Гондору не нужен Король

Дамы и мальчишки отправились спать, Таургон, подавая пример «козлятам», пошел с ними, Денетор с отцом остались у догорающего камина.

– Где ты его нашел? – с восхищенной усмешкой спросил старый лорд. – За Тарбад ездил?

– Я нашел его под Белым Древом, – спокойно ответил Денетор. – Они служат вместе.

– Первый отряд?! Но постой, после того, что он говорил об Исилдуре… он что же..?

Денетор не дал ему договорить.

– Отец. У меня к тебе очень важная просьба. Мальчики ненаблюдательны; в их возрасте это простительно. Для них Таургон – просто дунадан из Арнора.

– Так он действительно потомок?!

– Отец, есть слова, которые я предпочел бы не произносить.

– Здесь не Минас-Тирит, – сурово ответил горец.

– Да. Но привычки ради одного месяца менять не стоит.

Старый лорд недовольно вздохнул. Потом спросил:

– А почему он таится?

– Это его решение, отец. Он не знает, что я знаю; мы не говорили с ним.

– Привез мне столицу в дом! – возмущенно сказал горец.

– И о его решениях, – невозмутимо продолжил Денетор. – Отец, нам нужно на Эрех.

– Потому что он так сказал?!

– И поэтому тоже, – спокойно кивнул наследник.

Спорить с этим бесстрастным тоном было сложно.

– А мертвые тебя, стало быть, не пугают? – в словах старого лорда было больше вопроса и меньше насмешки, чем он бы хотел.

– Отец, ты сам понял, кто он. Я бы сильнее страшился внезапного снегопада, чем мертвых.

Старик присел у камина, стал разбивать непрогоревшие угли.

– Это безумие, – проговорил он.

Денетор сел на корточки рядом с ним.

– Отец, попробуй понять меня. Я жалею, что не подумал об Эрехе заранее, а то бы взял сюда и Барагунда. Дело даже не в том, что Таургон сам хочет поехать туда. Просто ему Камень может откликнуться.

По углям пробегали багровые сполохи, было почти темно.

– Это нужно не ему. Не мне. Не любопытному Хатальдиру. Даже не Ламедону. Это нужно Гондору, отец.

Старый лорд пристально смотрел на сына:

– Что, по-твоему, произойдет, если Таургон поднимется к Черному камню?

– Я не знаю, – улыбнулся Денетор. – За две с половиной тысячи лет подобного не было. Но что-то произойдет обязательно.

Лаэгор – крепость могучая, но ее владелец почувствовал, что близок к сдаче.

– Отец, ты не задумывался, почему наш век угасает? Даже среди чистокровных потомков нуменорцев не найти тех, кто прожил бы полтора века. Мы утрачиваем веру, отец. Веру в невозможный поступок. Веру в то, что идет в разрез с разумом, но сердце говорит: так правильно.

– Таургон сам сказал, что идти к Камню нельзя.

– Он сказал это при мальчишках. Спроси его с глазу на глаз.

Угли почти догорели.

– Отец, я не могу изменить дух Гондора. Таургон не может. Но мы можем хотя бы собственные поступки сверять не с разумом, а с сердцем? Хотя бы здесь?

Назавтра снег еще держался, мальчишки умчались, Таургона задержал старый лорд.

– Денетор предложил мне сыграть с тобой в вашу столичную игру: «что ты думаешь на самом деле?» Так вот, что ты думаешь о походе к Камню Эреха?

– Я не знаю горной погоды. Мне трудно сказать, насколько она переменчива и опасна. Но я бы страшился скорее снегопада, чем мертвецов.

– Вы сговорились с Денетором?!

– Нет, – искренне удивился арнорец.

Старый лорд гневно сжал губы.

Таургон заговорил примирительно:

– Мой господин, я вчера сказал, что не стану просить провести нас на Эрех. Но ты спросил, что я думаю. Я думаю, что ты сам не слишком боишься погоды. Иначе не начал бы этот разговор.

Горец хмурился и кусал усы.

– А еще я думаю, – очень мягко сказал северянин, – что этот поход одобряет Денетор. А твой сын, господин, прославлен поступками неожиданными, но не опрометчивыми.

– С чего ты взял, что он одобряет?

– Ты сам мне это сказал только что, мой господин. Он тоже считает погоду главным риском.

– Столица! – сверкнул глазами лорд Лаэгора. – Столица! Даже с близкими вы не способны говорить по-человечески!

Таургон молча наклонил голову, прося прощения.

– Что до мертвых, – сказал Денетор, подходя к ним, – я понял вот что. Не думаю, что среди пропавших был хоть один из потомков коренных лордов Ламедона. И уверен, в их числе не было ни одного потомка Элендила. Мертвые опасны простым людям, но не тем, чья кровь сильна.

– Соглашусь, – сказал Таургон.

Старый лорд в безмолвной ярости взглянул на сына.

И выпустил свой последний резерв:

– А женщин ты бросишь здесь? Мы уедем к Эреху, а они останутся?

– Ни в коем случае, – отвечал наследник. – Мы все поедем в Калембел. Дорога займет пару дней. Там мы оставим дам лорду Ангбору, он будет счастлив принять их. Туда быстро слетится разная знать, так что будущего жениха для Митреллас сможет присмотреть не только матушка, но и Неллас. Она будет счастлива такой возможности и не станет тревожиться из-за нас. Ну а мы поедем. Летом, конечно, мы бы доскакали за день-другой… а по зимней дороге – от Калембела до Горла Тарланга пара дней, и потом еще пара до Эреха. Учитывая непредсказуемость погоды, я бы пообещал дамам вернуться примерно через две недели.

– Я рад, что ты вспомнил о зимней погоде! – резко сказал горец. – Надеюсь, смысл слова «лавина» еще не совсем позабыт тобой. Так почему бы не поехать летом?

– А где будет Таургон летом? – парировал Денетор, вспомнив недавний разговор о снеге. – Кто-нибудь из нас знает это?

– Это верно, – кивнул северянин, – я принадлежу Арнору, и он может позвать меня в любой час. И всё же я сомневаюсь, что мне придется до лета покинуть Гондор. Но я уверен в другом: наследнику дела не позволят уехать летом из столицы.

Денетор чуть наклонил голову, благодаря за поддержку.

Старый лорд переводил взгляд с одного на другого. Сколько он помнил, у его сына никогда не было подобного друга. Никогда прежде.

Мертвые от этих двоих точно разбегутся. А погода… будем надеяться, что повезет. Откликнутся родные горы высоким гостям и коренному лорду?

Вечером «козлята» запрыгали и почти завизжали, узнав, что они всё-таки едут на Эрех. Совсем недавно в столице они были такими серьезными и почти взрослыми… а тут – бороды отпустили, а ребячество выплеснулось.

Риан и Неллас сначала испугались, но Денетор был очень убедителен в своих рассуждениях. Как и всегда. Похоже, женщин успокоили не столько его слова, сколько тон. Твердый, уверенный тон. И то, что старый лорд не возражает. Раз они единодушны, значит, опасности действительно нет.

Мальчишки по-новому осознали, что все они – потомки Анариона. Для них это всегда было – ну, родословной, ну, знатностью, ну, кто кому кем приходится… прежде они не задумывались о том, что в них – особая сила. А Боромир, оказавшись носителем и той, и другой крови, сиял гордостью без высокомерия, и Денетор шутил, что одного его вида мертвые испугаются… не подозревая, как спустя годы его слова окажутся пророческими.

Завтрашний день был отдан на подготовку, на послезавтра назначен выезд.

Дамы ринулась распаковывать тюки с нарядной одеждой, Неллас потребовала, чтобы «все мальчики» (подразумевая и Таургона) отдали ей облачение Стражей. Когда они вернутся от Эреха, в Калембеле наверняка будет праздник, и гвардейцы должны быть во всем блеске.

Северянин безропотно повиновался госпоже и ушел к отцу Денетора. Не то что старому лорду была нужна помощь в сборах, скорее Таургон хотел поучиться, как принято собираться в горах. Меховая одежда, сапоги такие высокие, что пристегиваются к поясу, косматые плащи, в которых можно спать на снегу, вяленое мясо, овес для лошадей, фляги с огненным питьем… не считая мехов, корма коням и сухого творога – все то же, что собирали бы и на Севере. На их теплом севере.

Вся еда для людей – на тот случай, если непогода застигнет их в пути. Так-то их ждет ночлег в селениях.

Маленький отряд сопровождало несколько сильных плечистых горцев.

С погодой везло, подмораживало, снег не превращался в грязь. А за небольшим перевалом его и вовсе не было, там зима мало отличалась от арнорской. То подальше, то совсем близко звонко пел свои песни Кирил, по склонам пробивалась молодая травка. Виды были завораживающими; далеко справа, на самом горизонте, виднелся многоверхий хребет: словно шипастая спина чудища из древних сказаний. Это и был Тарланг, за которым их ждал Эрех с Черным камнем.

Дед Боромира показал внуку и его друзьям горных козлов на склонах, юноши мгновенно научились распознавать движения этих коричневых точек на серых скалах, так что всю дорогу теперь слышалось «Смотри, вот еще один!» – «Вон трое!» – «А там их пятеро… или нет, больше!» – «Да где? Я только одного вижу». – «Который на верху утеса? Ну вот, а теперь левее и ниже…»

В лучах январского солнца Калембел выглядел веселым и чистеньким городком. Судьба не баловала его обилием цвета: серый камень стен и темно-серые крыши, но окрестные склоны зеленели и сейчас, а в самом городе было много деревьев, голых по зиме. На холме высился замок, предместья сползали к Кирилу, через который был перекинут каменный мост: полукруглая арка и башенки по обоим берегам.

Лорд Ангбор выехал их встречать: видимо, Денетор или его отец послали гонца вперед. По счастью, никаких торжеств в честь их приезда Ангбор не устраивал (или был предупрежден о том, что этого делать не следует), так что гости спокойно разместились на ночлег, чтобы с рассветом мужчины отправились «в горы; вернемся – всё расскажем».

На рассвете копыта пятнадцати коней процокали по мосту через Кирил. За спинами путников солнце еще не встало, но зубцы Тарланга уже поймали его лучи, сверкая розовато-оранжевым на фоне туч.

Первым ехал старый лорд. Его седые волосы, раскинувшие по плечам, и белоснежная борода придавали ему вид величественный и почти царственный, он был хозяином в этих горах и частью их, а прочие – лишь гостями, и неважно, течет в их жилах ламедонская кровь или нет.

За ним – Денетор с Таургоном. Северянин перестал уступать место «более знатным»; здесь, среди диких гор, имело значение лишь одно – опыт.

Следом – Боромир и его присмиревшие друзья. Слова об осторожности были уже не нужны, юноши больше не перекрикивали друг друга, увидев очередных животных. Серьезные и нахмуренные, они не взялись бы объяснить, чем здешний путь опаснее того, по которому они пересекали Эред Нимрайс, но разницу между дорогой построенной и дорогой проложенной чувствовали отчетливо.

Замыкали небольшой отряд шестеро горцев. Никакая сила не заставит их подняться на Эрех, но если фоур и йогазда едут туда, их долг сопровождать вождей. До границы жизни.

Дорога шла круто вверх. Жизнь, в которой есть лорды, замки, города, весь прочий Гондор, осталась на левом берегу Кирила, за тем изящным мостом. Здесь властвовали не лорды, а фоурок, здесь плохо знали Всеобщий, а родным был древний язык, здесь о горах говорили как о живых существах, и запреты, которые в Калембеле могли бы показаться суеверием, а в Минас-Тирите вызвали бы смех, были законом. Здесь время остановилось… или так никогда и не начало идти.

Арахад почувствовал, что в родных лесах ему было уютнее. Даже во время войны, когда любое живое существо могло оказаться врагом.

– А твои сборщики налогов, – спросил он у Денетора, – не добираются сюда?

Тот покачал головой:

– В этих местах редко бывает излишек, с которого можно брать налог. Если он окажется, его привезут в Калембел, обменять. Деньги здесь не значат ничего. В Калембеле какой-то налог натурой, может быть, и возьмут. А может и нет.

– С голых скал налог собрать трудно? – улыбнулся Таургон.

– Вот именно.

Дорога, сперва сильно удалившаяся от Кирила, снова подошла к нему: здесь река делала петлю. Кирил, «Резец», в этих местах полностью оправдывал свое название: ущелье, на дне которого он бурлил, было узким и глубоким даже по горным меркам.

Выше по склону виднелось селение; это означало, что половина пути до Тарланга позади.

Здесь, когда шла речь о западном перевале, говорили «Тарланг», избегая называть его «Горлом»: проглотит.

Впрочем, ужин в этом селении мало отличался от тех, которыми их потчевали в восточном Ламедоне. Разве что ягненок был не таким жирным, и в каше больше потрохов, чем проса: злаки здесь росли плохо, а мяса бегало изрядно. Таургон понял, что, если им не понадобятся собственные припасы, то на обратной дороге они раздадут их.

Если не понадобятся. В Лаэгоре в это верилось легко. Здесь… сложнее.

Назавтра дорога резко свернула к горам, а потом, обогнув обледенелые утесы, на север. Снова стал слышен Кирил.

По левую руку черными зубцами высился Тарланг. Они были у его подножия.

Опять селение, ужин, тревожный сон. На рассвете их ждал подъем.

Чем глубже они уходили в горы, тем спокойнее и увереннее становился старый лорд. Тем сильнее хотелось называть его по-горски фоур. Казалось странным, что он в Лаэгоре отговаривал их от похода. Вот уж ему-то здесь точно было нечего опасаться.

