Гондору не нужен Король

Робея, она шла к пещере свекра. Сильмариэни для первого впечатления ей хватило, а ведь Миринд обещала толпы народа.

Но вместо толп она увидела одного-единственного мальчика. Он сидел на камне, глядел вдаль и заметил Тинувиэль только потому, что она шла с его стороны.

Тогда он встал и красиво поклонился.

– Ты Хальбарад? – осторожно спросила она.

– Да. – С детского лица смотрели не по-детски серьезные глаза. – А ты госпожа Тинувиэль?

Она кивнула.

Стало быть, теперь он ее племянник. Не похож на мать. Совсем. Насколько та шумная, настолько он тихий.

Кажется, если она не задаст ему вопроса, он так и будет сидеть и молчать.

Но идти туда, где эхо вторило голосу Сильмариэни, ей не хотелось. И она спросила первое, что пришло в голову:

– А почему ты не со всеми?

– Матушка рассказывает Арахаду о нас. Это неинтересно.

– А ты чем занят?

– Думаю.

Исчерпывающий ответ.

Тинувиэль представила их дом в Гондоре, отца, рассказывающему кому-то об их жизни, и себя. Тоже бы убежала думать.

Она осторожно улыбнулась мальчику.

– Арахад говорит, когда вы поедете в Ривенделл, я отправлюсь с вами, – сообщил Хальбарад. – Всё сложилось очень удачно, я единственный свободный мужчина у нас в семье, и когда Арахад будет уходить в горы, с тобой должен оставаться родственник. Это буду я.

Прозвучало бы смешно, если бы не было сказано совершенно серьезно. Тинувиэль почувствовала себя под защитой этого «свободного мужчины».

– Я очень рада, – сказала она.

– Вообще-то, – Хальбарад всё-таки разговорился, – в Ривенделл отправляют с пятнадцати. Но для принцев часто делают исключения. Для Арахада его делали.

– А ты принц? – после Маэфора она предпочитала лишний раз уточнить.

– Конечно, – без нотки гордости или обиды на ее вопрос сказал мальчик. – Даже дважды.

– Это как?

– Как внук Арагласа и как будущий глава рода Манвендила.

– Рода… кого? – Тинувиэли показалось, что она ослышалась.

– Манвендила, – терпеливо повторил ее племянник. – У Элроса было три сына и дочь. Сыновей звали…

– Я знаю, как звали сыновей Элроса! Подожди… род Манвендила – вот так, через пять с половиной тысяч лет?

– А почему нет? – не понял «дважды принц». – Род Вардамира сохранился, и род Манвендила сохранился. Он тоже был андунийским. Мои родители – это девятнадцатый брак между ветвями рода Элроса.

У Тинувиэли перехватило дыхание. На камне у пещеры сидел мальчишка с недетскими глазами, и отсюда было ближе до Элроса и Нуменора, чем из Седьмого яруса Минас-Тирита.

– Когда ты родишь Арахаду сына, – сообщил Хальбарад, – я буду с ним дружить. Это традиция. Наследники наших родов всегда дружили.

– Вот вы где. Оба, – недовольно сказала Миринд. – Еда стынет, а они болтают.

– Я рассказывал госпоже Тинувиэли историю нашего рода, – спокойно отвечал мальчик.

– Ну да, – холодно кивнула жена вождя, которую вот сейчас очень хотелось назвать королевой, – это никак не может подождать.

«Как я буду жить среди них?» – думала Тинувиэль, садясь за раскладной стол, поставленный перед пещерой. Обычно Араглас и Миринд ели вдвоем внутри, но сейчас, когда добавилось пятеро, вынесли гостевой. Соловушка было хотела пойти помогать, но Миринд только сказала «Сиди, еще набегаешься», и она не решись возразить свекрови.

Как жить среди них?

Она боялась пещер, торфяных очагов и жизни без слуг, и всё это есть, но вблизи почему-то не пугает. Страшит другое. Даже на Амон-Анвар она не ощущала настолько, что входит в королевскую семью. Прямиком на страницы хроник.

На Амон-Анвар это было видениями и мыслями.

Здесь – во плоти.

«Когда ты родишь Арахаду сына». Когда она его родит, он встанет в один ряд с Элросом, Элендилом, так чтимым здесь Аранартом и всеми остальными. По Таургону этого не заметно (или это она привыкла не замечать, считая его ниже себя?), а вот по Хальбараду…

Тинувиэль думала о древнем Нуменоре, каким показал его им Таургон, и хотелось увидеть этого мальчика там и только там. Не в Минас-Тирите – Гондор недостаточно хорош для него.

Вот у Элронда, наверное, этот дважды принц будет смотреться прекрасно.

А она сама? Какой она, простая гондорская девушка, предстанет перед живой легендой Средиземья?

Как ей стать достойной того мира, в который ее впустили?

– Можно бесконечно любоваться, как ты держишься за столом, – сказал Араглас сыну. – Весь Арнор сбежится смотреть на это.

– Пусть смотрят, – пожал плечами Таургон. – Я научился этому, просто глядя на Денетора. Научатся и они.

– Хэлгон рассказывал, – только тут Тинувиэль заметила Сильнора, слишком сдержанного, чтобы он был виден на фоне своей жены, – что при Аранарте были люди, сохранявшие и в пещерах благородные манеры. Но всё смыла война…

– Вернем, – ответил Таургон. Ложка была велика для тех крохотных порций похлебки, которые он брал, но это его не смущало и не мешало. – Отправь с нами к Элронду мальчишек побольше, и я выучу их, как меня учил Денетор, когда так хотел сделать Королем.

Тинувиэль уронила ложку:

– Денетор хотел… что?

Молчание.

В первый миг Сильмариэнь и ее семья изумились самой сути сказанного, но обнаружить, что это неизвестно его жене!..

Таургон стремительно листал прошлое назад – как вышло, что он ей не сказал?! И получалось, что сказать никак не мог: в Гондоре это было немыслимо, а в дороге он хотел отрешиться от того, с чем расстался.

– Слушайте, – первой пришла в себя Сильмариэнь, – вы разговаривать друг с другом не пробовали? Вы попробуйте, вдруг вам понравится!

– Вот поэтому я и отказался стать Королем Гондора, – Таургон отвечал разом на все невысказанные вопросы. – Я не могу жить в стране, где даже самым близким ты не можешь сказать правды о себе. Править такой страной я не могу тем более.

– Это в прошлом, – участливо сказал Араглас. – Это всё уже в прошлом.

– А если бы… – Тинувиэль не была готова вот так взять и отбросить эту новость, – если бы Денетор убедил тебя, то кто бы стала твоей королевой?!

– Поздно выцарапывать глаза, – заметила Миринд. – Кто бы она ни была, она далеко.

