Гондору не нужен Король

Вспомни слова Фахда: в этом мире нет дружбы. Он будет с тобой откровенен, искренен, а потом сам же тебя и опоит. И очень удивится, когда ты обидишься на такое обыденное дело.

И ведь есть же здесь настоящее… чистые искры Неугасимого Огня. Только как их извлечь из-под десяти слоев меда, один из которых протух, а другой отравлен?

Хватит. Харад таков, каков он есть, ты его не изменишь.

Пора собираться. Тинувиэль уже, наверное, встала.

Он откинул тонкий полог.

Она в нижнем синем платье сидела на постели и прибирала волосы.

Еще теплая и расслабленная после сна, такая уютная, такая домашняя…

Такая близкая.

Таургон закусил губу и резко вышел.

Желание охватило его.

Это было даже не вожделение – сильнее, горячее, мучительнее. Он вдруг увидел, насколько он хочет ее, всю ее – ее тело, ее душу, ее жуткий нрав, ее рядом каждый день, чтобы их утра были вот такими, ее неприбранные волосы и мягкое после сна тело, чтобы можно было уткнуться в эту теплоту и вдохнуть ее запах, чтобы они говорили о самых простых вещах, как обычные мужчина и женщина… Ее дома. Ее детей.

Он стиснул зубы.

Словно вражьим копьем пронзило.

Крик отчаянной, смертельной боли рвался из горла, но нельзя, надо молчать, нельзя подать виду, нельзя, чтобы она узнала, чтобы она поняла, она никогда, никогда, ни-ког-да не будет его…

Она. Не. Хочет. Замуж.

Ни за кого.

Он должен уважать ее решение, он должен это принять.

Когда-нибудь он вернется в Арнор, расскажет обо всем матери и женится по выбору родителей. И научится любить жену. Которая ни в чем не будет виновата.

А сейчас надо успокоиться и собираться. Тинувиэль ничего не должна заметить.

Они просто сходили к харадцам развлечься. Развлеклись.

Ничего не произошло.

Н.И.Ч.Е.Г.О.

К ним топает Круглая Подушка и слуга с подносом.

Какого лысого волколака?! – о завтраке же речи не было, и денег не осталось. Неужели Тинувиэли придется платить?! Этого не хватало!

Болтает, болтает… хватит уже лгать, надоело. Из лучших чувств он угощает… из почтения и широты души. Если что и широкое, так кошелек. И почтение к деньгам.

Ладно, тролль с тобой, угощаешь так угощаешь. Проваливай. И лучше – назад в свой Харад и не возвращайся.

Правы были Фелинд с Хардангом, надо было слушаться умных людей, а не в игры играть…

– Тинувиэль, можно? Нас тут завтраком угощают.

К воротам они шли молча.

Тинувиэль переживала вчерашнее, Таургон был рад, что не нужно поддерживать разговор.

…хотя какое уж тут «рад».

Нижние ярусы вовсю бурлили, толпы разносчиков с лотками и тележками спешили наверх. Пахло свежим хлебом, горячей едой, суетой нового дня.

За что?!

Ну за что?!

Никому не делал зла…

Купеческие ярусы – заметно спокойнее. Там всё размеренно, известно наперед, всё будет в свой срок. Да, встали, да, начался новый день, но спешить незачем, да и несолидно это - спешить. Те из купцов, с кем вошли в город вместе, сейчас поотстали, тех, кого завтраком не кормят, – тех догнали. И даже обогнали.

А Пятый ярус еще только просыпается. Не считая слуг, разумеется.

Ворота на Шестой.

– Тебя не проводить до дому? С твоим отцом не поговорить?

– Да он еще спит наверняка.

– Как скажешь.

– Таургон, спасибо! Я до сих пор поверить не могу: мы вчера побывали в Хараде! Всего лишь пришли на Пеленнор – и оказались в другой стране.

– Рад, что ты довольна.

– Не то слово… Но, знаешь, снова окунуться в это… нет, я бы не хотела. Оно всё слишком… другое.

Ещ-ще бы!..

– Но всё равно: спасибо. Огромное. Я не понимаю, как ты это сделал…

– Ладно.

– Ты недоволен чем-то? Ты потратил так много денег…

– Деньги для того и существуют, чтобы их тратить.

– Я пойду. Спасибо тебе еще раз.

– Тинувиэль, подожди. Вот.

Он достал из кошеля ложечку для чая.

– Но ее подарили…

Что-то помешало ей произнести слово «нам».

– И как ее делить? – он усмехнулся резче, чем хотел. Взял себя в руки и сказал обычным тоном: – У меня такая есть, у тебя нет. Так что забирай.

– Спасибо.

Она взяла подарок, кивнула и быстро пошла домой.

Он пришел к себе. В комнате было пусто: Митдир с рассвета в Хранилище, им потом вместе в караул, Келон с Ломионом… да какая разница, где они.

На столе – вчерашние покупки, аккуратно увязанные для дальнего пути.

Таургон сел за стол, равнодушно глядя на то, чему вчера был так рад.

Пусто.

Пусто, голо и серо.

И холодно.

Что теперь делать?

В смысле, что делать до полудня? В полдень – в караул, а сейчас?

В Хранилище идти нет смысла, он сейчас не прочтет ни слова. В воинский двор? Или отнести это добро сразу своим? – а то расшумится наш полноводный Келон, что весь стол занят, свои вещи поставить некуда.

Мысль пойти в Четвертый ярус была разумной, но не хотелось видеть никого. Тем паче с кем-то не говорить. Поэтому Таургон сидел неподвижно.

Кто-то бежит вверх по лестнице. Эхо пустого здания радостно подхватило топот быстрых ног.

Распахнулась дверь.

Боромир.

– Ты где был?!

– У харадцев.

– У харадцев?! – юноша явно не ждал такого ответа.

– Чай покупал, – Таургон кивнул на вещественное доказательство, которое сейчас избавляло его от подробностей. – На Север отправлю.

– Ты целый день покупал чай?!

– И ночь тоже.

– Это как?!

– Сходи к ним – узнаешь. Только денег возьми побольше. У меня месячное жалованье разлетелось, я не заметил, как.

Случилось невозможное: Боромир онемел.

Ну и пусть думает что угодно. Правда его не касается.

…правда и тебя не касается. Ничего не произошло. Ничего не изменилось.

Ладно. К арнорцам он сегодня не дойдет, так что надо убрать со стола. А то Келон окажется прав.

– Хочешь чаю? Я бы сейчас выпил.

Только непонятно: чтобы взбодриться или успокоиться?

– Таургон. – Речь к Боромиру вернулась, а вот тон оказался совершенно не его: – Пожалуйста, скажи, где ты был? На самом деле.

Н-да. Если Боромир говорит «пожалуйста», то пора брать себя в руки.

– Послушай. Я действительно был на Пеленноре. И вернулся только что. И потратил всё до последней монеты.

– На чай? – осторожно спросил юноша.

– Не только.

– А на что еще? – Боромир медленно смирялся с перевернувшей реальностью и теперь был заинтригован.

– Ты уверен, что хочешь ответ услышать, а не выяснить сам?

Вот что он сейчас делает?! Он же толкает мальчишку прямиком в жадные пасти харадцев!

А почему бы и нет?

Один раз в жизни надо всё прогулять до последней монеты. Чтобы потом глупостей не делать.

– Так мне чай не нужен… – неуверенно отвечал Боромир.

– А мне нечего было делать в оружейных рядах, – Таургон кивнул на кинжал Фахда.

Глаза Боромира зажглись.

Интересно, сколько денег он там оставит? Понятно, что все, а по сумме сколько?

– Амдира с Галадором возьми. Втроем вам веселее будет. Только остальных не зови, у них таких денег нет, им это станет…

– Ага, – Боромир ловил мысль на лету. – Там действительно так здорово?

– Сходи и узнаешь.

Очень может быть, что много интересного узнает Денетор. Так что неизвестно, что расул ашшамсу сейчас делает: посылает харадцам добычу или большие неприятности.

А глупость сделать один раз надо. И лучше – пока ты мальчишка. Не так больно будет.

О последствиях этой прогулки трое друзей молчали намертво. А Таургон не спрашивал.

Судя по Денетору – ничего не произошло.

Разговор о харадцах возник лишь один раз. Когда Таургон рассказал про «Грозное Солнце» и спросил Денетора о цветном оттиске мумака в его кабинете: цена такому листу – медная монетка, это даже не для Первого яруса, а для предместий. А рама на нем – из ценного дерева, стоит в сто, в тысячу раз дороже этой пестрой бумажонки.

– Именно, – мечтательно прищурясь, ответил Денетор. – Именно. Любой крестьянин может купить такое. И ведь расходится эта ерунда пачками. Как и многое другое…

Он посмотрел в глаза своему государю и объяснил:

– Это мой трофей. Трофей с войны, которая выиграна, хотя не началась. Потому что там, где торгуют такой мелочью, там никогда воевать не будут. Ну… или, по крайней мере, очень-очень долго еще не будут.

Мир Харада с Гондором подержится почти половину тысячелетия.

Орки будут нападать и из Мордора, и с Мглистых гор, очередные кочевники перейдут Андуин – и Эорл Юный поможет Кириону разбить их, Умбар будет терзать побережье набегами, но Харад еще четыре с половиной века будет глух ко всем посулам присных Саурона.

НЕИЗБЕЖНОСТЬ

2428 год Третьей эпохи

Таургон так и не поинтересовался, побывал ли Боромир у харадцев и если да, то с кем именно. Конечно, взгляни он повнимательнее на своих юных друзей… но он не хотел. Погуляли? по решительному неупоминанию харадцев судя – погуляли. Они молчат? – вот и он не задает вопросов. И не ищет ответов, что существеннее.

Он знал точно: одна глупость, совершенная самим, учит лучше, чем десяток наставлений старших. Или сотня наставлений.

Так что всё в порядке.

Как-то в воинском дворе, когда они с Боромиром совершенно загоняли друг друга и сели отдохнуть, юноша сказал ему:

– Отец велел передать тебе, чтобы ты был у него завтра. Во дворце, с восходом. Он пришлет Форланга к боковой двери.

– А что случилось?

Боромир повел уставшими плечами:

– Он же не скажет…

Со стороны всё это выглядело обычным разговором ни о чем, какой друзья ведут после долгой схватки.

…вот и еще один выучился вести тайные речи у всех на виду.

Теряясь в догадках, Таургон явился. Хвост харадской истории? Или не имеет никакого отношения к ней? Раз Денетор позволяет ему говорить о делах за обедом, то почему в кабинет? Этого не должен слышать Боромир? или всё совсем серьезно?

Форланг был бесстрастнее своего господина: у того равнодушие – маска, у этого – лицо.

Понять бы хоть, к чему готовым быть?

Знакомый путь. С первого раза его не выучил, но со второго запомнишь точно.

…и это не касается его сыновей. По крайней мере, пока.

Вот эта дверь. Если понадобится, он теперь и сам сюда придет.

– Садись, – сказал Денетор вместо приветствия и показал глазами на стул с высокой спинкой.

Таургон как-то сразу понял, что разговор пойдет не о радостях жизни на Пеленноре. И вот лучше бы дело было в харадцах.

По знаку наследника один из секретарей подал тонкую папку. Внутри листы бумаги, не пергамент. Не древность – день сегодняшний.

– Прежде всего, – сказал Денетор, – ты первый человек в Гондоре, кто узнаёт об этом. Не считая участников событий и моих людей.

Таургон кивнул, что означало готовность хранить тайну.

– Несколько лет назад, – никаким тоном излагал наследник, – из Западного Эмнета бежало довольно много людей. Так сложилось, что они все сразу были переправлены в Ламедон. И этой зимой мне сказали, что они совершенно не упоминают о своей жизни на севере. Ничего и никак. Беженцы часто неразговорчивы, но с годами обычно оттаивают. Здесь же – молчание.

– Страх, – уточнил Таургон.

– Да, – Денетор согласился так, будто речь шла о солнце за окном. – Я велел расспросить их. Их расспросили.

Он кивнул на папку.

– Орки? – нахмурился арнорец.

– Ты всё прочтешь. Я буду ждать твоего мнения и, надеюсь, совета. Если не как поступить, то хотя бы – что мне говорить Наместнику.

– А он не знает… – полувопросом.

– Пока не знает. – Денетор жестко выделил слово «пока».

– Хорошо, – сказал Таургон, хотя понятно было, что хорошего мало. – Когда тебе нужен мой ответ?

– Сегодня к концу дня, если не возражаешь. Там немного, ты быстро прочтешь. И вот карта этих мест, – он положил ее сверху папки.

И где прикажете читать документы, которые не должен видеть ни один человек? В Хранилище нельзя, к себе нельзя, дворца ты не знаешь…

– Форланг тебя отведет… – он мысли читает?! нет, вы просто думаете об одном и том же. – Здесь рядом есть кабинет, там светло и удобно.

Мебель там была новая и попроще, чем у Денетора, а вот деревянные панели по стенам старинные, узорные. Впрочем, всё это сейчас не имело никакого значения.

Таургон сел к окну и начал читать.

Да, он бы тоже молчал о таком.

Люди Денетора явно знали свое дело: записи были четкими, фразы – завершенными, никаких эмоций, только факты. Вот как сам Денетор говорил сейчас. А арнорцу сквозь этот холодный строй документов слышались голоса живых людей – женщин, жмурящихся от страха или отчаянно рыдающих, мужчин, сжимающих кулаки от гнева и бессилия, детей, топящих ужас в слезах…

Картина была страшной, и самым ужасным в ней была полная, дичайшая бессмысленность произошедшего.

Поневоле спрячешься за чеканным языком донесений.

Жизнь в предгорьях Мглистых гор годами, а то и веками была… ну да, опасной, но головы на плечах и лука за спиной вполне хватало, чтобы выживать не хуже, чем на других землях северного Гондора. Орки? ну орки. Дунгары, если шайка забредет, куда опаснее. А орки лишний раз не спустятся, разве только зима холодная, у них голод – придут скот воровать. Да, всякое бывало, пастух может погибнуть… а может и удрать, если умный.

Дунгары, если нагрянут, унесут всё, что смогут, и убьют всех, кого встретят. Вот это беда, если мужчин в поселке мало. А оркам нужен скот. В поселок они не сунутся, стадо на выпасе подстерегут.

Так было.

Кто-то уходил – зачем жить там, где вечно риск? Кто-то оставался, не бросал родные стены, да и менять привычную опасность на полную неизвестность – стоит ли?

А потом случилось это.

Оркам не нужен был скот, не нужна была еда. Они пришли убивать.

Они были страшнее дунгар.

Гораздо страшнее.

