу по возвращении из Ламедона Арахад написал отцу подробное письмо, оно заняло три с лишним свободных вечера. Отнес его своим в Четвертый ярус, рассказал про Эрех, чувствуя себя почти Хатальдиром, что по успеху, что по вдохновению, еще разрешил прочесть письмо, потому что ничего личного там нет, а рассказать всё за один раз невозможно… оно уйдет с ближайшим обозом на север, то есть не раньше марта, а ответ придет осенью, когда другие обозы потянутся на юг.

Но к полному изумлению Таургона, летним днем в воинский двор вошел сопровождаемый Эдрахилом Берион.

– Мне сказали, тебя быстрее всего найти через командира, – объяснил арнорец.

– Правильно сказали. Что случилось?

– Тебе письмо от отца.

– Что случилось дома? – он напрягся.

– Не знаю… – растерялся Берион. – Всё вроде бы как всегда.

– Тогда почему?

– Откуда мне знать? Я был в Тарбаде, когда с севера вот именно что прилетел Торондил, сказал: бери коня и скачи, приказ… ну, его.

– Ничего не понимаю…

– Держи, – Берион достал свиток.

Таургон сломал печать.

На его лице сначала возникло удивление и, пожалуй, даже возмущение, но постепенно оно сменилось тем выражением, о котором говорят «как громом поражен», – хотя вряд ли у кого-нибудь из пораженных громом оно бывало.

Он читал слова отца и не мог поверить в них.

– Всё хорошо? – осторожно спросил Берион.

Он не был услышан.

Арнорцу оставалось утешаться лишь тем, что он привез весть явно не дурную: Арахад не злится, не негодует, он просто узнал нечто невероятное.

Ладно, это дела вождей, а гонец свое поручение выполнил.

К вечеру состояние Таургона стало заметно всему отряду. На вопросы он отвечал «Всё хорошо» или не слышал их вовсе, Эдрахил был вынужден успокоить Боромира и прочих объяснением «получил срочное письмо из дому, от отца, больше я ничего не знаю, а вам сейчас лучше бы его не трогать» – юноши последовали этому совету, поскольку сами видели: да, лучше.

Ночью Таургон вышел на Язык. Он развернул письмо, в который раз пробегая глазами по строчкам; южная ночь черна, особенно летом, букв не разобрать, но сын Арагласа столько раз прочел его за сегодня, что не замечал, что выучил наизусть.

Сын мой, ты влюблен. Ты без памяти влюблен в Гондор. И перед такой любовью должно умолкнуть любым доводам рассудка, потому что она сама – мудрость.

Денетор ясно дал понять, что хочет видеть тебя на троне. Ты пишешь о Гондоре как о стране, судьбу которой ты готов взять в свои руки.

И я говорю тебе: если ты действительно хочешь быть королем Гондора – становись им.

Будь это решение плодом рассуждений, следовало бы привести немало доводов против. Но тебя ведет не разум, а сердце. Вот его и спрашивай. Только его.

Если же тебя смущают вопросы наследования, я напомню тебе, что Исилдур и Анарион были королями Гондора при своем отце. Если же это сравнение ты сочтешь неподходящим, я могу поступить так, как некогда поступил отец Алдариона. Не думал я, давая сыну это имя, что оно означает готовность к отречению от власти, но мы должны нести ответственность за принятые нами решения, даже если сначала не осознавали все возможные их последствия. Судьба имени настигает нас странно, и моя, похоже, настигла меня.

Итак, между тобой и троном Гондора стоит только твоя воля. Решай, и да будет голос твоего сердца ясным и мудрым в час решения.

Араглас, сын Арагорна

Вряд ли тебе нужно об этом писать, но на всякий случай. Если ответишь «да», слушайся Денетора, как слушался бы меня, – он во всех тонкостях знает, что нужно делать. Если ответишь «нет» – не забудь сжечь это письмо.

Ночь. Только мрамор Языка белеет под ногами.

Две синих черноты – сверху во множестве звезд, снизу глухая, даже Андуина не видно.

И ты один.

Один на один с судьбой.

Сказать «да». Денетор мудр, это видно даже отцу за сотни лиг. Денетор мудр и желает блага Гондору. Денетор хочет видеть тебя на троне. Неужели нужны еще какие-то доводы?!

Слушать сердце, а не разум. Сердце кричит «да!»

Навсегда остаться в этом городе, оживить дворец, сделать многое, очень многое… то, что ты сейчас делаешь для единиц – сделать для сотен, для тысяч!

Отец сказал: на пути у любви нельзя стоять. Отец сказал: ты влюблен в Гондор. Что тут еще решать?!

То, что ты решил для Шеш. Если любовь настоящая, она иногда требует отказаться от того, кого ты полюбил.

Нельзя обрекать любимую на жертвы ради тебя. Ни любимую девушку, ни любимую страну.

Что скажут Борлас, Салгант и прочие в ответ на решение Денетора провозгласить северянина Королем? Скажут – понятно что, а вот что они сделают? И «они» – сколько будет их?!

Смуту Кастамира эта страна уже пережила. Осгилиат в руинах именно после нее.

Осталось разрушить Минас-Тирит? во имя светлой цели и законной власти? во имя твоей любви?!

Да нет, всё это пустые страхи. Денетор и сейчас держит их в руках, более сильных противников у него нет, а эти способны лишь на слова, не более. Второй смуты не будет.

Тогда что мешает сказать «да»? Чего ты боишься?

Денетором недовольны многие; пока речь идет о налогах, они помалкивают, спокойствие дороже, но если сдвинется устоявшееся веками? если Фелинд скажет «почему он, у меня тоже есть права»? Его предок признал власть Дома Мардила, а если Дом Мардила откажется, что тогда?!

И глава Дома Мардила отнюдь не Денетор; что еще скажет Диор? Да, он любит тебя… но трона не предлагал, хотя и знает, что ты потомок Исилдура.

Не то. Ты думаешь не о том. Ты – думаешь, и это твоя ошибка. Обо всем этом отец написал «скажешь ‘да’ – слушайся Денетора». У йогазды наверняка готовы ответы на эти вопросы. Твое дело ответить на единственный.

Что останавливает?

Что это?

Если представить, что Диор сказал «да», что Фелинд сказал «да», что втроем они усмирили прочих лордов… чего ты тогда боишься?

Чего?

И не с кем посоветоваться… кроме…

Не ответит, но хотя бы ему можешь высказать все свои опасения.

А, может быть, и ответит. Если слушать сердцем.

С юга стоит Амдир. Никто другой тебя не увидит, а он никому не скажет.

Твой путь к ответу лежит мимо него. Знак?

…тихо шелестит. Давно отцвело, вызревают плоды. И каждый год их склевывают птицы. Плодоносящее и при этом бесплодное.

Почему «нет»?

Потому что слишком глубоко въелся в вас завет Аранарта «никто не должен знать о Наследнике Элендила; Моргул бессмертен и, если он узнает, он настигнет»? О Моргуле никто ничего с тех времен и не слышал! Да, назгулы взяли Минас-Итиль, да, говорят, что их было девять, но что их, считали, что ли?! И сами они с той поры себя ничем не проявили! Крепость опасна только глупцам, лезущим в нее.

Завет Аранарта был дан разгромленной стране. Послушать Хэлгона о первых годах в пещерах – ужас! у нас, несмотря на века войны, не сравнить! А стать Королем – и получить в свои руки всю мощь Гондора. Страны, разгромившей Короля-Чародея.

Нет, завет Аранарта отжил свое.

Почему же «нет»?

Эрех. Эрех. Почему все видели прошлое, все до одного видели то, что было, и лишь тебе одному Черный Камень показал то, что могло бы быть?.. Куда приводит желание исправить ошибку истории…

Прямиком в огненную лаву.

Почему «нет»?

«Арахад, король Гондора»…

Вот и ответ. Арахадом могут звать вождя дунаданов Севера, могут звать Короля Арнора и Гондора. Но Арнора нет, Королем, подобным Элендилу, тебе не стать.

Скажи «да» – и навеки останешься Таургоном. Только Таургоном.

Что такое имя? Какая сила заключена в этом наборе звуков? Что это, как ни путь, который мы пытаемся проложить, – для детей, внуков… иногда для самих себя. Что это, как ни просьба к Нему, иногда непонятная нам самим, так что ответ нас настигает внезапно и не всегда радует…

Поколения твоих предков проложили путь арнорскими именами, завещая вам одно: объединить страну, возродить страну… Эта задача досталась и тебе; тебе с ней не справиться, и ты должен будешь передать ее сыну. Быть вождем лесных воинов может и Алдарион, почему бы и нет? но если ты отречешься от своего пути, что будет с Арнором?

У Гондора есть Амдир. Потомок Королей, и тех, и этих.

У Арнора амдир нет. Есть только эстель. Наивная, безрассудная… единственная сквозь века.

…если бы его им писали через «андо», он был бы тезкой этой стране. Тогда еще – может быть. Но Диор назвал тебя Лесным Вождем, и ты должен вернуться в свои леса.

Вернуться, чтобы остаться Арахадом.

Небо на востоке из черного стало синим, мелкие звезды исчезали, крупные становились ярче.

Таургон, к удивлению для самого себя, не чувствовал горечи или боли. Он вспоминал лицо Шеш при прощании: светлая чистота, а не утрата. Он сейчас очень хорошо понимал ее.

Он прикоснулся к коре Древа, окончательно подтверждая свое решение, и пошел обратно, снова мимо Амдира. Поравнявшись с ним, кивнул на его вопросительный взгляд: всё хорошо. Теперь – действительно всё хорошо.

Осталось последнее дело.

Таургон пошел на самое острие Языка.

Хорошо отцу писать «сожги». У них в пещерах это просто: кинул в очаг и готово, горстка пепла. А тут… где у нас ближайший очаг? На кухню ломиться в этакую рань? на кухне он за все эти годы ни разу не был! даже не очень знает, где она.