– Не было никакой «ее», – улыбнулся Таургон. – Денетор так далеко не заглядывал, а я… если бы я согласился, я бы женился, на ком он скажет. В интересах трона. Скорее всего, он поступил бы со мной, как с Митреллас: десяток подходящих, а дальше на выбор.

Он обернулся к жене:

– Не было у меня никого на примете, не было. Думаю, что и у Денетора не было.

– А я на твоем месте бы не верила ему так легко. Мало ли, что он еще скрывает, – заметила Сильмариэнь, но видно было, что она шутит.

– Давайте я вас напою настоящим чаем, – решительно сбил тему Таургон. – Заодно научу правильно заваривать. Сильмариэнь, вы никогда не пили?

– Вообще- то мы… – неуверенно начала она.

– Ясно.

Он решительно пошел к пещере, где еще вчера сложили их поклажу.

– Тебе нужен кипяток? – вслед за ним встала Миринд.

– Нет, просто горячая. Я хочу заварить «Опалового Феникса», он прекрасен для начинающих. А кипяток убьет в нем вкус.

– «Опаловый Феникс»? – услышала Тинувиэль знакомые слова. – У меня еще остался. Ну, тот, что ты мне покупал.

– Та баночка за столько лет? Ты хоть раз его пила? – укоризненно спросил Таургон.

– Пила! – с ответным возмущением произнесла она. – Но только если отца дома не было, а я вдруг осталась. Что, как ты понимаешь, случалось нечасто. Он был настолько против «всех этих харадских штучек…»

Она вздохнула.

– Хорошо. Допьем твой, потом будем распечатывать мой.

Они вошли в родительскую пещеру и разом увидели то, на что вчера не обратили внимания: один из выступов камня был аккуратно выровнен, на нем стоял памятный синий мумак, а рядом еще несколько деревянных шкатулок, уже северной работы.

Тинувиэль развязала котомку, достала свои. Спросила Миринд:

– Я поставлю их сюда, можно?

– Конечно, деточка.

Таургон отобрал у нее «Феникса» и стал заниматься чаем. Тинувиэль порылась в вещах (несколько книг, пара любимых платьев, свиток с мумаком, еще какая-то мелочь) и достала…

– Помнишь ее?

Он рассмеялся:

– Еще бы! Как мы были недовольны, что он подарил нам одну на двоих. А он был мудр. Он видел то, чего не понимали мы: что мы пара. И сказал нам об этом. Сказал маленькой ложечкой для чая.

Он повертел в пальцах вернувшуюся к нему вещицу.

– Какой заботливый купец, – удивилась Миринд.

– Ну, заботился он о себе, – пожал плечами сын. – Как я понимаю, он рассчитал, что после свадьбы эта ложечка будет вызывать у нас такие милые воспоминания, что мы придем к нему еще не раз. А вот нашего отъезда он не предвидел.

Когда все воздали «Фениксу» должное, Миринд оставила дочь прибираться, а сама повела Тинувиэль поговорить.

– Почему, госпожа? – спросила невестка. – Я должна всё делать сама, раз я здесь.

– Ты будешь, деточка. Ты отлично будешь всё делать. Но позже. Мы в этом родились и выросли, тебе надо привыкнуть. Ты еще благословишь эти заботы – зимними дождливыми днями, когда только хлопоты и будут спасать тебя от тоски и тревоги. Никакие книги не спасут. Проверено.

– Госпожа Миринд…

– Тинувиэль, тебе было бы сложно обращаться ко мне, как к матери?

– А… можно?

– Мне было бы приятно. Дочка-мальчик у меня есть, теперь судьба мне дала дочку-девочку.

– Матушка… – осторожно произнесла она, словно боясь, не обожжет ли ее это слово.

– Как я понимаю, Арахад не думал еще, что будет после Ривенделла, и это правильно. Пусть он носится по своим горам, а ты будешь жить у нас. Тем более с маленьким. Вряд ли он станет возражать, но в любом случае это решено.

– Правда? – она засветилась от счастья.

– А теперь, деточка, пойди и переоденься. Утро было тихим, но к полудню здесь действительно будет много народу. Надень то, что я прислала тебе на свадьбу. Надень жемчуг. Я хочу посмотреть на тебя в нем.

Тинувиэль сказала «Хорошо» и встала. Топить очаг торфом, печь лепешки из желудевой муки и прочим арнорским премудростям она научится позже, а вот искусству слушаться Миринд с первого раза – уже сегодня.

Вскоре она вышла в сиянии голубого шелка и матовом блеске жемчуга.

Миринд удовлетворенно оглядела ее:

– Тебе к лицу.

– Матушка… могу я спросить? Почему жемчуг Кирдана – мне? Таургон… Арахад рассказывал, что его всегда носила жена вождя.

– Прежде всего, ты можешь называть его Таургоном и не поправляться. По крайней мере, с нами. А жемчуг… жена его носила не всегда. Арахад по молодости этого не замечал, была война, он думал о другом.

Миринд вздохнула.

– Пока на нас не нагрянули гости, я расскажу. Садись.

Тинувиэль повиновалась.

– Прежде всего, что ты знаешь об истории дунаданов после гибели Артедайна?

– Я начала учить. У Аранарта было пятеро сыновей, Маэфор – потомок Аэглена и поэтому он не принц.

– Маэфор… – улыбнулась Миринд. – Да, а мы с Арагласом потомки старшего. У Арахаэля были старшая дочь и младший сын; моя прабабушка и его прадедушка. Так что мы довольно близкие родственники. Браку, в смысле крови, это не мешает, напротив: род Элроса будет только сильнее от такого союза. Это мешало браку в другом: Араглас смотрел на меня только как на сестру, а я была слишком горда, чтобы сказать: очнись, даже троюродным можно жениться, открой глаза, заметь, наконец, что я люблю тебя! Я молчала, он не понимал, была война, я была неплохим бойцом и решила, что просто никогда не выйду замуж.

– Ты решила?.. – охнула Миринд.

– Да, деточка, да.

Судя по тону Миринд, ей было известно абсолютно всё.

– Таургон написал вам о том разговоре?!

– Разговоре? нет. Он мало писал о тебе. Почти ничего. Мы всё знаем от тебя самой.

– Меня?

– Конечно, деточка. Мы выучили наизусть твой почерк. Мы получили больше страниц, исписанных твою рукой, чем рукой собственного сына. А он почти ни строчки о тебе годами. Что это значит? Это значит, что он влюблен, а ты не хочешь замуж. Не «за него не хочешь», иначе не старалась бы для нас, а – вообще.

– Госпожа Ми… матушка. Ты словно слышала всё, что я сказала тогда!