На Тарланг поднимались пешком. Тому было две причины: легче коням и безопаснее людям. Конь может поскользнуться, упасть... Что будет тогда со всадником?

В дело пошли притороченные к седлам посохи с железными наконечниками, незаменимая вещь в пути по горам. И донельзя своевременным оказалось искусство успокаивать лошадей, о котором Таургон так недавно рассказывал Боромиру и мальчишкам. Сам он шёл вторым, подавая пример, руку держал на холке коня и, чуть тот начинал тревожиться, когда снова скользили копыта, дунадан негромко повторял «утрасто, все хорошо», передавая коню свою уверенность и спокойствие. Денетор был готов поспорить, что северянин этому выучился у эльфов. Вид Таургона ободряюще действовал на гондорцев, мальчишки были уверены, что все будет хорошо и никак иначе, их убежденность действовала на коней лучше, чем все эльфийские слова на свете.

Думали о конях. Кроме их спокойствия или волнения, ровного или опасно засбоившего шага для путников сейчас не осталось ничего. Солнце поначалу светило им в спину, так что их тени бежали на перевал впереди них, норовя побыстрее одолеть опасный путь; теперь оно было слева. Что ж, не бьёт в глаза – и хорошо. Хода времени они не замечали, усталости не чувствовали. Главное – кони. Потом как-то сразу стало темнее...уже вечер? а разве не рано? Но нет, это просто сдвинулись скалы.

Горло Тарланга.

Идти стало тяжелее. Снегопад, который так радовал их в Лаэгоре, здесь обернулся занесенной тропой. По колено или глубже. Хорошо хоть, что снег сухой.

Ещё выше по тропе. Еще глубже снег. Мальчишки начинали понимать, во что они ввязались, решив идти в горы зимой. Впрочем, радость их от этого не уменьшилась, а гордость так и вовсе поднялась выше перевалов.

Старый лорд шел, вслушиваясь в лёд и камень под ногами. Таургон хорошо знал эту сосредоточенность, когда ты словно кожей ощущаешь весь мир вокруг, когда ты думаешь не головой, а телом, когда ты чуток и насторожен, словно дикий зверь, и мудр как зверь. Горец понял то, о чем думал и Таургон (а скорее всего – и не он один): снег глубок для людей, но он скрыл лед. Можно садиться верхом.

Фоур с легкостью не по возрасту взлетел в седло, отряд радостно последовал его примеру.

– Это пока ещё только Тарланг, – усмехнулся он, обернувшись к северянину. – До Эреха в лучшем случае два дня пути.

Тот бесстрастно кивнул.

– Лишь бы мороз продержался, – серьезность арнорца оказалась заразительна, горец перестал шутить. Без слов было понятно: растай это всё, и им не то что до Эреха, им до Калембела бы добраться.

Но в середине января оттепели не бывает...

Стоп. Не думать об оттепели и тем более не произносить это слово. Старый лорд им строго объяснил перед выездом: в горах нельзя говорить о том, чего не хочешь, а то накличешь. Говорим о нужном: о морозце. И о спокойной погоде.

Верхом не стало быстрее, но хотя бы можно отдохнуть и оглядеться.

Изнутри Горло не выглядело каким-то ужасным, так, что и имени этого ущелья не произнести. Скалы и скалы. Южные, как и положено, в соснах – красивых и заснеженных, на северных не растет ничего. Ни мрачности, ни кровожадности не ощущалось. Может быть, действительно это ущелье назвали Горлом только за узкий проход? а то бы какая-нибудь Пасть была, хребет ведь действительно как зубы...

...не думать в горах о дурном.

Старый лорд остановил коня. Таургон подъехал и замер.

Они были на седловине перевала, но радость от достигнутого сейчас не значила ничего по сравнению с невероятным зрелищем, открывшимся перед потомком Исилдура.

Во весь горизонт шли горные пики. Белоснежные и золотые в лучах солнца, голубые вдалеке, они словно состязались друг с другом, кто из них выше, прекраснее и опаснее, и где-то далеко на северо-западе царил не знающий себе равных Старкхорн, перед которым и величие Миндоллуина меркло.

Эред Нимрайс изумляли тех, кто подъезжал к ним с севера, но насколько величественной представлялась северная гряда равнинным жителям, настолько сейчас она оказалась скромной по сравнению с подлинным сердцем гор.

И все же отнюдь не эта могучая красота заставила Арахада на миг забыть обо всем.

Склоны гор были где совершенно белы от снега и льда, где серели камнем, даже деревья на южных склонах были не слишком темны, окутанные белым. Пронзительно голубое небо, золотые лучи...и посреди этого сияющего царства - единственное чёрное пятно.

Он.

Кажущийся очень близким отсюда, возможно потому, что чернел среди царства света. Снег на нем не держался, хотя все вокруг было заметено. Сначала это удивляло, а потом ты понимал: только так и может быть. Это камень иной природы.

Раньше ты хотел увидеть его потому, что с ним связана история твоего рода. А теперь, въяве узрев, насколько он другой, ты не успокоишься, пока не коснешься его рукой.

Ради него самого.

– Фекэтэ кё, – услышал Арахад голос старого горца. Эти два слова он понял без перевода. – Я первый раз вижу его зимой. Не знал, что он не держит снега. Не знал... а должен был догадаться.

Один за другим на перевал поднялись остальные. В молчании глядели на цель их пути. И все легенды, связанные с этим камнем, как-то сразу перестали быть легендами, превратившись в смутные отголоски былых времен, отголоски, в которых многое утрачено, а многое искажено – не по злому умыслу, а просто слишком давно это было.

– Поехали, – сказал, наконец, Денетор. – Мы, кажется, собирались не посмотреть, а добраться до него.

Спуск с Тарланга был медленным, но довольно коротким и безопасным. К ночи путники добрались до очередного селения.

Здесь и начались неожиданности.

Жители высыпали им навстречу. Они наперебой принялись расспрашивать старого лорда: даже летом путники в этих местах были редкостью, что уж говорить о зиме?! Разобрать в их гомоне хоть что-то было трудно, но сейчас не требовалось ни чуткого слуха, ни знания языка. «Куда? Зачем?! И почему сейчас?»

Фоур ответил им. Он резко произнес одну короткую фразу, и Таургон услышал «фекэтэ кё».

Воцарилась тишина. Горцы отстранились от столичных со смесью почтения и ужаса.

Но переночевать пустили, накормили… и спасибо.

Прошел еще один день, самый спокойный на этом пути. Тропа петляла меж холмами, которые в Арноре звали бы горами, сначала ощутимо ведя под уклон, к вечеру слабее.

Опять селение, вопросы, ночлег.

Ночью спали беспокойно, что-то тревожило, но как сквозь сон разберешь – что?

А утром, когда открыли дверь, за нею до половины высоты проема была снежная стена.

В наглухо закрытом горном жилище, где летом окна похожи на бойницы, а зимой их и вовсе нет, – в нем не услышишь ночной метели.

Им оставался один переход до Эреха. Они рассчитывали к вечеру быть в селении у подножия, оставить там лаэгорских горцев и лошадей…

Чтобы хоть что-то делать, они помогали хозяевам расчищать входы в дома.

– Лошади не пройдут по такому снегу? – спросил Таургон старого лорда.

– Дело не в лошадях, – ответил фоур. – Дело в Эрехе. Восточный склон очень крут, после метели он непроходим.

– Примчалась, завалила и улетела… – проговорил арнорец. – Никак не привыкну, что у вас так быстро может смениться погода.

Не говорить же о том, что мечта оказалась недоступной. Мальчишки – и те держатся. Кусают губы, но держатся.

Старый лорд ушел переговорить со здешним старейшиной. О чем? О том, какие непогоды впереди и как им возвращаться назад?

Им еще повезло, что дом, в котором они остановились, был входом на юг: те, что дверью на север, занесло по крышу, их изнутри не откопать. Стражи пошли помогать здешним освобождать их сельчан из снежного плена. Продумано это у них: все дома входами в разные стороны, какой-нибудь точно не заметет даже в страшный буран.

Солнце было высоко, когда старый лорд собрал их.

– Вы по-прежнему намерены идти на Эрех? – строго спросил он.

– А есть путь? – ответил за всех Боромир.

– Метель шла с севера, – сказал фоур, – в этом нам повезло. Южный склон чище других. И там есть селения. Если мы будем идти от одного к другому, мы поднимемся довольно высоко. Ну и снега там в самом глубоком месте по пояс, но снег сухой, пройти сложно, но можно.

– Ну так идемте, – сказал Арахад. – Раз дорога есть.

– Лошадей придется оставить, – наставительно произнес старый горец. – На горной тропе, где снегу ей то ли по бабки, то ли по колено, лошадь обуза, а не помощник. И это если не покалечится. Так что весь груз берем на себя.

Груз изначально и был рассчитан на то, что его, может быть, придется нести самим. Да и не было в тех вьюках почти ничего, кроме запаса еды на непредвиденный случай. Которого у них пока не случилось, и то хорошо!

Оставив лошадей и овес для них, маленький отряд начал путь по южному склону Эреха.

Порядок их теперь сменился.

Впереди, по снежной целине, шло шестеро горцев. Более чем уверенные даже на заметенных тропах, они безошибочно определяли, где можно пройти, а где окажется то самое глубокое место. Сухой снег они скорее взрыхляли, чем утаптывали, но после них хотя бы было ясно, куда ты ставишь ногу, – на тропу или на камень.

Позади них шли старый лорд, Денетор и Таургон. Фоур иногда что-то говорил на родном языке своим: без перевода понятно, что советовал, как лучше выбрать путь.

По сравнению с подъемом на Тарланг путь показался легким.

Все поглядывали на поднимавшиеся справа склоны Эреха. Все понимали: приди они сюда летом, не понадобилось бы ни горцев-помощников, ни этого обхода. Они бы за меньше чем день дошли от селения, где оставили лошадей, до вершины. Безумием или мудростью было решение не откладывать до подходящего времени?

Где грань между упрямством и упорством?

Каждый спрашивал себя, и каждый говорил: мы пошли – и значит, поднимемся. Мы поднимемся, и это будет недаром.

Они шли короткими переходами, сберегая силы для подъема. Четыре селения на склоне. Четыре дня пути. Четыре тропы взрыхленного снега. Четыре раза жители выходят им навстречу и испуганно спрашивают то, что понятно без перевода. Четыре раза фоур отвечает им одной и той же фразой, Арахад почти запомнил ее.

Вечером он спросил Денетора:

– Послушай, ты же знаешь здешний язык?

– Очень мало, – качнул головой тот. – Так, отдельные слова. А что?

– А как переводится: «хива-что-то-там неки фекэтэ кё»?

Денетор нахмурился и переспросил, произнеся, по мнению арнорца, с удивительной легкостью:

– Хиваташукат неки эфекэтэ кё? Это?

– Оно самое.

– «Их призывает к себе Черный камень».

Арахад несколько раз кивнул, оценивая, насколько точно и понятно объясняет старый лорд их безумный поход.

– Здесь не Минас-Тирит, – добавил Денетор, – здесь говорят правду. Сразу и всю.

– Поговорим? – подошел к ним его отец. – Пока мальчишек здесь нет.

Боромир со товарищи были увлечены искусством свежевания ягненка. Они, конечно, знали, что мясо, прежде чем попасть на стол, бегает на четырех ногах, но смутно представляли, что именно происходит с ним между началом и концом обеденного пути.

– Поговорим, – хмурясь, ответил Денетор.

Арахад понял, о чем. Он и сам это замечал. Для тех, чья жизнь – непрерывные переходы по горам или ежедневные упражнения на воинском дворе, этот поход затянут, но не труден. А для того, кто тридцать лет провел за письменным столом?!

Денетор азартен, но его нельзя обвинить в недальновидности. А это значит, он понимал, на что идет. Понимал, что, может быть, придется идти пешком. Понимал – и?

То, что сегодня он начал уставать, Арахад заметил. По-другому опирается на горный посох с железным концом, идет то нахмуренный, а то губы беззвучно шевелятся: то ли ругается, то ли бодрые песни поет. Это да, это помогает.

Устает, но пока не отстает.

А завтра подъем на вершину. И горцы не будут разбивать целину перед ними.

– Сможешь? – спросил отец.

Денетор пожал плечами: странный вопрос.

– Склон некрутой, но надежнее идти в связке, – продолжал отец. – Ты отстанешь, мы это знаем. Так что пойдете вдвоем. С кем?

– Со мной, разумеется, – ответил Арахад.

– А не с Боромиром? – нахмурился горец.

– Со мной, – твердо сказал арнорец. – Боромир хоть и сильный, но молод. Ему пока рано.

– А как же «жизнь научит»? – не унимался старый лорд. – Вот пусть и учит. Вряд ли ему когда доведется на себе отца тащить.

– Боромир не готов к этому… – Таургон помолчал, потом заговорил медленно: – Мой господин, я думаю, ты испытываешь меня, а не споришь. Я понимаю: на заснеженном склоне может случиться всё, а жизнь Денетора – это не просто жизнь твоего сына. Это жизнь, которая нужна всему Гондору. А ты должен доверить ее тому, кто никогда не ходил по горам.

По спокойному, уверенному тону арнорца оба чувствовали, что разговор можно и не продолжать: наследник Наместника Гондора благополучно поднимется на Эрех, как и должно быть в таком небольшом приключении во время зимнего отдыха в горах.

Разговор можно было не продолжать, но оба гондорца внимательно слушали: хотелось узнать, что именно будет говорить этот северянин.