Жаровни на лето из комнат убирают… хотя вот у Диора есть. Отличная идея: придти к Наместнику и одолжить жаровню, чтобы сжечь ЭТО письмо.

У себя в комнате на светильнике… поджечь-то можно, а пепел потом куда? вопросов не оберешься.

Нет, отец, прости, но эту твою волю я не выполню.

Арахад стоял на острие Языка, глядя как ночь уходит, выступают из сумрака дали, розовеет, золотеет небо. Он развернул письмо отца, в последний раз перечитал его. Сложил пополам. Еще раз. Еще.

Он складывал письмо до тех пор, пока хоть как-то можно было сгибать эту бумагу. У отца – бумага? откуда? эльфийская, наверное. Продумал, что придется жечь.

Достал кинжал, разрезал по сгибам, бросил вниз крошечные кусочки.

Ветер с Андуина подхватил их и понес – вереница искорок в золоте рассвета. Дальше, дальше, пока даже зоркий глаз дунадана не перестал их различать.

Днем ты спустишься в Четвертый ярус и попросишь со всей возможной быстротой отвезти отцу твой ответ.

Письма не будет.

Только одно слово.

«Нет».

* * *

Жизнь перевернулась – и не изменилась. Это и было самое странное.

Те же караулы, беседы с мальчишками, воинский двор и тишина Хранилища. Те же ужины у Денетора и разговоры ни о чем вместо серьезных.

Вместо самого серьезного.

Может быть, действительно нужно подождать? Всё было слишком внезапно: письмо отца, твое решение… нужно отдышаться.

Очередной совет. Наверняка будет невыносимо скучно. За эти годы ты твердо выучил: самые интересные советы бывают зимой и в самом начале весны. Потому что один урожай собран, другой еще не посеян. И говорят о флоте, войске, дорогах. Не всегда, но. Ты даже научился разбираться в этом. А тут заведут про ожидаемый урожай… а ты стой и не смей зевать.

Но нет. Совет еще не начался, а первый сюрприз преподнесен: лорд Эгалмот явился с сыном. Фингона ты не видел уже много лет, но узнал сразу – и не потому, что он с отцом. Изменился он слабо, хотя, конечно, возмужал. Красиво одевается, только вот чуть ярковато. Но с его лицом хорошо и так… с этим слабовольным подбородком надо бороду носить, кто бы ему объяснил!

Второй неожиданностью стало появление и Салганта с сыном. Совсем взрослый, ничуть не толстый и очень, очень неплохо выглядит. И равнодушен к происходящему. Слишком умен, чтобы идти против Денетора? Или действительно скучает?

И Брегол в карауле. Совпадение?!

Диор просит Эдрахила за тебя, ты – за своих друзей; кто сказал, что вы одни такие умные?! Народу в Первом отряде много, назначать в караулы можно кого угодно. И – кому угодно.

А Эдрахилу надо уживаться со всеми.

Но если эта троица явилась с сыновьями, то речь пойдет явно не о зерне Лебеннина.

Кстати, это их ошибка: зачем заранее предупреждать? тоже мне, внезапность.

Но начали совершенно буднично.

Таургон ждал начала основного действа и заранее жалел заговорщиков. Мелькнула странная мысль: что по крайней мере Эгалмот и Салгант изначально могли быть отнюдь не противниками Денетору, что он превратил их во врагов нарочно.

Додумать ее он не успел, заговорил Борлас.

– А что с урожаями на севере? Скажем, в Западном Эмнете?

Денетор, не моргнув глазом, стал называть ожидаемые цифры. Даже Таургон понимал, что это на порядок ниже того, что в южных землях.

– Я хотел бы спросить совет, – продолжил Борлас, – почему мы терпим это?! Лорда Денетора, похоже, это устраивает. Нас тоже?!

– Я со вниманием выслушаю, что ты предлагаешь, – сказал Денетор.

– Остановить бегство народа с севера.

– Как? – со всей возможной учтивостью в голосе спросил Паук.

– Мы знаем, – ринулся в бой Салгант, – почему Денетор позволяет северу погибать. Это дает ему людей на строительство дорог. Несчастных, которым он не платит ни гроша!

– Подождите, – негромко заговорил Диор. – Правильно ли я понимаю, что совет намерен обсудить дела в Западном Эмнете?

– Именно, – решительно произнес Борлас.

– Но это, – с отеческой укоризной сказал Наместник, – невежливо делать в отсутствие лорда Дулинна.

Заговорщики поняли, что допустили ошибку.

Сын Салганта что-то печально рассматривал на потолке.

Таургон впервые за все годы узнал, что у Западного Эмнета всё-таки есть лорд.

– Так давайте пошлем за ним, – охотно откликнулся Денетор. – Только, учитывая его… – он поискал нужное слово, – характер, я предложил бы послать Стражей. Явись за ним простой слуга, он может и отказаться.

Паук подумал и вежливо добавил:

– Разумеется, если Наместник позволит.

– Двоих вполне хватит, – сказал Диор. – Им же не придется вести его силой.

Старый Харданг не постеснялся улыбнуться открыто. Лица остальных были безучастно-вежливы.

Таургон понял, что совет будет незабываемым.

Амдир с Дамродом отправились за добычей.

– Лорд Дулинн придет небыстро, – скрывая досаду, произнес Борлас, – и мы не можем позволить себе тратить это время впустую.

– И сейчас, – подхватил Салгант, – мы должны решить положение несчастных беженцев с севера.

– Каким образом? – осведомился Денетор.

– То, что они работают даром, это позор для Гондора! Им должны платить! – подхватил Эгалмот.

Это действительно позор… но почему молчат Харданг, Фелинд… Диор, наконец?!

– Из каких денег? – продолжал Денетор.

– Тебе виднее, из каких.

– Мне-то как раз не видно. Я напомню совету, что в прошлом году в казну было получено…

Вот теперь можно было спать стоя. Но спать не хотелось. Так что надо заняться чем-то полезным, например, вспоминать так восхитившие Амдира мозаики Осгилиата и пытаться найти ответ на его вопрос, почему в Минас-Аноре, даже когда здесь возвели дворец, не пытались создать нечто подобное.

Но задуматься о мозаиках не вышло.

Денетор не просто перечислял траты этого года, прошедшие и ожидаемые. Он делал это гораздо монотоннее, чем обычно, и разобраться на слух в этих цифрах не выходило не только у арнорца, но и у лордов совета. На лицах всё отчетливее читалось «Да мы верим тебе, что денег нет, прекрати!»

К несчастью, не хотел верить Борлас сотоварищи.

И грядущие расходы Гондора не кончались и не кончались.

Открылась дверь, и вошел…

Первое, что увидел Таургон: этот человек был напуган. Страшно. Напуган так, что Стражи только что не под руки его вели, потому что ноги его едва держат.

Круглый живот (Салгант толстый? Салгант чуть полноват!), дряблое лицо, нелепый наряд (потому что на подобной фигуре никакое одеяние не будет смотреться красиво) – всё это северянин разглядит позже. А сначала – только страх, такой, что еще немного – и до рвоты.

Понятно, почему Борлас не подумал позвать его. Судьбу земель можно действительно решать в его отсутствие. Нужно решать в его отсутствие!

Господин мой Диор, какую игру ты затеял?

– Лорд Дулинн, – обратился Денетор к вошедшему. Таургон впервые слышал у него такой тон. Очень ровный, понижающийся. Так разговаривают с перепуганным животным или малым дитем, чтобы успокоить. Слова не важны, а каждая интонация говорит «всё хорошо, не бойся».

Сейчас это еще и означало «тебя вызвал не я».

Борлас – глупец. Умный глупец. Эгалмот с Салгантом – глупые глупцы, а этот… ты что, не видишь, кто оказался против тебя? Ты только сегодня понял это?!

Сыновей привели… еще бы жен и дочерей взяли, чтобы вас совсем много было.

– Лорд Дулинн, – сейчас Денетора хотелось назвать йогаздой, – у лорда Борласа много вопросов по северным землям.

«Я. Тебя. Не. Трону».

Ожил. Руки еще трясутся, стул отодвигает со скрежетом по полу, но ожил.

Хоть и мерзко выглядит, но будет поумнее Салганта. Соображает, с кем можно враждовать, а кого надо держаться.

Дулинн (Соловей наш откормленный!) завел скорбную песнь. Положение в собственных землях он представлял только в самых общих чертах, зато мастерски рассказывал про «все усилия» (не уточняя, чьи), несмотря на которые всё так плохо.

Денетор чуть кивал: не головой, только ресницами. Кормит йогазда ручную птичку…

Соловейчик ободрялся и пел всё красивее.

Борлас прав в одном: Денетор сознательно допускает гибель северных земель.

Но почему молчит остальной совет?!

– …и чтобы защитить мои земли от набегов, нужны крепости на границе. Не меньше дюжины, с хорошими гарнизонами.

– Лорд Борлас, что ты думаешь об этом? – прервал песнь Денетор. – Строить и командовать крепостью, которая защитит так волнующий тебя Западный Эмнет, – это может стать прекрасным началом службы для твоего сына. Да и не только для твоего.

Тишина.

Такого удара от Паука не ожидал никто.

Брегол стиснул копье, Фингон побледнел, на лице сына Салганта отразился такой ужас, что впору сравнивать с вошедшим Дулинном.

– Подождите! – ринулся спасать детей Норвайн. – Разбойники грозят только Западному Эмнету, а беженцы приходят со всех северных земель. Строительство этих крепостей потребует больших денег, но лишь немного замедлит уход народа в Анориен. Я против крепостей! Пусть решает совет, но Наместник слышал мое слово! Гондор больше потеряет, чем получит от этого.

– Как совет мог убедиться, – Паук был доволен и, похоже, есть младенцев на десерт всё-таки не собирался, – расходы Гондора расписаны наперед. Строить крепости по Изену означает отказаться от чего-то другого.

– Я спрошу так, – заговорил Диор, – кто, кроме лордов Борласа и Дулинна, скажет «за» крепости по Изену?