– К вашей чести, – продолжала Миринд, – вы справились сами. А мы нет. Нас спасла его мать. Госпожа Раудрес…

Она помолчала, провела пальцем по огромным жемчужинам ожерелья:

– Госпожа Раудрес была человеком… сложным. Мы все непросты, у всех нас недостатки, но она… я не могу говорить о ней дурно, она дала мне самое большое счастье в жизни. И всё-таки – каждое добро, которое она делала (а она делала много добра!), было приправлено изрядной долей горечи. Так что Араглас иной раз предпочитал не получить помощи вовсе, чем принять помощь от нее.

– Этот жемчуг… – Миринд вздохнула. – Когда Арагорн, отец Арагласа, погиб, она продолжала носить его. И дело было не в украшении. Она носила его как знак своего права решать судьбу народа. Она смотрела на Арагласа как на сына, который должен слушаться матери, а не как на вождя. Поэтому я возненавидела это ожерелье еще тогда.

Тинувиэль молчала. Она бы не удивилась такой истории в Гондоре, но здесь, где люди другие…

– А после свадьбы… а после свадьбы все ждали, что она его отдаст мне.

– И она не отдала?

– Нет. Оставила таким вот знаком прошлого, которое она не выпустит. Ты понимаешь: мне не нужно было ни ожерелье, ни какие-то знаки, мне нужен был он, и она мне его дала… мы с ним пожали плечами и сказали: пусть носит, если ей это так важно.

Тинувиэль кивнула.

– После ее смерти я его получила. Но почти не носила. Надеть – означало вспомнить ее. А я не хотела.

Миринд тряхнула почти седой головой и сказала решительно:

– Так что носи его. Жемчуг любит тепло женского тела, вот и носи. А я буду любоваться тобою и забуду о прошлом.

Гости действительно нагрянули. Сначала Тинувиэль еще различала их лица и честно старалась запоминать, кто кому кем приходится, но уже к вечеру даже ее разум, закаленный в изучении хроник, оказался бессилен перед тем, чтобы разобраться в новых родственниках. Ей казалось, что она уже знает арнорские родословные, но нет: связывать знания с живыми люди, приветствующими ее, пока не получалось.

Это была другая сложность Арнора, к которой она несомненно привыкнет. Но позже.

Тинувиэль поняла теперь, что правило «не именовать принцем с третьего поколения» было не просто мудрым, оно было жизненной необходимостью в этой странной стране.

Пока от нее требовалось немногое. Тебе удобно на этом камне? вот тут и сиди. Устанешь сидеть – встань. Устанешь стоять – сядь. И главное, никуда не уходи… да, впрочем, через плотные ряды пришедших посмотреть на тебя уйти не удастся. Спрашивают – отвечай. Устала говорить – улыбайся.

Оказалось, что непрерывно улыбаться с полудня почти до вечера очень трудно. В прямом смысле. Так устают мышцы лица. Нетренированные же. Она, наверное, за всю жизнь улыбалась меньше, чем за этот день. Когда ночью она пожаловалась мужу, он засмеялся и сказал: «На первый день занятий мышцам тяжело, на второй очень тяжело, на третий – терпеть нет сил, а на четвертый они обижаются, что ты их не щадишь, и с досады перестают болеть. Так у воинов, но так и с улыбкой. Осталось два дня, потерпи».

К закату она была совершенно счастливой и смертельно усталой. Позвали за столы… она думала, что это конец долгого дня, но нет. На большом лугу зажигали высокие, в рост, костры, музыканты настраивали инструменты. Тинувиэль сочла, что ее незнание танцев даст ей вечер отдыха, но Таургон (вот тут назовешь его Арахадом и никак иначе!) как о само собой разумеющемся, сказал: «Научишься. Вот прямо сейчас и научишься», а Миринд, не проявив и капли сочувствия к новоиспеченной принцессе, повела ее переодеться: «Так мы не будем тревожиться ни за светлый шелк, ни за жемчуг». Тинувиэль устала настолько, что ей было уже безразлично и новое платье, и какие-то уборы, которыми украсила ее Миринд («Потом мы переберем мой сундук, а пока хорошо и так»). На возражения не осталось сил, пусть делают с ней, что хотят, пока она не упадет, а потом… потом это будет тем более их забота.

Но она не упала.

Таургон решительно повел ее танцевать, и вдруг стало само собой получаться, какие-то движения он объяснял ей на ходу, какие-то она понимала сама, она смеялась от счастья, и он тоже, взялись неизвестно откуда силы, ноги, застоявшиеся за день, сами шли в пляс, на миг промелькнул призрак девушки с тяжелыми русыми косами, промелькнул, чтобы исчезнуть навсегда, костры пылали, ночь была оглушительной, а потом они поняли, что никому до них уже нет дела, и убежали к себе, и она еще успела подумать, как мудро Миринд заставила ее снять жемчуг, потому что вот эти драгоценности можно скинуть на пол…

Назавтра всё повторилось.

На четвертый день, как муж и обещал, стало легче.

На все вопросы о Гондоре он отвечал тем, что начинал говорить о планах войны в Мглистых Горах. Спрашивал, кто какие места знает и может разведать, складывая в своем сознании из кусочков карту будущих действий. Настоящие военные советы пойдут осенью, когда разведчики вернутся, и будут не здесь, а в Ривенделле… или его окрестностях, там посмотрим. А сейчас достаточно нескольких фраз, коротких вопросов, еще более коротких ответов – и можно веселиться дальше.

«Сильно же ты застоялся на ваших гондорских советах!» – скажет ему отец.

Однажды Тинувиэль, научившаяся вырываться из окружения («Прошу простить, меня ждет муж, госпожа Миринд, срочное дело…»), увидела рядом с ним странного воина. Они увлеченно говорили, упоминая Трехверхую и еще какие-то горы, но – он был словно не здесь. Он спокойно стоял на земле, и всё же ей казалось, что он скользит мимо них. Он был частью их мира – и вне его.

– Наконец-то я вас познакомлю! – радостно сказал муж. – Тинувиэль, это Хэлгон.

Нолдор чуть поклонился ей, а она стояла завороженная, впервые в жизни видя эльфа.

Свадьба наследника – праздник для всей страны, и вся страна перебывала в Сотне Пещер за это время. Тинувиэль узнала, что окрестные склоны буквально изрыты пустотами, так что разместиться здесь могут многие и многие. Именно поэтому Араглас и живет на этих холмах.

Беседы и улыбки днем, пляски после захода солнца… сердитая девушка из Гондора стремительно превращалась в арнорскую принцессу, приветливую со всеми. Миринд кивала «всё так, всё правильно», Тинувиэль чувствовала, что подражает всем ее движениям, жестам, словам, этого от нее и ждали, она научилась различать уборы, которые надевает на нее свекро… матушка, и даже начала сама выбирать их. Пробиться к Таургону (нет, теперь точно – к Арахаду!) днем не удавалось: чем меньше народу было рядом с ним, тем сильнее он был занят, кивок в ее сторону, не больше, Араглас – тоже, а вот с Миринд они иногда оставались вдвоем, пусть и ненадолго.