– Да, я никогда не ходил по горам, – продолжал Арахад. – Но я ходил по болотам. Там по-другому, но… похоже. И там были орки. Это было уже после победы… – он вздохнул. – Ну как… победы. Победа – это когда отец с Хэлгоном выследили главарей орков. Война тогда действительно прекратилась, командовать орками стало некому. Но орки ведь не войско. Те, кто знал о гибели вожаков, бежали в горы. А те, кто не знал… мы лет десять еще гонялись за ними.

Старый лорд задумался, сколько лет арнорцу. Если он в Цитадели одиннадцать, десять лет сражался с орками… нет, это он десять лет после победы сражался, а сколько было до нее? В общем, «слегка за тридцать» никак не получалось.

– Нам не повезло однажды. Нас было немного, пара дюжин. А орков оказалось где-то втрое. То ли разведка у нас сплоховала, то ли к оркам пара шаек вдруг подошла… в общем, нам оставалось только одно: бежать в рассыпную. Со мной бежало трое. Одного ранило: орки стреляют плохо, но попадать всё же попадают. А от подранка они звереют. Ну я и повел наших в болото.

– Знакомое? – уточнил Денетор.

– Незнакомое, – качнул головой Арахад. – Просто я тогда сам уже как зверь был, чуял: пройдем и выживем. Ну и повел. Наугад, от островка к островку.

– А орки? – спросил старый лорд.

– За нами, – пожал плечами арнорец.

– И многих затянуло? – приподнял бровь Денетор.

– Я обернуться не мог. Но крики были, да.

– А потом что? – старый лорд позабыл про все свои тревоги и завтрашний день.

– Дней десять сидели на островке в глубине болота. Нашему – рану вылизывали, по-звериному. На нем тогда и зажило, как на звере. Сами лягушек ловили и ели. Сырыми. Костер развести боялись, выдаст же.

– Орки на вас охотились по-прежнему? – спросил Денетор.

– Конечно. Я же говорю: они от подранка разум теряют.

– И как же вы выбрались?

– Повезло, – Арахад словно извинялся, что дело было решено удачей. – Было несколько солнечных дней. Я решил: выбираемся. Ну и пошли обратно: от островка к островку. Чуть на наших орков и не нарвались. Они слабые, им при таком свете плохо… но дозорного оставили.

Арнорец вздохнул:

– Мы еле сдержались, чтобы и его не тронуть, и их не перерезать. Но нельзя было: риск. Мы болотной сапой мимо них проползли, потом к нашим… до ближайшего схрона. Раненого с рук на руки отдали, про орков у болота рассказали, а сами потом повалились где стояли и проспали кто два дня, кто три.

Таургон вспомнил, что он всё-таки в Гондоре, и не стал рассказывать о том, что, когда он проснулся, его ждали два свежих отряда и вести от разведчиков, проверивших не только край болота.

– И как тебе не скучно годами стоять под Белым Древом? – спросил старый лорд.

Арнорец улыбнулся:

– У нас сейчас мир. Не то, что после победы было, а настоящий. И я могу просто годами стоять под Древом… вам не понять, какое это счастье.

Денетор ответно улыбнулся. Его отец кивнул.

– А насчет Боромира, – вернулся в сегодняшний день Арахад, – я скажу так: когда он будет готов, у него в глазах будет понимание. Разум еще ничего не знает, да и откуда ему знать, а тело уже всё чувствует, все движения уже известны наперед. Я видел такие взгляды, поверьте мне.

– Здесь нет войны, – отвечал старый лорд, – но такие взгляды видел и я. Ты прав, Боромир пока думает головой. Ему действительно рано.

Каждое утро для Денетора начиналось одинаково: он брился.

Даже в этом походе. Даже когда им пришлось оставить лошадей.

Бритва занимает в дорожном мешке не так и много места.

Сначала Таургон думал, что наследник делает это из-за мальчишек: показать им, что воспитанный человек остаётся таким в любых условиях. А потом арнорец понял: нет. Денетор определил однажды круг значимых для него вещей, больших и малых, и чистый подбородок вошел в этот список. А раз это нужно – значит, будет всегда. И не горному походу это изменять.

С рассвета хлебнули горячего чая из запасов Таургона (даже Денетор изменил своей нелюбви: бодрила эта черная гадость отлично), связались веревками – семеро и двое – и пошли. Какие указания фоур оставил своим горцам, Арахад не знал, да и не интересовался.

Рассвет был ясным и холодным, с погодой им определенно везло.

Склон оказался довольно крутым для арнорца, в многочисленных скальных выступах, и фоур легко задавал тропу, ведя их от одного голого камня к другому. «Как от островка к островку на болоте», – мысленно улыбнулся Арахад, вспомнив собственный ночной рассказ. Они с Денетором пока не отставали, идя следом за хмурым Садором; самого сильного из юношей фоур почему-то поставил последним. Сам Таургон взял бы его вторым, а замыкающим – Боромира. Ладно, будем считать, что старому лорду виднее.

Стало совсем светло, но солнца еще не было видно из-за Тарланга. Зубчатый хребет, словно низкая крепостная стена, прикрывал восточный горизонт.

И всё было почти как в родных лесах: думать не головой, а ногами (и железным острием горного посоха), подстраиваться под шаг более слабого товарища и делать это так, чтобы он не заметил. А орков нет и высматривать их не нужно. Прогулка!

Про прогулку было шуткой. Арахад знал, что впереди их ждало нечто серьезнее всех орков на свете. Не опаснее. Серьезнее.

Хива-как-его-там неки эфекэтэ кё. Запомнить эту фразу так и не удалось, но дело не в словах, а в смысле. Точнее не скажешь. Он действительно призывал их. Его – точно.

Денетор думал о том, каким был этот человек в своих лесах. На своей «войне после победы», Наследник обязан быть первым из воинов, взрослый наследник – первым из командиров. История про лягушек впечатляет, но это маленький отряд, бросившийся врассыпную. А чем он командовал обычно? Наверное, именно этой мелочью. Леса, там с войском не развернешься. А если на просторе? чем бы он мог командовать? – сотней? тысячей? армией? с хорошими советчиками быстро освоился бы. А то и без них. Идет же он по горам как по своему болоту.

Внезапно солнце ударило им в глаза. Оказывается, не так и мало они прошли. Селение далеко внизу, Тарланг стал выше и больше не заслоняет им солнца.

И почти не устал. Хорошо. Хотя они – все девятеро – идут небыстро, первая связка недалеко ушла.

Наивно, несерьезно думать о нем как о Короле. Всё решено, всё сказано. Молча сказано, и это весомее любых слов. А всё-таки: он смог бы командовать армией? Сам сражался во главе крошечного отряда, а сколько таких уходило в бой по его приказу? За эти «лет десять», которых уж точно больше десяти.

Снега становилось меньше, но идти тяжелее. Склон круче? Или подбирается усталость? Он не переоценивал свои силы, он точно знал, что если придется идти пешком, его надолго не хватит. И еще он знал, что обязательно найдется выход.

Таургон почувствовал, что спутник начал слабеть; пошел рядом. Взглядом показывает: всё хорошо. Разумеется, хорошо. Эти сложности у нас изначально запланированные. Да и не начались они толком.

В молодости лазал по Миндоллуину, сначала один, потом с Неллас. Жениху с невестой оставаться наедине не принято, уходить вместе в горы – тем более, но он нашел выход: с ними отправлялся дед. Смирная лошадь довозила Барахира до какого-то уступа с красивым видом, слуги разбивали лагерь до вечера, а они с Неллас двумя козлятами убегали вверх. И целовались тайком за уступом скал. Наместник, разумеется, самым старательным образом ни о чем не подозревал. В Минас-Тирит он возвращался счастливый и помолодевший; видимо, вспоминал подобные хитрости времен собственной свадьбы.

...потом он еще лазил по утесам с Барагундом. А с Боромиром – уже нет. Сейчас первый раз в горах вместе, хотя далеко ли до Миндоллуина? Дальше от Минас-Тирита он не стал. Нет времени? Отговорка для глупцов. День найти можно всегда. Просто не о том думаешь. Боромир – с наставниками, с братом, с Таургоном, а ты? – а ты всегда занят. Вот теперь и идешь к Эреху всё медленнее. Хорошо хоть, что он рядом. Молчит, но молчит так, что сил прибавляется.

Первая связка ушла от них на пару витков тропы. Вдруг Галадор поскользнулся, горный посох вырвался у него из рук, юноша упал, увлекая Митдира... и тут Таургон понял, почему старый лорд последним поставил Садора. До сегодняшнего дня арнорец полагал, что этот молчаливый и словно стесняющийся своей силы юноша слегка привирал, рассказывая о своей корабельной жизни. Напрасно!

Откуда, как к его медвежьей силе добавилась стремительность зверя? Еще не успел упасть Митдир, как Садор вонзил свой посох в щель между камней (как смог нащупать ее?!) и встал скалой. Голову связки точно так же держал фоур и безотчетно скопировавший движение деда Боромир.

Упавшие медленно поднимались. Повезло: отделались ушибами. Дважды повезло: посох Галадора застрял в камнях совсем рядом – так взрослый ловит мячик, укатившийся у неловкого ребенка. Мысль, что посох юноши гора именно поймала, никому не казалась шуткой.

Фоур махнул рукой, указав на две площадки: мы отдыхаем там, вы – тут. В несколько шагов обе связки дошли до мест своих привалов.

– У твоего отца глаз сокола, – сказал Таургон. – Я не подозревал, что Садор способен на такое.

– Горы вообще раскрывают людей, – отвечал Денетор. – Я знал эту истину, но последние годы стал забывать ее. Забывать в делах. А Садор… анфаласцы вообще очень, очень надежны. Не знал, что они бывают еще и так быстры. Я с интересом посмотрю, какой лорд получится из Садора уже лет через двадцать.

– Он внимательный, – согласился Арахад. – И умный. Только медлит.

– Как он медлит при настоящей угрозе, мы все только что видели.

– Это было неожиданностью для него самого.

– Вот и отлично, – кивнул Денетор. – Мнение о себе полезно иногда менять в лучшую сторону.

Передохнув и убедившись, что никаких повреждений серьезнее ран на самолюбии упавшие не получили, обе связки пошли дальше.

Солнце было на юге. Тарланг закрыл полнеба на востоке, внизу стали видны не только селение, откуда они вышли, но и все те, в которых останавливались прошлыми ночами. Шли медленнее: фоур подстраивался под шаг Галадора и Митдира, вынуждая к этому и остальных юношей: меньше устанут, меньше риск, что поскользнутся тоже. Арахад видел, что сам старый лорд способен еще долго идти в прежнем темпе.

Денетор заметно уставал. Арнорец шел с ним рядом, пока лишь поддерживая безмолвной уверенностью; на узких местах пропускал вперед. Он впервые видел человека, который не был воином, но обладал силой духа неменьшей, чем у лучших бойцов. Если Боромир после этого похода не будет восхищаться отцом, то придется объяснить парню подлинную разницу между сильным и слабым. Впрочем, наверняка не понадобится.

Когда они встречались взглядом, гондорец чуть усмехался: всё в порядке, неприятности по плану и в пределах допустимого. Арахад отвечал едва заметным кивком: да, так и есть, Камень лежит две с лишним тысячи лет и никуда не денется. Дойдут. Не спеша дойдут.

А летом бы на весь подъем у них ушло часа два? три? ладно, что гадать о лете. Поднимутся сейчас. К ночи должны подняться.

Первая связка ушла сильно вверх, но Арахад не торопился.

– Отдыхаем, – велел он.

Самый могущественный человек в Гондоре безропотно повиновался.

Умылся снегом, пожевал его, проглотил. Привалился к скале, но садиться не стал: знал или чувствовал, что вставать будет тяжелее.

– У меня к тебе просьба.

– А? – откликнулся арнорец.

– Расскажешь Боромиру про эти свои болота?

– Почему бы и нет. Будет представлять войну не только в плеске знамен и блеске доспехов.

– Блеске знамен и плеске доспехов, – хмыкнул Денетор. – Только не говори ему, что и мне об этом рассказывал.

– Ладно.

– Я хочу узнать, – объяснил он, – что Боромир запомнит из твоего рассказа. Он прибежит ко мне с сияющими глазами, а я послушаю.

– Про лягушек он запомнит.

– Посмотрим, – качнул головой наследник. – И кстати, каковы были на вкус те лягушки?

Таургон честно попытался вспомнить, пожал плечами и ответил:

– Еда…

Солнце было еще довольно высоко над западными горами, время в запасе есть… но это не повод его терять.

– Пойдем.

– Подожди. Дай отдохнуть еще немного.

– Нет, – решительно сказал Арахад. – По-настоящему отдохнуть ты не сумеешь всё равно. А запал пройдет. Пошли. Дойдешь на злости. Отдохнешь у Камня, это я тебе обещаю.

– Слышишь его?

– Слышу.

Оторвать спину от скалы, стиснуть зубы и сделать первый шаг. Второй будет легче.

Идти по горам в темноте – безумие. Хуже, чем безумие, – беда. А это значит – не «они», а он должен подняться на вершину до темноты.

Должен. Значит, сможет.

Держать в руках весь Гондор можешь? можешь. Ну так возьми в руки самого себя.

Отец и мальчишки ждали их высоко наверху. Оттуда, наверное, уже видна вершина и Камень. Первым, конечно, к Камню должен подойти Таургон. Вот и нечего его задерживать.

Рука северянина стиснула твой локоть. Идти стало заметно легче.