Мудро и милосердно, господин мой Диор. Ты дал Борласу сохранить лицо и спасешь Брегола от этой глухомани.

Все были против. Кто-то говорил, кто-то молча соглашался с остальными.

Сын Салганта достал изящный платок и вытер пот со лба.

– В таком случае, – удовлетворенно кивнул Денетор, – мы должны признать, что сейчас на северных землях всё останется по-прежнему. Но я хочу сказать совету, – его голос посерьезнел, он смотрел на Харданга, Фелинда, Норвайна, – что всегда рад выслушать любые мысли об этих провинциях.

Их лиц сейчас не было видно: они обернулись к Денетору. И это говорило о многом.

– И, вероятно, последнее на сегодня.

Это снова был Паук. Что-то у него осталось недоплетенным в узоре.

– Лорд Салгант призывает меня к милосердию. Но, как только что признал совет, свободных денег в казне не предвидится. Поэтому я могу предложить лорду Салганту проявить милосердие самому.

– Это как? – тот не понял совершенно искренне.

– Из собственных доходов.

Совет окончился, караул покинул пустую залу. Таургон чувствовал, что Брегол в бешенстве. Неудивительно.

Сдержится? Не сдержится?

В оружейной Таургон задержался и придержал Амдира. Ставить копье на место можно очень долго. Достаточно долго, чтобы сын Борласа ушел. Если он вздумает срывать злость на них, хуже будет ему самому. А парня жалко. И отца унизили, и самого чуть на Изен не отправили.

Но, когда они вышли, Брегол ждал их. И не один, а с Фингоном.

За поражение отцов будут рассчитываться. Считают тебя мелкой дичью… зайчиком.

Вы зайчика не на тарелке видели? Зубы его? а как лапами бьет?

– Добрая встреча, Таургон! – насмешливо поклонился сын Эгалмота, сложив на груди руки. – Ты что же, так ничего и не добился?! Так и стоишь на каждом совете? Все двенадцать лет?!

Фингон расхохотался, довольный своей насмешкой. Он счел жертву уничтоженной и обернулся к товарищу:

– Брегол, ты представляешь: он служил со мной вместе, а теперь служит с тобой!

Но северянин заговорил, холодно и негромко:

– Ты, я смотрю, многого добился. Ноги не держат, нужен стул.

Фингон аж задохнулся – от изумления сильнее, чем от гнева:

– Ты не смеешь так со мной говорить! Я лорд совета, а ты… ты…

– Я стою, – невозмутимо согласился Таургон. – Ты сидишь. А на решения лорда Денетора мы влияем одинаково.

Лорд совета побелел от ярости, и Брегол решительно пришел ему на помощь:

– Оставь его, Фингон. Он ест с рук у Денетора, поэтому такой смелый.

Амдир вспыхнул при этих словах, но арнорец сжал его руку: не отвечай!

Да-а, его ты удерживаешь, а сам?! С чего вдруг стал дерзить Фингону? Разве эта насмешка что-то изменит?

Почему до сих пор ведешь себя с Фингоном так?! Первые дни в Цитадели никак не забудутся?

Смерив северянина презрительным взглядом («попробуй-ка мне возразить!»), Брегол развернулся и решительно увел товарища подальше от зубастого приспешника Денетора.

Амдир гневно дышал, будто оскорбили его.

– Это всего лишь Фингон, – попытался успокоить его Таургон. – Я был неправ, ответив ему.

Юноша вдруг развернулся и спросил, хмурясь по-взрослому:

– А правда то, что он сказал про тебя? Что ты уже двенадцать лет стоишь на каждом совете?

Т-так. Мало нам всех сложностей, которые сегодня были.

Мало того, что Денетор позволяет гибнуть северу, а совет это почему-то одобряет.

Мало того, что на строительстве дорог творится нечто странное.

Мало письма отца, после которого никак в себя не придешь.

Мало всего этого.

Добавить нужно.

По тому, как выдохнул сын Фелинда слово «каждый», Таургон понял, что вот – второй человек в Гондоре, раскрывший хитрость Диора. И третий, судя по всему, теперь тоже есть. То-то он так быстро увел своего незадачливого союзника.

Хитрость в расчете на то, что никто не обратит внимания.

Обратил.

Сначала – самый умный, потом – самый глупый. Умный промолчал, глупый выболтал.

– Правда, – кивнул северянин.

– Ты… – Амдир стремительно дорисовывал картину: возраст северянина, его дружба с йогаздой и каждый, каждый совет в течение двенадцати лет! А эта ссора с Фингоном – мимоходом, равного с равным…

Простой арнорец – он? В Первом отряде – простой?!

Сын Фелинда сейчас не понимал лишь одного: как он не увидел всего этого гораздо, гораздо раньше.

Таургон понял, что пора спасать хотя бы остатки тайны.

– Выдохни, пожалуйста, – сказал он. – Я не просто так стою на советах, и, разумеется, я не скажу ничего больше, это не моя тайна.

Амдир смотрел на него с пониманием и восторгом разом.

– Но кое-что я могу сказать. Всё не так серьезно, как ты вообразил. Я действительно имею прямое отношение к советам. К советам, – произнес он с нажимом, – а не к решениям! Как принимают решения, ты, полагаю, уже знаешь.

– Да, отец говорил мне и даже… Да, я знаю.

– Ну вот. А я всего лишь стою на всех советах.

Сложившаяся масштабная картина пошла трещинами…

– Но, – снова нахмурился юноша, – ведь это же есть?

– Конечно, есть, – пожал плечами Таургон, и его небрежное спокойствие лучше любых слов уверило сына Фелинда, что никаких серьезных тайн здесь не скрывают.

Но тогда непонятно еще больше: зачем лорду Денетору наблюдатель?

А Арахад думал, что каждый из молодых лордов видит в его истории самого себя. Что там насочинял Амдир про тайного властителя судеб Гондора?

Вечером Амдир постучал в дверь кабинета отца. Лорд Фелинд был, по меньшей мере, удивлен визиту сына.

– Что-то серьезное?

Амдир был бледен и взволнован:

– Да, отец.

Фелинд кивнул и, как равный равному, указал на высокое кресло у стола.

Амдир сел, сжал подлокотники:

– Сегодня я стал свидетелем разговора, – он коротко пересказал. – Отец, я полагаю, что Таургон – потомок Исилдура.

– Он потомок Исилдура, – спокойно подхватил Фелинд, – и?

– И? – изумился юноша.

– И? – с нажимом произнес лорд. – Он потомок Исилдура, мы потомки Анариона, а у тебя еще и короли Нуменора в материнской линии. И – что?

– Но… Калиммакил отказался от короны. И наша родословная не дает нам прав…

– Как и родословная твоего друга, – кивнул Фелинд. – Судя по тому, что Наместник более чем за десять лет ничего не сделал.

– Ты знал?

– Это знает любой из лордов совета, кто дал себе труд задуматься.

Амдир застыл, скрывая разочарование. Он нес отцу весть, считая ее исключительно важной, а это и не новость для него, и «знает любой».

– К счастью для твоего друга, – продолжил лорд Фелинд, – задумывается о нем меньшинство. Меньшинство из тех, кто вообще имеет привычку задумываться.

– Но Брегол расскажет отцу, а лорд Эгалмот…

– Эгалмот, возможно, занервничает, а Борлас скажет ровно то же, что и я тебе. Человек, который столько лет просто стоит на советах, будь он и десять раз потомок Исилдура, не должен нас волновать.

Что ж, неудачи следует переживать со спокойным лицом.

– Но ты мне принес сегодня радостную весть.

– Какую? – удивился Амдир.

– У меня вырос сын. И он умнее и наблюдательнее половины тех, кто занимает стулья в зале совета. Бесспорно, так и должно быть. Но узнать об этом мне было отрадно.

* * *

Спустя пару дней Денетор позвал его ужинать.

Всё было как обычно: очень вкусно, Неллас ласково улыбалась, Боромир, видя, что друг молчит, рассказывал что-то сам… а у него не шли из памяти слова Салганта о бесчеловечности. Понятно, что верить Салганту на слово не стоит, но… но что на самом деле?

– Могу я спросить, – не выдержал Таургон. – О том, что говорилось на последнем совете?

Неллас тихо охнула, Боромир замер, не донеся вилку до рта.

Денетор откинулся на спинку стула и строго посмотрел на гостя:

– В этом доме есть правило: за столом никогда не говорят о делах. Но… вряд ли ты придешь ко мне в кабинет завтра. Я сделаю для тебя исключение. Спрашивай.

– Что на самом деле со строителями дорог?

Денетор поддел тончайше порезанное мясо на вилку, обернул вокруг нее, обмакнул в соус:

– Станешь призывать меня к милосердию?

Таургон в точности скопировал его движение:

– Обвиняешь меня в том, что я верю Салганту?

Денетор засмеялся:

– Милосердие подождет до десерта?

Таургон всё-таки откусил то, что держал на вилке, и ответил:

– Не с этим же соусом.

Ответом ему был взгляд, каким учитель смотрит на лучшего ученика.

До десерта они почти не разговаривали, а потом Денетор спросил:

– Что тебе известно о строителях дорог?

– Только то, что говорилось на совете.

– Тогда, – он пригубил вина, – картина мрачная. А если я к ней добавлю, что строителям запрещено наниматься более чем на десять лет? И это вызывает у них куда больше недовольства, чем отсутствие у меня, – он снова отпил, – милосердия?

– Я не удивлен, – Таургон принялся осторожно резать грушу. Сочная, брызнет… управляться с ней – тонкое искусство. – Расскажи с начала, пожалуйста.

– Начало… – наследник отставил кубок, сцепил руки. – Начало в Западном Эмнете и других землях, откуда уходят жители. Дело даже не в разбойниках, от них можно обороняться. Дело в том, что эти люди перестают верить в свою землю и ищут лучшей доли.

Все трое слушали его, затаив дыхание. Только старый Форланг смотрел, не опустеет ли чей-то кубок.