– Как он обманул меня! – выдохнула однажды принцесса. – Как он страшно меня обманул…

– Что он натворил? – улыбнулась Миринд.

– Если бы он мне сказал, что я здесь встречу столько любви… я бы сюда босиком побежала! столько лет… столько лет – и ни слова правды…

– Негодяй, – кивнула Миринд, но тон ее был ласковым. – Похититель женщин, да еще и гнусный лгун. Как бы нам наказать его? Давай оставим его без сладкого?

Обе знали, что сластеной он никогда не был, поэтому исполнение сурового приговора заметит вряд ли.

Когда поток гостей стал мелеть и появилось что-то, отдаленно напоминающее спокойное время, Араглас позвал сына и невестку к себе.

Взгляд его был суровым.

– Вы понимаете, что натворили этим побегом? Строить свою судьбу на лжи и горе отца! Строить судьбу страны на обмане!

Таургон опустил голову: отец был прав.

Вспоминался Брандион в их единственную встречу. Ты тогда убедительно изображал горе, а у него оно было настоящим. Из-за тебя.

Сколько бы ошибок ни совершил тесть в прошлые годы, ты прошелся сапогами по его сердцу и считал себя правым. Потому что Диор учил тебя лгать и даже выучил.

Ты не мог по-другому? Или не пожелал?!

Ты слишком внимательно слушал наставления Диора… слишком привык, что ложь – часть жизни. Тот северный дикарь, что ужасался обычаям Гондора, – почему ты позволил ему исчезнуть?..

– Ни слова о прошлом! – свел брови Араглас, хотя сын и не пытался возражать. – Что было, того не изменить, оправдания и объяснения бессмысленны. Но измените будущее!

– Объяснения не бессмысленны, – отвечал Таургон. – Просто объяснять надо не тебе.

– Так вот садитесь и пишите! – строго сказал Араглас. – Что хотите. Но его благословение мне добудьте.

Он поднялся, держась правой рукой за высокую ручку деревянной ноги, и решительно вышел.

Оставив их наедине с чистым пергаментом и судьбой рода Элендила.

Таургон вздохнул, взял перо и стал писать.

Господину Брандиону

от Таургона из дунаданов Севера

Господин мой! Прости мне ту боль, что я тебе причинил, и ложь, за которой я скрылся. Мы с Тинувиэлью слишком сильно любим друг друга, а ты не дал бы согласия на наш брак. Поэтому нам пришлось бежать. Она стала моей женой, и я обещаю тебе, что ее ждет жизнь, где она будет окружена почетом и уважением, и эта жизнь будет настолько благополучной, насколько это возможно на нашем Севере.

Он словно вживую видел ужас на лице Брандиона, когда тот уходил от Наместника, и был сейчас уверен, что написал именно те слова, которые его успокоят.

Отец прав. Это письмо надо было написать, написать самому и раньше. Хотя бы из Тарбада. Когда поиски, случись они, были бы уже бесполезны… да и не отдали бы приказа о поисках ни Денетор, ни Диор – после того, как Денетор ему всё расскажет.

Господин мой, мы умоляем простить нас. Мы молим принять наш брак и благословить его.

Этого хватит? Должно хватить.

– Это всё? – приподняла бровь Тинувиэль, словно они по-прежнему спорили в Хранилище. – Дай сюда.

И под его красивым почерком с росчерками легли ее мелкие убористые буквы:

Отец, Таургон, как всегда, умалчивает о самом главном. За четыре века жизни в тайне дунаданы Севера сильно перероднились, и семья Таургона не исключение. Твой внук будет потомком Исилдура.

– Вот теперь он никуда не денется, – наставительно сказала она.

И повеяло холодом Гондора.

Она сжимала его бока ногами, он был бешеным жеребцом под ней, их тела жгло огнем, она мчалась на нем верхом, словно всегда так умела, словно всю жизнь была искусной наездницей… или изощренной любовницей, он слушался приказов ее бедер и коленей, неся ее к вершине, на которую они взлетели… чтобы в изнеможении рухнуть в реальность.

Холодное утро. Большинство гостей еще спит после ночного веселья.

Время, которое у них есть друг для друга.

Сейчас им простят, если они выйдут попозже. Все понимают: они заняты важным государственным делом. И никакой иронии.

– Откуда? – выдохнул Таургон. – Откуда ты взяла это?

– Матушка научила, – Тинувиэль лежала у него на груди, бессильная и счастливая. – Велела не стесняться и попробовать. Сказала: тебе должно понравиться.

– Ну, матушка… – у него не было слов. – Ну, отец… я ничего о них не знал, ни-че-го…

– Тебе ведь понравилось?

– Не то слово…

Он не то чтобы устал, скорее ему надо было пережить испытанный восторг.

– Теперь я совсем хорошо понимаю, почему главным достоинством дома в Ривенделле отец считает соседний водопад…

– А когда мы туда поедем? – она приподняла личико. – Ты обещаешь уже в третий раз; так когда?

– Когда ты мне скажешь, что ждешь ребенка.

– Но я пока не знаю…

– Значит, пока мы остаемся здесь.

Он встал, взял кувшин с водой, долго и жадно пил, оставшееся принес ей.

– Ближайшие пару недель нас всё равно не отпустят, а потом, я надеюсь, нам будет пора собираться.

– М-мм, – блаженно ответила она.

– Там тебе будет хорошо и спокойно. Под присмотром эльфов. Наверняка тех самых, что принимали роды у жены Исилдура. А она была тебя постарше, ей было за половину жизни, когда она родила Валандила.

– Те самые?!

Он откинул одеяло, ложась с ней рядом.

– А почему нет? Если они не уплыли…

– Те самые, что помогли родиться Валандилу… со мной и нашим сыном…

Как ни привыкла Тинувиэль к тому, что она теперь – часть истории, эта мысль была неожиданной для нее.

– Так действительно спокойнее всем. Тебе много лет, других детей нам нельзя. Если, конечно, будет мальчик.

– Но… когда я смогу родить тебе сына, мы же… мы же будем… – она всё-таки стеснялась договорить.

Таургон перекатился на спину и сказал, глядя в свод пещеры:

– И вот эта женщина уверяла меня, что не желает выходить замуж.

Тинувиэль возмущенно фыркнула:

– Я отлично помню, что говорила тогда! Я и сейчас повторю, что никогда не вышла бы за того, кому я нужна была бы только в постели! Я же не виновата, что от тебя слова правды было не дождаться!

На всё это Таургон ответил:

– Матушка мудро решила, что нам обоим понравится, когда ты всадница.

Жена немедленно вернулась к важнейшему из нерешенных вопросов:

– Мы же будем потом, правда?