– Думай только о Нем, – голос арнорца был убедительнее приказа. – Не об отряде, не об усталости, не о дороге. Ты не упадешь и не поскользнешься, я обещаю тебе.

– Я потащу Гондор, а ты потащишь меня? – усмехнулся Денетор.

– Шутить будешь потом. Сейчас не отвлекайся. Думай о Камне. Он откликнется тебе.

Он ждет их на вершине, черный шар – и снег не держится на нем. Почему? Соскальзывает с поверхности гладкой, как у его меньшего брата на Амон-Анвар?

Откуда ты знаешь, что камень на могиле Элендила такой же, как на Эрехе?

Почему на нем не тает снег? Он теплый? Ты поднимешься к нему, ты коснешься его рукой – а он окажется теплым.

Кто мог подумать, что Камень несет зло?! Зло в людях, как и добро, и гордость, и мудрость, и всё прочее. В Камне только сила. Повезли бы из Нуменора Камень, будь в нем зло?! Стал бы Исилдур брать клятву верности на том, что заключает в себе лихо?!

Лишь невежды, балующие себя досужими разговорами о мертвецах, могут сказать такое.

Исилдур был неправ, обратив мощь Камня к проклятию. Это место должно было стать святыней, подобной Амон-Анвар. Подобной, но иной: не сокрытой, не тайной. Святыней равно для нуменорцев и горцев, для их потомков, в которых крови перемешались так, что они зовутся только гондорцами и не иначе. Они все веками поднимались бы к Черному Камню за помощью и поддержкой… всё это перечеркнул Исилдур вспышкой своего гнева. Поистине: у великих людей – великие ошибки.

Они поднялись на уступ, где их ждали отец и мальчики. Старый лорд кивнул арнорцу, и тот пошел первым, продолжал крепко сжимать локоть Денетора.

Солнце садилось. Они успели до темноты, успели с запасом. Снег на вершине золотился, от Камня падала длинная темно-синяя тень. Сам он тоже сиял по краю золотом, словно то тепло, которое чувствовал Денетор, из незримого стало явным.

Он внушал трепет. Тот трепет от соприкосновения с высшим и непостижимым для человека, который испытывали все поднявшиеся на Амон-Анвар. Трепет, не унижающий тебя, не превращающий в червя, но напротив: дающий ощутить в себе частицу огромной Силы и, осознав себя частью Ее, устремиться ввысь. Устремиться, зная, что ты никогда не достигнешь цели, и всё же это стремление и есть твой Путь.

Арахад шел, позабыв о том, что это заснеженная гора, позабыв о непроложенной тропе и обледенелых камнях; рука его по-прежнему сжимала локоть Денетора, и гондорец не чувствовал ни усталости, ни боли в мышцах, отвыкших от таких тягот.

Им казалось так важно дойти к Камню на закате, успеть коснуться его прежде, чем уйдут отблески Света Запада.

Они успели, все девятеро. Камень – шар в два их роста, до половины врытый в землю, – не отражал закатного пламени, оставаясь глубоко-черным, и при первом прикосновении был холодным, как и положено в зимних горах. Но чем дольше их руки лежали на его гладкой поверхности, будто вчера отшлифованной, будто не отданной во власть непогод эти века – чем дольше их ладони лежали на Камне, тем сильнее они чувствовали тепло, идущее из глубины огромного шара, и жар собственных сердец откликался ему.

Они смотрели на лучи заката над горами и были так счастливы, как никогда прежде – и никогда потом.

Солнце скрылось. Оранжевое зарево над горами медленно бледнело и, наконец, погасло. Но ощущение тепла, идущего от Камня, не покидало. Девятерым не было холодно.

О еде они не думали. Горсть снега заменила им пищу, бесцельно лежавшую в заплечных мешках. Они касались Камня, иногда то один, то другой почти ложились на его поверхность – так приникают к груди старого друга, слушая его сердце… они были каждый наедине с этой древней святыней.

Стемнело. Вызвездило.

Арахад стоял, положив руки на Камень и вслушиваясь в тишину. Дунадан ощущал, как в нем самом что-то меняется, словно он становится более собой, чем был прежде, словно он стоит перед дверью – закрытой, но не запертой – и достаточно одного шага, одного усилия, чтобы он обрел то, что его память и его право. Достаточно одного усилия воли.

Арахад сделал этот шаг…

…и пламя обожгло его.

Вокруг кипела битва. Люди, эльфы, орки смешались в беспорядочной и беспощадной схватке, где уже не было отрядов и знамен, где невозможно было расслышать не то что приказ командира, а даже и звук рогов. Орки, перепуганные тем небывалым, немыслимым, что произошло только что, пытались бежать; а эльфы и люди, устрашенные не менее своих врагов, в ослеплении ужаса и ярости действовали скорее на пользу противникам, чем во вред им.

Но всего этого не существовало для тебя. Твою руку огнем жгло Кольцо Врага, полыхали буквы, складывающиеся в слова на незнакомом языке; эту боль в другой день ты назвал бы нестерпимой, но сейчас не замечал даже ее.

Рядом с тобой стоял Элронд. Он был не таким, как ты-другой помнил его: моложе, решительней. Отвагой горели его глаза.

– Уничтожь его! – крикнул тебе Элронд. – Сожги его в пламени, из которого оно вышло!

И ты ответил: «Да».

Ты чувствовал чудовищную силу, заключенную в этом тонком золотом ободе, ты знал, что она – зло, и понимал, что не сможешь совладать с нею. Кольцу не стать вирой за отца и брата, как тебе показалось в первое мгновение; сохрани его – и победитель превратится в побежденного. Тебе достало сил сокрушить Саурона, достанет духу и уничтожить его творение.

В склоне вулкана виднелся проем. Щель. Багровые сполохи освещали ее края.

Ты пошел туда.

В правой руке ты зажал Кольцо, а в левой был только обломок отцовского Нарсила – слишком малое оружие для пути, на котором всё еще кипела битва. Но меч тебе и не понадобился. То ли чувствуя, что ты несешь, то ли пугаясь твоей решимости, сражающиеся разбегались с твоего пути.

Ты вошел внутрь Горы. Душащий, отвратительный запах недр вулкана оглушал, жар жег кожу – но разве это могло остановить тебя?

Ты встал на краю пропасти и бросил Кольцо в багровую лаву.

Едва оно коснулось сонно дышащей смерти, как та ожила. От Кольца лава пошла волнами, стремительными, как прибой. Оранжевые, желтые, алые, изжелта-белые, они бурун за буруном поднимались к утесу, где ты стоял.

Ты бросился прочь от огненной смерти, выбежал на склон – и замер. Ты понял, что натворил, послушавшись Элронда.

…еще можно было успеть взобраться вверх по склону в надежде, что лава выплеснется из Роковой Щели, а не дойдет до горла кратера. Ты мог надеяться спасти свою жизнь, но ты не стал этого делать. Ты погубил их всех, так раздели их участь.

Лава выплеснулась на склон, и ты погиб первым – страшно и мгновенно.

Но погибнув, ты, словно карой за роковую ошибку, сохранил сознание.

Сражающиеся бросились бежать. Сообразительные лезли вверх, на склоны кратера, остальные в ослеплении спешили вперед, сталкиваясь с теми, кто еще бьется и не осознал, что главный враг теперь – Гора.

Главный враг – и единственный победитель в этой битве и в этой войне.

Быстрота выручала эльфов, они взбирались на скалы и уступы дальнего конца долины. Те, кто был ближе к Ородруину, лезли на склоны, но огромная гора вдруг оказалась мала для множества тех, кто пытался спастись, и у подножия снова вспыхивали схватки – люди и эльфы не пускали орков, а орки еще и дрались со своими.

По склонам Ородруина лезли и карабкались выше, выше, выше, надеясь уцелеть… но из трещин кратера уже сочились ядовитые газы, всё гуще, всё сильнее, над жерлом поднималось черное облако, и ты-мертвый знал, что это означает.

Лава идет вверх.

Роковая Щель была лишь началом извержения. Сейчас будет конец.

Ты знал, что эльфийские владыки пытаются чарами усмирить Гору или хотя бы отклонить потоки лавы. Ты знал, что всей их силы не хватит, чтобы обуздать то, что вызвано освобожденной мощью майара.

А потом лава потекла с вершины.

Это было концом твоего народа. Уцелевшие, когда огонь изрыгнула Менельтарма, они погибли здесь.

Погибли из-за тебя.

Да, по ту сторону Андуина и за Мглистыми горами остались ваши женщины и дети. Но теперь, когда большинство эльфов, которых твой отец позвал на войну, сгинуло в пламени, сколько Светлого Народа в скорби уйдет за Море? Кто поможет твоим уцелевшим сородичам? Их ждет лишь одно: браки с меньшим народом и медленное растворение среди жителей этих земель.

Сгинувший в лаве Элронд не подозревал, чем обернется его совет.

Арахад еле вырвался из власти безумного видения. Ночь. Звезды. Черный Камень. Снег. И все наши – здесь.

Это была всего лишь греза.

Арнорец умылся снегом, сунул пригоршню в рот. Полегчало.

Такого не могло произойти. Элронд не мог дать Исилдуру настолько опрометчивый совет.

В юности, учась в Ривенделле, Арахад расспрашивал владыку о том, что произошло тогда на Ородруине, и тот говорил, как советовал Исилдуру уничтожить Кольцо. И Элронд не предвидел извержения, такого мощного, что оно уничтожило бы все армии Последнего Союза?! поверить в это невозможно.

Владыка Элронд мудр. Он не может настолько ошибаться.

Арахад упорно твердил себе это «не может», возвращаясь в свой привычный мир, расколотый видением надвое. Так упавший в яму медленно выбирается, цепляясь за корни деревьев.

Почему он увидел всё это? Осуждая Исилдура за судьбу Камня, он хочет оправдать его в другом? Кольцо ведь всё равно уничтожено, и сделано это ценой жизни Исилдура – не в огне, так в воде.

Или это видение о ином? Тот, кто ответил Элронду «да», – это был ты сам.

Оставалось одно: дождаться возвращения своих спутников из мира грез.

В том, что каждый из них сейчас видит, видит нечто свое, Арахад не сомневался.

Не сомневался он и в другом: он никогда не войдет в ту дверь, что открыл ему Черный Камень.

Светало.

Гондорцы с посветлевшими, вдохновенными лицами собирались вокруг Арахада. Они молчали, и он впервые понял нуменорский закон, по которому на Менельтарме мог говорить лишь Король… знал об этом законе с детства, но считал его обычаем, требованием… сейчас ты видишь, каково это: уста, сомкнутые священной печатью.

И у самого нет слов.

Отсюда, с вершины, Тарланг кажется таким близким. Небо за ним розовеет, а потом, дюжиной могучих копий пронзив облака, вырываются золотые лучи солнца.

Восток, веками страшный и враждебный, – это изуродованная жертва Искажения, но над теми, чьи души чисты, Искажение не властно, как незапятнан путь ладьи Ариэн, пусть и пытались Враг и его слуги осквернить его.

И если твое сердце свободно от страха, то есть ли разница, обратить взор к Западу или к Востоку? Последний плод Лаурелина равно сияет надо всем миром.

И как стремит свой путь ладья Ариэн, неся свет Благого Края смертным землям, так и вам должно возвращаться к людям, неся им то, что вы обрели.

Таургон молча кивнул, и старый лорд повел маленький отряд вниз.

Они шли по восточному склону Эреха и, вопреки всему, смотрели не на тропу, а на небо. Золотые лучи восхода были им словно перила на этой белоснежной лестнице; снег, смерзшийся за эти дни, прочно держал их, даже массивного Садора, шедшего последним. Денетора Арахад на всякий случай пропустил вперед, и тот шел следом за отцом, не задерживаясь. Было невозможно поверить в то, что вчера этого человека пришлось почти на себе втаскивать на вершину.

Фоур двигался по девственно-белому склону как по проложенной дороге, небыстро, но размеренно и уверенно. Всякий знает, что в горах спуск труднее подъема, но только не в этот раз, когда дева Ариэн была им спутницей.

Еще до полудня они были в селении, до которого не добрались из-за снегопада.

Горцы высыпали встречать их задолго до того, как они спустились. Девять темных фигур, неизвестно откуда взявшиеся на заметенном снегом Эрехе, – это было невозможно, это могло быть лишь в легенде… и эта живая легенда спускалась к ним. За собой они оставляли след на снегу, так что совершенно точно были – живыми.

Они вошли в селение, и горцы расступились перед ними. Старейшина поспешил к отцу Денетора, задал какие-то вопросы. Тот безмолвно покачал головой. Видно было, что старому лорду не хочется произносить ни слова. В ответ на следующий вопрос он кивнул.

Их повели в жилище. Напоили чем-то горячим. Наверное, горцы были готовы накормить их, и даже наверняка еда была на столах.

Но от горячего питья путников повело в сон…

Они встали назавтра, ближе к вечеру. Медленно возвращались к обычной человеческой жизни, но молчали по-прежнему. Только фоур переводил то, о чем взволнованно говорили ему горцы. Новости были простыми и хорошими: из селения, где остались их лошади, заметили темные точки, двигавшиеся по белому склону, так что поняли, что ки хив эфекэтэ кё живы и благополучно спускаются. Они сразу же отправили гонца к лаэгорцам, оставшимся на южном склоне, велев им возвращаться, а другого – к фоуру, чтобы сообщить об этом и предложить помощь, если она нужна.

В помощи никто не нуждался, это было видно безо всяких вопросов и перевода. Только в том, чтобы придти в себя. Только в том, чтобы помолчать.