– В Анориене земля лучше, но ненамного. Нет разбойников, да. Но кто они здесь? беженцы с севера, получившие клочок из милости лорда Норвайна? Незавидный удел. А я, – он отпил и все вспомнили про свои кубки, – им предлагаю вот что.

Боромир горел нетерпением, он едва ли не впервые в жизни слушал, как отец рассказывает о своих делах.

– Мужчины уходят строить дороги. Если у семьи не остается кормильцев вовсе, она живет за счет казны. Не скажу, что у них каждый день такой ужин, но на голод и лишения пока не жаловался никто. Если кормилец есть… мои люди посмотрят и разберутся. Пока муж, или старший сын, или оба строят дороги, их семья сыта, одета и имеет крышу над головой. Это я обещаю.

– Но ты действительно не платишь строителям? – спросил Таургон.

– Ни единой монеты! Никому, за все годы. И будь уверен, не заплачу и в будущем.

Глаза наследника сияли. Не бывает такого взгляда у кровопийцы-паука, которого тщетно молить о милосердии.

Вспомни глаза Салганта и посмотри в эти. И ты поймешь, кто прав. Поймешь, хоть по-прежнему не понимаешь его хитрости.

– Тогда я молю о милосердии для нас, – улыбнулся Таургон. – Расскажи, не мучай.

– Я плачу строителям, – смилостивился Денетор. – Но не деньгами. Я им плачу годами.

– Годами?

– Да. Годами на новой земле, которую они получат. Годами без налогов. По числу отработанных на меня лет.

Таургон вспомнил, что грушу режут затем, чтобы потом съесть.

– Налоги не платит семья, – продолжал Денетор, – но если работали отец и сын, и сын после свадьбы отделился, то все свои отработанные годы он получает сполна. Вот поэтому – не больше десяти лет. Им еще хозяйство поднимать на новом месте. Ну и вообще – больше десяти лет не платить налогов – это чересчур.

Форланг, почувствовав, что напряжение за столом спало, сделал знак слуге. И тотчас внесли (за дверью ждали, что ли?) сооружение из фруктов, взбитых сливок и еще каких-то нежных субстанций. Теперь можно есть и говорить.

– Как на твой вкус, – уточнил хозяин, – это сочетается с милосердием?

Северянин покатал сладкую вкусность во рту и серьезно ответствовал:

– Вполне.

– Тогда, – заметил Денетор, – я добавлю. Попытайся представить, что у строителей есть деньги. Где бы они их, – он прервался на ложку десерта, – стали хранить? В поясе, чтобы они просыпались при неудачном движении? В лагере, чтобы их легко было украсть? Или отправляли семье, чтобы женщины их растратили раньше времени?

Он решительно занялся фруктами, словно не было ничего важнее.

– Да, ты всё продумал, – отвечал Таургон.

– Пойми меня правильно, – Денетор допил вино, и Форланг налил ему снова, – я не назову их жизнь легкой. Бить и возить камень, мостить дороги – всё это суровый труд. Но кормят их досыта, они одеты, спят в тепле и сухости. Не считай меня слишком добрым: я просто помню о том, что этим людям еще поднимать землю где-нибудь в Анфаласе или Андрасте, сначала – не платя налоги, но потом я рассчитываю получить от них, и немало. Каждый год заботы о них сейчас вернется мне потом десятикратно.

– Не тебе, – Таургон тоже допил. – И не десятикратно. А тысячекратно. Гондору.

«Да, государь».

– Но объясни мне одну вещь, – Форланг налил ему; Таургон пригубил, – почему ты не скажешь всего этого на совете? Зачем разыгрывать то, что было?

– Ну а почему бы и нет? – Денетор снова занялся десертом; вспоминать лица Салганта и прочих, не заедая чем-то сладким, трудно. – Есть те, кто знает истинное положение дел. И есть те, кто взывает к милосердию. Это забавно.

– Не сказал бы, – нахмурился Таургон. – Не смешно, когда вместо мудрости видят алчность и вместо заботы – равнодушие.

– Я слышу голос дяди, – усмехнулся наследник.

– Раз он уже говорил с тобой об этом, то почему ты продолжаешь упорствовать? Почему? – он не укорял, он спрашивал. – Ты ничего не делаешь просто так.

– Почему… ты наверное знаешь, есть такая военная хитрость: оставить в крепости слабую стену и дать знать об этом врагу. Тогда тебе точно известно, куда придется его удар, и ты подготовишься. Так и тут. После первого сбора налогов многие лорды стали против меня. Разумеется, им безразличны строители дорог и всё прочее. Они будут недовольны мной, что бы я ни делал. И я предпочитаю, чтобы в совете меня осуждали за вину не только мнимую, но и такую, что всем понятно: этот человек совершенно не знает, что происходит в стране. Он соберет сторонников только из себе подобных.

Медленно отпил вина.

– Ну и потом, – добавил он, – это действительно забавно, согласись.

– Я соглашусь, что это мудро, – отвечал Таургон, – но не забавно. Я много лет хочу тебе сказать…

Он осекся, подумав, что не стоит при Неллас и особенно при Боромире. Да и вообще: гость, отчитывающий хозяина…

– Говори, – очень серьезно ответил Денетор.

– Ты уверен? Сейчас? – с сомнением произнес северянин. – За эти годы у меня набралось много резкостей.

– Заем сладким, – он показал на остатки десерта.

– Ладно, – отхлебнул вина для храбрости.

Пять лет назад за этим столом ты звал его «мой господин». А теперь он безоговорочно признает твое превосходство. Ты каждый раз удерживаешься, чтобы не обратиться к нему по имени. А он? как он в своих мыслях называет тебя?

– Ты знаешь, что я был стражником, и догадываешься, что я думал о тебе. Наместник тебе рассказал, как я стремился спасти Барагунда от бессердечного отца. Мне понадобились годы, чтобы одолеть пропасть между молвой о тебе и правдой. Но сотни и тысячи гондорцев живут, не подозревая об этой пропасти!

Он сцепил пальцы, подался вперед:

– Это несправедливо по отношению к тебе как к человеку, но я не стану обсуждать это: молва о тебе – твой выбор. Но подумай о том, что ты играешь честью Дома Мардила. И Дома Анариона: Дом Мардила хоть и не самый знатный, но самый известный изо всех потомков.

– А ты не хотел говорить при Боромире… – медленно произнес Денетор. – Честь Дома Анариона после меня отчищать ему и брату. Я оставлю им сильную страну. В ней легко будет быть добрым правителем.

– Но ты сейчас творишь несправедливость! От того, что она по отношению к самому себе, она не становится меньшей.

– Ты можешь осуждать меня за это, – спокойно ответил Денетор. – Но изменить мы уже ничего не сможем.

– Но в Ламедоне любят тебя. Строители дорог, ставшие южными крестьянами, ручаюсь, тоже.

– И что? – он усмехнулся. – Они по одну сторону Белых гор, Анориен по другую.

– Они могли бы приехать, рассказать о том, что ты сделал для них…

– Слишком дорого, – Денетор пригубил.

– Нет, нет, я не говорю о каких-то похвалах за деньги. Я о людях, которые будут искренне…

– Слишком дорого, – повторил наследник. – Их приезд. Забота об их семьях, пока нет кормильца. Чем они будут заниматься, живя здесь? не могут же они ходить по улицам и рассказывать, какой я хороший. Их жилье на это время… Очень много хлопот. Ради почти нулевого результата.

Он заел безнадежную перспективу остатками десерта.

– Вообрази, что ты-стражник встречаешься с одним из ламедонцев. И он так тепло говорит о йогазде. Ну? Ты бы ему поверил?

Он отодвинул тарелку, допил вино и подвел черту:

– Так что пусть ненавидят. Это бесплатно.

* * *

В глубине души Таургон отлично понимал, что с Денетором спорить не стоит. Принятое наследником решение может быть плохим или хорошим, но оно непременно окажется наилучшим.

Но здесь согласиться арнорец не мог.

Потому что сейчас Денетор действительно творит несправедливость. Да, это несправедливость к самому себе. Но от этого она не становится меньшей.

Примириться с этим – разумно? Пожалуй.

Но значит он, Таургон, совершит неразумный поступок.

В ближайший свободный день он сказал мальчишкам, что у него дела (чем безжалостно разрушил все их планы), и отправился в Четвертый ярус.

Он был уверен, что найдет Денгара в таверне. Привычка бывшего командира неспешно пить пиво, собирая тем временем все новости, – эта привычка вряд ли изменилась за годы. Как и умение растягивать одну кружку на два, а то и на три часа.

Было слегка заполдень. Время отдыха для стражника: все в трудах, улицы пустынны; до того, когда холостые повалят в трактиры, еще несколько часов. Поешь сам, пока никто не торопит. Или займись своими делами. Или просто ничего не делай.

Таургон подошел к знакомой дубовой двери. Пять с лишним лет он открывал ее каждый день… а сейчас – как в юность вернуться. Странно: он-тогдашний был больше мальчишкой, чем тот, кто рыскал по арнорским болотам, добивая орков. Но оно и понятно: на Севере он был командир, а тут – бродяга из глуши, ошеломленный Минас-Тиритом…. Смешно и трогательно вспомнить.

Он вошел.

За стойкой не было никого: в этот час хозяева заняты на кухне, а если они кому понадобятся, их позовут. За одним из столов сидела компания купцов – видно, что приезжих, за другим – двое юношей, за третьим… Денгара нет? он пришел слишком рано? или тот полуседой стражник спиной к двери..?

Купцы удивленно взглянули на гвардейца, смотревшегося здесь донельзя неуместно, но разговора не прервали. Прочим не было до него дела. Таургон прошел к столу с одиноким стражником.

– Могу я присесть?

– Садись, господин мой, – повернулся к нему тот. – Силы Запада! Таургон?!

– Добрая встреча, Денгар.