Он провел рукой по ее бедру:

– Куда же мы денемся? Матушка передаст тебе еще много мудрости… о которой в книгах не пишут. А я поговорю с отцом. О том, что нужно, чтобы не было непослушных детей. Думаю, он об этом теперь знает чуть больше, чем всё.

– Если бы я хоть что-то понимала раньше… мы бы не потеряли столько лет…

– Мы наверстаем, – сказал он, целуя ее и опрокидывая на спину. Потом подумал, перекатился на спину сам, закидывая ее на себя.

И они помчались.

Судьба будет немилосердна к нему: изо всех деяний Арахада Первого в хроники войдет лишь это – рождение сына.

В Арноре был полдень. Не душащий, неподвижный, тяжелый полдень, когда опускаются руки и хочется забиться в спасительную тень, нет, то был арнорский полдень, а это значит сияющее небо, аромат трав и тепло, не ставшее зноем.

Арахад и Тинувиэль сбежали от гостей на скальник, высящийся над Сотней Пещер; здешние утесы были исхожены, их пересекали десятки тропинок, так что подняться было легко.

С уступа на уступ – вверх, вверх, до самой вершины, откуда можно видеть всю гряду, и жилые холмы, и фигурки людей, крошечные отсюда, и луг, вытоптанный танцами, с остатками вчерашних костров, и дальше – леса, речку, другие гряды, синюю линию гор далеко на востоке.

Весь Арнор как на ладони, и кажется – ты держишь его в своих сильных заботливых руках, держишь бережно и уверенно, как прижимаешь жену, слыша ее сердечко – а может быть, уже два сердечка, только ты об этом еще не знаешь.

Счастье рвалось из его груди, он раскинул руки и закричал:

– Я люблю!

Он кричал, запрокидывая голову и подставляя лицо лучам золотого света.

Он кричал «я люблю!», и это было больше, чем любовь к жене и будущему сыну, больше, чем любовь к Арнору, его людям, его истории, его будущему, это была любовь к этим грядам холмов, бесконечной зелени, хоженым и нехоженым тропам, к этому ослепительному небу и звонкому солнцу.

– Люблю! – кричал Арахад, и мир отзывался его голосу.

март 2015 – ноябрь 2016

О ПРИЛОЖЕНИЯХ К «ВЛАСТЕЛИНУ КОЛЕЦ»,

С ЧЕМ ИХ ЕДЯТ

И КАКОЕ ВИНО ПОДАВАТЬ К СЕМУ БЛЮДУ

…в те далекие времена, когда я еще была филологом, нас учили отличать автора – от внутреннего автора, с которым они сходны примерно как капуста с морской капустой. Когда внутренний автор, то есть персонаж, от лица коего ведется повествование, выведен явно (например, в начале «Властелина Колец»), читателю проще. Хуже, когда он спрятался во вроде бы нейтральном и вовсе даже нехудожественном тексте – в сухой фактографии Приложений… но из-под вороха дат, битв и прочих свадеб нет-нет да и высунутся кое-чьи мохнатые пятки.

Я человек жестокий, я с этим внутренним автором давно хочу сделать что-то нехорошее. Например, обрить ему эти пятки. Желательно, публично. Или еще суровее: кормить два раза в день.

Думаю, любой, кто хотел получить даты походов Короля Элессара… ну хоть имена его дочерей!.. ну хоть ответ на вопрос, сколько у него дочерей было!.. а вместо этого узнавал про дочку Сэма и то, как сего несомненно достойного хоббита опять выбрали мэром, – так вот, если не любой, то многие разделят пыл моего негодования.

Но, скажу я вам, это были цветочки. Ягодки пошли, когда я занялась историей войн Гондора.

Потому что, если верить на слово этому мохнолапому хронисту, Гондор в интересующий нас период терпел исключительно поражения.

Причем терпел он их весьма оригинально.

В 2475 году Мордор нападает на Гондор, и нам сообщается об окончательном разрушении Осгилиата и его моста.

Доверчивый читатель нарисует себе печальную картину поражения Гондора в войне…

… а между тем, спустя четыре века, в 2901 году, эту страну ждет новое поражение на сих землях, когда Итилиен покинут почти все его жители.

Но и это не конец! Спустя еще полвека (2954) будет новое бегство из Итилиена.

И, как мы помним по «Властелину Колец», Итилиен, даже будучи уже действительно потерянным для Гондора, еще сохранял прежнюю благую силу.

Я хочу сказать простую вещь. Вот писал этот вз-хоббит историю, где для него в центре – Война Кольца. И победа в ней. Поэтому все предыдущие войны – нагнетание сумрака. А потом будет совсем мрак, а потом – свет. Логично же!

Логично, но текст мы получаем очень-очень тенденциозный.

И если Итилиену в нем достается особо (о чем – чуть позже), то и другим областям Гондора везет как тем троллям… Вот, например, в 2758 году на Гондор нападает Умбар. Вы уже нарисовали себе мрачную картину? – ведь в «Повести лет» нет ни слова о победе! А зачем, в самом деле?.. краткость украшает хронику.

Ох, поймаю я того хрониста, ой, я ему краткость меню устрою!

Так вот, о том, что Умбар всё-таки не захватил побережья, нам сообщают, во-первых, логика при внимательном чтении «Властелина Колец», а во-вторых, в Приложениях же, но в совсем другом месте, в истории Рохана (угу, где побережья – а где Рохан!), так вот там сообщается, что Берегонд, сын Наместника Берена, умбарцев разбил и вообще был великим полководцем.

Итак, запомнили. Стиль нашего вз-хрониста: о нападении сообщаем, о победе не пишем.

С таким ключом нам будет проще читать.

Чем закончилась война – мы будем узнавать из последующих событий.

То есть ясно, что если Итилиен терпел поражение трижды… ну, мы же отлично знаем стиль Короля-Чародея: блистательное начало войны, практически полный захват территории противника, а потом… потом, м-да, он теряет почти все завоеванные земли. Вот какой урон успел нанести по ходу, тот и нанесен.

Так было в Арноре, так же, точно так же будет и в Гондоре.

Поэтому наш вывод номер раз: ущерб Гондора в Итилиенской войне 2475 (и добавим – 2476) года составил мост 1 шт. При всем уважении к Осгилиату вообще и его мосту в частности – я не сочту такой урон трагическим в масштабе страны.

А теперь самое интересное.

Теперь мы вспомним, что кроме внутреннего, мохнолапого, автора, у Приложений есть просто Автор, и он, хоть и воспринимал свой мир как немножечко реальный, но всё-таки писал литературное произведение, и в этом произведении давал героям говорящие имена.

Или, если смотреть изнутри мира, то – имена пророческие. Правда, пророчества срабатывали своеобразно, и вообще осторожнее с ними. Вот было, к примеру, в Гондоре два Наместника по имени Турин. Первый был женат дважды, а при втором Гондору пришел, извините, полный турамбар.