Арахад мерил шагами гулкий полупустой кабинет, солнце щедро лилось сквозь мелкие стеклышки высокого окна, деревянные узоры на стенах сияли всеми оттенками золота – от цвета пшеницы до червонного…

…о таком рассказывал Хэлгон. Это было давно. Давно даже по меркам эльфа.

В Первую эпоху.

И позже, когда Хэлгон едва приехал из Валинора, а Моргул как раз стал королем в Ангмаре. То есть это потом узнали, что Ангмар объединил именно Моргул, а тогда… Хэлгон всё это рассказывал – неохотно, как же неохотно он говорил! Про свою встречу с Моргулом и то больше был готов поведать.

Сам Арахад с подобным не сталкивался никогда.

За все годы своей войны он привык смотреть на орка как на врага, стремления которого можно понять. В чем-то он умнее и хитрее тебя, в чем-то глупее, поставь себя на его место, сделай поправку на орочий нрав и действуй.

Как поставить себя на место того, кого влечет лишь жажда убийства? Кто не боится смерти, лишь бы уничтожить как можно больше людей?

Что произошло с этими орками? Отчего вдруг? И исчезло так же, как и накатило… вот слова ушедших через год, два: «Мы жили в трех дневных переходах от гор, на нас не нападали, но после бегства жителей предгорий нам было очень страшно, и мы наконец решили уйти на юг».

Кто. Это. Был?

Кто проверил свою власть над орками и, убедившись в ней, оставил их в покое… до поры. До какой поры?!

Моргул?

Больше некому. По словам Хэлгона получается, что ярость орков в одиннадцатом веке была делом назгула.

Но тогда почему ни о чем подобном в обе Ангмарские войны Хэлгон не говорил? Моргул, став королем, держал орков в узде?

Странно.

Осторожный стук в дверь заставил Арахада вздрогнуть.

Форланг.

Молча вошел с подносом, на нем кувшин, кубок и что-то на тарелке, покрытое салфеткой.

Есть не хочется, а вот вино кстати.

На тарелке несколько ломтей хлеба и холодное мясо. Ровно столько, сколько нужно, чтобы заесть вино. И как йогазда умудряется думать обо всех мелочах?

Что сказать Наместнику?

Правду.

Что это Моргул. Что это была проба сил. Что война неизбежна, но – неизвестно когда. Война в Артедайне грянула через три века!

Решай, государь. Не хочешь думать о налогах и хитростях торговли – никто не заставляет; сторонишься игр лордов – не надо, не играй в них; ты воин, привык жить там, где враг это враг, а друг это друг.

Вот тебе Враг.

Защити от него свою страну.

Таургон сел к столу, достал карту. Разложил вокруг опросные листы, в которых его сейчас интересовало только одно: названия поселков.

Письменный прибор на столе, разумеется, был.

– Могу я войти? – это была не вежливость, Денетор действительно спрашивал и был готов к ответу «нет».

Таургон молча кивнул и поискал глазами второй стул.

В этой комнате найти настоящую мебель было непросто: все стены покрывал рисунок, изображающий шкафы с книгами, столики перед ними и прочие вещи, совершенно как настоящие, только всё это было выложено деревом разных пород и оттенков.

Хочешь взять книгу с полки – а рука упирается в гладкую стену…

Денетор сел и молчал, ожидая.

– Моргул. Больше некому, – Таургон коротко рассказал о Хэлгоне и истории войн в Артедайне.

…и не было рядом того, кто скажет: «Это не назгул!» Впрочем, ту же ошибку века спустя будут совершать и мудрейшие из мудрых.

– Значит, ты считаешь это пробой сил… – Денетор сцепил пальцы, сосредоточенно глядя на деревянную птичку в деревянной клетке и не видя ее.

«А ведь ему страшно, – понял Таургон. – Ему очень страшно. Орки не Харад, войну с ними пошлинами не выиграешь».

– Я уверен в двух вещах, – твердо сказал он. – Война на северо-западе будет.

Он произнес это «будет» так решительно, как только мог, и почувствовал, что Денетору стало легче. Ясность всегда лучше неизвестности. А еще – твой Король спокоен. Поневоле успокоишься сам.

– И будет она нескоро. Время подготовиться есть.

Денетор молчал, смотрел ему в глаза и ждал продолжения.

Таургону подумалось, что он никогда не видел у него такого светлого лица. Вернее, видел один раз – так под Древом он смотрел на Барахира.

Кто бы назвал его сейчас Пауком?!

Казалось бы: время быть мрачным. А он тверд и светел. Подлинная опасность расколола придворную маску.

– Следует укрепить границу Анориена, – продолжал Король. – Быстро возвести деревянные крепости, потом начать заменять их каменными.

– Анориена? Так далеко от гор?

– Вспомни, что ты сам говорил о крепостях на Изене.

– Я говорил о них не всерьез!

– Именно, – кивнул Таургон. – Ты лучше моего знаешь, что северо-западные земли потеряны. Строить там крепости – безумие.

Денетор очень внимательно слушал.

– Когда орки нападут, – говорил государь, – будет одно из двух. Или их поведет приказ Моргула, но не его сила. И тогда рейд через северо-запад их вымотает: им оставят голую землю, есть нечего, враг неизвестно где… многие повернут назад. А может и все, как повезет.

Денетор слушал. Деревянная птичка тоже боялась пошелохнуться.

– Или, – Таургон свел брови, – будет вот это.

Он кивнул на опросные листы.

– Они дойдут до пограничных крепостей и полезут на штурм. А гондорская конница ударит им в спину.

– И не только конница… – медленно проговорил Денетор.

– Ты не учитываешь, что орки могут быть очень быстры. Нашей пехоте идти много дольше, а держать большие войска на этой границе я бы не советовал. Нападение может быть при Барагунде, при его сыне, при внуке!

– Значит, строить крепости в Анориене…

Денетор откинулся на спинку стула и изволил увидеть птичку на узорной панели. Та чуть не кинула ему остроносой головкой, но вовремя вспомнила, что она деревянная, и не пошевелилась.

– Очередным беженцам не понадобится идти в Анфалас, – пожал плечами Таургон.

– Да, я сам подумал об этом.

– А лорд Норвайн неплохо относится к тебе, он не будет против работ и не станет говорить о них.

– Ты забываешь, – добавил Денетор, – что он получит приказ не от меня, а от Наместника.

– Забываю, – виновато наклонил голову Таургон. – Тогда еще проще.

– Что мы делаем сейчас? – спросил Денетор.

И Таургон снова удивился его тону: спокойному, ровному, без привычной холодности и иронии.

– Смотри.

Таургон пододвинул карту, облокотился о стол:

– Сейчас край поселений проходит здесь. Отводим его на два перехода восточнее и южнее, вот тут – на три. Всех на строительство, не спрашивая; придумай им какие-нибудь условия помягче.

– Придумаю.

– И по новому краю – небольшие отряды дозорных. Чтобы сообщить об опасности и вывезти всех, когда начнется. Как вывозить тех, кто южнее, думайте сами, я не знаю местности.

– Разберутся, – кивнул Денетор.

– И вот еще что. Если орков будет немного, я бы очень советовал нанеси им как можно меньший урон и дать уйти в горы.

– Не понимаю?

Птичка тоже удивленно скосила глаз.

– Представь, – Таургон позволил себе улыбнуться, – наш Салгант хочет идти в поход, а ты против. Он всё-таки идет. Если он сгинет со всем войском, твои действия?

– Ты хочешь сказать, что за разгромленных орки пойдут мстить, а так…

– Представь, – Таургон улыбнулся шире, – возвращается Салгант после двух месяцев поисков врага, почти без потерь, но выдохшийся…

Денетор не выдержал и закашлялся смехом.

Птичка неслышно пискнула, деревянные струны лютни на соседней стене отозвались.

– Понятно, – Денетор улыбнулся: не губами, взглядом.

– Я это в молодости на своей шкуре выучил: если за тобой гонится отряд орков – дело плохо, но если два отряда – потом приди и добей остатки.

Косые лучи солнца соскользнули с успокоившейся птички, но пока еще золотили лютню и другие инструменты на той стене. Лютню так и хотелось взять в руки.

– Поедешь на север? – попросил Денетор. – Твой план, кому, как не тебе, его осуществлять? Земли по дороге посмотришь, еще что-то посоветуешь?

– Нет.

Таургон отошел от стола, и Денетор тоже встал.

Птичка осталась в тени, обиделась и превратилась в рисунок, искусно составленный из дощечек.

– Это дело Барагунда, – сказал Таургон. – Кем туда приеду я? столичным воином в красивом доспехе? А Барагунд может говорить от имени Гондора. Призывать и обещать – именем Гондора.

– Верно, – откликнулся Денетор. – Верно…

Он отошел к полуоткрытому шкафу, в котором книги лежали в беспорядке. Руки так и просились разложить их аккуратно… только вот не выйдет. Гладкая стена под пальцами.

И стыки покрытых лаком досочек.

– Тогда, – он решительно обернулся, – я зову Барагунда и вопросами подвожу его к твоему решению. Он будет считать его своим.

Таургон кивнул.

И тоже занялся рассматриванием затейливого рисунка стен.

Рисунок из камней называют мозаикой. А если из кусочков дерева – как оно называется? тоже мозаика? или отдельное слово придумали?

…он прав, и у Гондора есть время. Деревянные крепости построят за год, но и каменные успеют возвести. Моргул – назгул, для него век – недолго.

– Что это за штуки? – он показал на предметы, изображенные на одной из полок.

Денетор подошел:

– Навигационные инструменты.

– Ты разбираешься в навигации? – изумился.

– Нет, но я мальчишкой спрашивал у деда.

– Он разбирался? – чуть улыбнулся Таургон.

– Ни капли. Но ему, вероятно, объяснил отец. Или кто-то вроде вашего Галадора.

Таургон согласился.

– Занятная комната, правда? – приподнял бровь Денетор. – Особенно если встать вот так. Точно знаешь, что всё это рисунок, а глаза не верят.

– Занятная, да.

– Тебе не нравится?

– Как тебе сказать… много мастерства, безмерно много труда – но ради чего? чтобы я обманывался, считая эти шкафы настоящими и пытаясь что-то положить на несуществующий столик?

– Это игра, – чуть извиняющимся тоном.

Игра, да. В которую весь Гондор играет.

Денетор провел пальцем по струнам лютни. Деревянный рисунок, разумеется, отозваться не мог.

– Послушай. Я не собираюсь задавать тебе вопросы о твоих отношениях с дядей: ты откажешься отвечать и будешь прав. Я просто изложу то, что известно мне.

Таургон чуть опустил веки: говори.

– Если бы он забирал себе все книги, которые переписывают по его приказу, ему понадобился бы под библиотеку новый этаж. Или хотя бы пара больших комнат. Это во-первых.

– Во-вторых, – он говорил сейчас как на совете, и вот это точно был Паук! – за последние годы расходы дяди на чай серьезно возросли. Разумеется, он со многими беседует с глазу на глаз… вот только мало кто из лордов любит харадский лист. А у тебя запас: ты поил нас в Ламедоне, и Барагунд рассказывал, как на твоем чае держался весь отряд, когда вы встречали Фахда. Я разбираюсь в ценах и точно знаю, что твои запасы превышают твое жалованье. Значительно.

– Третье и главное. Дядя никогда, ни словом о тебе не упоминает. И эта чрезмерная скрытность выдает его с головой.

– И что из этого? – тихо спросил Таургон.

– Только одно. Я бы советовал тебе ни слова не говорить ему о сегодняшнем. Ты не читал никаких бумаг, я тебя ни о чем не спрашивал, решения об Эмнете будут решениями Барагунда.

Смеркалось.

Надо заканчивать разговор, а то выходить отсюда придется со светильником.

Сумрак слизывал свет и тени, так что полуоткрытые дверцы шкафов превращались в то, чем и были, – в рисунок. Иллюзия таяла.

– Знаешь… когда я впервые побывал на совете, я сразу понял, что ты принимаешь решения в тайне от него. И я сказал ему об этом. А он… он мне ответил: «Этот человек беззаветно предан Гондору».

– Вы говорили о разном.

– Да. Сейчас я это понимаю. А тогда мне казалось, что тайно решать можно что-то дурное, иначе – зачем тайно?

Он тяжело вздохнул.

– Я не ожидал, что мне придется убедиться в этом… так.

– Если ты настаиваешь, – тихо сказал Денетор, – мы расскажем о сегодняшнем. Надо только подумать, кому лучше быть первым. Или вместе.

– Нет, – Таургон опустил голову. – Ты прав, ему лучше не знать. Молчат же беженцы. Буду молчать и я.

Следующие несколько дней арнорец был задумчив. Всё время, что не в карауле, он стоял на Языке, глядел на северо-запад. К нему не подходили, его не решались спросить. Друзья подталкивали Митдира: ты же живешь с ним вместе, так задай вопрос! – Митдир в ответ смотрел в землю. Самым смелым оказался Амдир; на третий день он подсел к Таургону в трапезной и осторожно произнес:

– У тебя что-то случилось?

– Вести с севера, – скупо ответил тот.

– Дурные?

Арнорец пожал плечами: дескать, что, не заметно? Потом подумал и добавил:

– Пока там тихо.

Амдир предпочел исчезнуть.

Не было сомнений, что его слова о «севере» юноша поймет правильно: подумает об Арноре, а не об Эмнете.

Дважды правильно: Арахад сейчас думал о родине.

Он стоял на Языке, опершись о балюстраду, но не видел ни Минас-Тирита, ни Анориена, ни Андуина. Его взгляд скользил по призрачным вершинам Мглистых гор, скользил над ними, стремительнее величайшего из орлов летел над сгинувшим Эрегионом и подгорными чертогами гномов, над Ривенделлом, над пустошами былого Рудаура – туда, к Троллиному Нагорью и дальше, в самое сердце вражьих земель Севера.

Что там происходит сейчас?

Маэфор и прочие привозят новости из дому. Новости никакие. Орки сидят тихо, зализывают раны былой войны. Да и число их война хорошо сократила, еды в горах им хватит надолго…

…если.

Если Моргул не вздумает вернуться в свою прежнюю вотчину.

А если вернется?

Если устроит на севере то же, что на юге?! Правда, до ближайшего людского поселения оркам будет далековато бежать… мудро, тысячу раз мудро отец увел их на Северное Всхолмье!

Но Моргул может поступить иначе. Превращать орков в слепых убийц едва ли легко даже для него, если он это сделал второй раз за полторы тысячи лет. А вот отдать приказ…

Несомненно, его цель – Гондор. Удар неизбежен и будет нанесен. Знать бы, когда… но ты не знаешь.

Может второй удар быть нанесен по Арнору? лишние силы туда Моргул не пошлет, они ему будут нужны здесь, но – передать приказ, велеть идти в бой?

Может.