Как постарел… сколько же ему? Тогда выглядел лет на десять старше… прошло почти двадцать. Значит, под шестьдесят? Для него это возраст…

– Какой ты стал! – щурился его бывший командир. – Красавец! Эй, кто-нибудь! Несите…

Он осекся и посмотрел на северянина. Тот сидел расслабленно, но при этом совершенно прямо; в его позе не было ни надменности, ни еще какого-то намека на превосходство, но всё же хотелось называть его «мой господин», а не по имени.

– Ты пиво-то наше будешь? Или оно уж теперь тебе нехорошо?

– Отчего же нет? – улыбнулся Таургон. – Я помню здешнее пиво, оно славное.

– Вот и добро! – облегченно выдохнул Денгар.

Появилась Хириль.

Постарела. Располнела. Тогда была решительная хозяйка, а сейчас уже впору бабушкой звать.

…как у них здесь время идет. И не хочется про такое время говорить «идет вперед», потому что «вперед» – это хорошее, а что хорошего, когда морщины на лице и силы не те…

– Хириль! Узнаёшь красавца? Это же Таургон! Ну, вспоминай: северянин, был у меня, его пятнадцать лет назад в гвардию забрали. Ну?!

По лицу хозяйки было видно: то ли забыла, то ли тот стражник никак не связывается у нее с этим высоким гостем.

– Что тебе подать, мой господин?

– Пива ему налей, – ответил Денгар за чуть растерявшегося гвардейца. Поняв, что эти двое неспособны общаться напрямую, спросил: – Ты есть будешь?

– Нет, благодарю, я не голоден.

– Ну тогда принеси нам сыру. Надо же пиво заедать.

Хириль ушла.

– Ты-то ее помнишь?

– Да. Она очень постарела.

– Так у нас тут, знаешь ли, стареют рано. Это вы там наверху…

– Тебе тоже до старости далеко, – примирительно сказал Таургон. – Четверть века держишь отряд и продержишь еще столько же, а?

– Посмотрим, – отвечал Денгар, пытаясь скрыть, как ему нравятся эти слова.

Хозяйка принесла пива и кусок сыра.

– Спасибо, Хириль.

Арнорец произнес эти слова самым мягким тоном, на какой был способен. Не ее вина и не его заслуга, что они живут в разных руслах времени. А обедать в этой таверне было куда уютнее, чем в трапезной Седьмого яруса…

– Таургон? – нахмурилась она, мысленно стирая изменения с его лица, как стирают многолетнюю пыль со старого сундука в кладовой, и из-под нее проявляется потертый рисунок. – Это правда ты?

– Честное слово, – он улыбнулся.

Улыбка у него осталась прежней.

– Да ну тебя, господин мой, – махнула на него рукой хозяйка. – Похорошел, помолодел, не моего полета ты теперь птица!

Она с нарочитым возмущением развернулась и изволила удалиться в кухню.

Таургон стал резать сыр, скрывая замешательство. Неужели он действительно изменился настолько сильно? К этому он готов не был.

– Ну, рассказывай свои новости, «господин», – последнее слово Денгар произнес с усмешкой, и на том спасибо.

– Совершенно никаких, – Таургон отпил. Пиво душистое, густое… пролей на стол, так к нему потом кружка прилипнет, не отодрать. – Караулы, Хранилище. Разговоры о прочитанном.

– Не женился?

Северянин покачал головой.

– Ну да, у тебя времени запас…

– А у тебя как? Что сыновья?

– Сыновья славно. Все четверо уже десятниками; младший у меня же.

– Прочишь на свое место? – снова отхлебнул арнорец.

– Всё может быть… – уклончиво ответил командир стражников. Взял кусочек сыру, другой. – Да… а дочка замужем, и не поверишь: здесь же, в Четвертом.

– Поздравляю. Хорошее приданое дал?

– Ну, раз взяли, – не без гордости усмехнулся Денгар. – Парень из младших сыновей, и у них любовь… ну а с его папашей – сам понимаешь, к чему у него любовь. Но договорились мы с ним, и быстро так договорились.

– Я рад за тебя. А что со службой?

– А что с ней? – искренне удивился Денгар. – Всё как при тебе, бывает шумно, бывает тихо…

– А сбор налогов? – спросил Таургон как бы ни о чем.

– Что, до сих пор вспоминаешь с ужасом? Да брось, оно уже и при тебе было тихо, а сейчас совсем спокойно, как до всего.

– Правда? – гвардеец взял кусочек сыру, отщипнул от него совсем маленький, отправил в рот.

– А что ж ты хочешь? Почти тридцать лет прошло! Против неизбежного не пойдешь, а за столько времени любой выучит, что платить придется всё равно, и лучше всё подготовить спокойно и заранее, чем плач и крик осенью.

Денгар тоже взял сыру, сложил несколько кусков, откусил от этого сооружения.

– Так что, – продолжал командир стражников, – сейчас это дело скучнее, чем было раньше. Тогда: пришли, купец Эбору песни всякие печальные поет про свои беды, Эбор из него хоть какие еще деньги вытянуть пытается… зрелище. Сейчас: пришли, он мне всё отдал, я проверил, ушли. Вот тебе и весь осенний кошмар.

Таургон сделал хороший глоток пива.

– Так ты изменил мнение о Денеторе?

– А Паук тут при чем? – не понял Денгар. – Он им устроил то, что страшно вспомнить. А выбрались из этого они уже сами.

– Интересная логика, – гвардеец продолжил пощипывать сыр. – Значит, если человек не платит налоги, а его заставляют всего лишь поступить по закону, то виноват Денетор. А если спустя четверть века правления Паука люди платят налоги исправно, осенний сбор – быстрое и скучное дело, то никакой заслуги Денетора в этом нет.

Денгар пристально посмотрел на него:

– Теперь я понимаю, почему ты так изменился. Я же помню, каким ты приходил к нам в первые твои годы в Цитадели… ну да, ты был красавцем при королевском гербе, но ты был наш. А сейчас… да что говорить, достаточно на это глянуть!

Он показал глазами на стол.

Теперь не понял Таургон:

– Ну, сыр. А что?

– Вот именно, что ты не понимаешь! Ни один нормальный человек не станет резать так тонко!

– Что ж, я не знал, что тонко нарезанный сыр – это преступление.

Он попытался обратить все в шутку, но явно не вышло.

– Ты теперь видишь мир, как они, – серьезно сказал Денгар. – Похоже, мне действительно пора называть тебя «мой господин».

– Денгар, – не менее серьезно ответил Таургон, – я теперь именно: вижу мир. Мир, а не чувства, застилающие нам его.

– Скажи, – горько спросил бывший командир, – чем поманил тебя Паук? Что он дал тебе? земли? золото?

Северянин медленно покачал головой:

– Если измерять этим, то ничего. Совсем ничего.

– Тогда что? Что ты получил от него, раз теперь не веришь тому, что видел собственными глазами?!

Собственными глазами… он видел крестьянина, у которого Денетор отбирает три четверти урожая масла. Что бы сказали купцы, отбирай у них чего-нибудь – три четверти?!

Но вот об этом говорить Денгару точно не стоит.

– Что я получил от него? Только его дружбу.

– Тогда нам не о чем говорить… правоту друга ты будешь отстаивать до конца.

– Послушай! Да, ужас первых лет… любой возненавидит. Но сейчас, когда прошли годы, неужели ты сейчас не видишь, скольким ты сам ему обязан?

– Я? Пауку?!

– Денгар, да! Ты же сам мне рассказывал, как стал командиром. Подумай: если бы не первый сбор налогов, ты бы остался просто стражником… ну? Как бы жила твоя семья тогда? Смог бы ты дать дочери такое приданое?

– Знаешь, – покачал головой бывший командир, – это уже чересчур. Я понимаю, что Денетор хорош для тебя, но всему есть предел. Тем, что у меня есть, я обязан только себе. Я же рассказывал: мне некуда было деваться. Это ты у нас красивый и чистенький, а я и слез насмотрелся, и проклятий наслушался. Будто я себе всё то золото уносил!

– Да, всё так, – кивнул Таургон. – Ты смог это выдержать, и поэтому ты сейчас живешь спокойно и в достатке. Но если бы не Денетор, ничего бы этого не было. Десятки лет командиром был бы Эбор, и неизвестно, кому бы досталось его место потом.

– Тебя послушать, спасибо Денетору, что солнце по небу ходит! – Денгар чуть кулаком по столу не стукнул в сердцах.

Таургон понял, что пора сдаваться. Денетор оказался в очередной раз прав. Да и сколько времени ушло у Диора на то, чтобы убедить тебя самого? и не убедил ведь, ведь только сам Денетор и смог перебить предубеждение.

Сиди и ешь свой сыр. Маленькими кусочками. Слишком тонко нарезан, видишь ли. Хорошие люди так нарезать не будут…

– Мир, – сказал Денгар. – Вот нам не хватало из-за Паука ссориться.

– Ну да, – вздохнул Таургон. – Знаешь, он мне так и сказал, что у меня ничего не получится. Что даже если о нем правду станут говорить те, кто его очень хорошо знает, то им не поверят.

– Он? Сказал?

– Да. Мы же с ним спорили об этом. «Пусть ненавидят, это бесплатно», вот что он мне ответил.

Негромкие слова былого подчиненного действовали сильнее его доводов.

– И… каков же Паук… Денетор по-твоему?

– Посмотри на Минас-Тирит, – сказал гвардеец со вздохом. – Посмотри на Гондор. Посмотри на свою семью. Посмотри, какой стала страна, которой он правит. Мне больше нечего сказать.

Денгар глянул, сколько у него пива осталось в кружке. Маловато, да. Допил одним глотком.

Таургон сделал то же.

– И ты считаешь его хорошим человеком? – спросил командир стражников недоверчиво.

– Очень.

– Выпьем еще пива?

– Бери себе, – пожал плечами Таургон. – Я не хочу.

– Ладно, парень, не расстраивайся, – сказал Денгар так, будто тот по-прежнему был его подчиненным. – Паук – хороший человек, ну надо же… и я ему обязан тем, что у Аэрин приличное приданое… Гм. А знаешь, в этом что-то есть.