Так вот, Гондор побеждает в Итилиенской войне 2475–2476 года в правление Наместника по имени Денетор. И этим, собственно, сказано всё. Потому что «Денетор» – имя короля нандор, павшего в битве, и означает оно – «Защитник нандор» на языке лесных эльфов.

В случае с нашим Денетором – просто Защитник.

И вот на нем это пророческое имя срабатывает процентов на пятьсот…

…потому что его война – это (невероятно, но факт!) единственная известная нам война против назгулов, которую люди выиграли без помощи эльфов.

Подчеркну: единственная известная нам. Мало ли что было во Вторую эпоху… но в Третью – вот.

Начнешь хорошо понимать Эктелиона Второго, который в их лихое время назвал сына этим именем. Желая ему стать Вторым Денетором, да. А тот, всячески претендуя на сходство с великим предком, назвал и сына Боромиром.

Так что не просто Боромира (будущего Наместника) боялся Король-Чародей, как нам сообщают Хроники Королей и Наместников. Одним героем, как бы велик он ни был, войны не выиграть. Люди тогда были в Итилиене исключительные. Если уж от назгулов отбились сами.

А если еще напомнить, что Гондор до того полтысячи лет не вел вообще никаких войн, то невольно задашься вопросом: что же такое произошло в Гондоре, раз армия, которая по всем законам должна стать небоеспособной, не только сводит вничью партию с Королем-Чародеем, но и совершает подвиг, не имеющий аналогов в доступной нам истории Арды?

Уж не Король ли вернулся?

…тем паче, что когда Король и впрямь задумает вернуться, и явится, пусть и под именем Торонгил, но достаточно открыто, то гондорцев будет впечатлять его звезда и политические амбиции, а не сам факт того, что дунаданы исчезнувшего с карт Арнора живы.

Значит, после гибели Артедайна связи между дунаданами Севера и Гондором не прерывались?

К слову замечу, что нет никаких явных и тайных чистовиков и черновиков Толкиена, указывающих на Арахада Первого. Не ищите. Много вдохновения, немного логики – вот и все мои документы аргументы.

Но вернемся к Итилиенской войне 2475–2476 годов. Почему я ставлю вторую дату? Да потому, что орки не выносят дневного света, а Саурон, способный нагнать тьму, пока еще не в Мордоре. Значит, война началась в самое темное время года. Между прочим, в черновиках к «Списку Наместников» Толкиен пишет прямо: «Враг опустошил весь Итилиен». Ну да, Моргул – мастер блицкрига. И, стало быть, отвоевывали провинцию уже весной-летом. Вот вам и вторая дата.

Теперь еще более важный момент. Уже не в черновиках, а в самих Приложениях сказаны две преинтереснейшие вещи. Первая – что Моргул трепетал перед Боромиром. Это, конечно, утверждение красивое, но, сами понимаете, у Короля-Чародея интервью не брали, поэтому предположить его чувства могли только по поступкам. И об этих поступках нам кое-что известно. Нам сообщается, что Боромир был ранен моргульским клинком (цит.: «he received a Morgul-wound in that war which shortened his days»). Не в схватке с самим Моргулом ранен, а получает рану стандартным вражьим оружием. Которое, если вы хорошо помните первый том «Властелина Колец», наносит только смертельные удары! Эльфов же, повторю, рядом не было. И даже Арагорн, не прошедший Камень Эреха, никакими исцеляющими руками не обладает, так что и его предок, окажись он рядом, здесь бы тоже не помог.

С этой раной Боромир проживет двенадцать лет. Это, конечно, очень недолго для потомка нуменорцев, но, простите, рана, с которой живут годами, не называется смертельной.

И снова спрашиваем себя: что же произошло, раз система назгульской магии дала первый и единственный сбой?! Это не просто сила духа Боромира; с магией назгулов могут справиться или могущественные эльфы, или те, кто выше их…

Но всего этого наш вз-хронист не написал. Для него всё просто: от Денетора до Денетора в Гондоре всё плохо. Ну да, у хоббитов аллергия на это имя, после Второго-то…

Итак, как сообщают нам Приложения, после 2475 года на Гондор не нападал только ленивый. Вот о них, о ленивых, и стоит сказать пару слов.

То есть о Хараде.

Я напомню факты.

2460 год. Саурон объявляется в Дол-Гулдуре.

2463 год. Кольцо Всевластья выныривает из Андуина.

2475-2476 годы. Итилиенская война.

2480 год и окрестности. Орки Мглистых гор захватывают перевалы (через четверть века там попадет в засаду Келебриан), а Саурон перебирается в Морию и населяет ее какими-то «своими созданиями», не уверена, что хотела бы знать подробности. К слову, в «Неизбежности» Таургон повторяет ошибку Белого Совета, не распознав Саурона, мимоходом опробовавшего власть над орками Мглистых гор.

Около 2500 года. Умбар активизирует нападения на Гондор.

Тогда же. Кочевники-балхоты из-за Андуина устраивают многочисленные набеги на Гондор, а в…

2510-м году происходит их вторжение, когда Гондор спасает Эорл Юный.

2758 год. Три флота из Умбара (и Харада) нападают на Гондор, Берегонд разбивает их на побережьях.

2855 год. Харад захватывает Южный Гондор, переходит Порос и вторгается в Итилиен. Турин Второй разбивает их, но…

…нас сейчас не интересует «но» и гибель роханских принцев в той войне. Мы видим бешеную деятельность Саурона во второй половине XXV века, когда на Гондор напали абсолютно все его противники-соседи (орки Мордора, орки Мглистых гор, Умбар), напали совершенно не-соседи – эти самые балхоты, которым сначала скакать через половину карты, а потом еще и форсировать самую могучую реку Средиземья (это ж какая сила должна их сподвигнуть на такое?!), но – не напал Харад. А должен был! не мог не напасть! у него с Гондором общая граница по Харнену, это вам не Андуин на плотах преодолевать.

Что удержало Харад от включения в общую войну?

Какая сила остановила?

Саурон слишком занят в Мории, ему не до дел в стране, вроде бы подвластной ему, а эмиссары Врага, те самые эмиссары, которые успешно отправят Харад биться через четыре века, они сейчас… не справляются.

На три века (считая до участия в Умбарской войне) или на четыре (считая до непосредственного вторжения) хватит этой странной силы, воспрепятствовавшей Саурону.

А с учетом того, что деятельность Врага попадает в хроники, лишь когда становится ну уж совсем явной, – добавьте еще по полвека к этим срокам.

И, раз уж мы разложили карту атак на Гондор при Кирионе, внуке Денетора, то нельзя не дать ответ на вопрос, прав ли был Таургон, отказавшись от трона.

Разведка у Врага поставлена, конечно, скверно (судя по некоторым фактам «Властелина Колец»), но всё-таки есть. Саурон узнал бы, что Наследник Элендила жив и на престоле.