Ты, имея мощь его войск, именно так бы и поступил. Не потому, что считал бы северных дунаданов серьезными противниками: их немного, орочьи войска будут дольше искать их, чем сражаться. Ты бы отдал приказ начать войну на севере просто «чтобы была». Чтобы эльфы совершенно точно не пришли бы на помощь Гондору, даже если он позовет. Ну и арнорцы тоже… если Моргул держит вас за врагов.

Начало войны в Гондоре будет началом войны на Севере.

Ты убежден в этом.

Начало может быть через пятьдесят, сто, триста лет.

Ты знаешь это.

Чем позже, тем лучше для Моргула. Лет через сто орки Ангмара сами начнут войну: их станет слишком много, им будет тесно и голодно в горах. Им даже приказа не понадобится.

Сто лет сидеть и ждать, пока Моргул сделает первый ход?!

Он мастер первых ходов.

Первым ходом он всегда побеждает… почти побеждает и, если вспомнить Минас-Итиль, почти всегда. Но даже если он проиграет сражение на втором ходе, как это было при Аранарте, на его стороне время, и войну выиграет всё-таки он.

Он непобедим, потому что время – его союзник и оружие.

И как бы вы ни называли свои леса и пещеры, Арнор, королевство Арнор лежит в руинах.

…ты думаешь о руинах своей страны, но, вопреки мрачному настрою, тебе вспоминается один из дворцов в Аннуминасе. Ты побывал там незадолго до отъезда в Гондор – отпросился у отца. Дворец был полуразрушен, как и все: ни крыши, ни перекрытий, ни части стен, но под стройными колоннами, сросшимися, как молодые березки, сияли розовым пять кустов шиповника. Словно какой-то эльф пришел и высадил их нарочно.

Ты стоял в длинном и узком зале со множеством окон – островерхих, на эльфийский лад, чувствовал дыхание трехтысячелетнего здания (оно не мертво, оно только спит!), вслушивался в ритмы его колонн и арок и был почему-то счастлив, хотя всё, что говорили тебе глаза и разум, противоречило этому чувству счастья.

Время!

Оно не союзник назгула!

Оно ничей не союзник. Время приведет к Дагор Дагорат и гибели мира, но за этим последует Арда Исцеленная.

Время – дар Эру. Дар вам, людям.

Тебе.

Ты почувствовал взгляд. Кто-то хотел заговорить с тобой, но не смел потревожить.

Ты обернулся.

Барагунд.

Ты не видел его с харадского посольства.

Он изменился: не лицом и не телом, в его возрасте это уже определилось надолго. Он изменился взглядом: стал серьезнее, взрослее и, пожалуй, тверже.

– Я рад тебя видеть, – Таургон раскинул руки, друг подбежал, и они крепко обнялись.

– Я боялся побеспокоить тебя.

Они шли к Башне Наместников – передавать приглашение на обед было уже излишне.

– Давно приехал?

– Сегодня днем.

Значит, Денетор с ним переговорил, но у Диора они еще не были.

– Что у тебя нового? – этот вопрос надо было задать самым обычным тоном.

– Ничего. Всё совершенно по-прежнему.

Голос напряженный. Значит, так и есть: нервничает перед разговором с Наместником. Который будет завтра.

– А у тебя?

– Это смотря о чем ты спрашиваешь. Если о прошлом, то не больше твоего… – наука Диора въелась: и не хочешь, а лжешь правдиво! – А если о будущем, то есть кое-что.

– Расскажешь?

– Что, прямо здесь?!

В ответ Барагунд засмеялся и больше не задавал вопросов.

Нельзя заговорить с ним об Эмнете! С ним, с будущим правителем, ни в коем случае нельзя! Он сейчас взволнован, потом у что принял решение, смелое, первое собственное решение судьбы Гондора – и каково ему будет узнать, что решение было не его, что отец подсказал, навел на мысль, обманул!

Какой удар будет для него… и во что он обойдется Гондору потом?

Ты дал слово молчать – вот и держи.

Но не идти же молча…

– А что с Лалайт?

Барагунд нахмурился:

– С лордом Дагниром спорить бесполезно: пока ей не исполнится двадцать, свадьбы не будет.

Таургон приподнял бровь:

– С самой Лалайт, стало быть, всё в порядке?

Итилиенский командир чуть усмехнулся, и Таургону подумалось, что называть его юношей уже поздно. Он совсем вырос, стал молодым мужчиной.

– Так какие у тебя новости, Таургон? – спросил Барагунд за столом.

– Север, – ответил он.

Денетор нахмурился.

– Я спросил себя, – продолжал арнорец, – что я буду делать, когда вернусь? Нести дозор в местах, о которых точно знаю, что там безопасно? Или переписывать книги, как отец? ради этого можно и не возвращаться!

– И? – Денетор пристально глядел на него.

– Тишине, которая сейчас там, больше ста лет не продержаться. Так уже было! Аранарт, эльфы и Гондор разбили Ангмар – и чем мы занимались все века потом? Сидели, как послушные дети, и ждали, пока наши враги окрепнут и нападут! Повторять всё снова?!

– И что ты будешь делать? – Барагунд почти прожигал его взглядом.

Таургон вспомнил о тарелке, закинул в рот то, что там было.

Барагунд последовал примеру.

– Выслеживать орков: по трое-пятеро наших против их отряда. А выследив, убивать вожака. Только вожака.

Барагунд слушал, закусив губу.

– Если мы попытаемся перебить всех – они бросятся на нас, они станут преследовать, искать… в конце концов мы так получим войну на сто лет раньше. А если только вожака – им станет не до нас, они будут драться за освободившееся место.

– Боюсь, в Итилиене так не выйдет… – думал вслух командир. – Ваши орки дикие, а с нашими… нет, с ними не получится.

– Рассказывай, – негромко произнес Денетор, глядя на северянина.

И Таургон стал говорить. Что-то было у него продуманно, что-то он соображал прямо сейчас, Барагунд щурился, просчитывая в уме все эти действия, Боромир сиял в священном восторге, Денетор смотрел, как давеча, в узорной комнате, дерзкие арнорцы крались по предгорьям, выслеживая отряды побольше, искали места для выстрела и, поразив жертву, бросались прочь… как выследить, как спастись потом, как… Форланг усилием воли вспоминал, что он уже полвека как перестал быть воином, его дело – порядок за столом, и если с тарелки хоть что-то взято, то можно считать, что это блюдо отведали, и принести следующее кушанье, потому что они сейчас не заметят еду вообще, а кубки не должны быть пусты, как они будут есть горячее – не очень понятно, но договорит же господин Таургон, а его хочется слушать и слушать, он прав, это способ выиграть войну, не начав ее и не понеся потерь, какой он молодец, не только книжки читать умеет…

Таургон перевел дух, потянулся за кубком – тот оказался пуст, Форланг всё-таки заслушался и проглядел.

Старый слуга налил ему.

И за звуком льющегося вина раздался другой. Странный. Потом снова.

Мужчины обернулись на него.

Неллас… ее лицо было в слезах, глаза опухли и покраснели – она плакала уже давно, но беззвучно, не выдавая этого, слуги не замечали, вот только сейчас сорвался всхлип.

– Госпожа… – выдохнул изумленный Таургон. – Что случилось, госпожа моя?..

– Ты… – выговорила она, борясь со слезами, – ты… уедешь…

– Госпожа моя, – вот теперь он совсем ничего не понимал, – но я ведь всегда об этом говорил! С первого дня.

– Уедешь!.. – она попыталась сдержаться, не смогла – рыдания прорвались. Захлебываясь слезами, Неллас метнулась прочь из залы.

Сыновья и Таургон застыли.

– Подождите, – сказал Денетор.

Встал, прошел за ней, аккуратно и плотно закрыл дверь.

Оставшиеся за столом сейчас чувствовали себя мальчишками, шалость которых обернулась чем-то очень серьезным, так что их даже забыли наказать.

То, что они ни в чем не были виноваты, только ухудшало дело.

Форлангу было проще: он ярился на себя, что не заметил слез госпожи Неллас, а должен был!

Прошло сколько-то времени.

Неллас вышла. Лицо ее было спокойным, только глаза остались красными

Муж вышел следом. Судя по нему, вообще ничего не произошло.

Но Таургон не мог принять этой игры:

– Госпожа, я…

– Нет, – мягко перебила его Неллас, силясь улыбнуться, хотя бы глазами, – это ты должен меня извинить. Женщины слабы и впечатлительны, а ты действительно всегда говорил о будущем отъезде.

Она занялась тем, что лежало у нее на тарелке.

Таургон почувствовал взгляд Денетора: молчи!

Надо есть.

Они тут обедают, да.

Форланг понял, что можно нести горячее.

…а жалеть госпожу Неллас – не его дело. Помочь ей поможет Йорет, а жалеть ее вправе только господин.

– Барагунд, – велел Денетор. – Расскажи что-нибудь.

– Что?.. – растерялся тот.

– О Лалайт, – ответил Таургон быстрее, чем успел подумать.

– Действительно… – обернулась к старшему Неллас. – Расскажи.

– О ней как-то нечего… – начал было он, – разве что…

…он говорил о ней и во время горячего, забывая о еде, спохватываясь и засовывая в рот по куску (хорошие манеры в итилиенских разведках как-то подзабылись), он говорил о ней в ожидании десерта и во время него, он говорил, Неллас слушала и оттаивала, Боромир откровенно скучал (более никчемной темы, чем девчонки, он не знал), Таургон старательно смотрел в тарелку, чувствовал ободряющий взгляд Денетора, но глаз не поднимал.

Обед закончился.

– Подышите свежим воздухом, – сказал Денетор Неллас и Барагунду, вставая.

Старший был готов говорить о невесте хоть до утра, мать – слушать еще дольше, Боромир счел, что может остаться в зале, но холодный взгляд отца выгнал на балкон и его. Ладно, можно же не слушать ерунду Барагунда, а думать о том чудесном, что рассказывал Таургон. Счастливец! – поедет домой и устроит там настоящую войну. Отпроситься с ним у отца? ты не наследник, тебе можно… нельзя. Не отпустит. Даже просить нечего. А жаль.

– Я… – виноватым тоном начал Таургон, когда они остались вдвоем.

Денетор покачал головой, останавливая его.

– Мы все причиняем боль нашим близким, – проговорил он. – Невольно. И чем ближе они, тем больнее.

Арахад опустил голову. То, что в произошедшем и Неллас, и Денетор винили не его, было… неправильно. И непреодолимо.

– Я прошу тебя, – Денетор говорил тихо, а радостный голос Барагунда слышался даже с балкона, – никогда не упоминай о сегодняшнем. Пожалей ее.

– Хорошо.

А что тут еще ответишь?

И он прав: забота – это то, от чего легче другому, а не тебе. Тебе жить с памятью о невольно причиненной боли… ты это заслужил.

– Я хотел поговорить вот о чем, – голос наследника не стал громче, но тон изменился. – Я плохо знаю историю Арнора и до падения Артедайна, и тем более после, но, сколько мне известно, вы всегда оборонялись. Ты предлагаешь то, чего в истории вашей страны не было… или было очень редко.

Арахад чуть опустил веки: да, всё так.

– Я понимаю, – говорил Денетор, – что ваши военные советы – это совсем не то, что совет у нас, и всё же я опасаюсь, что смелость твоих планов может оттолкнуть. Тебе нужны доказательства. Поэтому, – невозмутимо продолжал он, – я прошу тебя сказать твоим людям в Четвертом ярусе, что примерно через неделю к ним придет человек от меня и передаст. Копии.

А Барагунд восторженно говорит о Лалайт, никто ничего не услышит, тем паче не услышит он сам.

– Бумаги будут запечатаны. Пойми меня правильно: это не знак недоверия, это лишь предосторожность от случая.

– Печать сломает мой отец, ты можешь быть уверен.

– Я уверен. – Денетор кивнул и чуть улыбнулся.

Он поступает абсолютно правильно, предугадывая то, что понадобится его государю.

А еще он поступает чудовищно неправильно, тайком от Наместника снимая копии с секретных документов и отдавая их… неизвестно кому. И ведь действительно – неизвестно. Даже не Таургону в руки.

И это прекрасно.

– Выпьем?

Они подошли к столу, Денетор налил им:

– За твою войну. И твою удачу.

– И за вашу удачу. Чтобы началось не раньше возведенных стен.

Была уже глубокая ночь, а Таургон всё стоял на Языке.

Домой не хотелось.

Что ни называй словом «дом» – не хотелось.

Ни в комнату, ставшую родной за эти годы, – почти пятнадцать лет в ней, нигде и никогда так долго не жил!

Ни тем паче в Арнор.

Но торопиться на Север и не надо. Денетор прав: его план дерзок и может вызвать настороженность. Отец поймет и одобрит, но остальные… им нужно привыкнуть к мысли действовать первыми. Им нужно время. А когда он вернется – они будут готовы начать; ему не придется объяснять и убеждать.

Время сейчас за него. Безусловно, как говорит Денетор.

Да и ему самому не надо торопиться. План хорош, но в нем могут быть изъяны. Разговор за столом – одно дело, война в горах – другое. Ему надо всё продумать, еще раз проверить.

Время за него.

И госпожа Неллас. Если он поторопится с отъездом, ей будет очень больно. А так – она успеет привыкнуть к этой мысли.

Разумеется, если что-то случится… здесь ли, на Севере ли – он немедленно сорвется. Если призовет отец.

Если – он уедет так быстро, как сможет.

Но пока еще у него есть время.

КОРОЛЬ ОСТОГЕР

2429-2430 годы Третьей эпохи

Последние годы он всё реже стоял под Древом: юношей, претендующих на это место, становилось больше и больше. И это радовало.

Отношение к Таургону изменилось. Он служил в Первом отряде почти столько, сколько его новые товарищи жили на свете, и стал такой же частью здешнего мира, как командир, мифриловые шлемы… как Древо и сам Седьмой ярус, говоря прямо. Для пятнадцатилетних он «был всегда». Да и «Сына Звезды» читало большинство из них.

Он оставался «северянином», но это слово произносили с отстраненным уважением. Он не стал для них своим, потому что был образцом, до которого тянуться, тянуться… и гордись, если сравняешься хоть в чем-то. Таким и должен был быть в их представлении герой древних сказаний (а что, кроме этих сказаний, известно об Арноре?) – воин и книжник, сдержанный и утонченный, недоступный и приветливый.

Эдрахил видел, что зря думал сколько-то лет назад, что Диор прочит арнорца на его место. Чем бы ни сменилась для северянина эта странная служба, но следующим командиром знатных петушат быть не ему.

Таургон стоял в карауле у дворца и размышлял. Вопрос, в сердцах заданный Амдиром несколько лет назад, не давал ему покоя. В самом деле, почему, когда перестраивали Минас-Анор из крепости в город, не попытались хоть как-то приблизиться к нуменорским образцам? И построили это всё, пока угрозы вторжения и близко не было. Никакой подготовки к войне, никакого безопасного места позади столицы. Раньше ты еще нетвердо знал историю Остогера, а теперь разобрался.