Таургон осторожно улыбнулся.

– Но в одном твой друг прав, – подвел черту командир стражников, – не пытайся переубеждать других. Дохлое дело. Я вот тебя хорошо знаю, ты дурного человека другом не назовешь, и обмануть тебя непросто. Поэтому я тебе… ну, поверю, не поверю – но я тебя услышал. А остальные спросят, сколько Паук тебе заплатил за эти похвалы.

– Про остальных я и сам понимаю, – сказал Таургон. – Мне было важно изменить твое мнение.

– Отомстил за свой ужас? – усмехнулся Денгар.

Северянин пожал плечами: хочешь это называть местью – называй.

* * *

Митдир проводил в Хранилище всё свободное время.

Таургон подозревал, что и несвободное тоже: Эдрахил потихоньку распространяет привилегированное положение арнорца на всю их шайку, рассуждая, что в караулах есть кому стоять, а если этим юношам надо для дела, то можно пойти навстречу. Сегодняшние друзья Боромира – это завтрашние великие лорды. Или выдающиеся люди, что может быть не меньше.

Митдир задался целью доказать, что у Исилдура было Кольцо Врага. Хатальдир почти смеялся над ним (всем же с детства известно, что оно сгинуло с Неназываемым!), Амдир и Галадор смотрели с явным недоверием, Боромир и особенно Садор честно признавали свою неначитанность. Разрешить их споры проще всего было бы Таургону, но он решительно избегал всех разговоров об Исилдуре и Кольце. Тому было две причины. Аргумент «мне владыка Элронд рассказывал…» убедил бы даже Хатальдира, но вызвал бы лавину вопросов, мягко говоря, ненужных. Можно было бы ответить не прямо, что-то про книги, уцелевшие на Севере (не упоминая, что они в Ривенделле), можно, если бы… если бы от одной мысли о Кольце не начинал болеть несуществующий ожог.

Так что Митдир был им брошен на произвол судьбы, и судьба ждала его в Хранилище, а там на него всё больше смотрели, как на своего, и если Таургон для них всегда был воином, интересующимся мудростью, то в Митдире они уверенно видели собрата, пока что носящего меч.

Митдир всё глубже уходил в историю (глубже – в прямом смысле: ему уже позволяли спускаться в архивы), друзья почти не видели его, разве что Таургон по утрам, пока однажды юноша не пришел к ним тихий и торжественный, сказав «Я нашел». И, улучив минутку, Таургону: «Ты же поможешь с квэнья? Я не уверен в переводе».

Арнорец пошел к Эдрахилу отпрашивать Галадора с Садором на ближайший вечер («Митдир не доживет до утра, если сегодня не покажет нам всем свою находку» – «Гибели Стража я, конечно, допустить не могу»), и вся семерка собралась в Хранилище. Их ждали, на столе, окруженный светильниками, лежал пергамент Исилдура, старый Серион смотрел на Митдира с гордостью, радуясь находке документа больше, чем его содержанию.

Таургон стиснул зубы. Он увидел надпись – и перед глазами встали эти буквы горящими огнем изнутри Кольца.

Руку пронзила боль сильнее, чем тогда на Эрехе.

Митдир стал переводить. Квэнья он знал прекрасно и напрасно сомневался в себе. Он читал слова о том, что Кольцу предназначено стать реликвией Северного королевства, о том, как оно обожгло руку Исилдуру, об огненных знаках.

– Всё так, как я видел! – задыхаясь от счастья, говорил юноша. – Всё совпадает, слово в слово!

Всё совпадает.

Лоб в крупных каплях пота, но ты их не отираешь, чтобы жестом не привлечь к себе внимания. И хорошо, если не до крови закушена губа.

– А надпись? – спросил Садор. – Что это за язык?

– Я не знаю, – сказал Митдир. – И никто здесь не знает его.

– Аш назг… – начал читать Хатальдир.

– Стойте! – рявкнул Таургон.

Все вздрогнули, и даже эхо, словно испугавшись, откликнулось коротко и затихло.

– Ты знаешь?

– Знаешь этот язык?! – спросило его разом несколько голосов.

– Я знаю, что это за язык, – резко ответил наследник Исилдура. – Я видел тексты на нем. И я говорю вам: спрячьте этот документ глубже, чем он был. Чтобы найти его мог только тот, в чьих руках он не принесет зла.

– Но это просто слова… – порывался спорить Хатальдир.

– Да, – сурово ответил Арахад. – Слова. Одного из тех, чье слово было Творением.

– Но ведь этот документ, – Митдиру не верилось, что его находку, такую ценную, спрячут и забудут о ее существовании… конечно, он искал ради истины, но и слава человека, изменившего некоторые страницы в древней истории, тоже маячила в его мечтах, – он меняет наши знания и о Войне Последнего Союза, и о судьбе Исилдура…

– Изменяет ваши знания, – еще резче ответил арнорец. – У нас на Севере любому мальчишке известно, что именно Кольцо погубило Исилдура.

– Ты зна-ал?! – Митдир задохнулся от несправедливости. Предательство друга ударило больнее грядущего погребения находки. – Знал и молчал?!

– А что ты видел на Эрехе? – вдруг спросил Амдир, перебивая обоих.

Ответом ему был яростный взгляд северянина, но сын Фелинда не испугался и дерзко продолжил:

– Его?!

Настала тишина. Только сердца стучали. Серион твердо знал, что поступит именно так, как сказал арнорец: спрячет документ глубже, чем было. Если уж Таургон, всегда такой спокойный и добрый, превращается в дикого зверя, а юный лорд Амдир, сама учтивость, становится резким… нет, страшно подумать, что будет, если это прочтут менее достойные люди.

– …поэтому я и говорю, – переведя дыхание, произнес Таургон, – подлинное знание о гибели Исилдура ничего не изменит. В лучшую сторону не изменит точно.

На этот раз боль не желала проходить. Ты твердил себе, что никакого ожога нет, это твоя впечатлительность и вообще надо радоваться тому, что найден пергамент, написанный рукой Исилдура (в Имладрисе их не было, а архивы Севера погибли в огне Форноста).

Но на слове «рукой» ты снова сжимал зубы.

По счастью, на рассвете надо было в караул и, как обычно, к Древу. Должно полегчать.

Митдир в твою сторону не смотрел. Потом ты ему объяснишь, что действительно не мог иначе, и расскажешь им всем подлинную историю гибели Исилдура (если не знать, что там Кольцо, то совершенно не понятна ярость и упорство орков; а вообще знакомая картина: вражьи командиры повержены, а эти отряды сражаются, не зная, что их война проиграна…). Потом. А сейчас стоять у Древа, вслушиваться в него и ощущать, как уходит боль.

Сейчас ты не сомневаешься: слова летописей о том, что Исилдур посадил Древо в память о брате, следует понимать буквально. Не отдал приказ посадить и стоял на церемонии живым памятником своему величию, а посадил своими руками. И боль прошла. А то и ожог с руки исчез. От прикосновения к нежной, как кожа ребенка, коре юного Древа, след пламени Врага сошел.

…надо поговорить с Денетором. Он учит тебя искусству застольной беседы не просто так. Он ничего не делает просто так. И если пытается превратить лесного дикаря в гондорского аристократа, значит, рассчитывает посадить за один стол не только с собой. Но и с лордом Фелиндом. А то и с Салгантом… интересно, наш Салгант – такой же любитель покушать, как и его тезка из древних преданий? хотя в эльфа-обжору верится всё-таки слабо.

…надо говорить. Он видит тебя Королем и не знает, что ты уже сказал «нет». Он учит тебя и надеется. Надо быть честным с ним. Он заслуживает честности.

…говорить. Не напрямую, это слишком тяжело для обоих, но прямой разговор им и не нужен. Они отлично понимают друг друга.

Когда он вернется в Арнор, сколько лет ему понадобится, чтобы отвыкнуть от гондорского языка намеков?

Когда он вернется?..

* * *

Сыров было несколько: один очень нежный, тающий во рту, другой душистый, а третий острый.

Попробуем острое к острому?

– Ради меня ты прошлый раз нарушил свое правило, и я буду так дерзок, что попрошу об этом вторично.

– Я уже сказал, что сделаю для тебя исключение. Так что не извиняйся, ни сейчас, ни впредь.

Судя по тону, вкус сыра волнует его куда больше, чем собственные слова.

– Как я понимаю, если бы не медленная смерть северных земель, такого огромного строительства дорог не было бы?

И не забывать про тарелку. Ужин, а не совет.

– Совершенно верно, – Денетор отрезал от кусочка сыра совсем маленький, чтобы глотать, почти не жуя. – Это было бы очень медленно и очень, очень дорого. Я начал с дорог, – он резал, ел и почти не прерывал речь, – поскольку чем они лучше, тем больше ездят купцы и тем больше налога они платят. И стал искать, где взять строителей.

– И так ты решил две проблемы разом, – улыбнулся Таургон.

– Три, – уточнил Денетор. – Ты упускаешь из виду земли юга. Лорды Анфаласа и Андраста отдают незанятые земли. Очень щедро: каждый переселенец берет столько, сколько может обработать. Незанятыми, конечно, остаются худшие из мест, но всё-таки они гораздо плодороднее того, что брошено на севере.

– Опять-таки больше налога?

– Если ты имеешь в виду налог с крестьян, то это не самое интересное. В богатое хозяйство охотно приедут купцы… тебе объяснить весь этот механизм?

Подали паштет, это прекрасно, можно есть по крошке и разговаривать.

– Нет, объясни мне другое. Ты позволяешь Эмнету и другим северным землям умирать, потому что это входит в твои планы?

– Наоборот, – серьезно сказал наследник.

Налили новое вино, более крепкое.

– Знаешь, – он привычно-насмешливым взглядом смотрел поверх кубка, – чем добрый человек отличается от практичного?

– И?

– Добрый пытается помочь тому, кому нужна помощь. А практичный действует там, где может достичь успеха.

– И ты, сколь я выучил, себя к добрым не причисляешь? – поднял кубок Таургон.