И сделал бы то, что он и сделал, когда ему Арагорн в палантире показался.

Он начал бы Войну раньше.

Да, еще не очень подготовленный. Да, меньшими силами. Но – отовсюду и сразу.

Спрессуйте все события 2475–2510 годов, сожмите их, скажем, в десятилетие. И помните, что Эорл еще не родился и на помощь не придет. И Кольцо в Ородруин никто не бросит, чтобы орки потеряли силу.

Вот что было бы с Гондором. Вот от чего спас его Таургон своим отказом.

Чтобы не заканчивать на такой мрачной ноте, я расскажу о чуде.

О самом настоящем, хотя и маленьком.

Любой, кто в школе писал на отлично сочинения «Что хотел сказать автор?», без труда поймет, что вот я выписала все эти данные, восхитилась Гондором XXVвека, посмотрела, с кем из вождей дунаданов совпадает этот период, обнаружила вождем Арагласа и совершенно свободного от биографических фактов его сына Арахада, – и села писать роман. Опять же, в «замысел автора» входит противопоставление Денетора Первого – Денетору, извините, второй свежести.

Логично, правда?

А на самом деле было всё ровно наоборот.

На самом деле было чудо.

Была ни на чем, ни на самом маленьком-малюсеньком факте не основанная уверенность в том, что именно Арахад Первый в молодости приехал в Гондор, задав тем традицию, которую будут соблюдать все вожди дунаданов.

Что ж, про Арахада нам мохнолапый хронист сообщил четыре даты, так что – вольному воля выстраивать его биографию.

Оставалось только открыть хроники и узнать, какие события тогда происходили в Гондоре…

…и тут оно всё и обрушилось на меня водопадом.

И идеальное «от Денетора до Денетора», и то, что война впервые за пятьсот лет, и немыслимая победа над назгулами. Факты стали складываться совершенно сами собой, мне оставалось лишь успевать записывать.

«ЛЕЙТИАН» ТРЕТЬЕЙ ЭПОХИ

«Гондору не нужен Король» – это продолжение «Некоронованного», несмотря на то, что сюжетные связи между двумя романами весьма второстепенны: еще бы, прошло четыре столетия. При этом параллелей между сюжетами и особенно между идеями, стоящими за обоими повествованиями – немало.

Мне хочется отметить одну из них: определенное сходство главных героев. Аранарт, главный и заглавный персонаж «Некоронованного» – фигура сложная, спорная и неоднозначная, при этом бурно неоднозначная; но и главный – заглавный – персонаж «Гондору не нужен Король», Таургон-Арахад, фигура спорная ничуть не менее. Прав он или неправ? Герой или Пилат, умывший руки? Бросил он свой народ или сделал всё возможное для него? Вопросов задано немало; ответы, данные в романе, удовлетворят не всех.

Я не беру на себя смелость, разумеется, дать на эти вопросы однозначные ответы, я лишь хочу предложить точку зрения – как на героя, так и на роман. Отметить в нем порой горькие, а порой и забавные параллели, которые помогли мне на многое взглянуть по-новому.

В «Некоронованном» не раз и не два всплывает тема (не)сходства Аранарта с Феанором (позволю себе приоткрыть страницы черновиков и сказать, что первоначальное, отброшенное название романа было – «Совершенно не похож на Феанора»). В «Гондору не нужен Король» древних героев вспоминаешь куда чаще, потому что имена их растиражированы в Гондоре, они потеряли уникальность. А потому за множеством отсылок к сходствам и различиям (может ли род Барагунда процветать? следует ли Диору отдать сокровище владельцу? может ли Фингон оказаться мелочным трусом?) – за множеством явных отсылок теряется, на мой взгляд, основная, сюжетно-идейная.

Почему возлюбленную, а потом невесту и жену Таургона-Арахада зовут Тинувиэль? Помимо гондорских обычаев?

Да, имя прекрасно обыграно в почти юмористическом «похищении» Тинувиэли, удовольствие получили и персонажи, и автор, но… не мало ли – для такого имени?

Мало.

Гораздо важнее то, что муж Тинувиэли должен быть Береном.

Берена редко любят читатели и еще реже понимают. Вернее, понимают и уважают в тот период его жизни, когда он отважно и мужественно сражается против врагов, защищая свою родину, а потом… потом начинается непонимание. Хотя в сущности, только после конца этого периода Берен по-настоящему входит в легенды.

Как и Арахад появляется в сюжете романа уже после десятилетий боев и сражений в Арноре. Но авторов – в обоих случаях – интересует совсем не эта часть биографии героя.

Дальнейший путь Берена во многом напоминает путь камня, который бросили в воду: камень один и небольшой, но круги от него расходятся далеко. Берен идет вперед – а на его пути начинает происходить. И во всех случаях Берен оказывается причиной происходящего, непосредственной причиной, хотя всё невероятное, творящееся в Белерианде, является следствием доброй воли живущих…

Берен делает сам то, что в силах; он не Марти-Сью, как бы ни хотелось этого фандому, он не великий чародей, не Вала, он просто человек. Он совершает главное – решается на то, на что никто и никогда до него не решался, а окружающие берутся ему помогать (копирайт на это размышление по справедливости принадлежит не мне, но я с ним всецело согласна). И тут-то и происходят всяческие чудеса.

Аналогичную роль играет и Таургон. Не тот масштаб, потому что Эпоха уже не Первая, и время еще – мирное, и подвиги, преодоления и чудеса Таургона-Арахада – в основном в мире духа, а не в материальном мире, но принцип тот же.

Таургон делает то, что может и умеет, в меру своих человеческих сил, а вокруг него начинает происходить. Оживает прошлое, говорят мертвые, люди меняются… что ж, Таургон – вдохновитель, и окружающие его незаурядные личности получают свою возможность раскрыться по максимуму.

И даже когда Берен со своей Тинувиэлью уходит в леса растить сына, в остальном мире еще долго будет происходить… отголосками, волнами, разошедшимися от брошенного камня.

Далеко не только волей Берена-Таургона, разумеется. Но и не без его влияния.

Помимо глобального сходства есть множество – множество! – совпадений сюжетных, малых и больших.

Таургон получает в жены свою Тинувиэль только после того, как добудет из забвения частицу Света – наследие Остогера. Причем сам в стране, для которой добыл Свет, жить не будет.

Мать Арахада выведена в тексте весьма яркими штрихами: «До свадьбы мама была вестницей между отрядами. Это женское дело: быстрота, хитрость, осторожность. Ну и быть всегда готовой малое число врагов перебить, от большого скрыться. Она умела всё. И учила меня всему». Мать Берена – Эмельдир, Мужественное сердце, «чей нрав был таков, что она скорее сражалась бы рядом с мужем и сыном, чем бежала».