Что мы знаем об Остогере? Много и ничего. Серион перевернул для тебя Хранилище и поднял десятки документов. Ты держал в руках планы зданий, ты читал отчеты горных мастеров, разведывавших породу, подробно исследовавших, где в скалу можно углубляться смело, где строить только на поверхности, а где и строить с осторожностью, ты видел отчеты совершенно в духе Денетора: сколько мрамора, гранита и порфира какого сорта привезли откуда… через твои руки прошли пергаменты и фантастическим образом сохраненная бумага семнадцативековой давности: каждый лист пропитан каким-то клеем и вставлен в деревянную раму. Даже распоряжения, написанные рукой самого Остогера (почерк четкий, разборчивый и, пожалуй, красивый), – читаешь их и чувствуешь себя на совете, невольно хочется встать, а рука ищет копье… ты теперь знаешь о превращении крепости в город больше, чем любой гондорец, но ни шаг не стал ближе к цели.

Почему город построен именно таким?

Почему Остогер сознательно – в этом ты убежден, достаточно на его почерк глянуть! – сознательно отказывается от нуменорского стиля везде, где это возможно?

Амдир, влюбленный в Нуменор, хочет видеть его возрожденным. Его уже давно зовут внуком Гимилзагара и это перестало быть шуткой. Для него творение Остогера – знак упадка.

Но это не упадок.

Что хотел сказать Остогер?

Он извел массу пергамента на распоряжения, но не доверил листу свои главные мысли.

Он доверил их камню.

Вот его и читай.

– Очень может быть, что я ошибаюсь, – говорил Таургон, в очередной раз ужиная у Денетора.

– Не ошибается только тот, кто ничего не делает, – заметил хозяин. – Начни с фактов, остальное выстроится само.

Фактом было замысловатое блюдо из овощей, даже жалко рушить такую красоту.

Таургон засмеялся.

Денетор вопросительно приподнял бровь.

– Я теперь о таком думаю: осгилиатский стиль. Слишком много сложной роскоши.

– И подобно Осгилиату, она падет, – добавил Денетор.

– И кстати, купол.

…который немедленно был разрушен слугой в тарелку северянину.

– Хорошо, что внук Гимилзагара этого не видит! – осмелился подать голос Боромир.

– Ешьте! – с укором сказала Неллас.

Вкусное воплощение осгилиатского стиля было бесследно уничтожено.

– Итак, сложная красота, – вернулся к теме Денетор.

– Да. Причем сложность важнее. Чем изощреннее, тем лучше, а выйдет ли красиво – неважно. Иначе зачем пытаться изображать в мозаике животных, которых ты явно пытаешься выложить первый раз в жизни? На них трудно смотреть без улыбки, а они ведь считались красивыми. Да, согласен, там много подлинной красоты, огромного искусства, чего стоят одни купола… уникальные конструкции, которые потом почти перестали строить.

– И ты опять говоришь о сложности, – кивнул Денетор.

– Вот именно!

Внесли нечто горячее в маленьких вазочках, каждому его порцию.

Отличный перерыв додумать собственную мысль.

– Я хочу сказать, что нуменорские мастера, сколь мы можем судить о них по Осгилиату, словно разговаривали своим искусством друг с другом: «Смотрите, я умею так» – «А я вот так» – а это великий мастер, он выложит мраморные цветы в главных залах, и они будут прекраснее живых. Я много ходил по Осгилиату и уже узнаю руку некоторых. Это было искусство людей – и для людей.

– А бывает иначе? – спросил Боромир.

Форланг стоял с безмолвным вопросом: нести ли следующее блюдо. Денетор глазами показал: нет, пока не надо.

На кухне, наверное, проклинают вечера, когда ужин на четыре персоны: совершенно немыслимо рассчитать, как подать еду только что с огня.

– Конечно, – отвечал другу Таургон. – Посмотри на Язык: ведь это совершенно иное искусство.

– Оно тоже для людей, – Денетор не то чтобы возражал, скорее требовал продолжения мысли.

– Да, но оно о том, что выше людей. И уж точно величие его – не в человеческом мастерстве. Скорее, в готовности отказаться от нуменорской игры в то, какой я умелый.

– Значит, – хозяин чуть пригубил, поставил кубок и договорил: – нуменорское искусство – это гимн человеку? Сколько я помню историю, что-то похожее там было.

Он сделал знак Форлангу.

Принесли очередное творение поваров. Было ли оно идеальным или передержанным – никто не разобрал: думали о другом.

Денетор неожиданно для себя размышлял вовсе не о Нуменоре или искусстве. Как долго еще Форланг сможет быть вот таким повелителем слуг? Лет десять? а потом? А потом хорошо бы были внуки. И тогда Форланг сядет за этот стол как присматривающий за малышами. И вообще будет спокойно сидеть, а они – возиться вокруг него. Он по-прежнему будет чувствовать себя при деле.

Будут через десять лет внуки? здесь, а не в Итилиене? Если нет, то придется вспомнить детство и опять бодаться с Форлангом, кто упрямее. Упрямее, конечно, окажешься ты, но лучше обойтись без боданий.

– Итак, Осгилиат, как и поздний Нуменор, – это гимн человеку. А Минас-Анор?

– Ну а кому гимн Язык? – ответил Таургон.

– Да, я не забуду никогда, как вдохновенно Барагунд пересказывал твои слова. Но мы, кажется, говорили об архитектуре.

– Мы говорим о городе. И начинать надо сначала. С Древа. Исилдур посадил его над крепостью, Остогер поднял город до него.

– И купола сменились островерхими крышами и шпилями, – думал вслух Денетор. – Тянуться ввысь.

– Только у Хранилища купол, – добавил Таургон.

– …уходящего вглубь скалы, как в недра прошлого, – он вспомнил свой спуск. – Человеческого прошлого.

– Так что Амдир не прав! Не разучились строить в древнем стиле. Просто Остогер отказался от этого.

– Царственные принцы Нуменора часто бывали неправы, – сочувственно заметил наследник.

– А мозаики? – увлеченно спросил Боромир. – Они совсем исчезли?

– Они не исчезли, – тихо сказал северянин. – Посмотри на пол в этой зале.

– Здесь нет мозаики, – удивился юноша.

– Смотри внимательно.

Форланг молча негодовал: горячее еще не подавали, а все встали из-за стола.

– А действительно, – сказал Денетор. – Я за столько лет не обратил внимания.

– А я знала, – ответила Неллас. – Знала и всегда очень любила.

В центре залы было четыре больших ромба с белыми прожилками по серому камню. А вокруг них… мрамор был молочно-белым в центре, розовея к краям и становясь бледно-оранжевым у самой серой кромки, идущей вдоль стен.

Словно капнули краску, а она медленно растеклась.

– Словно восход над горами, – сказал арнорец.

– Восход… – откликнулась Неллас. – Как ты хорошо это придумал.

– Тут нет гор! – возмутился Боромир. – Тут только ромбы!

– Значит, ты потом их увидишь, – негромко ответил отец.

– Мой господин, налить еще вина? – Форланг осмелился напомнить о себе.

– Налей. И пусть несут горячее.

…иначе ты до моих внуков не доживешь.

– Я не сразу понял, – сказал Таургон, вернувшись к столу, – а потом сравнивал нарочно. Так вот, переход цвета здесь ничуть не менее тонкий, чем в лучших залах Осгилиата. Мастерство не было утрачено. По крайней мере, не при Остогере.

– Но там все видят один и тот же цветок, а здесь каждый свое, – задумчиво проговорил Денетор.

Внесли наитерпеливейшее горячее.

– Я хочу выпить за чуткий глаз. За чуткий глаз и мудрое сердце, – сказал хозяин. – Наш харадский знакомый, помнится, благодарил меня за то, что я ему подарил его собственную танцовщицу. Ты мне подарил мой дом. Спасибо.

Таургон улыбнулся, принимая благодарность.

– Значит, отказ от личности мастера?

Принесли фрукты, Денетор не глядя взял верхний и стал его резать.

– Скорее, отказ от гордости. Нужно быть хорошим художником, чтобы создать это. Лучшим, чем многие из мастеров Осгилиата.

– Мне было всегда легко и спокойно смотреть на этот перелив, – сказала Неллас.

– Отказ от нуменорской гордыни… очень интересно, – Денетор покачал головой.

– Я вот что хотел сказать, – Таургон набрался смелости вернуться к самому началу разговора. – Может быть, я ошибаюсь. Но мне кажется, что Остогер сказал мастерам: для людей безумие пытаться соперничать с Валой Ауле. Он создал творения, которые им не превзойти никогда, как ни тщись. И поэтому: не создавать свое, не дробить камень, чтобы выкладывать из него неловкие рисунки… или даже красивые! но оставить красоту цельной, лишь подчеркнув, чтобы и другие ее увидели.

– Король, поднявший город к Белому Древу, мог так мыслить, – кивнул Денетор.

Помолчал, отправил в рот пару нарезанных кусочков.

– Ты не думаешь написать обо всем этом?

– Написать? – Таургон никак не ожидал такого поворота.

– Действительно, напиши! – просияла Неллас. – Я бы с удовольствием прочитала.

– Как написать?!

– Просто запиши всё то, что ты сейчас рассказывал. Про Нуменор, Осгилиат, Остогера, – улыбнулся Денетор. – Написал же ты «Сына Звезды».

– Я не писал его! Я только обработал чужое, а сам только…

– Только запиши, – с улыбкой откликнулся хозяин.

– Но, чтобы писать, я непозволительно мало знаю! Надо хотя бы серьезно осмотреть дворец, а что я там видел, кроме Тронного зала и зала совета!

– Завтра в полдень я жду тебя в моем кабинете, – привычно-ледяным тоном, словно на совете, произнес наследник. – Полагаю, ты помнишь дорогу, но если нет, я пришлю провожатого.

И Таургон понял, что отступления ему нет.

Чем там берут налоги? сказаниями?

Оказывается, не только с мертвых.

В полдень он был у Денетора.

Страшно робея.

Мысль написать нечто самому, а не обработать чужое, заставляла его деревенеть. Не заговори с ним Денетор тоном приказа, он бы, наверное, и не пришел.

Так что его пугал даже осмотр дворца, который в другой день обрадовал бы.

– Ты с самого начала устроил себе кабинет здесь? – ухватился он за неважно какую тему, лишь бы не выходить в хищно ожидающую неизвестность.

– Нет, – вдруг тепло улыбнулся Денетор. – Не с начала. До начала. Это подарок деда.

– М? – интерес мгновенно стал подлинным.

– Рассказать? – он прошелся по кабинету, любовно оглядел его, погладил массивный стол. – Слушай.

Я, помнится, уже говорил: в юности я был страшно непослушным. Мне было уже восемнадцать, я серьезно вгрызся в дела и, конечно, считал себя самым умным и во всем правым. А дел было много. Так что спал я… ну, скажем так, хоть то хорошо, что каждую ночь. Разумеется, мне говорили, что два-три, а то и час сна меня не доведут до добра. Говорили резко – я молчал. Говорили мягко – я вежливо объяснял, что иначе нельзя. Отец был бессилен, а матушка… она поступила мудро. Она пожаловалась Наместнику. И, как она спустя годы рассказывала, в очень жесткой форме. «Ты управляешь страной, так справься с собственным внуком!»

– Я не знал, что госпожа Риан может быть такой.

– Ты знаешь ее родного брата. Их сходство больше, чем кажется.

Итак. Наместник сколько-то времени искал, как загнать меня в западню, потом ждал, чтобы всё приготовили, я сидел ночи напролет, не подозревая о заговоре… И вот он привел меня в этот кабинет. Я видел, что мебель здесь не четырехвековая, как во всем дворце, а новая, он показал мне все тайники и объяснил, как их открывать и запирать… у меня, как ты понимаешь, слюнки текли. А он мне сказал: «Этот кабинет твой на двух условиях». Я, разумеется, был готов на все. Мальчишке – и такое! в собственность. Мечта! больше любой мечты. «На двух условиях, – сказал он. – Во-первых, ты будешь работать только здесь». Это было не условие, а награда. Разве заваленный стол в моей комнате сравнится с этим? с настоящим! со взрослым!

Но я недооценивал Наместника Барахира. Впрочем, эту ошибку совершали многие…

«Второе условие, – сказал он. – Каждый вечер ты будешь обедать с семьей и за обедом никогда не станешь говорить о делах». Я спросил, о чем же тогда говорить. «Например, о поэзии средневалинорского периода», – ответил мне он. Я сказал, что ничего не знаю о ней. «Ну почему же, – сказал он. – Ты можешь предположить, что она была более совершенна, чем ранняя, но уступала в экспрессии поздней». Я заявил, что это лишено смысла. Его ответ я помню до сих пор слово в слово.

«Отнюдь. Эта игра ума заставит тебя отрешиться от ежедневных дел и назавтра увидеть их свежим взглядом».

– Мудро, – кивнул Таургон.

– Более чем. У меня были годы, чтобы убедиться в этом.

«Дай мне слово, что выполнишь эти два условия, – сказал он, – и кабинет твой».

Я понимал, что это конец вольнице. Дела мне придется завершать с закатом, дома можно будет разве что почитать перед сном. Конечно, никто не помешает мне начинать с восходом… зимой даже до восхода… у деда хватка была железной, и я впервые испытал ее на себе – по-взрослому.

– И ты согласился.

– А куда мне было деваться? – усмехнулся Денетор. – Во-первых, такой кабинет, а во-вторых… что же, признаться, что я слаб для его условий? Он мастерски умел загонять в угол.

– Ты тоже.

– Пойдем, – сказал внук Барахира. – Начнем с Тронного зала. Мне интересно послушать, что ты теперь о нем скажешь.

Они стояли посреди гулкого зала – две маленькие фигурки в огромном пространстве. Сиял трон, ярко освещенный сквозь верхние окна, и чернота колонн только подчеркивала величие его и Древа за ним.

Денетор представил себе Таургона на престоле.

Не будет, но помечтать-то можно?

– Ты бывал здесь чаще моего; хоть раз здесь зажигались светильники? Вносили? – спросил северянин. – Ну, кроме того раза.

Обоим вспомнился Барахир на одре, оба на миг замолкли.

И вернулись в здесь и сейчас.

– При мне нет.

– Нерукотворные узоры и нерукотворный свет… – проговорил Арахад.

– А в Осгилиате?

– О, там было сложное освещение. И огненные чаши, и по навершиям колонн, и потолок, выложенный золотой смальтой, так что свет отражался от него и лился словно с небес…

– Словно.