Торопиться было некуда. Пока гонец доберется до дальнего селения, пока шестеро вернутся… по свежему снегу было тяжело, а сейчас он смерзся, и тропа проложена, так что всё быстрее, но дня три на отдых есть.

Старый лорд поглядывал на небо и усмехался, обернувшись к Арахаду. Тот понимал без слов: да, погода не просто хорошая, она хороша, как не бывает, и причина в том, что Камень очень ждал их… его. И продолжает беречь на обратном пути. Так что можно спокойно отдыхать.

К вечеру кто обронил одно-два слова, кто так и молчал.

На лицах их хозяев не было ни малейшего удивления: те, кто пришел на Эрех зимой, ки хив эфекэтэ кё, – не должны и не могут вести себя как обычные люди.

Чтобы понимать друг друга, язык не нужен. Никакой язык не нужен. Достаточно взгляда, кивка, благодарной улыбки.

Невольно задумаешься, не становятся ли слова преградой пониманию…

Но утром Хатальдир не выдержал. Хозяева еще только готовили еду из их припасов, еще Денетор не закончил бритье, как юноша выпалил:

– Но я же видел! Видел!

И плотину прорвало.

Он говорил о Нуменоре, о своем предке… то есть нет, не предке, он же погиб, но значит это родич! в общем, он был из Верных, и это было время побед Ар-Фаразона, а потом Саурон пленен и привезен в Нуменор, но он сам (в смысле, его предок-родич) тогда не думал об опасности, потому что был влюблен, и скоро должна была быть свадьба, но она была из Людей Короля, и когда Саурон начал свои козни…

Хатальдир захлебывался рассказом, так что его неотрывно слушали не только друзья, но и горцы, понимавшие в лучшем случае одно слово из трех, а то и меньше, потому что юноша говорил очень быстро, и разобраться в стремительно разворачивающейся истории любви и предательства становилось трудно даже на родном языке.

Саурон убеждал Ар-Фаразона построить храм Мелькора…

– Ты видел его? – успел вбросить вопрос Боромир. – Каким он был?

– Такое круглое здание… цоколь, высокие стены со сдвоенными колоннами, потом крыша, на ней еще ярус – и купол, огромный купол… так вот, отец моей невесты…

Таургон нахмурился. Он очень хорошо представлял себе это здание. Именно так и выглядело Хранилище. Хатальдир о этом, конечно, не думает, но что-то странное. Он видит Нуменор в привычных ему образах родного города?

И как-то обидно за Хранилище, могло бы и королевским дворцом оказаться.

Но Хатальдир несся по козням несостоявшегося тестя, расторгшего помолвку, невеста была нерешительна, ее братья дважды пытались убить его, сам он разрывался между любовью и верностью… просяная каша с мясом козленка уже была снята с огня, и оставалось надеяться, что к тому моменту, когда родич-предок Хатальдира погибнет на алтаре под ножом Врага, она не слишком остынет.

Горцы в восторге глядели на юного столичного сказителя и были близки к тому, чтобы просить повторить.

Еда была заслуженной передышкой всем.

– А я тоже видел… – вдруг сказал Садор, пристально глядя на свою пустую миску.

Все обернулись к нему, Хатальдир аж вытянул шею, ожидая услышать историю еще более невероятную, чем его собственная.

– Я видел гавань, – Садор не поднимал глаз. – У нас гавань мелкая, хотя и закрытая, а там была широкая, с огромными причалами… к ним могли подходить корабли больше любого нашего! И чтобы их закрыть от бури, гавань перегораживала стена, а еще были волноломы, каких я никогда…

– Да ладно тебе про волноломы, – в нетерпении почти крикнул Хатальдир. – Что было-то?!

– А я не знаю, – сник анфаласец. – Я не видел, как ты. Я только гавань видел…

– Давай дальше про гавань, – стремительно пришел на помощь неизменный Турин.

– Еще там лестница была… белая такая, мраморная. Широкая. Ни перил, ничего. По склону горы от моря и прямо к дверям замка на скале. А в гавани рядом с нею лодочки болтались… ну как, лодочки – для нас это небольшой корабль. А для них лодочка, девчонок знатных катать.

– Еще? – одобрительно кивнул Таургон.

– Маяки на утесах – огромные. И два поменьше, у морских ворот. Ну, – он наконец осмелился оторвать взгляд от миски и посмотрел на друзей, – та стена, что защищает бухту… в ней же ворота… то есть не ворота, а просто пусто. Чтобы корабли проходили. И на ее концах два маяка. Хоть днем, хоть ночью заходить можно.

Садор замер, вглядываясь в никуда. Но похоже, он действительно исчерпал свое видение.

– И больше ничего? – Хатальдир был похож на ребенка, которому обещали сладкое и дали одну-единственную изюминку. – Ладно, без событий, но хоть какой век, какой король?!

– Знаешь, – посмотрел на него анфаласец, – это неважно. Она была, эта гавань. Была – и всё тут. Веками. Может, от Алдариона, может, позже, а может, и раньше начали строить. Короли менялись, кто был с эльфами, кто преследовал Верных, а она защищала корабли. Она для всех, понимаешь? Пока был Нуменор.

Хатальдир не ответил. Мысль о том, что что-то может быть для всех нуменорцев без разделения, была слишком сложна для того, кто только что пережил собственную гибель в храме Мелькора.

– Пока был Нуменор, – эхом откликнулся Амдир.

Сын Фелинда встал, развернул плечи и показался всем старше и значительнее, чем был. Не юноша, у которого всё впереди, а человек, переживший и передумавший многое.

– Я видел, как шел по залам Арменелоса, и знал, что иду здесь последний раз. Они были не похожи на Минас-Тирит: выше, просторнее. Мозаики под ногами – мраморные узоры, морские звери. Мы здесь живем в крепости, наспех расширенной Остогером, а там был дворец. Я очень любил, – он зажмурился, – его высокие своды, ритм его колонн, обширные террасы, с которых можно было видеть блеск куполов нижних ярусов. С годами в этом дворце оставалось всё меньше людей, которых любишь: одни уходили в Роменну, другие переставали быть друзьями, и всё доброе, что было между нами, словно слизывало морской волной. И в тот день я шел по дворцу, гладил колонны, за которыми прятался в детстве, играя; я стоял у его стрельчатых окон, глядя на то же, на что и век назад… я понимал, что должен буду уехать в Роменну. И прощался с ним, как с другом, которого мне придется оставить.

Амдир открыл глаза:

– Осгилиат был построен как память о нем. Я видел там похожие узоры на полу. Здания разрушены, а мозаики целы. Они любили Арменелос и тосковали по нему.

Они сидели в горской хижине с низким потолком, за грубо сколоченным столом. И видели анфилады великолепных зал, над которыми трудились мастера, жившие по четыреста лет и потому имевшие более чем много времени для оттачивания своего таланта. Мозаики, собранные из оттенков мрамора так тонко, что казались живописью; колонны, могучие и высокие, но не давящие мощью; залы, которые могут быть просторными не для того, чтобы всем хватило места, а потому что простор – это свобода духа и спокойствие ума.

– Ты покажешь нам это в Осгилиате? – спросил Митдир. – То, в чем повторяли Арменелос?

Амдир кивнул.

Денетор подумал, что юноша сдерживает слезы. Уж слишком всерьез для него оказалось прощание с той родиной. Спасся тот лорд? хотелось бы верить. Надо у Фелинда спросить, кто были их предки.

Пусть Амдир поводит мальчишек по Осгилиату. А как-нибудь потом Боромир поводит его и Барагунда. Безумно интересно, что Амдир найдет. Вряд ли все красивые мозаики назовет повторами нуменорских.

Почему-то ему верилось безоговорочно.

После слов Амдира все снова замолкли. Хотя Галадор хмурился, а Боромир кусал губы: видно было, что им обоим есть, что рассказать.

Но не сейчас.

Амдир надел меховой плащ, вышел. Некоторые, помедлив, вышли тоже.

Трое старших привычно держались вместе. Даже странно подумать сейчас, как это раньше Таургон был в компании мальчишек.

– Что он сейчас видит? – задумчиво проговорил Денетор, глядя на одинокую темную фигуру. Небо было оглушительным, солнце золотило ледники. – Купола Арменелоса? Менельтарму?

Ему не ответили.

– Сердце его разбито любовью, – говорил наследник, – любовью к родине, которую он никогда не видел и потерял навсегда. Перед этой поездкой я говорил лорду Фелинду, что его сын отдохнет и развеется в горах… что мне сказать, когда он вернется вот таким?

– В его возрасте полезно безнадежно влюбляться, – пожал плечами отец, – и лучше в родину, чем в женщину. Сердце разбито? что ж, зато дух станет крепче.

– Это верно, – проговорил Таургон, не глядя на них.

– А ты что видел? – спросил Денетор.

Северянин сжал губы.

– Не будем торопиться, – остановил сына фоур. – Сначала расскажут мальчики, потом мы.

– А ты видел, отец?

– Почему же нет? – усмехнулся старый лорд. – Как я понимаю, видели все.

– Хотя и не настолько увлекательное, как Хатальдир…

– Не обижайте Хатальдира! – строго глянул на сына старик. – Где бы вы были без его глупостей?! Он первым заговорил об Эрехе – и вот мы здесь. У него достало смелости рассказать про свое видение; сделал бы это ты? или я? или Садор?!

– Я знаю цену его глупостям, отец, – медленно кивнул Денетор. – Иначе бы не взял с нами. Его слова часто опережают мысли, это верно, но с годами он научится не спешить. Хотя в ту бурную историю верится, хм, слабо.

– Его рассказ – чистая правда, – заговорил Таургон. – Он не только не лжет, но даже и не сочиняет. Просто все мы видим мир через самих себя, через наши стремления, мечты… опыт у зрелых и нераскрывшиеся еще силы у молодых. Что-то нуменорское ему открылось наверняка, но он смотрел через туман своих грез о силе, любви, отваге. Это рассказ не о прошлом, а о будущем. Не о предке, а о себе. Не о событиях, а о духе.

Денетор кивнул. Его отец сказал:

– Думаю, нам удалось увидеть что-то ближе к подлинному прошлому.

Таургон опять помрачнел и закусил губу.

Ужин всех собрал за столом, и по безмолвному уговору было ясно, что после еды придет черед следующих рассказов. Хозяева, стараясь быть незамеченными, жадно посматривали на гостей. Кажется, горцев прибавилось.

Трое старших сидели с отсутствующим видом, Митдир, Боромир и Галадор переглянулись, безмолвно задавая вопрос друг другу; наследник Дол-Амрота кивнул товарищам и осторожно начал:

– Я очень мало видел… только бурю. Ту самую. Тут и рассказывать нечего… только, – он сглотнул, – отчаянье. Я читал о ней, пишут разное: или что Верные взывали к Валар, или и без взываний были убеждены, что последний осколок Эленны уцелеет, что они говорили, проклинали, взывали… А нас бросало на волнах высотой с корабль, мы были привязаны к тому, что осталось от мачт, друг к другу, все были на палубе; по каютам, где были окна, бушевали волны, а трюмы… сейчас я понимаю, что будь трюмы залиты, корабли бы пошли ко дну, но тогда нам казалось, что волны хлещут по кораблю снаружи и изнутри.

– Нас держали веревки, – продолжал Галадор, чувствуя внимательные взгляды товарищей и не замечая, с каким восторгом глядят на него горцы, – наши тела еще двигались, пытаясь удержаться, если это было возможно, удерживая друг друга, уклоняясь от шквала, чтобы не захлебнуться насмерть… тела были живы, а внутри всё было мертво. Мы не могли ни проклинать, ни молить, потому что забыли все слова на свете. Дело было не в буре, – он посмотрел на друзей и медленные, понимающие кивки были ему ответом, – а в том… когда Менельтарма…

Он сглотнул, попытался продолжить, не смог и замолчал.

Ровно гудел огонь в очаге горного жилища, то одно, то другое полено иногда потрескивало.

Грохот извержения Менельтармы не дошел до кораблей, но бешеный ветер оглушил, разрывая уши, и в следующий миг раздался треск мачт: сначала верхних рей, потом… никакого «потом» уже не было, потому что мир раскололся, и прошлое ринулось в бездонную пучину.

Хватало им памяти предков, чтобы увидеть всё это сейчас как наяву? или Черный Камень, всё еще такой близкий, откликался? или знание, почерпнутое из книг, заменяло им провидение?

Кто-то из горцев вытер безмолвные слезы. Им ничего не было известно о Нуменоре, они плохо знали Всеобщий, но всё это было ненужно им, чтобы понять ки хив эфекэтэ кё.

Тех, кого призвал Черный Камень.

Галадор справился с собой и продолжил:

– Я не знаю, сколько нас носило. Хлестал дождь, мы запрокидывали головы и глотали капли, другой пресной воды у нас не было… она была в трюмах, но это же как по другую сторону жизни…

Он зажмурился, заново переживая это: бешеный ветер, сдирающий кожу с тела, шквалы волн, в которых захлебываешься снова и снова, горящее огнем нутро, насквозь прожженное морской водой, – и бесконечную пустоту, такую страшную, что в ней нет места даже страху.

Кто-то из горцев подошел к юноше, положил ему руку на плечо, возвращая к реальности, протянул рог с питьем.

Галадор проглотил залпом, закашлялся. Кажется, там была отнюдь не вода.

– В общем, вот, – сказал он, отдышавшись. – Как приплыли – не видел. Чей корабль был, не знаю.

Все молчали.

Очаг разговаривал сам с собой.