– Ни близко, – тем же жестом ответил Денетор. – Не смешивай добрых людей с добрыми делами. И, если не возражаешь, прервемся на перепелов. Они хороши горячими.

Они расправились с сочными пичугами, и он продолжил совсем серьезно:

– Наш север умирает. Я ничего не могу с этим сделать, и мне остается извлечь из этого сколь удастся больше пользы (потому что пользу можно извлечь из любого изменения). Но если ты меня спросишь, что сделать, чтобы север ожил…

– А можно?! – Арахад разом вспомнил свои мысли более чем десятилетней давности.

– На словах – да, – Денетор слегка отпил. – А на деле… ты видишь мое бессилие.

Боромир едва не поперхнулся. Чего-чего, а услышать от отца слова о бессилии он не ожидал.

Внесли горячее. Ели молча.

– Хорошо, – сказал Денетор в ответ на безмолвные просьбы, – я объясню. Как ты слышал на совете, этим землям нужна защита от разбойников, а жадный наследник не хочет на нее тратиться. Я действительно не хочу, но причина не в жадности.

– Я понимаю, – перебил Таургон. – Сам я лишь единожды прошел там охранником обоза, но наши люди ходят там постоянно и, сколь я знаю, становится всё хуже. Лорд Норвайн сказал всё правильно: пустеют огромные земли.

– Именно. Заставы на западной границе не остановят агонию. Не всё, сказанное на совете, было правдой, но это так и есть.

Боромир вспомнил, как брат делился опасениями, мрачно и резко: «Еще отправит меня на Изен, вот и все мечты!» Если уж Барагунд, с его любовью к тяготам, туда не хочет, что говорить о других?

– Но ты сказал: есть способ? – спросил арнорец.

– Да, очень простой. Нужен человек, который загорится этим краем. Полюбит его вопреки всему. И зажжет других, – Денетор сделал большой глоток. – Если бы такой человек пришел ко мне и сказал, что знает, как возродить Эмнет, я дал бы ему все полномочия, невзирая на то, мудры его идеи или безумны. Мудры – пусть осуществляет, безумны – я пришлю ему советников, умеющих тонко влиять… это частности, они не важны. Любовь и вера – вот что может возродить эти земли. Только это.

Арахад взял яблоко и задумчиво захрустел им, забыв про все ножи и вилки для фруктов.

– Много лет назад я думал об этом, – он посмотрел на огрызок в своей руке, со стыдом положил его на тарелку; ее ему тотчас сменили. – У меня даже был план; не такой и безумный. Но сейчас это неважно. Сейчас я вижу то, чего не сознавал тогда.

Вот и добрались до главного.

Твой ответ «нет» он уже понял. Осталось только объяснить его. И речь уже совсем не об Эмнете.

Хорошо, что здесь Боромир и Неллас. Для них мы будем делать вид, что речь по-прежнему идет о землях у Изена.

– Если бы нужен был решительный человек, который поставит заставы, перебьет самых дерзких разбойников, загонит в горы остальных, я бы взялся. Но ты прав, этой земле нужен не командир, а влюбленный. И это не я. Нельзя заботиться о крае, думая: «через десять-двадцать лет я уеду».

– Нельзя, – кивнул Денетор. – Люди почувствуют это.

– Скажи, – вдруг спросил Таургон, – что будет с Гондором через сорок, пятьдесят лет?

Наследник совершенно не ожидал этого вопроса:

– Вероятно… примерно так же. На севере хуже, на юге лучше. Не думаю, что что-то серьезно изменится.

– А что будет с Арнором через полвека?

Вопрос был еще более неожиданным, и Денетор выдохнул:

– Не знаю…

– Вот именно, – решительно кивнул Арахад. – Поэтому я обязан вернуться в Арнор.

В дымке грядущего

Гондор пятьдесят лет спустя

На него боялись смотреть. Он казался живым призраком.

Горе не сломило его, но начисто выжгло то человеческое, что еще оставалось. Он был воплощенной Властью, для которой ничто судьбы людей. Даже если это его собственный сын.

Это отталкивало от него даже былых друзей: да, твой наследник пал, но у тебя остался младший сын, он еще жив, и ты нужен ему, нужен, как никогда. Но нет: Денетор ни слова не говорил о младшем. Словно погибший был единственным.

Ему более чем когда-либо было безразлично, что о нем подумают. Он был уверен: его счет идет на дни. Он ошибался: ему оставались месяцы.

Он должен был успеть передать Кириону всё.

Он знал, что не успеет.

И поэтому торопился вдвойне.

Тайники в кабинете и расчеты сбора налогов. Переписать их с учетом военных потерь.

Обязательства лордов провинций; явные, оглашенные на совете, и те уточнения к ним, которые несравнимо более важны и поэтому на совете оглашены не были.

И несметное множество других дел.

Превратить свой мир из военного в послевоенный, объяснить Кириону, как управлять системой, которая должна одновременно меняться и работать.

Внук умел видеть весь флот, от поставок провианта из Анфаласа до лодок и плотов, которые пересекут Андуин в Осгилиате. Теперь он должен научиться видеть весь Гондор, чувствовать его как единое живое существо: от уничтоженного Итилиена, оживающего, как на пожарище пробивается юная трава сквозь пепел, до Минас-Тирита, смешавшего горечь с гордостью, и Андраста, рыдающего о своих погибших и одновременно сетующего на поднятые налоги.

Кирион должен узнать, запомнить и выучить, но прежде всего он должен научиться понимать.

Дед учил тебя десять лет, дядя – те тридцать, что правили вместе.

Ты. Не успеешь. Выучить.

Он очень умен, ты еще перед войной ввел его в совет, но всё-таки править всей страной его не готовили.

А Боромир, даже если и выживет, будет способен лишь держать жезл Наместников. Он герой – и только. Слишком мало для того, что нужно сейчас Гондору.

Тебя считают жестоким к сыну? пусть считают. Боромир знает тебя, он простит. Он понимает: жалость – это слабость, а на слабость у тебя сейчас нет сил.

Ты говоришь Фелинду с глазу на глаз: «Когда меня не станет, не оставь Кириона. Не о советчике прошу: знаю – будешь. Прошу о деде».

Кирион тайком от тебя говорит отцу и бабушке: «Он не признаётся, но он очень торопится. Я не знаю, сколько ему осталось».

Полтора года.

Однажды ты почувствуешь, что страна оживает, налоги со следующего года можно слегка снизить, Кирион всё увереннее, и даже рана Боромира почти не выдает себя. Ты почувствуешь, что, несмотря на войну, сбываются твои слова, сказанные Королю когда-то: «Не думаю, что что-то серьезно изменится». Ты почувствуешь, что можешь немного отдохнуть.

Утром тебя найдут мертвым.

* * *

– Наши разговоры не слишком портят тебе ужин? – спросил Денетор у Неллас, когда они остались одни.

– Что ты. Так я хоть что-то буду знать о твоих делах.

– Они скучные.

– Они твои, – с улыбкой возразила жена. – И Таургону они интересны.

– Не будем о нем.

– Он ведь пока здесь, – она осторожно приобняла мужа, опасаясь, что он отстранится. – Сколько лет я слышу, сначала от Барагунда, потом от него самого, что он вернется на свой Север. Но он не уезжает. И если даже и уедет, то нескоро.

– Нескоро, да. И ты права: отпущенное нам время мы должны использовать с предельной пользой. Потому что, сколько бы ни осталось его, этого мало.

Денетор холодно посмотрел в темноту и договорил:

– Слишком мало.

ПРАЗДНИК МОЛОДОГО ВИНА

Тот же год

На закате караул сменился; Таургон с Боромиром, освободившись от шлемов и копий, пошли в трапезную. На сегодняшний вечер у «шайки» были обширные, хотя и вполне мирные планы, и ни Боромир, ни Амдир не собирались тратить время на ужин дома. О чем, разумеется, лорды-отцы были предупреждены с утра.

Но у дверей трапезной двух друзей встретил Эдрахил.

– Вы сегодня ужинаете у наследника, – сообщил он. – Днем пришел слуга от него.

Они переглянулись. Спрашивать командира, что произошло, бессмысленно. Откуда ему знать?

– Нашим скажи? – попросил Таургон.

– Уже, – кивнул Эдрахил.

Ну ладно. Преимущество гвардейца в том, что он всегда одет «к ужину», даже к такому внезапному.

Они поднимались по широкой лестнице башни, гадая, что же такое случилось: вряд ли дурное, хотя, конечно, позвать «на ужин» было бы способом передать им известие, не привлекая лишнего внимания… да нет, не может быть! глупости! это что-то хорошее. Но что? Письмо от Барагунда, от Митреллас? но зачем звать Таургона? да и Боромир мог бы прочесть его завтра… Что-то, что касается самого Таургона? может быть, но что?

Друзья прошли второй этаж, стали подниматься на третий, когда услышали, что дверь в покои Денетора распахнулась. Нет, она-то открылась беззвучно, но голоса за ней, прежде приглушенные, раздались громко, так что эхо лестницы подхватило их.

Голоса?! В покоях наследника?!

Не просто громкие, а шумные, радостные… эти люди почти кричали – потому что так привыкли и потому что каждому надо было перекричать прочих.

Это – у Денетора?!

Таургон с Боромиром остолбенели… попытались разобрать слова…

Это не был Всеобщий. Это звучало – словно осиное гнездо разворошили.

Язык Ламедона.

Гвардейцы помчались наверх.

Гостиная была отдана во власть захватчиков. Оглушительно-цветастые передники женщин поверх синих юбок, слепящие многоцветьем узоры парадных жилеток мужчин. Гвалт был такой, что Стражи Цитадели словно оглохли. Старый Форланг стоял возле мумака, охраняя драгоценность от чрезмерно широкого движения кого-нибудь из ламедонцев. На лице верного слуги отсутствовало выражение. Любое. Мумак выглядел живее.