– Вот именно. А здесь – просто.

Молча стояли и смотрели. Каменный Остогер с интересом глядел на них со своего пьедестала и, казалось, любовно поглаживал маленький Минас-Анор в своих руках. Глупости, конечно.

– А пол там белого мрамора, и был в свое время отполирован так, что я не знаю, как они не поскальзывались. Это тоже отражало свет.

Здесь был серый гранит. Между прочим, разных тонов, ритмично перемежающихся. Но заметить это можно было, только заговорив о нем.

Смотреть надо на трон, а не под ноги. Конечно.

– Но и здесь есть узоры, – возразил Денетор. – По навершиям колонн и, потом, роспись потолка. Не говоря о Древе.

– Резные навершия есть и у тебя дома, Остогер не отказывался от них. Веками дома были украшены резьбой; совсем оставить людей без нее означало бы быть непонятым, – Таургон размышлял вслух. – К тому же я не припомню ни одного неудачного навершия колонны. Видимо, здесь рука мастеров была тверже.

– Он не хотел разрывать с прошлым? – подхватил мысль Денетор. – Отодвигай старое, но не отбрасывай его?

– И подумай о мастерах, которые только резать узоры и умеют. Многие подхватят мысль работать с цельным камням, они создадут красоту, которую хочет Король, но – те, кто вырос в старой школе, кому поздно переучиваться, они тоже люди.

Денетор прошелся по залу, постоял перед статуей Остогера, вернулся к собеседнику.

– Я скажу одну невозвышенную вещь. Боюсь, она тебя рассердит, но ты всё-таки подумай над ней.

Таургон кивнул со вниманием.

– Какое строительство велось в Гондоре до него? Где-то усадьба, где-то замок, где-то перестроить дом… зодчих и прочих резчиков было сравнительно немного. И вдруг – возвести город! Почти что новую столицу, по размерам не меньше. И быстро, всего за полвека. Это значит: подготовить десятки, сотни новых зодчих, новых мастеров. И, чтобы получалось хорошо, нужно предельно упростить им задачу. Двускатная крыша вместо купола. Цельный камень вместо мозаики. А в старом стиле пусть работают те, кого учить не надо.

Таургон не спорил. Пока не спорил.

– Я сейчас думаю даже не о том, что дешевле или быстрее, – продолжал Денетор. – Я думаю о том, как достигнуть безупречного результата. Простота остогеровских полов красивее неудачного в Осгилиате. Двускатная крыша надежнее неумелого купола. Если мне нужно быстро подготовить сотни мастеров, я велю учить их простым вещам.

Он посмотрел в глаза своему государю:

– Ты со мной, разумеется, не согласен.

– Только в одном, – ответил Таургон. – Ты путаешь причину и следствие. Если я хочу говорить с людьми о безыскусной простоте, если я хочу научить их думать о могуществе Валар и Единого, а не о собственном совершенстве, иллюзорном на самом деле… и если, – он с хитринкой взглянул на Денетора, – у меня есть мудрые советники, хорошо умеющие считать, то я рискну затеять строительство нового города.

– Может быть… – откликнулся мудрый советник. – Может быть.

Они бродили по второму этажу.

– А здесь был королевский кабинет, – сказал Таургон, входя в комнату, довольно мрачную, несмотря на окно, выходящее на дворцовую площадь.

– Почему ты так уверен?

– Посмотри, здесь именно тот мрамор колонн, что и в Тронном зале. Не просто «тоже черный», а из одного карьера.

– Поверю на слово.

Они шли дальше.

– А это были покои королевы, – без тени сомнения.

Денетор молча требовал объяснений.

– Смотри, опять перелив тона мрамора. Ты его не замечаешь, Боромир видеть не хочет, а Неллас нравится. Значит, это для дам.

На стенах тон стекал от молочно-белого к мягко-серому, его разбивали сдвоенные белейшие колонны. И нежно, и торжественно разом.

– Вот предыдущий зал, – убежденно продолжал Таургон, – он был очень мужской. Каждый цвет четкий, ясный. Своди сюда Неллас и послушай ее мнение, если мне не веришь.

– Ты меня разыгрываешь, – укоризненно сказал Денетор. – Ты изучал планы дворца и просто знаешь назначение покоев.

– Бегло просматривал. Честное слово, я только смотрю на камень.

– Ладно, идем дальше.

Зал, который так напугал Таургона в первый приход к Денетору, оказался вовсе не бесконечным. Да, большой, но меньше Тронного раза в два. И весь в переливах мрамора. Конечно, это ведь уже внутренние покои, главные окна с южной стороны.

Здесь танцевали? веселились? принцы с принцессами, наверное, бегали тут дождливыми зимними днями… эхо тогда стояло – оглохнуть.

– Пойдем на третий, – щурится Денетор. – Я хочу послушать, что ты скажешь об одном зале. Он и сейчас используется.

Они поднялись. Зал был высоким, сильно вытянутым. Мрамор на стенах очень богатый, никаких переливов не нужно, хочется бесконечно вглядываться в эти природные узоры. Белые колонны снова оттеняют его. Резьба наверший, резьба под потолком… Красиво и торжественно.

– Ты первый раз здесь?

– Да.

– Тогда расскажи мне… нет, не о том, что было во времена Королей. Расскажи мне о человеке, который несколько раз в месяц собирает здесь людей сейчас.

Таургон задумался.

– Прежде всего, этот человек тонко ценит красоту. И умеет ее находить. Эти разводы мрамора – одни из красивейших, что мы видели сегодня.

– Дальше.

– Вероятно, мне следовало начать с того, что твой лорд не просто очень знатен, но и властолюбив. Иначе не выбрал бы залу во дворце.

– Дальше.

– Хочешь проверить, верны ли мои портреты хозяев других покоев? – улыбнулся Таургон.

– Рассказывай, – ответил Денетор, тоже с улыбкой, но непреклонно.

– Ему нравится быть в центре внимания. Зал длинный и узкий, почти как Тронный. Ну и нынешний хозяин там… – он показал взглядом на дальний конец. – Пусть не на возвышении, но всё-таки рядом с ним почти никого нет.

– Ты всё говоришь «он». Ты уверен, что это мужчина?

– Не очень… – северянин нахмурился, потом его глаза блеснули догадкой: – Госпожа Андрет?!

– Она самая.

– Теперь ты мне поверишь, что я не читал про владельцев прочих покоев?

– Теперь поверю.

Они уже просто бродили по дворцу. Главное ясно, можно любоваться. И вообще, это неожиданно и необычно: просто ходить по этим залам и комнатам, то величественным, то уютным. Вдвоем.

И прятать в самой глубине души мысль о том, чего никогда не будет.

Но могло бы быть.

– Этой прогулки тебе хватит, чтобы начать работу? – в тоне наследника нет обычной холодной язвительности.

– Я попал в паутину, и мне теперь не вырваться, – улыбается северянин.

– Именно, – Денетор и не думает шутить. – Так еще что-то нужно?

– Нужно по-новому осмотреть Минас-Тирит… лучше сказать – Минас-Анор. То, что уцелело от крепости, от города Остогера… многое ведь было перестроено. Хорошо бы и войти в здания…

Судя по его тону, это было настолько невозможно, что и хотеть не стоит.

– Смотри, а здесь порфир.

Таургон проводил пальцами по серо-фиолетовым колоннам, чуть мерцающим искрами вкраплений.

Великолепие камня вызвало у Денетора гораздо меньше восторга, чем должно было.

– Иными словами, нужно, чтобы я познакомил тебя с Хардангом. И он бы велел командирам городской стражи помогать тебе там, где это будет необходимо. Ну что ж… – он чуть прищурился, задумываясь, – не обещаю, что мы идем в гости прямо завтра, но в ближайшие дни точно.

Как сто и тысячу раз сказано, гвардеец имеет то неоспоримое преимущество, что всегда одет к ужину. Никаких раздумий о наряде, сомнений и сложностей.

В назначенный вечер Таургон стоял у входа в башню Наместников, ожидая своего тирана и помощника. И был поражен, увидев его.

Исчезла невзрачная темная одежда. На Денеторе была роскошная рубаха харадского шелка, настолько тяжелого, что он был совершенно лишен блеска; ткань лежала широкими мягкими складками. Поверх было бархатное багровое сюрко с тонкой золотой вышивкой, явно тех же мастеров, что трудятся для его дяди. Всё это было безумно дорого, но производило впечатление не роскоши, как у лордов совета, а чего-то домашнего и уютного. Тоже как у Диора.

– Не узнал? – изумление арнорца доставляло наследнику явное удовольствие. – Мы идем в гости, а не на совет. Было бы невежливо являться в будничной одежде.

– Раз ты сам заговорил об этом, – сказал Таургон, пока они шли, – я давно хотел спросить тебя: почему? Твои секретари одеваются лучше, чем ты!

– Ну, если бы я служил второму человеку в Гондоре, я бы тоже одевался неплохо.

– Презрение к совету?

– Презрение было в юности, – серьезно ответил он. – Это давно уже просто привычка. И потом… так проще. Не нужно тратить время на то, чтобы каждый вечер продумывать наряд на завтра. Ты меня понимаешь, как никто.

– Ну, я не так богат, чтобы ходить не в форме. Я имею в виду достойную одежду.

– Ты не так богат… – насмешливо, но беззлобно откликнулся йогазда. – Рассказывай эти сказки дяде, если он в них верит. Я знаю цену вашим мехам. Знаю, сколько налога платят купцы, торгующие с вами. А еще я знаю от обоих сыновей, – он остановился и глянул в глаза Таургону, – что ты ни разу не обнажил своего меча. Что, такой плохой боец, что боишься поранить их и именно поэтому сражаешься только учебным? А?

И посредине улицы можно загнать в угол.

– Не богат он… – Денетор смеялся, сжимая тонкие губы. – Совсем не богат! Разве что сказок у него много!

Северянин поклонился:

– Добрая встреча, господин мой.

Эти слова, совершенно нейтральное почтительное приветствие, привели Хранителя Ключей в громогласный восторг.

– Он умеет разговаривать! – расхохотался старый лорд. – Смотрите-ка, он говорит! А ну, скажи еще что-нибудь?

– Я рад, что смог позабавить тебя, – с доброй улыбкой отвечал Таургон.

– Сколько лет я видел его немым! – многочисленная семья Харданга стояла вокруг, но даже будь они в своих комнатах, они бы и там слышали зычный голос патриарха. – Сколько? Десять? Нет, больше!

– Пятнадцать, господин мой.

– Пятнадцать! Вот именно!!

– Он очень хорошо умеет разговаривать, – негромко сказал Денетор. – Ты убедишься в этом сегодня, господин мой Харданг.

…столовая была отделана порфиром и оказалась удивительно похожей на своего хозяина (или это он вырос таким похожим на родовой дом?): торжественно, величественно, должно внушать трепет – а вместо этого ощущение тепла и уюта. Денетор в своем багровом смотрелся частью этого зала – ну разумеется, он же не первый раз здесь, вот и оделся так, чтобы почти сливаться с темной стеной. Хитрец.

Обед выглядел пиром, но не был им. Это очень напоминало Арнор: праздник, когда собирается вся семья: родители, дети, десяток-другой внуков… война проредила семьи, но сейчас, спустя десятилетия, надо снова составить три, четыре, пять столов, чтобы усадить всех. И с трудом выучить, какой малыш внук, а какой правнук хозяина.

Но в Арноре так собирались раз в год-другой, а в этом доме так жили. Сыновья не спешили отделяться и, возможно, зятья предпочитали эту тесноту простору и свободе собственных владений. Арахад хорошо понимал их. Будь он хоть в каком родстве с Хардангом, имей он право хоть на матрас под лестницей в этом доме – он бы тоже отсюда ни ногой. Хотя хозяин суров, суров… но так хищник носит детеныша за загривок: пасть смертоносна, а на шкуре малыша ни царапины.

Таургон занимался своим делом: рассказывал. Руки его действовали сами по себе, нарезая еду так мелко, чтобы можно было глотать, почти не жуя и не прерывая речи; о том, что на его тарелке, он не думал – некогда, вино пил совсем маленькими глотками (здесь подавали более сладкое, чем у Денетора, и пить его было сложнее); всё было привычно, за исключением числа слушателей и такой тишины за столом, что ее можно было нарезать широкими ломтями, как пищу в Четвертом ярусе.

Его слушали взахлеб. Его слушали с такой жадностью и восторгом, какого ему еще не доставалось. Так дети в Арноре ели хлеб – первый, послевоенный, настоящий хлеб из муки, привезенной с юга: ели и не верили, что это счастье происходит с ними.

Таургон не знал, доведется ли ему еще раз быть у Харданга, и сейчас старался дать им всё, что может. Рассказать всё – и больше чем всё.

До сего дня необходимость написать книгу была волей Денетора, с которой не поспоришь. А здесь, за этим столом, он сам почувствовала, что не может не написать. Вот теперь – не может не.

Принесли горячее. Говорить под него было нельзя, всё главное давно было сказано, и арнорец замолчал.

Тишина медленно становилась другой. Обыкновенной.

Слуги уносили посуду, готовя стол к десерту.

– И ты, мерзавец, молчал пятнадцать лет? – спросил хозяин. Слово «мерзавец» означало и похвалу, и благодарность, и еще столько добрых чувств, что вот не выразишь их иначе. Особенно если ты грозный Хранитель Ключей.

– Пятнадцать лет назад я не знал и десятой доли этого, – ответил Таургон.

– Он не знал! Не знал он!! – от рыка хозяина звякнули кубки, стоявшие слишком близко к тарелкам. – Я считал, что знаю в Минас-Тирите каждую улицу, каждый дом, так почему же ты знаешь в сто раз больше, чем я?!

– Потому что ты родился и вырос здесь, – спокойно и мягко сказал Таургон. – А я чужак. Я задаю вопросы о том, что для тебя привычно.

– Ты мерза-авец, – произнес Харданг очень ласково, явно ища добрые слова и стесняясь их. – Все вы, северяне, такие… молчат, притворяются, что их тут нет, что их четыре века как перебили, а сами и дерутся лучше нас, и знают мой город лучше нас, и по нищете своей дом в Четвертом ярусе завели, логово лесное устроили!

Таургон с большим трудом не рассмеялся в голос, но скрыть улыбку было невозможно.

– Что, скажешь, не так? – Хранитель Ключей грозно нахмурился, но таким взглядом было не испугать ни гостей, ни сыновей, ни даже самого маленького малыша в этой семье.

– Что касается дома, – отвечал Таургон, – тебе, господин мой, наверняка известно, что нам его подарили.

– Подарили! Завалили подарками просто! – домашние знали, что когда главе семьи нужно побушевать, то это шумно, со стороны – страшно, как тайфун на побережье Южного Гондора, но на самом деле совершенно безопасно. Особенно если молчать в ответ. Но северянин не знает… и ему не объяснить, даже знак не подашь.