Хозяин дома снял со стены огромный рог горного тура, который наполняют лишь на свадьбах, возглашая, что ныне одна семья, и на похоронах – словно пересчитывая живых. Налил, протянул фоуру.

Люди Запада и горцы встали.

Пили в молчании.

– Давайте я вам сказочку расскажу, – решительно заявил старый лорд утром, еще не дожидаясь, пока все приведут себя в порядок. – Хорошую добрую сказочку про хитрого мальчика по имени Исилдур.

От этих слов будто ярче заблестело солнце, бодрее и свежее стал морозный воздух, все почувствовали себя жутко голодными – словом, жизнь решительно налаживалась. Козленка с кашей дожидаться не стали, проглотили по куску хлеба с горячим питьем и, нетерпеливые, уселись вокруг нового рассказчика.

Кто-то из хозяев, выскочив за дверь, решительно закричал:

– Гьерэ идэ!

Отец Денетора выждал немного, чтобы совершенно не заметить, как в хижину протиснется еще десяток счастливцев, и начал:

– Как вам ведомо, жил некогда умный мальчик Исилдур. Про то, как получил он Черный Камень и как довез его из Нуменора, то другим известно… – при этих словах Денетор вздрогнул, – а я вам расскажу, что было потом. Решил он поставить Камень на Эрех. Но дело это сложное, трудное. Много леса надо, чтобы дорогу Камню вымостить, хитрые машины нужны, чтобы его катить, а труднее всего народу найти столько, чтобы эту махину от самого побережья до Эреха доставить.

– От какого побережья? – спросил Садор. – От Анфаласа? Или от Пеларгира?

– Может быть, и есть где на свете, – наставительно отвечал старый лорд, – такие люди, у которых к видениям карта прилагается…

Хатальдир не удержался и прыснул смехом.

– …а только я не из них.

Он выдержал паузу, дав слушателям просмеяться. Горцы вполголоса переводили его рассказ тем, у кого со Всеобщим было совсем плохо.

– Построили нуменорцы свои машины, сделали настил и покатили потихоньку в горы. Сзади настил разбирают, спереди стелют, а совсем впереди проводники у горцев дорогу спрашивают. Вот и побежал вовсе стороны по горам слух: странное творится, катят заморские люди огромный камень в горы. Стали горцы съезжаться: надо ж посмотреть на такое! Но, – глаза старика хитро блеснули, – такое сложное это дело: стоять и смотреть, когда другие трудятся в три пота. А рядом стоит хитрый мальчик Исилдур, ус свой покусывает… и ждет.

Денетор залился беззвучным смехом, откидываясь назад.

Остальные тоже начали догадываться.

– И вот случилось это, – кивнул фоур, – сказал первый горец: «Дай я помогу».

– А на каком языке? – смеясь, спросил Хатальдир.

– А на каком бы ни сказал! – хохоча взахлеб, отвечал Боромир.

– И пое-ехало… – утирая слезы смеха, проговорил самый могущественный человек в Гондоре. – По горам как по гладкой дороге.

– Они же, наверное, спорили, – задумчиво сказал Таургон, – могут ли иноплеменники катить камень по твоим землям.

– Спорили наверняка, – кивнул старый лорд, – но драк не было. Мирно решали.

– А за Камнем, стало быть, – думал вслух Денетор, – шли вожди тех племен, которые уже сподобились чести катить его.

– И так он всех собрал?! – в восторге почти крикнул Амдир. – Да?! Все горы узнали о нем, все собрались к Черному Камню еще раньше, чем он был поставлен на Эрехе?!

– Я всегда знал, что Исилдур великий человек, – одобрительно изрек наследник.

Горцы в своем углу взорвались хохотом: они оценили нуменорскую хитрость.

– Послушай, – спросил Таургон старого лорда, – так что же, к концу… или даже к середине дороги у него из нуменорцев остались только мастера, управляющие машинами? Если без шуток?

– Сколь я понимаю, – отвечал тот, – нуменорцам было не до шуток. Их мало, дел много. Если одно можно перепоручить, на свободные руки найдется десять других.

– И потом все горцы с охотой принесли ему клятву верности, – Денетор задумчиво глядел ввысь. – Да. Вот это политик. Вот это подлинное величие древних дней… мы – лишь жалкие осколки его.

Днем не было никакой возможности вести серьезные разговоры: то один, то другой начинали смеяться. И горцы тоже. Можно быть уверенным, что история про путь Камня покатится от Эреха обратно к побережью.

На обоих языках. И довольно быстро.

– Ты никогда этого раньше не знал? – спросил Таургон старого лорда. – Как могло случиться, что такое было забыто?

– Я говорил тебе про потери горцев в войне Последнего Союза. Мы сохранили свой язык, но сохранить память труднее.

Денетор молчал и усмехался: всё еще переживал тонкость политики Исилдура.

– Да, хорош, – одобрительно сказал фоур. – Камень бы стоило так прикатить, будь он совершенно обыкновенным. А мы знаем, что это не так, м?

Старый лорд пристально взглянул на сына. Он спрашивал о большем, чем и так было известно девятерым.

Денетор кивнул:

– Да, отец. Мне есть, что рассказать. Но сначала мальчишки. Иначе я боюсь сбить их.

Закат оглушал их всеми оттенками красного. Зубцы дальнего Тарланга полыхали, словно исполинские факелы, но – странно – это не внушало страха. Они были настолько алыми, что даже горцы впервые видели цвет такой силы; ему не было разницы между голыми склонами и ледниками, всё становилось равно рдяным.

И казалось: пробужденная незримая мощь выплескивается в мир.

Что изменил этот поход? эти рассказы? в них самих – многое, но только ли в них?

Фиолетовая тень медленно тянулась по Тарлангу снизу вверх. Багрянец бледнел и отступал.

– Пойдемте, – сказал Денетор. – Рассказов у нас больше, чем времени, и не будем его терять.

Ужин явно готовился вскладчину: надо накормить и всех слушателей. Нет, за стол они не сядут, и ни хозяева, ни их сельчане не сочтут это нарушением закона гостеприимства. Нельзя отвлекать ки хив эфекэтэ кё. Тем более, что большинство из них так молоды. И ни один из них не сказитель, как горцам показалось сперва. Даже фоур рет оттон, хотя он рассказывать умеет. Они – латнокок. Настоящие. Неудивительно, что мертвые испугались их. Наверное, еще много лет никто и ничего не услышит о тенях Эреха.

Боромир и Митдир смущенно переглядывались, каждый явно хотел, чтобы была очередь другого. Денетор искоса посматривал на сына; Боромир знал этот взгляд и боялся его – так отец смотрел, когда был недоволен.

Выбрав из двух страхов наименьший, юноша начал.

– Я не знаю, правда это или нет. Но я так видел.

Денетор одобрительно кивнул ему. Не кивнул: качнул ресницами. Но сыну хватило, чтобы решиться наконец.

– Это были эльфы.

Друзья вскинулись от изумления.

– Да, эльфы! Те, что привезли нам палантиры. И старшим среди них был Эдрахил.

– Как Эдрахил? – перебил Хатальдир. – Эдрахил погиб!

– Погиб, – кивнул Боромир. – И он привез нам палантиры.

Денетор начал понимать нежелание сына рассказывать. Одно дело выучить про то, что эльдар могут выходить из Мандоса, и совсем другое дело – увидеть это. Да еще и с героем древних легенд.

И это Боромир только начал.

Наследник посмотрел на сына: мы слушаем, всё хорошо, продолжай.

– Их было несколько, мужчины и женщины; Эдрахил назвал их имена. Они были незнакомыми. Я почему-то знал, что они все уже погибали один раз; хотя я впервые видел эльдар, но эти были… они как будто знали о нас, о людях, то, чего эльфы знать не могут. Не свет над миром, а туман над рекой.

Таургон понимал то, о чем говорит юноша. Разницу между Хэлгоном и эльфами Ривенделла он видел более чем ясно; сначала думал, что дело в прошлом нолдора, а потом встретил Глорфиндэля: вроде и радостный, вроде ни тени на нем, а всё равно чувствуешь, что есть в нем сросшийся надлом, и не такой он, как прочие эльдар.

– Мы скрылись, пока люди короля не увидели нас. Я помню какой-то низкий зал, ни украшений, ни, кажется, окон… душно, горят светильники… и эльдар достают палантиры. Они были одинаковыми по размеру, но разными – одни можно было удержать в руке, а иные несли двое.

– Семь? – выдохнул Митдир.

– Конечно, семь. Эдрахил рассказывал их историю. Он говорил, что в те времена, когда Серебряное и Золотое Древа стояли в цвету, когда о Феаноре говорили не как о бунтаре, а лишь как о великом мастере, когда слова об Исходе были не яростным криком, а речами, что многим казались разумными, тогда он сделал первую пару Зрящих Камней для своего отца и для себя, а затем, по просьбе соратников, и для других лордов нолдор, чьи сыновья намерены были уйти с ним.

– Так они не принадлежали прежде сыновьям Феанора?! – не выдержал Таургон.

– Нет, нет. О тех Эдрахил не сказал ничего… наверное, они сгинули с Белериандом.

– Так вот почему Хэлгон говорил, что были ему незнакомы наши палантиры! – почти крикнул арнорец. Тотчас опомнился: – Прости, я сбиваю тебя.

– Ничего. Это уже почти всё. Так вот, Эдрахил сказал нам, что для высоких эльдар эти камни – лишь память о прошлых утратах, а для нас они будут не просто частицей Благого Края и знаком милости Валар, но могут стать и помощью в грядущих тяготах.

– Камни отцов тех, кто собирался уйти с Феанором… – задумчиво проговорил Денетор. – Если это так, то палантир Осгилиата принадлежал когда-то Финвэ. М?

Он взглянул на сына.

– Я не знаю, – опустил глаза Боромир. – Или мы с братом были тогда слишком потрясены, чтобы запомнить всё, или я сейчас… смотрел плохо.

– Пока ты увидел лучше всех других, – одобрительно сказал отец. – Что-то еще помнишь? Ясное, смутное – неважно.

– Не знаю, – он кусал пушистые юношеские усы, – так, чтобы видеть… нет. Больше ничего. Но…

Денетор кивнул.

– Я просто знаю, что все эти эльфы погибли снова. Они помогали Верным избегать рук служителей Храма Врага, но кого-то из них схватили, а кто-то сгинул с Нуменором. Только Эдрахил…

Боромир поднял взгляд и договорил твердо:

– Его схватили и привели к Саурону. Зигур рассмеялся ему в лицо, а Эдрахил ответил, что теперь он не станет скрываться под личиной орка. И Зигур убил его. Вторично.

– Погибшие дважды почти никогда не выходят из Мандоса… – медленно произнес Таургон слова древнего эльфийского текста.

– Верю, – кивнул Денетор. – Не знаю, сколько было эльфов и какова их судьба, но что Эдрахил мог снова отдать жизнь за людей, в это я верю.

Старый лорд впервые видел, как его сын лжет. Или, вернее, говорит полуправду. Столи-ица… Но сейчас он, пожалуй, прав: парень и так строг к себе, лучше его ободрить. А то еще и про палантиры сочтет… юношеской грезой.

Боромир молчал, насупясь. Юноша был более чем недоволен своим рассказом: вопросов много, ответы спорны. То ли дело – как у Хатальдира! Заслушаешься. Или у деда.

Денетор вопросительно взглянул на отца: а не покормят ли нас? самое время прерваться. Тот сказал несколько слов хозяевам.

– Ты следующий, – посмотрел наследник на Митдира. – Поедим, и расскажешь. И не бойся.

– Я не боюсь, – нахмурился тот. – Просто оно странное.

Когда тарелки опустели, юноша, серьезный и строгий, заговорил:

– Это был Ородруин.

Таургон вздрогнул.

– Я сражался где-то внизу, наверх смогли прорубиться короли, с ними были большие отряды, но орки наседали, и я понимал, что если нас сомнут, то орки ударят по ним, а это может стать концом всему. Мы держались так, будто это наш последний рубеж… да так и было. Наша ошибка, наша слабость могла решить исход всей страшной войны.

«Откуда книжный мальчик знает такие вещи? – думал Денетор. – С мечом хуже худшего, но мыслит как командир. Хороший, надежный командир».

– Потом… что-то случилось. То есть это я теперь, здесь знаю, что Исилдур сразил Саурона, а тогда я просто почувствовал, как будто пошатнулось… но не под ногами, а… я не знаю, как сказать об этом.

Таургон непроизвольно кивнул.

– Орки почувствовали это больше моего. Только что они были разъярены как звери, и вдруг словно не понимают, как и почему сражаются здесь. Мы уже не оборонялись, мы обрушились на них сверху и погнали. Ниже, еще ниже. Потом сбоку ударил отряд эльфов, кто-то крикнул нам «Победа!»… дальше не помню.

Он перевел дыхание, но видно было, что еще не закончил.

– А потом я пошел искать моего короля. Мне уже сказали, что Гил-Галад и Элендил погибли, но я тогда еще не осознавал этого, я думал только об одном: мои воины устали, и могут ли они отдохнуть или должны присоединиться к тем, кто гонит и добивает орков? И если Исилдур сейчас скажет мне «догонять», то как я подниму их и из каких сил они смогут идти, бежать? А с другой стороны, нельзя же во всем на эльфов рассчитывать, люди тоже должны… Я очень боялся того, что прикажет мне Исилдур, и поэтому торопился к нему.