Сам Таургон – прекрасный боец, о чем в романе неоднократно заявляется. Причем – боец лесной, партизан.

Берен, готовясь уйти в Ангбанд, стоит на границе Дортониона и прощается горькой песней со страной, которую полюбил, но которая больше-не-его. Таургон поет свою песню любви и тоски по Гондору – пусть не буквально – после путешествия к Эреху, в Ламедоне.

Но, разумеется, Берена для истории Лейтиан мало, а Тинувиэль прискорбно не дотягивает до прототипа…Хотя и ей придется оставить дом, семью, всё, что было, и уйти за безродным бродягой. Она переменится только после встречи с высшим – после Амон-Анвар; не Мандос, разумеется, но тоже испытание духа⁵.

Зато – рядом с Таургоном есть фигура ничуть не менее, а местами даже более яркая: Денетор. Который в разные периоды оказывается странным отражением сразу двух персонажей Лейтиан.

Конечно же, во многом Денетор – Финрод; и если начинает он попытки помочь Таургону из долга перед Королем, то постепенно причина меняется: помимо долга возникает огромная личная привязанность к Таургону как к человеку.

Именно ради Таургона, ради того, чтобы подтолкнуть его к трону, Денетор затевает поход к Эреху, слишком тяжелый для немолодого уже кабинетного работника. Что ж, всё обходится куда мягче, чем в оригинале… да и Таургон руки лишается не насовсем, а лишь на пару дней⁶.

И почти комически – есть в романе момент, когда Денетор, встретив отпор Совета, почти буквально «швыряется венцом», пытаясь отказаться от власти… вот только и прав у него на подобное нет, и венец не совсем его, так что останавливается он вовремя.

Правда, есть у Денетора и второе амплуа – пса Хуана. Всё же именно он помогает вывезти Тинувиэль из Гондора незамеченной, именно он дарит ей способ стать незамеченной – «младенца» из старого плаща.

Именно он помогает Таургону хотя бы начать писать книгу.

И – смешно и грустно – Денетор, как и Хуан, приговорен к молчанию: ему всё известно, но заговорить о Короле он может только три раза в жизни: с отцом, на свадьбе Митреллас уже после конца романа и на Амон-Анвар с Боромиром и его «шайкой».

Денетор-Хуан сцепляется с Барсом-Тевильдо… ах да, это, конечно, «Утраченные сказания». И всё-таки Хуан всё тот же, а вот Берен против Тевильдо бессилен.

Хотя, конечно, глубинная параллель – в отношениях Хуана и Келегорма, чью роль берет на себя Диор. «Гондор мой, и я его тебе не отдам, неважно, что тебе он не для себя нужен, всё равно пошел вон отсюда на свой Север обратно»…

А ведь Денетор знал, что Диор отреагирует именно так, и готовил государственный переворот. Да, был вполне готов пойти против Келегорма – и при этом остался куда более прав и светел.

Опустим такие мелочи и детали, как гондорские лорды, которые могли бы от встречи с Таургоном взять немало, получить пусть не власть, а то, что им на самом деле нужно, а предпочли пойти по пути Феанорингов…

Берен вынуждает тех, кто встречается на его пути, делать выбор между добром и злом, удобным и правильным, пойти навстречу чуду или закрыться разумом. Он оказывается жесткой проверкой для Белерианда.

В Гондоре мир, и явного вызова – выбора – не будет, можно не услышать, можно не заметить, можно отмахнуться: «он просто потомок Исилдура», можно не-выбирать. Но это тоже будет выбором. Встречающиеся на жизненном пути Таургона точно так же должны будут его сделать, как встретившие Берена. И жить потом с последствиями своего выбора.

Или не жить. Это уж как повезет.

Берена в фандоме обсуждают пылко, зачастую яростно не любя или глубоко восхищаясь. Но он ушел в свои леса рука об руку с Тинувиэлью, как ушел Таургон, оставив читателей размышлять. Ушел тихо и деликатно, попрощавшись и прикрыв за собой дверь.

Он ушел – а заданные вопросы остались⁷.

Науртинниэль

СОДЕРЖАНИЕ

Кто кому нужен. Л.Смеркович (Скади)

ГОНДОРУ НЕ НУЖЕН КОРОЛЬ

Дорога на юг

Минас-Тирит

…как ночной ветер

Диор

Огни на стенах

Страж Цитадели

Белое Древо

Саруман

Встречи с прошлым

Завет Элендила

Кинжал и ужин

Горький хлеб провинциала

«Сын Звезды»

Цветок Денетора

Юность Гондора

Камень Эреха

Сладость и соль

Две войны

Пути Гондора

Праздник молодого вина

Незваный гость

Один день в Хараде

Неизбежность

Король Остогер

Сказание о Тинувиэли

Наследники Элендила

Амон-Анвар

Прощальный луч

«Ну вот я и вернулся»

О Приложениях к «Властелину Колец», с чем их едят и какое вино подавать к сему блюду

Лэйтиан Третьей эпохи. Науртинниэль

Notes

[

←1

]

Профессор Толкин после публикации «Хоббита» решил выяснить и разобраться, что же это за Некромант такой поселился в Лихолесье по многочисленным просьбам читателей, и из этого получился «Властелин Колец».

[

←2

]

Иллет, «Песнь о погибшем Западе».

[

←3

]

Текст Эльрин (Марины Авдониной).

[

←4

]

Автор глубоко извиняется перед теми читателями, кто свободно владеет эльфийскими языками, за этот анахронизм. Разумеется, в данный период река называет Ангрен, а Изеном ее назовут роханцы спустя столетие. Но поскольку не все так хорошо знают историю Гондора, то оставлены привычные названия Изен, Старкхорн и др.

[

←5

]

Продолжая эту нить рассуждений, добавлю. После Мандоса должно следовать воскрешение из мертвых – и оно состоялось, причем самым неожиданным для автора образом: в ранних версиях сюжета никаких Мышекорей не было. Но они нагло вторглись в текст и возродились – там, где это технически невозможно для главных героев, но совершенно необходимо для следования логике Лейтиан. «То, что нужно сделать, сделай сам. Или припаши какого-нибудь хоббита», как и гласит народная мудрость. – Прим. Альвдис Н. Рутиэн.

[

←6

]

В Ламедоне их встречает герой, имя которого не упоминается более в романе, владыка земель, где живут неупокоенные мервецы. Впрочем, здесь он – не враг, и призраки никого не тронут… только вот маску с таящегося Короля он всё-таки сорвет. – Прим. Альвдис Н. Рутиэн.

[

←7

]

Раз уж я взялась комментировать, то не могу не сказать, что всех этих параллелей совершенно не предполагалось, и я была в полном изумлении, когда мне рассказали, а что у меня, собственно, написано. – Прим. Альвдис Н. Рутиэн.