– А за ЧТО вам его подарили?! – рык Харданга эхом бился о своды. – Почему, когда наши купцы ходили с гондорской охраной, обозы возвращались потрепанными, а с вами – без потерь?! Почему мои внуки рассказывают, как ты учил их биться по-северному?!

– У нас была долгая война, – пожал плечами арнорец.

– Не в войне дело, а в вас!..

Денетор не забывал о десерте, но наслаждался при этом отнюдь не его вкусом.

– …в вас! Вы рядитесь бродягами, одеты хуже пеленнорских крестьян, а кто вы на самом деле?!

Харданг и сам не понял, как его вынесло на давно наболевший вопрос.

– Не понимаю, о чем именно ты спрашиваешь.

Что-то сказать придется. Нужно понять, что именно. То, что дунаданы Арнора живы, – не секрет, вот, он сам сообразил, так что надо выдать «тайну», пока ее не озвучил хозяин. Ему приятно будет: мы знаем про Минас-Тирит, а он раскрыл нас.

– Он не понимает! Одень бродягу в бархат, он останется жалким! А любого из вас переодень и посади за этот стол – не отличишь!

Для Денетора это был один из лучших обедов в жизни. Просто изумительно.

– Ты хочешь сказать, что мы не простолюдины? – осторожно спросил Таургон. – Ну да. Старых арнорских семей уцелело не так уж мало, и хотя прямая линия наследования пресеклась…

Вот да, сказать это здесь громко и четко. Воля Аранарта есть воля Аранарта, и тебе ее исполнять.

– …хотя пресеклась и мы сильно перероднились за эти века…

– Пресеклась – прямая? – Харданг кончил шуметь впустую, он сейчас уцепился мыслью, сам еще не поняв, за что именно. – И вы перероднились?

– Да.

Таургон чувствовал опасность, но не пойми, откуда. Так бывает в лесу, когда на тебя нацелилась рысь: ты шаришь глазами по подлеску, а она неслышно ступает по веткам над тобой, чтобы прыгнуть сверху тебе на спину.

– То есть вы, – Харданг думал вслух, – вы потомки Исилдура?..

Таургон ответил самым непринужденным жестом, на какой был способен:

– Ну, так вы – потомки Анариона. Весь Седьмой ярус и половина Шестого, уверен. А то и весь Шестой.

– Что-о-о?! – Хранитель Ключей аж привстал. – То есть эти «северные бродяги», охраняющие купцов за гроши, это все до одного – потомки Исилдура?! В моем городе?! Четверть века как?!

Денетор понял, что надо делать лицо без выражения.

– А что не так? – спросил арнорец. – Мы ничего не требуем. Мы согласны на эти гроши: в лесах деньгам нет цены. Мы любим Минас-Тирит, и поэтому мы здесь. Но мы воины, мы должны заниматься своим делом. Поэтому мы охраняем ваших купцов.

Семья лорда Харданга впервые видела его потерявшим дар речи.

Эхо тоже удивленно сидело под потолком без дела.

– И поэтому, – всё тем же спокойным тоном говорил Таургон, – я бы очень просил и тебя, господин мой, не делать ничего, и всех – не рассказывать об этом. Это не тайна, но если про потомков Исилдура заговорит весь город, это будет тяжело и придется уехать. А нам бы не хотелось уезжать дальше, чем до Тарбада и обратно.

Денетор думал о том, что Таургон сейчас выдает в себе вождя северян, но этого никто не замечает.

А как его слушают! и как слушаются… узнай Харданг, кто на самом деле этот арнорец, ведь мигом стал бы ругаться, что коронация – дело хлопотное, подготовка к ней долгая, а ему разные мерза-авцы времени совершенно не дают.

Не бойся, государь, этого я не скажу. Даже после твоего отъезда не скажу: зачем терзать сердце старика?

– Слышали? – прокатился голос хозяина по притихшей зале. – Чтобы ни слова. Про Остогера болтайте… вам хватит.

Какому числу людей можно выдать тайну, чтобы она осталась тайной? – одной дружной семье точно можно.

– Господин мой Харданг, – раздался голос Денетора, – хорошо, что мы вернулись к разговору об Остогере. У Таургона есть просьба.

– Да? – повернулся к гостю Харданг.

– Я хотел бы осмотреть несколько старинных зданий изнутри.

– Так осматривай.

– Ну, – качнул головой северянин, – мне неловко вот так взять и войти.

– Ладно, я скажу командирам стражи Ярусов, они предупредят хозяев. И какие дома тебе нужны?

– Прежде всего, два дома в Первом, в конце ткачей. Пятый от ворот во Второй ярус и на другой стороне…

– А, дома Фелинда, – кивнул Хранитель Ключей.

– Фелинда? – с интересом переспросил Денетор.

– Ты не знал? Это его. Половина конца ткачей – его.

– Но все остальные там перестроены, – с грустью сказал Таургон.

– Что ж, – Денетор поигрывал вилочкой для фруктов, – тут мы стражниками не обойдемся. Тут придется просить согласия хозяина…

Таургон не сомневался, что Денетор снова оденется нарядно. Северянин на сей раз ждал внутри башни Наместников: незачем привлекать излишнее внимание – и увидел, как внук Барахира спускается по лестнице. В обычной одежде?! но почему? Неужели та ссора с Фелиндом из-за Сарумана… прошло почти пятнадцать лет, неужели, несмотря на дружбу сыновей…

Он не успел додумать эту мысль: Денетор сбежал вниз.

– Твоя привычка приходить заранее отнюдь не так хороша, как ты считаешь, – сказал он с усмешкой, не разобрать: то ли правду недоволен, то ли шутит так. – Я не хочу заставлять тебя ждать, а приходится.

Он приподнял бровь и осведомился:

– Ты первый раз в жизни видишь алмазы?

Таургон видел их далеко не первый раз и даже сам, бывало, надевал на большой праздник. Но доселе он считал, что роскошная одежда всегда нарядна. Сегодня же он узнал, что роскошь бывает неброской.

Черное и серое. Скучнейшее из сочетаний, но сейчас завораживало – глаз не оторвать. Не говоря уж о дороговизне тканей. Высокий ворот сколот изящной брошью: белое золото и алмазы. И больше ничего. Ничего лишнего.

– Я первый раз вижу облачение для подписания мирного договора, – в тон ответил Таургон.

Наследник улыбнулся, опуская уголки губ:

– Надеюсь, обойдемся без подписания. Устным. Но при свидетелях.

И пойми, шутит он или нет…

– Я рад наконец познакомиться, – сказал Фелинд. – Амдир говорил о тебе много хорошего за эти годы.

Таургон чуть поклонился. Молча.

Удобно было с Хардангом: там зовешь «мой господин» по возрасту, а тут что делать?! Судя по его тону – уважительному, так говорят с равным! – если разыгрывать «бродягу с Севера», то он тебе вежливо улыбнется. Как на совете.

– Покажи нашему гостю дом, – обратился Фелинд к сыну. – Поскольку вы оба увлечены историей гондорского зодчества, никто не будет отвлекать вас.

…если ты хоть что-то понимаешь в гондорской манере беседы, вам сейчас было сказано не мешать старшим. Они тоже будут очень увлечены.

Былые друзья.

Былые противники.

– Пятнадцать лет прошло, – сказал Денетор. – Мир?

– Да, – вздохнул Фелинд. – Пятнадцать… и они доказали, что ты был прав.

– Я не о прошлом говорить пришел. А о будущем. Нам хватит дуться, как девицам, поссорившимся из-за цвета вышивки? Наши сыновья умнее нас.

– Значительно, – кивнул Фелинд. – Они дружат не столько друг с другом, сколько с ним. Кто он? На самом деле – кто?

Денетор нахмурился. Он знал, что речь пойдет о Таургоне, но не ожидал, что сразу.

– Если ты о его родословной, то он мне ничего не рассказывал об этом.

– Мы не в зале совета, – холодно произнес Фелинд.

– Да, – откликнулся Денетор. – Но это не моя тайна. Прости.

– Что же ты такое скрываешь?!

– Фелинд. – Денетор сейчас говорил мягко, как только мог. – Ты знаешь главное, и знаешь это без меня: Таургон не будет претендовать на трон.

– А мог бы? – сверкнули глаза потомка королей.

– Мог бы любой, в ком есть кровь Элендила, – пожал плечами Денетор.

– Ты говорил, что хочешь прежней дружбы… – тон Фелинда стал ледяным.

– Дружбы, – эхом повторил Денетор. – А у нее нет цены.

Фелинд закусил губу.

Наследник произнес, почти извиняясь:

– Я сказал бы тебе, если бы мог…

– Он взял с тебя слово молчать?

– Нет, – покачал головой Денетор, – нет. Он мне действительно не рассказывал.

– Но? – прищурился Фелинд.

– Но, – не менее веско ответил Денетор, – я считаю недопустимым раскрывать тайны, которые человек хотел бы скрыть. То, что касается судьбы Гондора, я тебе сказал. Остальное – прости, нет. Делиться чужим недостойно ни меня, ни тебя.

Фелинд прошелся по зале, остановился перед собеседником, посмотрел в глаза:

– Ты очень изменился за эти пятнадцать лет. Я замечал на советах, но не думал, что настолько.

– Знаю. – Денетор помолчал, вздохнул: – Хочешь тайну в подарок? держи. Таургон очень скоро уедет. Это пока знаю только я… потому и завелся с этой книгой. Так что не говори об этом Амдиру.

Фелинд помолчал. Потом сказал:

– Скверная новость. Амдир очень привязан к нему.

– Не он один.

– А причина? Кому-то плохо спится из-за потомка Исилдура?

– Я сплю крепко, – пожал плечами Денетор. – Ты, как я понимаю, тоже. Чей сон нас с тобой должен волновать?

– Тогда почему он уедет?

– Их северные дела, – коротко ответил он. И спросил: – Про потомка Исилдура давно знаешь?

– Давно знает даже Амдир, – небрежно сказал Фелинд. – Сам сообразил.

– Какой молодец, – несмотря на похвалу, тон Денетора был мрачен. – Что думаешь с ним делать после Стражи?

– Еще не решил. Флот, скорее всего. Или вместе с Боромиром.

– Оставь здесь. Введи в совет. Одним умным там станет больше.

– Нет, – решительно ответил Фелинд. – Ему рано.

– Он уже сейчас умнее половины сидящих там.

– Дело не в совете, а в нем! – еще решительнее сказал отец. – Велика доблесть: быть умнее Салганта! Я введу его в совет тогда, когда он станет умнее Амдира. А прежде нечего тешить его самолюбие.

Денетор молчал, тем предлагая продолжать.

– Пока что он грезит наяву о Нуменоре. И это уже не только грезы. Знаешь, о чем он меня просит?

– И?

– Он страшно ругается на нашу залу. Называет ее «лужайка с цветами».

– Понимаю, – кивнул Денетор. – Эти мелкие пестрые ромбы… ну да, идеи Остогера, дурно понятые потомками. Красота в прошлом, простота в прошлом, и пришло страшное время красивости.

– Ты стал разбираться в искусстве? – нахмурился Фелинд. – Вот этого я от тебя не ждал.

– Как видишь, стал. Так что Амдир?

– Он просит меня позволить ему переложить ее.

– Так позволь.

– Денетор! О чем ты? Идеи мальчишки – ты думаешь, они осуществимы?!

Наследник улыбнулся тонкими губами:

– Ты забываешь, что мне тоже было двадцать. И я мечтал перестроить не дом – Гондор! Мои идеи тогда были тоже… скажем так, юношескими. И что сделал мой дед? он мне всё позволил. Ступай, мальчик, доноси мысли до тех, кто будет их исполнять… самое безжалостное, что можно сделать с такими грезами, это позволить воплощать их. Очень способствует взрослению, знаешь ли.

– Так мне стоит позволить?

– Непременно. И пусть всё делает сам: договаривается с мастерами, с художниками… спрашивай его, как идут дела, отвечай на его вопросы, но не помогай.

Фелинд хмурился и покусывал губу.

Денетор мечтательно улыбался, вспоминая деда.

– Спасибо. Так и сделаю.

– Наместник Барахир был мудрый человек, – не без удовольствия произнес Денетор. – Хотя, безусловно, не разбирался в истории зодчества… Что ж, когда ты получишь прекрасную залу с мраморными картинами на полу, ты позволишь Амдиру войти в совет.

– Так это и есть настоящая цель вашего прихода? Будущее Амдира?

– Ты не поверишь, но нет. – Этот тон Денетора был незнаком его былому другу. – Мы здесь действительно из-за двух домов на улице ткачей.

– Они важнее судьбы моего сына?

– Не ревнуй. Они часть судьбы Гондора – его будущей судьбы.

Ужин был в точности таким, каким и должен быть.

Таургон рассказывал об Остогере, Амдир слушал, разрываясь между согласием с мудростью древнего Короля и неприятием всего, что идет против нуменорских традиций, Денетор с интересом следил за Фелиндом: сам выглядел так же, изумляясь умению северянина видеть сквозь привычные вещи… а Таургон в то недолгое время, когда мог перевести дух, смотрел на этих двоих и думал, что Денетор неслучайно выбрал черно-серые одежды, он словно тень за Фелиндом, прекрасным, как и всегда… только вот спроси назавтра, как был одет Фелинд, ты не вспомнишь, а наследник – нет, этот наряд не забудется, и те, кто сегодня видел их идущими в гости, наверняка сейчас обсуждают, что же случилось, раз Паук второй раз за неделю изменяет привычной простоте.

– И в самом деле эти дома на улице ткачей – единственные неперестроенные здания древней крепости Минас-Анор? – Фелинд не то чтобы сомневался, просто всё обернулось слишком неожиданно.

– Я боюсь утверждать, но других я не знаю, – отвечал северянин.

– Тогда это подлинно подарок одному любителю древности, – отец взглянул на сына. – Полагаю, мне не придется долго просить тебя помочь нашему гостю и сопроводить его?

Амдир просиял.

На следующий день юный лорд Дор-эн-Эрнил изволил сопровождать своего друга.

Таургон уже жалел, что не пошел просто один… то есть он не жалел, понятно же, что всё это помогло Денетору и Фелинду наконец помириться; да, это чудесно, но почему же он должен терпеть это церемонное мучение?! лучше бы сбегал сам, тем более что наверняка всё напрасно и внутри ничего интересного не уцелело… но отступать поздно, да и некуда, позади слуги.

И спереди какой-то слуга, важный, как все они у лордов. Идет и смотрит на всех так грозно, что народ расступается и кланяются чуть ни в пояс… кажется, скорее этому дворецкому (или кто он?), чем им с Амдиром.