«Откуда он всё это знает?! – щурился Денетор. – Понятно, что видел, но чтобы осознать и запомнить, надо знать! В каких книгах прочел? С Таургоном говорил не только об истории?! Интересные мальчики у нас в тиши Хранилища водятся…»

– Он был в своем шатре, отдавал приказы. Я встал у входа, ожидая, пока он заметит меня. Он увидел, подозвал, сказал «спасибо!»… я и сам знал, что меня есть за что благодарить. Он, не спрашивая, налил мне вина, но и кувшин, и кубок держал почему-то левой. Я спросил, что у него с рукой. Я видел, что она не была перевязана.

Таургон безумными глазами посмотрел на него.

– Он разжал правую ладонь. Я… я потом понял, что вижу Кольцо Врага, а сначала я увидел только ожог – как от раскаленного металла.

– Чего? – изумился Хатальдир. – Ты Кольцо с Сильмарилом не путаешь?!

– Я говорю о том, что я видел, – твердо сказал Митдир. – Я сказал, что это странно.

– Дальше, – выговорил Таургон мрачнее и резче, чем ему бы хотелось. – Я тебе верю; остальные как хотят.

Денетор пристально посмотрел на арнорца. После спуска он решительно не в духе, никогда его таким не видел. Что же показал ему Черный Камень?

– Я чуть не закричал на него: что ты делаешь, тебе надо перевязать руку! А он посмотрел на меня волком… вот как Таургон смотрит, и сказал: «Если я перевяжу руку, то как я удержу его?»

Ответом был еще более недружелюбный взгляд арнорца.

Митдира это не смутило. Особенно после взглядов Исилдура.

– И вот тогда я и увидел Кольцо. Оно было не таким, как мы читали. Оно было не просто золотым…

Арахад зажмурился. Очень хотелось кого-то убить. Непонятно только, кого. Не Митдира же, он ни в чем не виноват.

Юноша рассказывал про огненную надпись, ему не верили, говорили, что Исилдур не мог держать в ладони раскаленное Кольцо, а Митдир отвечал, что задал… в смысле, его предок задал этот вопрос, и Исилдур сказал, что сейчас оно остывает, только сначала было жгущим.

– Всё это действительно очень странно, – медленно проговорил Амдир. – Огненная надпись, раскаленное Кольцо, сожженная рука… тогда получается, что Исилдур больше никогда не мог сражаться правой? Насколько серьезен был тот ожог?

Митдир покачал головой: не знаю.

– Таургон, а ты что думаешь?

– Ничего! – не выдержав, крикнул тот.

Денетор щурился и молча покусывал губу.

– А ты сам что видел?

Галадор. И этот начал понимать, что к чему.

Какое-то время арнорец яростно молчал, раздувая ноздри, но всё-таки сдержался и ответил гневно, но без крика:

– Я видел то, чего не было. Дважды не было. Я видел то, что могло бы произойти… – он бешено сверкнул глазами, – но даже если бы… если бы всё пошло иначе – нет! этого бы не произошло!

– Тише, – наследник понял, что пора вмешаться.

Арахад выдохнул и опустил голову.

– А не хватит ли нам шуму на сегодня? – Денетор говорил тихо, тише обычного, и это заставило всех успокоиться.

Молодежь начинала понимать, что погорячилась. Таургон мрачно смотрел в сторону.

– Хватит, – поддержал его старый лорд. – Явно хватит. Сегодняшний закат обещает нам мороз завтра и хорошую погоду на весь обратный путь. Так что завтра с утречка дорасскажем, – он посмотрел на сына, тот кивнул, – и пойдем по солнышку.

Мальчишки послушно отправились спать.

Горцы тоже тихо расходились.

Таургон сидел неподвижно за столом, мрачный и злой.

Давно ли ты меня называл «мой господин»? А сейчас подойти не решусь.

Догадаются мальчишки, глазами какого предка ты смотрел свое «дважды не было», и что ты тогда будешь делать, государь?

Нам бы стоило поговорить. Об этом видении. И обо всем остальном.

У нас есть еще сколько-то дней пути. В горах легко говорить правду, ты понял это.

– Не кусайся, свои, – сказал фоур, подходя к Таургону так, чтобы тот его видел, и протягивая фляжку из неприкосновенного запаса.

– Спасибо, – хмуро откликнулся северянин, беря ее.

Левой.

– Завтра с утра, – решился заговорить Денетор, – я расскажу побыстрее. И мы уйдем.

– Хорошо.

– Ты точно не хочешь выговориться? – спросил старый лорд. – Мы верим, что дважды не было.

Никогда не знал, что отец настолько смелый человек.

– Нет.

– Тогда допивай. До дна, не бойся. Горы любят тебя, с погодой нам удача, запасы беречь не нужно.

– Таургон?

– Что?

Вскинулся, как спугнутый зверь.

Ничего. Раз «дважды не было», то и ничего. Просто – Таургон. Какой-то дунадан из-за Тарбада.

Денетор обнаружил, что отвык рассказывать. Годами слушал – и молчал. А теперь надо говорить.

Завтрака сегодня не будет, только чай из запасов Таургона и кусок лепешки.

На завтрак сегодня его история.

– Я расскажу всё, что видел, но прежде я должен взять с вас слово, что ни один никогда не расскажет полностью то, что услышит сегодня.

Юноши переглянулись. К настолько серьезному началу они готовы не были.

– Все до одного, – твердо сказал Денетор. – Таков был завет Исилдура; ради вас я его нарушу, потому что считаю, что вы должны знать всё, что открылось у Черного Камня. Но дальше вас тайна не должна пойти.

– Я клянусь, отец! – вскочил Боромир.

– Клянусь. Клянусь, – эхом повторили остальные.

– Этот запрет касается речей о камне на Амон-Анвар, на могиле Элендила. Когда Боромиру исполнится двадцать, мы все поедем туда. Раз вы узнали об этой святыне, значит, вы не только можете, но и должны будете подняться к ней.

Таургон прикрыл глаза. Он понимал, почему Денетор заговорил о Горе Трепета. Значит, такой же Камень, как здесь? Только много меньше размером.

– Мы спрашивали себя: для чего Исилдур повез через море огромный Камень? Зачем везти глыбу в два роста человека, говорили те, кто мнят себя мудрыми и рачительными, ведь беглецам разумнее наполнить трюмы вещами, провизией или уж книгами, творениями мастеров… взять статую, но не камень! Нет, говорят эти мудрецы, не может быть, чтобы Камень был привезен по морю, а потом еще и доставлен на Эрех. Нет, говорят они, он упал с неба!

Наследник усмехнулся.

И понял, что ему легче говорить зажмурившись, как мальчишкам.

– Это было в Роменне. Лорд Амандил уже уплыл, и никаких вестей у нас не было. Я имею в виду – никаких добрых вестей. Известия из столицы были одно хуже другого. Что спасало нас от черного отчаянья, не возьмусь сказать. Всё, о чем нам говорил разум, было страшным и безысходным. Но что-то изменилось в нас, чаша горя была переполнена, опрокинута и разбита. От привычного уклада жизни не осталось ничего; скоро, возможно, ничего не останется от самой жизни, и поэтому мы уже не боялись. С нас, как шелуха, опало всё мелочное и повседневное, осталось только подлинное. Удивительно, но именно там, в Роменне, в ссылке и под надзором, мы были свободны как никогда в жизни.

Денетор чувствовал одобрение и участие своих слушателей, но понимал, что открывать глаза не стоит: собьется.

– И вот однажды на море разыгралась буря. Нам она показалась страшной, мы не знали, что подлинно ужасные шторма у нас впереди. Волны были высотой с небольшой дом… когда они отступили, мы увидели на берегу огромный черный шар. Почти наполовину он ушел в песок и гальку. Мы спустились посмотреть на это чудо – и обнаружили рядом другие камни. Какой-то в рост человека, какой-то чуть более двух локтей. Все они были совершенно круглые, и это изумляло более всего. По приказу лорда Элендила мы взяли наименьший из Камней (тот самый, что теперь лежит на его могиле) и отнесли к себе. Я помню его наощупь: как и здешний, сначала холодный, а потом чувствуешь его тепло; сначала нести тяжело, а потом просыпаются новые силы.

Главное было сказано почти всё, и можно открыть глаза. Но не хочется. Еще на какое-то время задерживаешься там, в прошлом, рядом с Элендилом.

– Через несколько дней лорд Элендил сказал нам то, о чем мы догадывались и сами. Эти Камни – дар Валар, они – знак того, что лорд Амандил доплыл и услышан. Они – защита нам. Лорд приказал перенести Камни на наши корабли; Камней было девять, по числу кораблей. Мы поняли, что это неслучайно. Королевские стражи не препятствовали нам, считая наши действия затеей безумцев. Особенных усилий требовала погрузка большого, для этого пришлось разобрать настил на палубе, потому что иначе его в трюм было не поместить. Но я уже сказал: чем дольше мы трудились с Камнями, тем странным образом становилось больше сил, так что приказ, сначала казавшийся тяжелейшим, хотя и мудрым, был исполнен на удивление быстро.

Денетор открыл глаза. На него смотрели с восторгом.

Наверное, первый раз в жизни он видел восхищение на лицах многих, а не единственного собеседника, с которым ведет тайный разговор.

– И ни одна веревка не оборвалась, пока грузили. Ни один кран не сломался, – добавил он.

– А какой высоты были те краны?! – ринулся в пучину вопросов анфаласец. – Морской корабль мог подойти прямо к причалу? Было достаточно глубоко?!

– Садор, – Денетор улыбнулся очень мягко; такую улыбку видели у Диора, но никогда у его племянника, – если мы сейчас начнем обсуждать краны нуменорских гаваней, то, во-первых, нам этого не простят остальные, потому что перестанут понимать нас на третьей фразе, а во-вторых, мы не выйдем не то что до полудня, но и к закату.

Садор засопел и не ответил.

Но наследник сегодня был милостив:

– Ты видел Камень Эреха. Ты знаешь достаточно о технике ваших гаваней. Да, морской корабль мог подойти к причалу. На остальные вопросы тебе ответит твое знание.

– Ой… – сказал Садор.

– Я правильно понял, – медленно заговорил Таургон, – что на каждом корабле было по Камню?

Наследник кивнул.

– Но это значит, что четыре Камня приплыли с Элендилом в Арнор?!

– Именно.

– Где они?!

Денетор развел руками:

– Те, кто поднимался на Амон-Анвар, знают, что случайно туда выйти невозможно. Полагаю, остальные Камни тоже не на виду. Что у вас, – он вздохнул, – что у нас.

– Так о трех других гондорских неизвестно? – взволнованно спросил Амдир.

– Я рассказал всё, что видел, – покачал головой Денетор.

– И где их искать..? – проговорил Галадор.

– Не думаю…

– Не стоит… – одновременно начали Денетор и его отец, осеклись, замолкли. Сын кивнул: говори ты.

– Не стоит искать, – сказал старый лорд. – Если с этими Камнями всё действительно так, то они найдутся сами. В свой час. И вряд ли станут известны всем.

Наследник медленно кивнул. Он хотел сказать именно это.

Дни отдыха были бесснежными, поэтому тропа между селениями стала достаточно хороша, чтобы идти без провожатых.

Все надели сильно полегчавшие мешки (не столько съели за эти дни, сколько хозяевам отдали), вышли из хижины.

Заметив, что Таургон берет горный посох в левую руку, Денетор громко сказал отцу, что не уверен в своих силах и пойдет последним. Стало быть, самым последним будет арнорец. Мальчишки ничего не заметят.

Поблагодарили хозяев, обернулись на Эрех.

И пошли по тропе из прошлого в сегодняшний день.

СЛАДОСТЬ И СОЛЬ

Тот же год

В Калембеле этот январь оказался бурнее праздника молодого вина. Весть о прибытии йогазды, и не одного, а с семьей, понеслась с гонцами по промороженным дорогам, лорды благословляли хорошую погоду, спеша в столицу края. К первой новости прилагалась другая, странная: что Денетор почему-то уехал в горы… другого бы назвали безумцем, а тут это было настолько непонятно и необъяснимо, что воспринималось как должное. Обещал вернуться через пару недель? – вот и чудно, значит, точно его застанем. Можем успеть приехать даже раньше, чем он вернется.

А в Калембеле ламедонцы забывали обо всем, увидев Митреллас. Все ожидали, что дочь Денетора будет роскошной столичной красавицей, ослепительной в блеске парчи и самоцветов и недоступной, как Старкхорн, царящий надо всеми Белыми Горами. А девушка, которая встречала их, извиняясь за отсутствие отца и брата… «Она – как эдельвейс на скале», – говорили они потом друг другу. Прекрасна? – да, недоступна – да! но в ее недоступности был и безмолвный призыв: поднимись ввысь, ты можешь! Митреллас была непохожей на них: она иначе двигалась, иначе говорила; и пусть она проста и приветлива со всеми, но всё же ни на миг не сочтешь ее ровней, она выше их, безмерно выше… но обладает искусством поднимать их до себя.

Только такой и может быть дочь их йогазды.

Ламедон влюбился в Митреллас с первого взгляда и дольше, чем на всю ее жизнь.

Ее походка, когда она словно плывет над полом, ее движения, изящные и сдержанные, ее манера речи, неизменно доброжелательная, ее наряды, красивые не дороговизной, а продуманностью… все это на годы и десятилетия вперед станет предметом для подражания, но пока вызывает только самозабвенный восторг.

Две матроны, совсем пожилая и помоложе, почти не удостаивались внимания ламедонцев и, пожалуй, нарочно уходили в тень, давая их милой девочке оказаться полноправной и единственной представительницей йогазды.

Митреллас, окрыленная успехом, с каждым днем становилась всё увереннее – и прекраснее.