Придя в себя от потрясения, Таургон и Боромир начали понимать, что же здесь творится. Не вообще – раскрыть эту тайну мог лишь хозяин, скрывающийся, вероятно, у себя; нет, понять, что вот сейчас делают крестьяне.

Они развешивали по гостиной гирлянды. Гирлянды из сушеных фиг, перемеженных листьями лавра.

И труд сей был не из легких.

В любом нормальном деревенском доме по стенам есть гвозди! А там, где необходимого гвоздя почему-то нет, хозяин вобьет его быстрее, чем произнесет эти слова.

Но как прикажете вешать гирлянды на мрамор?! Да еще и так, чтобы получалось красиво!

А получалось – там, где было закончено, – действительно очень красиво.

Они использовали любой завиток резьбы полуколонн, любую трещинку в мраморе (за полторы тысячи лет, что стоит эта башня, трещины… нет, они не были заметны, Таургон никогда раньше не видел их, но то всего лишь арнорский лесной следопыт, а то крестьяне, которым надо закрепить бечеву любым способом!!), протягивали длинную гирлянду от одного места крепления до другого, а потом уже украшали ее саму, навязывая на нее разные короткие.

Сочетание столичного мрамора с деревенскими украшениями было невероятным, но странным образом не вызывало протеста. Возможно потому, что крестьяне чувствовали не только трещины для креплений, но и ритмы узоров.

Таургон, не зная, куда себя деть, кивнул Боромиру в сторону балкона, тот ответно кивнул, одобряя (изъясняться словами было бы слишком сложно: пришлось бы перекрикивать ламедонцев).

На балконе была бархатная синяя тишина.

Дух перевести.

Очень скоро к гостю присоединился хозяин.

– Не ожидал? – усмехнулся Денетор.

– Откуда они взялись?!

– У них праздник молодого вина, – по обыкновению, наследник говорил как об очевидном, – и они решили отпраздновать его вместе со мной. Но они умные люди, они понимают, что я приехать не смогу. И решили привезти праздник сюда.

Он посмотрел на Таургона и улыбнулся:

– Я подумал, что ты будешь рад отметить его с нами.

– Спасибо, что позвал на этот раз.

– «Этот раз»? Нет, – покачал головой Денетор, – этот раз – первый. Это не горцы, это Нижний Ламедон. Зимой я там был впервые.

– И они вот так взяли и приехали?!

– Не совсем. Я же сказал: они умные люди. Заранее сообщили лорду Ангбору о своем намерении, он спросил меня. Нет, неожиданностью их приезд для меня не стал. Разве что день. Я ждал их послезавтра или на третий, а они поспешили.

– Это же чудесно, – сказал Таургон.

– Да, – медленно кивнул Денетор. И повторил: – Да.

Арахад видел, что Денетор растроган. И не знает, как сказать об этом, да и не хочет говорить: проявлениями любви он не избалован, принимать их умеет плохо.

…и что такого, кажется, сделали зимой? Ну, поехали к слиянию рек. Ну, хвалили крестьянскую еду всю дорогу – еще бы ее не хвалить, когда так вкусно было! Или… любопытство некоего фейэделэма со спутницей, его долгие разговоры с крестьянами оказались для ламедонцев таким событием? Молодой лорд – из свиты йогазды, мнение о нем – мнение о йогазде? Если так, то сегодня и его праздник.

А хоть бы и нет. Это праздник Денетора. Заслужил, что и говорить.

Из гостиной стали звать йогазду, он пошел внутрь, Таургон следом.

Зала преобразилась.

Золотисто-коричневые фиги, серо-зеленые листья лавра – они, наверное, странно смотрелись бы здесь в холодном дневном свете, но сейчас, когда огни пары десятков светильников отражаются от мрамора стен, сейчас всё такое солнечное и… теплое.

– Сеипэн, – благодарно сказал Денетор. – Нагион сеипэн.

«Нагион сейп! Нагион сейп!» – подхватили ламедонцы.

– Что ты им сказал? – почти в самое ухо спросил его Таургон. Не секретничая, а просто иначе он не услышит вопроса.

– Что очень красиво. Придется подучить язык: «сеипэн», но «нагион сейп»… Я должен говорить чище.

– Они простят тебе любую ошибку.

– Они – простят, да, – он изогнул губы в обычной усмешке наследника.

А он прав. Или говори на Всеобщем, или без ошибок.

Открылась дверь. За плотной толпой крестьян вошедшего не было видно, но Денетор показал взглядом на вход, ламедонцы стали оборачиваться, а потом расступились, пропуская изумленного молодого мужчину в дорожной одежде.

Барагунд.

Он что, был в Минас-Тирите? Не из Итилиена же он примчался? Или… лиг двадцать пять – тридцать… на сменных конях, сначала гонец, потом – сам?

Страшился известий, требующих его немедленного приезда, а дома – такое? Жесток Денетор с сыном, что и говорить…

Итак, все в сборе? Можно начинать? Как сельское веселье вместится в этот зал? Он, конечно, не маленький, но им-то местом для праздника служит склон холма!

Крестьянин с дородным животом и в самой украшенной жилетке, верно староста, подал йогазде чашу, отделанную замысловатым узором. Потом взял бурдюк, налил туда вина.

Денетор заговорил:

– Я благодарен вам, что вы привезли ваше вино, ваш праздник и вашу радость. Здесь нет места, чтобы усадить всех вас за мой стол, но хотя бы общую чашу мы с вами выпьем.

Он чуть отпил и пустил по кругу.

Вино было легким. Не из тех, что обычно подавались к этому столу: те смакуешь по глоточку: распробовать вкус, как вчитаться в эльфийские стихи – чем дольше, тем больше оттенков замечаешь. Нет, это хочется пить большим глотком, чтобы запеть или пойти плясать.

– Йо бор! Йо бор! – загудели довольные крестьяне. И без перевода ясно: урожай удался.

Чаша обошла всех и была водружена на стол.

Ламедонцы стали один за другим уходить: через комнату слуг, вниз, в кухню. Лестница там, видимо, на двоих, так что, чтобы уйти, им понадобилось некоторое время. Староста, кажется, был намерен остаться.

– Что происходит, отец?! – выдохнул Барагунд.

– Сегодня ты можешь не переодеваться к ужину, – заметил Денетор своим обычным тоном, – но плащ всё-таки стоит снять.

– Но объясни!

– Йо бор, – смилостивился отец. – Праздник молодого вина. Не ты ли сетовал, что зимой остался без Ламедона? Сейчас такой несправедливости не будет.

Пользуясь суетой, староста подошел к Таургону, взглядом указал на Барагунда.

– Старший сын, – одними губами ответил арнорец. Спросил отчетливо: – Как тебя зовут?

– Паразд, – приосанившись, произнес ламедонец. – Стало быть, ты родич йогазде?

– Родич, – совершенно честно сказал наследник Элендила. – Очень дальний, но родич.

– То-то я еще зимой думал: вы похожи!

Таургон с улыбкой качнул головой. В зеркало ему приходилось смотреться каждое утро, и ничего общего с Денетором, кроме выскобленного подбородка, оно не показывало.

– Похожи, похожи! – староста явно не терпел возражений, и на родичей йогазды это тоже распространялось. – Вы смотрите одинаково. У прочих дзентри взгляд соскальзывает, как маслом намазан, а вы вцепитесь, как барбарис колючками.

Барбарис… это серьезно. Если так, то, может, и вправду похож.

За это время ламедонцы завершили убранство залы, расставив на столе несколько ваз с лепным узором и ритмичной росписью. В вазах красовались букеты пшеницы и сине-сиреневой лаванды.

Как она?

У нее все хорошо. Она счастлива. И иногда вспоминает его – легко и спокойно. Иначе просто не может быть.

Вместо привычных серебряных тарелок захватчики принесли с десяток глиняных разукрашенных блюд, Паразд был вынужден прервать беседу, подошел к Форлангу – как было легко догадаться, с вопросом, кому куда ставить.

– И еще три, – обычным тоном обронил Денетор.

Под его взглядом (колючки барбариса, точно!) поставили два на верхнем конце стола, одно рядом с креслом хозяйки.

Староста смущался, не зная, как спросить, правильно ли он понял, что одно из этих блюд – для него.

– Будь мы в Ламедоне, – медленно кивнул ему йогазда, – мы все были бы за одним… тем, что заменяет стол. Здесь с нами сядешь хотя бы ты.

Паразд заговорил слова признательности, но никто его сейчас не слушал. Все смотрели на хозяина: кто еще сядет с ними? сыновья глядели со жгучим интересом, Неллас – с удивлением, Таургон – в нетерпении. Один старый слуга смотрел в никуда: кого посадит «молодой господин», тому и станет подавать еду. Захочет посадить горских пастухов – его дом, его дело.

– Форланг, – мягко и негромко.

Продолжения не требовалось. Всё было сказано этим тоном, какой от наследника слышала, пожалуй, только Неллас.

Старый Форланг понял его, но не поверил. Или не смог вот так сразу принять, что одного нашествия дикарей в цветастых тряпках хватит, чтобы мир, незыблемый как Миндоллуин, перевернулся.

Денетор подошел к нему:

– Сегодня особый день, Форланг. И я хочу, чтобы сегодня ты сел за стол с нами.

Тот привык повиноваться «молодому хозяину», повиноваться с того дня, как тот стал действительно хозяином этих покоев, но… есть приказы, которые выполнить невозможно. Не потому, что ты против, а так, как рыба не умеет летать.

– Я прошу тебя об этом, – договорил «молодой хозяин».

Час от часу не легче…

Госпожа пришла на помощь мужу:

– Так я позову Иорет?

Он кивнул.

Ну уж если и Иорет сядет с ними за стол…

– Не бойся, – такие глаза у «молодого господина» бывали, когда он замысливал удрать в горы вместо занятий, – от того, что ты не будешь прислуживать, ничего страшного не случится. Я же сказал: сегодня особый день. Мы будем брать еду сами.

Сами?!

Полвека назад за такие выходки грозил молодому господину гневом его отца. А сейчас…