Зачем нужны слуги сзади, неизвестно. Версия «чтобы молодые господа не сбежали» правдоподобна, но, увы, «правдоподобный» и «правильный» – слова разные, а понятия еще менее сходные.

А, вот зачем. Отправить одного из них к ткачам, сообщить, что изволит прибыть…

Как Амдир терпит эту скуку? понятно, что вырос в ней, привык, но он же в отряде обходится без всего этого, да и в Ламедоне тоже.

Мучение окончилось в тот миг, когда они увидели дом.

Семья ткачей и их подмастерья выстроились перед входом, готовые кланяться молодому хозяину, вокруг замирает гомон улицы: что нужно господам здесь? в воздухе витает тысяча запахов – так пахнет ремесло, упорный труд, так пахнет Первый ярус, он не Цитадель, здесь ветру не разгуляться, и хотя кварталы кожевенников и суконщиков располагаются в его противоположном конце…

…этого всего нет.

Есть дом.

Мощные полукружья арок первого этажа, мерным ритмом – широкие окна второго и сгрудившиеся по трое, словно девушки-подруги, окна третьего. И ни одна арка не заложена, ни один свод окна не растесан в прямоугольник, как это в любом из соседних домов.

Две с половиной тысячи лет. Белый камень потемнел и местами поврежден, но всё-таки – вот он, кусочек прежней Минас-Анор, крепости Анариона.

– Почему я не видел его раньше? – шепчет Амдир. – Я шел в Осгилиат мимо него и не замечал…

На противоположной стороне улицы через несколько домов – такой же. То есть другой, тут три строенных окна, а там наверху три двойных, но это несходство родных братьев.

Там тоже семья стоит перед входом, ждут: вдруг юный лорд изволит сначала пойти к ним?

А этот главный слуга очень полезен: он говорит с хозяевами… то есть с ткачами от твоего имени. Ты просто идешь и смотришь.

Внутри, конечно, не сохранилось ничего. Да и было ли чему сохраняться? В большой зале полосы резьбы под потолком – и всё. Перекрытия простые, никаких сводов. Полы – черный, серый, красный гранит, узора сложнее прямоугольного не встретишь.

Кто жил здесь во времена Анариона? Вряд ли воины… дом выглядит мирным. Хотя, возможно, дело в ткацких станках, сейчас стоящих всюду.

Нет, ты зря растревожил хозяев. Внутри не встретить живой древности.

Идти ли в другой дом? Пожалуй, всё-таки надо: ткачей перепугали слова о молодом лорде, а если он не зайдет, они испугаются вдвое сильнее.

Они осмотрели второй, и Амдир отпустил слуг: домой друзьям не хотелось, им надо побродить, помолчать, пережить увиденное… и неудачу тоже. Хотя у Амдира никакой неудачи нет, он получил живую древность в собственность и счастлив.

Таургон насмотрелся на жизнь простых людей (понятно, что дома прибрали, как только успели, но всё же), и сейчас ему больше всего хотелось пойти к Хириль и выпить пива. И вообще там посидеть, не в выпивке дело. Но вести туда Амдира не стоило: появление двух гвардейцев всполошит весь Четвертый ярус, да и вообще, Фелинд будет недоволен, и неизвестно, пьет ли Амдир хмель простонародья… хотя в Ламедоне ни от чего не отказывался. Было там пиво? вот не вспомнить.

Они поднялись на стену Первого яруса, стояли, облокотясь на зубцы, и молчали.

Амдир глядел на Осгилиат, свою безответную любовь, и видел – что? его едва выстроенным? крепость Минас-Анор? Нуменор?

Таургон смотрел на Минас-Тирит. Он удивлялся и досадовал на себя, почему за двадцать лет он ни разу не догадался подняться на стены. Отсюда город был виден весь, хотя верхние Ярусы сильно закрывали друг друга… но они рядом, близкие, можно разглядеть каждое здание. Не белые массивы, где трудно разобрать очертания, каким город предстает, если отъехать на несколько перестрелов, чтобы полюбоваться на него целиком. Как это странно и непривычно: видеть весь город не сверху, а снизу. Он всегда считал, что снизу видишь только здания своего Яруса… ничего он не знает о Минас-Тирите, двадцать один год прожил здесь, а – ничего.

– Таургон, – тон Амдира был серьезным, – можно, я спрошу?

– Я слушаю.

– Помнишь… то есть ты помнишь, – юноша явно смущался; речь вряд ли пойдет о зодчестве, – несколько лет назад, Фингон и Брегол после совета.

– Помню, – нахмурился северянин.

– Ты сказал тогда, что причастен к советам, а не решениям.

– Да.

– Все говорят, что ты – человек Денетора, но ведь это не так!

Таургон ответил вопросительным взглядом, не подозревая, насколько копирует сейчас наследника.

– Что ты видишь такого, чего не видел бы Боромир? Или он сам на советах? И, будь ты его человеком, вы не ходили бы по Минас-Тириту вместе, вот так…

– Ну, – улыбнулся северянин, – в мире много вещей, о которых говорят «всем известно», и которые изрядно далеки от истины…

Амдир улыбнулся в ответ, радуясь и тому, что оказался прав, и что Таургон подтвердил его слова. Радуясь тому, что друг вообще готов говорить на такую непростую тему.

А значит, можно задавать следующий вопрос. Главный.

– Я всё думал… кто он? Тот лорд, для которого ты наблюдаешь?

Этого еще не хватало…

– Это один из правителей южных областей? Инглор? Я понимаю, что это тайна, но…

– А ты умеешь хранить тайны? – строго посмотрел старший товарищ.

– Конечно! – просиял юноша.

Таургон поманил его к себе, наклонился к его уху и прошептал, обжигая своим дыханием:

– Вот и я умею.

Амдир отскочил, как от удара.

Но обороняться было не нужно: северянин смотрел на него с укоризной старшего, не более.

Это был урок, жестокий, да, но не насмешка.

– Кто из нас родился в этом городе? – печально спросил Таургон. – И кому здесь жить всю жизнь?

Амдир изучал кладку под ногами. Было нестерпимо стыдно. Уж лучше бы северянин отругал его.

В это время темнело уже ощутимо рано. Скоро начнутся зимние дожди, а пока небо ясное. Но заката отсюда не видно, даже со стены: всё закрыто громадой гор. Даже розово-жемчужного отсвета, к которому привык у себя на Седьмом…

Как живут эти люди? В одном городе с тобой – и в другом мире. Они никогда не видели заката во весь горизонт над Анориеном в дни лета, не знают его оглушительного золота и торжественной тишины. Угол неба в окне, у которого стоят два ткацких станка, – уловить хоть сколько-то света. К ним в комнаты солнце хоть на час в день заглядывает? смотря на какой стороне улицы, в каком конце Яруса, да…

Когда жил у Хириль, не думал об этом. В той комнате только спал, а так – служба или Хранилище. И закаты над Анориеном…

…и из собственного окна теперь лучше видно, чем с Языка, благо еще выше. Так и поймешь, что имел в виду Диор, говоря, что несложно взять Митдира в Первый отряд, но сложно поселить их вместе…

Говорить Наместнику или нет?!

И если да, то что?

Амдир сообразил, могут сообразить другие.

Ну и что? Прекрасная версия: он служит лорду Инглору, тот всецело от Денетора зависит и, конечно, нуждается в том, чтобы знать как можно больше… разного.

Логичная, убедительная версия. Он ее, между прочим, отчасти подтвердил молчанием.

Должен ли знать об этом Диор?

Должен ли он вообще знать об этом разговоре?

Сумерки. Где-то там, за горами, солнце село.

И город медленно уходит в тень: светлый призрак среди скал.

Как они живут здесь, не видя солнца? Да, не так жарко, но всё-таки… восход или закат только по праздникам, только уйдя из дому куда-то…

Говорить или нет?

Отсветами того же заката любовались Денетор и Фелинд. Они пили вино, глядели на удивительно чистое для ноября небо и пытались наговориться за потерянные годы.

– Я смотрю на Амдира и отчасти завидую тебе…

Он говорил об этом легко: мысли вслух, не сетования. На что сетовать, когда всё давно передумано, вечер прозрачен, вино прекрасно, и еще прекраснее, что Фелинд спустя столько времени помнит твои любимые сорта.

– Некого ввести в совет? – кивнул друг, беря печенье.

– Не то слово… У обоих в сердце только армия. Старший хотя бы думает о крепостях, а младший… – он покачал головой.

– И никого не волнует перестройка родового дома, – в тон сказал Фелинд.

– Хуже, – обернулся к нему Денетор. – Еще как волнует.

– Прости, не понимаю.

– У меня еще и дочь есть. Если ты забыл.

– Она?!

– Во всей красе, – Денетор медленно, маленькими глотками допил и поставил кубок на стол. – На воле, просторе и на радость своей бабушке. Прошлые годы в Лаэгор было страшно приезжать, всё в каменной пыли и грохоте работ, но за это лето они должны были закончить. В главном. Останется отделка.

– У юной госпожи размах, – глаза Фелинда смеялись, взгляд говорил: «В кого бы это она такая?»

– Вот именно, – Денетор отвечал на непроизнесенное, и тон его значил «Ей бы родиться старшим сыном».

– Еще вина?

– Позже. Этот вкус стоит подержать. Вели подать воды.

Слуга принес воды в прозрачном стеклянном кубке.

Денетор отпил и прикрыл глаза, вслушиваясь в отголоски вкуса вина: они становились особенными.

– И что ты думаешь делать? – серьезно спросил Фелинд.

– Делать? ничего, – наследник пожал плечами. – Ждать внуков. Сколь мне известно, это спасает.

– Ты очень изменился, – нахмурился друг. – Ты знаешь об этом?

Тот ответил безмолвным движением бровей: «А как ты думаешь?», вслух сказал:

– А вот теперь, пожалуй, налей.

Фелинд налил ему и себе.

– Ваше?

– Да, из предгорий. Ровесник нашей ссоры. Что скажешь? Оно не теряло эти годы даром, м?

– Безусловно, – отвечал Денетор. Он покатал вино во рту, потом спросил: – Как твой отец? Не думает приехать?

– Ни за все богатства гномов!

– Даже так?

– Решительно. Там у него солнце, ветер с моря, рощи, музыка, книги… простор. Лет сто пятьдесят проживет, не меньше. И нет ни советов, ни ссор, ни харадцев перед глазами всё лето…

– Ну, сколь я знаю, харадские товары в Дор-эн-Эрнил уходят широкой рекой, – заметил йогазда.

– Товары – да. А самих харадцев отец не потерпит в наших землях.

Они посмотрели друг на друга и промолчали одну и ту же шутку.

Она была недопустима, хоть и очевидна.

«К Наместнику вечером», – сказал ему Эдрахил, как обычно незаметно.

Это очень радовало: тем для разговора накопилось изрядно, а идти без приглашения или опять просить Эдрахила стать гонцом не хотелось, не настолько серьезны дела.

Диор встретил его с улыбкой, но привычной мягкости в лице не было.

– Ты ничего не хочешь мне рассказать? – осведомился он.

– Хочу! Столько…

Он осекся, увидев, как изменилось лицо Диора: словно внутри разжалось что-то. Засветились глаза. И сменился тон – на привычный, теплый:

– Я был удивлен, узнав о твоих делах не от тебя.

– А от кого?

– Во-от как? – нахмурился Наместник. – Их еще и несколько? Я узнал от Харданга, а кто еще?

– Фелинд.

– У Денетора появилось свободное время, и вы зачастили по гостям?

– Господин мой… – Таургон стал пересказывать события последней недели. Диор внимательно слушал и оттаивал окончательно.

Начал свою песню чайник на жаровне.

– Таургон, – сказал Диор, насыпая заварку, – никогда, никогда в жизни не произноси этих страшных слов.

– Каких?!

– «Я не хотел тебя тревожить». Просто взять и сделать – это означает потревожить гораздо меньше, чем долго собираться. И за эти годы ты, кажется, мог бы выучить, что имеешь право приходить ко мне тогда, когда тебе это нужно. Даже если это не касается судеб Гондора.

– Прости.

– И пойми меня правильно, – Диор накрыл его руку своей, – я рад слышать о тебе от других. Харданг совершенно очарован тобой, и мне было непросто делать вид, что мне внове всё, о чем он говорит. Ходи по гостям; я поблагодарю Денетора за то, что он нарушил твое затворничество. Но… – укор в его тоне был ласковым, – твои новости я хотел бы узнавать от тебя.

– Прости. Я не ожидал, что лорд Харданг…

– Мы поняли друг друга, Таургон, – прервал его Наместник. – Пей. И расскажи мне, чем ты так восхитил Харданга. Он уверяет, что ни один житель Минас-Тирита не знает город так, как ты, и, кажется, не преувеличивает.

Рассказывать одно и то же в четвертый раз оказалось совсем просто. Чай со смешным названием «Большой красный халат» был чудесным, Король Остогер – мудрым, Наместник – простившим невольную обиду.

Он кивал, слушая, и потом спросил:

– Где думаешь писать?

– В Хранилище, – удивился вопросу Таургон.

– Почему не у себя? – чуть нахмурился Диор.

– Я буду мешать остальным, если стану писать ночью. Они будут мешать мне днем, – пожал плечами.

– Да, конечно. – Он разлил по чашкам последнюю заварку. – Таургон, эта книга стоит того, чтобы ты ни на что не отвлекался. Поэтому с завтрашнего дня – никаких караулов. Я скажу Эдрахилу. Пиши. Это и есть твоя служба Гондору.

– Я подчиняюсь приказу Наместника, – он улыбнулся.

– Интересно, что мне будет говорить Фелинд о тебе при ближайшей встрече, – произнес Диор.

– Мой господин. – Таургон отставил чашку. – Я должен сказать тебе одну важную вещь.

– Что-то серьезное? – Диор тоже отставил.

– Для Гондора – да. Молодой лорд Амдир…

– «Молодой лорд Амдир»? – выразительно повторил Диор.

– Да, мой господин, именно так. Он вырос. Он научился видеть и размышлять над тем, что видит. Остальные еще мальчишки. Он – уже нет. Неопытность делает его отчасти наивным, но наблюдательности позавидуют взрослые.

Наместник изволил осведомиться:

– Ты был на совете, куда забыли позвать меня?

– Господин мой, – не принял шутки Таургон, – ты сам меня учил, что решения принимаются не на советах.

– И что за решение было принято?

– Не знаю. Нас отправили осматривать дом. Но, как ты отлично знаешь, решения Денетора идут только на пользу Гондору.

Диор помолчал, а потом спросил с неподдельным интересом:

– И как тебе понравился их дом?

– Господин мой, как мне может понравиться то, что было сделано при Алькарине? Дорого, пестро и бессмысленно. Хочу верить, что лорд Фелинд позволит Амдиру сделать перелицовку.

Позавтракав одним из первых, Таургон поспешил в Хранилище: вдруг Серион нашел ему еще что-то из документов Остогера и…

Когда в зале уже посветлело (день обещал быть пасмурным), пришла Тинувиэль. И он обрушил на нее все новости: приказ Наместника, помощь Харданга и книга, книга, книга!

Но тщетно Таургон ждал ответного восторга.

Тинувиэль была непримирима: как ты можешь знать мысли Остогера, если он не нанес их на бумагу? да, в любимых тобой сочинениях такое идет страницами, но если ты собираешься писать историю города, то придумывать за Остогера недопустимо. Будь у нас хоть один документ…

…то, что вдохновило Денетора, восхитило Харданга и убедило Диора, вдребезги разбивалось о ее холодное «Король Остогер этого не записал». И если Наместник Гондора считает, что эта книга должна быть написана, то ему виднее, но воля Наместника не сделает вымысел правдой.

И как работать после такого?!

Раздосадованный (ведь понимал же, что Тинувиэль не одобрит, но надеялся… на что? на авторитет правителей?! он ничто для нее, когда нет подлинных манускриптов!), Таургон вышел. Имеет смысл походить по городу, поискать неперестроенные дома эпохи Остогера… сначала выбрать их по фасадам, а потом уже думать, к кому и как проситься внутрь… это разумно, день не будет потерян. Но только надо зайти к себе, взять плащ: уже становится холодно, ветер, а ему ходить целый день.

На лестнице Таургон услышал голоса: то ли приехал кто-то, то ли уезжает. А кто?

Шум был на их этаже. Что, пятого к ним селят?

Сверху сбежал Келон, увидел северянина и сказал торжествующе:

– Нас избавляют от твоей деревенской красоты.

И тут же начал указывать слуге, как тот должен нести что-то из его вещей.

Ломион, вещей которого почти уже не осталось здесь, отвечал на изумление Таургона:

– Нам велено перебраться в комнату получше. Я не знаю, с чего… – в его голосе было подобие извинения. – Я не просил.

И я не просил…

– Хорошо, что получше, – миролюбиво сказал северянин. – А это что?

У стола стоял харадский зверь с глазами навыкате, оскаленной пастью и крыльями. Зверь был чугунным и при внимательном рассмотрении оказался небольшой жаровней на высоких ножках. Сия грозная тварь охраняла сокровища: чайник и несколько баночек с чаем. Сорта были подписаны… да, на такие деньги семья в Первом ярусе могла бы жить не один месяц. Кувшин с питьевой водой тоже был здесь; садись пить хоть прямо сейчас, благо уголь для жаровни по холодному времени в комнате есть.

– Не знаю, – Ломион недовольно сморщил нос: ему не нравилось не столько восточное страховидло, сколько то, что он не понимает происходящего. – Слуги принесли, один был в белом. Может быть, тому, кого к вам селят?

– Скорее всего.

А что ему сказать?! Спроси Наместник его, он бы попросил хороший чайник и всё! Греть воду можно и на той жаровне, которая для тепла в комнате, зачем отдельная?

Красивый зверь. Страшный, кусачий, соседи от него бегут без оглядки… новый как увидит гирлянды по стенам и эту клыкастую тварь, так сразу запросится этажом ниже. Или вообще в ту комнату, где Митдир с отцом жили.

Но он же пробыл в Хранилище совсем недолго! Как можно за это время обернуться в Четвертый ярус, где зимует несколько упрямых харадцев, купить – и дотащить этого зверя сюда? Он, конечно, крылатый, но своим ходом летел вряд ли.

Или она была у Наместника? – подарок ценителю чая, просто он ею не пользовался?

Зверюга… будет кто-то лениться писать, она его покусает. Зубы вон какие жуткие.

– Ладно, я не буду мешать вашим сборам, – сказал Таургон, забирая плащ, за которым пришел.

Значит, не бояться побеспокоить и приходить сразу, как захочет?

Надо же поблагодарить за опустевшую комнату и этого… Кархарота.

Зимний дождь и ветер, ярящийся на такой высоте, бил в окно, шестигранные толстые стеклышки которого жалобно дребезжали – но что значили их робкие голоса против всесильной стихии, то воющей волком, то дерзко хохочущей, то норовящей струями-стрелами дождя разбить отважных, сомкнувших шестигранные ряды…

Таургон почти не замечал этого. Он то ходил по Минас-Тириту, то уезжал на целый день в Осгилиат (как оказалось, в Шестом ярусе всегда было несколько коней, на случай, если они понадобятся Стражам), то писал, не думая, день или ночь сейчас. Дни становились короче, отсвет заката было бы невозможно увидеть из окна, даже будь вечер ясным, а рама открытой; на столе всегда горел светильник, а на спине Кархарота грелся чайник, Кархарот – он Кархарот и есть, только теперь его жар служит доброму делу, и спасибо Наместнику за него, нечего воде для лучших из чаев греться рядом с сушащимися плащами…

Книга шла.

По Минас-Тириту ходили слухи.

Денгар, встретив его как-то, попытался выспросить, что он на самом деле высматривает в домах, Таургон ответил так честно, как только мог, разрешив, впрочем, верить в то, что командиру стражников представляется наиболее правдоподобным.

Каждая новая находка означала ужин у Денетора («Митдир, скажи Боромиру, чтобы сказал отцу…»), пару раз они были у Харданга, несколько раз он приходил к Диору.

Но жил он не в своем двадцать пятом веке, а в седьмом.

Для Митдира этот месяц был удивительным – и ужасным.

Прежде в этой комнате, как и во всех прочих, царило простое правило: веди себя так, чтобы не помешать другим. Оно было бессердечным и равнодушным, как все правила на свете, но, как оказалось, оно не только обижало тебя, но и заботилось. И неплохо заботилось!

Теперь его не было.

Они с Таургоном друзья, они почти что братья – так как они могут мешать друг другу?! И настала жизнь без правил.

Иногда Таургон писал, не замечая ничего, иногда малейший шорох вызывал его возмущение; и Митдир отчаялся угадать, каково состояние старшего товарища сейчас. Часто Таургон был готов взахлеб рассказывать о находках или идеях… это было бы совершенно прекрасно, если бы он не забывал о том, что Митдира-то никто от караулов не освобождал, и слушать до середины ночи, если завтра заступать с восходом, он не очень готов. Тщетно! Юноша мог придти продрогшим и мечтающим только о том, чтобы снять одежду, промокшую, несмотря на кожаный плащ, и упасть в постель; первое ему удавалось легко, но между ним и кроватью оказывалась непреодолимая стена из творений Остогера и их позднейших перестроек.

И всё же эту зиму Митдир будет вспоминать как одну из самых счастливых в своей жизни.

Он бегал в Хранилище за документами для Таургона (Серион был готов дать пергамент, но не древнюю бумагу) и относил их назад, он иногда понимал, что северянин забыл про еду, и приносил ему полную корзину, чтобы не просто накормить, но и избавить от необходимости отвлекаться еще и завтра; Митдир почти совсем перестал ходить в воинский двор, объясняя это тем, что он может понадобиться другу в любой момент и должен быть при нем… а в список Таургона для Хранилища можно добавить пару книг от себя, Серион, конечно, разгадает уловку, но даст, и можно сидеть рядом и читать, а еще пить вкуснейший чай, который Таургон никогда не забывает заварить на двоих, как бы ни был погружен в работу.

А в те дни, когда Таургон уходил на свою охоту за древними зданиями, жизнь становилась спокойной, но какой-то пустой. Как чашка без чая.

Однажды (Митдир тогда был в карауле) раздался стук в дверь.

– Открыто! – крикнул Таургон.

Кому и зачем он понадобился?

Вошел Эдрахил. Хмурый и озабоченный. Взглядом окинул комнату. Нахмурился еще больше.

– Что-то случилось? – спросил северянин.

Надо возвращаться из седьмого века в сегодняшний день.

– Не случилось, – покачал головой командир. – Просто… послезавтра совет. Ты придешь?

– А действительно! Я не думал об этом.

А ведь знал, что Денетор уезжает на следующей неделе, и совет всегда проходит перед его отъездом в Ламедон.

– Так придешь? – в голосе командира была почти просьба.

– Конечно, о чем говорить! Спасибо, что напомнил. Я заработался и потерял связь дней.

Эдрахил вздохнул с заметным облегчением. Камень с плеч: как выполнить два приказа Наместника, когда они противоречат друг другу?! – Таургон должен быть на каждом совете и Таургона не ставить в караулы до особого распоряжения. Хороший он человек. Другой бы загордился, а этот нет. На него посмотришь – и до сих пор поверишь, что лесной бродяга, что нет ни меча из гномьей стали, ни этой комнаты в полном распоряжении, ни слов Наместника о нем… ни вот этого чугунного зверя с огненной пастью, как только затащили сюда такого, в четыре руки, наверное.

…совет прошел совершенно как всегда, ты выпил чаю с Диором, вина с Денетором, йогазда уехал, ты пообещал закончить к его возвращению и вернулся в свой седьмой век.

Однажды к тебе пришла Тинувиэль.

То есть это ты сам пришел в Хранилище, возвращаясь с очередного осмотра зданий, – незачем заставлять Митдира делать то, что можешь и сам, вот ты и пришел за документами, а она явно соскучилась и сказала «Расскажи, что ты там насочинял», ты говорил, она слушала, и вы снова чуть не поссорились – на этот раз из-за Алькарина Великолепного, потому что она считала, что им следует лишь восхищаться, ведь при нем Гондор достиг пика могущества, а ты говорил, что власть и роскошь без души хуже, чем душа без власти и роскоши… а потом она сказала, что глупо ругаться из-за древних королей, а ты, хоть и сочиняешь, но получается красиво, и уже скорее бы заканчивал и дал почитать.

И ты заканчивал, перечитывая и перебеливая, ты примерно знал, когда вернется Денетор, и поставил себе цель – завершить полностью до его приезда. В трапезной тебя не видели уже третью неделю, на Митдира с корзиной еды перестали обращать внимание, Кархарот раскалялся так, как его тезке не приводилось, несмотря на Сильмарил, Железные Фениксы только что не стаями летали по комнате, Митдир сидел тише, чем когда их здесь было пятеро, и неудивительно: одно дело лордята, а другое – сам Король Остогер; они действительно прожили эту зиму с ним.

А потом всё кончилось.

– За ночь я прочту, – говорил довольный Денетор.

Он приехал сегодня после полудня, вы с Боромиром высматривали его с Языка, хотя что высматривать: гонец прискакал утром, сообщил, всё как всегда… почти. Ты первый раз за эти годы встречаешь его у самого входа в Седьмой ярус; раньше ты считал, что невежливо проситься в гости в первый же день. Раньше так и было.

Вы с Боромиром только и успели поклониться ему, приветствуя, а он спросил «Закончил?» Так что это не ты попросился к нему, это он тебя позвал.

Сидит в своем кресле с высокой резной спинкой, заметно отдохнувший, лицо потемнело под ламедонскими ветрами, счастливый.

– За ночь я прочту, а пока поговорим о наших новостях. Полагаю, они тебе будут интересны.

Неужели Митреллас?!

– Помолвка была скромной, семейной, а на свадьбу они соберут весь Ламедон. За лето закончат работы в замке, – он внимательно посмотрел на арнорца. – Митреллас будет рада, если ты приедешь. Она соскучилась по тебе.

– Я не знал, как попросить об этом, – смущенно улыбнулся Таургон.

– Значит, мы договорились, – кивнул Денетор и занялся, наконец, едой. Остальные тоже вспомнили о тарелках.

– А кто он? – спросил северянин.

Судя по всему, ни для Неллас, ни для Боромира никаких новостей пока нет. Ну да, он же им писал… или это было не новостью еще перед его отъездом.

– Как тебе сказать… сын одного из горских лордов. Нуменорской крови у него немного. Сильный, красивый. Готов ее на руках носить… и в прямом смысле тоже.

– Наследник твоему отцу? – прямо спросил арнорец.

– Именно. Он из младших сыновей… все они были из младших сыновей; наследников лордов матушка и на порог бы не пустила. Хватит нам сложностей с тем, кто будет следующим фоуром Лаэгора.

Йогазда глянул на Боромира, тот потупился, и Таургон понял, что этот вопрос обсуждался, что Боромир, всегда послушный отцу, встал тверже гор, а Денетор, тот самый Денетор, о котором говорят, что он не слушается никогда и никого, уступил сыну. Так что судьба Лаэгора зависела от Митреллас… теперь уже не зависит, всё хорошо.

– Да… – Денетор отпил вина и посмотрел поверх кубка куда-то вдаль. – И снова в главной зале замка будут стоять свадебные посохи…

– А что это?

Вопрос задал Таургон, но не знал, кажется, и Боромир.

– А это, сколь я знаю, есть только в верхнем Ламедоне, – охотно стал объяснять йогазда. – Брачные клятвы, как ты понимаешь, надо приносить на высокой горе…

Арнорец поднял взгляд, вспоминая то, что в Лаэгоре называлось не-высокими горами.

– Вот именно. Нехорошо обращаться к Единому там, где пасутся овцы. А они пасутся везде, где есть трава.

– Так что надо лезть на скальник. И нужен хороший посох.

– Да, крепкий, новый, – кивнул Денетор.

– И красивый. Особенный, – Таургон ловил мысль на лету. – А как он украшен?

– Резьба, чтобы не мешало подниматься. В каждой долине свои узоры. Иногда с насечкой, с серебром. Особенно если женится лорд. Бывают совершенно великолепные.

– И?

– И они стоят в доме хоть пастуха, хоть лорда, пока один из супругов жив. Я помню их в Лаэгоре, пока был ребенком. Однажды я, играя, свалил их… было больно, – он улыбнулся.

– Тебя наказал отец?

– Нет, горцы не наказывают маленьких детей. Больно было, когда они на меня упали. Это крепкое дерево, хотя они и были старыми. Н-да… а когда я приехал снова, взрослым, их уже не было.

– Их сжигают?

– Нет. Где-то отдают Кирилу или Рингло, у нас относят в пещеру. Я не знаю, где она.

Он помолчал и закончил:

– Как ты понимаешь, ни у отца, ни у меня их быть не могло. Когда я женился, я совершенно забыл об этом обычае… сейчас, пожалуй, жалею. Ну что ж, у Митреллас…

– Подожди! – вдруг всколыхнулась Неллас. – Следующей зимой?! Она что же, полезет зимой на утес?!

– Скорее, поскачет, – с легкой усмешкой отвечал муж. – Вся эта толпа кандидатов в женихи отличалась перед ней, уча ее лазить по горам. Уверяю тебя, волноваться нечего. И тот скальник неопасный, если нет льда. А назначить свадьбу на время до морозов несложно.