– Денетор не узнает ее, когда вернется, – шепотом говорила Неллас свекрови.

Настоящий праздник не мог начаться до возвращения наследника, но надо же десяткам знатных людей, собравшихся в замке, как-то проводить вечера? Звучала музыка, песни… однажды и Митреллас попросила дать ей арфу. Это вызвало бурю ликования прежде, чем она не то что коснулась струн, а смогла взять инструмент в руки.

Так что никто не выезжал на мост и на правый берег Кирила высматривать Денетора и его спутников, никто не высчитывал дни до назначенного возвращения, никто не пытался понять, куда же они уехали, и не строил волнительных планов, что они будут делать, если йогазда не вернется в срок.

Покорителей зимнего Эреха встретили лишь стражники и слуги.

Это сначала удивило, а потом, когда Неллас и матушка, перебивая друг друга, рассказали о причине, обрадовало.

Лорд Ангбор вообще-то был выдержан, серьезен и воспитан. Но эти качества годились для обычных дней, а не для тех, когда ты приходишь к умнейшему человеку, чтобы спросить: «Так зачем ты совершил это безумство?!»

– Куда вы всё-таки ездили?

Скрыть эту часть правды было невозможно. Остальную – да, с остальной разберемся, но о главном не умолчишь.

– На Эрех, – буднично ответил Денетор.

– За-ачем?.. – выдохнул ламедонец.

Осталось неизвестным, какой ответ был заготовлен у наследника.

Потому что заговорил его отец. Тоже буднично, как о совершенно очевидном:

– Племя хаготт хеги, как тебе известно, уже две с половиной тысячи лет не платит Гондору налогов. Разумеется, мой сын не мог стерпеть этого и поехал разобраться с ними лично.

– А я, – Таургон заговорил раньше, чем придумал, что скажет, – до того, как меня взяли в гвардию, был стражником. И каждую осень мы собирали подати. Так что опыта у меня достаточно.

Денетор стоял с самым непроницаемым лицом, на какое был способен.

Все трое были настолько серьезны, что лорд Ангбор почувствовал, что верит им.

– Но как… чем могут мертвые заплатить налог?! – севшим голосом спросил он.

Денетор смилостивился:

– Сказаниями.

Его сообщники кивнули.

– Да, сказаниями, – обычным тоном продолжил наследник. – Спросите Хатальдира, он будет рад поделиться. Теперь эти сокровища принадлежат всему Гондору.

И от вдохновенного рассказа, как погиб бездетным его предок, все… не то, чтобы поверят в «налоги», но забудут спросить, какова же была подлинная причина поездки.

Все мальчики… да, эти слова снова относились к нему. Надо было возвращаться в привычный Гондор, вспоминать, что твое место позади Хатальдира, а не впереди Боромира, вспоминать, что ты бродяга с Севера, и произносить «мой господин» если не в каждой фразе, то хотя бы в каждом разговоре.

Калембел гораздо ближе к Минас-Тириту, чем Лаэгор. Пусть карты и считают иначе. Что эти карты понимают в людях?

Итак, все мальчики, помывшись и приведя себя из походного вида в человеческий, надели туники Стражей Цитадели, и черно-серебряное великолепие преобразило их. Каждый из них сейчас казался более настоящим, более собой, чем в дорожной одежде. Их молодая сила, ищущая выхода, их мечты и стремления, которым еще только суждено было воплотиться, их уверенность и твердость, для которой еще не нашлось применения, – всё это из внутреннего стало явным. Появление их в большой зале замка вызвало вздох восхищения.

Митреллас на их фоне смотрелась героиней горской сказки, где у девы-лебеди было пять братьев-воронов, готовых защитить ее от любой беды. Денетор, глядя на дочь, улыбался – обычной человеческой улыбкой. В Минас-Тирите Митреллас сочли бы скорее милой, чем красивой; здесь же ее называли не столько прекрасной, сколько – чудесной и волшебной. Имя словно отозвалось в ней, и она казалась эльфийской девой, пришедшей к людям.

Словно видение была она, облаченная в бледно-голубое платье и белоснежное сюрко, отороченное пушистым мехом. Отец лучше ее самой понимал, что она хотела сказать этим нарядом: не парадный черно-белый, приличествующий дочери самого могущественного человека в Гондоре, а этот мягкий светлый – свет ее души, открытой людям.

Денетору не узнать, что спустя полвека, когда с Итилиенской войны к ней вернется… много, очень много, ее будут считать счастливицей: один из средних сыновей, один из близнецов, дочь, бесстрашно не оставлявшая отряд Боромира, потому что воинам всегда нужен лекарь, и муж… да, живой, несмотря ни на что – живой, – тогда Митреллас достанет то самое, ненужное ей в юности, черное парадное сюрко, которое будет уже дурно сидеть на ее постаревшей фигуре, только это будет неважно, ведь оно – из того времени, когда все еще живы, когда еще впереди мечты, любовь и счастье…

Когда все еще живы.

Но до войны – полвека.

Заиграла музыка, начались танцы. Здесь почти не знали того, что танцуют в столице, но все были готовы объяснить Митреллас и ее братьям (что? они не все ее братья? потом разберемся!) простые движения здешнего веселья, а если не сразу получится – не беда, а если потом собьется снова – ничего, подскажем… так что очень скоро столичная молодежь танцевала вместе с ламедонцами, выделяясь лишь цветом своих одежд.

Кроме Таургона.

Появление его в парадном черном заставило некоторых ламедонцев забыть о Митреллас.

Кто он? откуда? откуда-откуда?! ну и глушь, должно быть… и не богат? и даже не слишком знатен? нет, правда, совсем не богат?! – и – до сих пор – не – женат?!

И даже не помолвлен!

Быстро выспросив у одного из юных гвардейцев всё необходимое, к добыче направился первый из отцов. Дочь, изящная темноволосая девушка, в которой была хорошо заметна нуменорская кровь, завороженно глядела на столичного красавца.

Который – вот жалость-то! – не танцует.

Это огорчение поджидало еще не одну ламедонскую красавицу. Темноволосые и русые, уверенные в себе и робкие, откровенно восхищенные им и застенчивые… явись он сейчас как наследник Элендила, он не смог бы очаровать их сильнее.

А вот их отцы были бы жестоко разочарованы, узнай, что он отнюдь не так незнатен, как обмолвился кто-то из его товарищей. Беден – превосходно, значит, нуждается в богатой невесте. Скромного рода – еще лучше, отличный жених для девушки из провинции. И при всем том – друг йогазды!

…здешняя знать ничего не понимала в тонкостях Седьмого яруса и по наивности своей причисляла молодого мужчину к кругу мужчин, а не подростков. А раз черно-белым лордятам в ближайшие лет десять о свадьбе и думать нечего, то и на них сейчас смотреть не стоит. Но этот! – он же разумный человек (раз друг йогазды, то в этом нет сомнений), он понимает, что здесь его ждет в сто, в тысячу раз более удачный брак, чем в столице.

Денетор понял, что Таургона надо выручать. Тем паче, после истории про налоги с мертвых он в долгу.

Наследник подошел к северянину. Очередная девушка, пытавшаяся рассказать, как прекрасны их земли вообще и шахты в частности, исчезла быстрее испуганной горной козы.

– Что же ты не танцуешь? – спросил он тоном, каким говорил, бывало, на скучнейших из столичных празднеств.

Как отвечать такому тону, Таургон не знал.

– Не умею, – пожал он плечами.

Денетор проследил взглядом за Митреллас, которая сейчас как раз запуталась в движениях, и ее со смехом возвращали из чужой цепочки в свою.

– Убедительно, – изволил кивнуть наследник.

Таургон вспомнил разговор перед подъемом на Эрех. Н-да.

Какое-то время он молчал. Денетор ждал, будто и забыв о том, с кем стоял рядом.

– А ты сам почему не танцуешь? – северянин набрался смелости принять предложенный тон.

– В мои годы? – приподнял бровь гондорец.

Танец закончился, все выбирали пары на следующий. Растолкав петушат, к Митреллас пробился седоглавый лорд (хотелось назвать его фоуром), решительный и восторженный настолько, что девушка предпочла его всем юнцам.

– Убедительно, – взглянул на йогазду Таургон.

– Один-один, – наклонил голову Денетор.

На этом первый урок светской беседы был прекращен.

– Замучили? – спросил он.

– Не то слово. Шахты, кузницы… девушки в придачу.

– Я бы советовал выбирать ту, что с кузницами. Возможностей больше, – заметил наследник.

На миг Таургону показалось, что тот не шутит.

– Которую? – усмехнулся северянин. – Их три.

– Тебе нужен мой совет? Пожалуй, здесь я посмотрел бы на девушку, а не на богатство. Всё-таки жить не только с кузницами, но и с ней.

– Мудро, – ответствовал Таургон. И спросил, не выдерживая этой игры: – Послушай, скажи: что мне делать?!

– А что ты должен делать? – посмотрел на него Денетор.

– Ну… они же…

– Ты кому-то что-то обещал? Приехать в гости? Полюбоваться шахтами?

– Нет.

– Тогда о чем говорить?

– Я боюсь обидеть их, – нахмурился арнорец.

– Ты не давал обещаний, а значит, ты и не нарушишь их. Так в чем обида? Жениться на всех разом ты не мог бы в любом случае.

– Ну да…

– И ты зря не танцуешь, – качнул головой Денетор. – Танец – это лишь танец, а не помолвка.

– Может быть. Но мне не хочется.

– Дело твое.

К ним подошел лорд Ангбор. По его улыбке было ясно: ни о чем серьезном речь не пойдет.

– Мой господин, твоя дочь чудо!

Наследник благодарно наклонил голову.

– Летом пусть готовится к путешествиям, – увлеченно говорил лорд. – Мы покажем ей весь Ламедон, свозим к слиянию Кирила и Рингло…

– Да, я слышал, что там красиво.

Ангбор осекся. И тут, в свою очередь, изумился Денетор: что он такого сказал? Ну да, бирюзовые воды стремительного Кирила и желтоватые неспешной Рингло чудесным образом не смешиваются, так и текут какое-то время вместе: половина реки синее, половина желтее. Всякий, кто приезжает в Ламедон, обязательно должен посмотреть на это; нигде в Гондоре больше подобного нет.

Он должен был назвать это не «красивым», а «удивительным»?

– Господин мой Денетор, – осторожно произнес лорд Ламедона, – правильно ли я понимаю, что ты никогда не видел этого?

Ах вот оно что…

– Я жил в Ламедоне до пяти лет, – качнул головой наследник. – Возможно, меня и возили.

– Но раз так, господин мой…

Денетор уже не слушал его, быстро решая.

Отсюда до слияния рек лиг пятнадцать, не расстояние для всадника. За пару дней обернуться… да что за пару – за один! Прискакал, посмотрел – и обратно.

Да, но вот смысла в такой скачке? Ну, сливаются. Ну, одна почище, горная, другая погрязнее – неудивительно: сколько кузниц на ее берегах? да и медленная она, с песком.

Такая поездка имеет смысл, только если неспешно, со вкусом, с дамами, с арфами… приехали, восхищаются, изумляются, развлекаются…

Но тогда – сколько? Со всеми шатрами, обозом для пары дюжин путешественников и вдесятеро большего числа слуг? Получается, если быстро, то дней за десять. А, по-хорошему, не меньше двух недель.

Проживет без него Гондор лишние две недели? И так он задержался здесь дольше, чем обычно.

Да, но Неллас… она будет счастлива, если он повезет ее к этому чудесному месту. Почти что всей семьей… жаль, не сообразил взять Барагунда. Вот так они просто отправятся прокатиться по родному краю. Матушка, отец… им это подарок. Этому молчуну тоже. Вернется на свой Север, расскажет про южное чудо.

Ну, лишние две недели. Даже если три – со всеми неспешными сборами и прочим. Не рухнет Гондор.

Если вдруг что-то действительно срочное – так в этой стране есть гонцы, и лошади для них всегда свежие. На самый худший случай – сам сидишь в седле пока неплохо.

– Лорд Ангбор, – перебил наследник, – твои подставы для гонцов в порядке?

Тот едва не задохнулся, почти оскорбленный:

– Господин мой Денетор, я надеюсь, это был не вопрос?

– Нет, – кивнул тот. – Не вопрос. Так Наместник прочтет мое письмо на третий день?

– Если надо, то и послезавтра.

– Не нужно. День ничего не решит, а зимние дороги опасны.

– Как прикажешь.

– Я напишу ночью, – сказал Денетор обычным тоном, а потом улыбнулся: – Итак, мы едем любоваться слиянием рек.

Несколько дней сборов. Молодежь веселилась, более разумные проверяли вещи в дорогу: всё-таки такие поездки – летнее дело, а тут посреди зимы.

Отцы, всё еще мечтающие заполучить Таургона в зятья, благословляли эту задержку и пытались использовать каждый день… северянин был учтив с ними, спокоен и почти привык.

Большинство смирилось, в последний раз зазвало в гости – и уехало с дочерьми. Самые упорные твердо намеревались восхищаться чудом природы.

Таургон одобрял их всецело, поскольку число юношей почти не уменьшилось. И это наводило на мысли… но не может же Митреллас танцевать одна со всеми?

Но наконец, как заметил Денетор, несмотря на старательные сборы, они всё-таки выехали.

Нижний Ламедон вернул Таургону нормальную человеческую зиму. Конечно, снег, которым можно кидаться, это очень увлекательно, конечно, сырые ветра Минас-Тирита нетрудно перетерпеть… но вот эта, с ясными теплыми днями и легким морозцем по утрам… блаженство.

Как, оказывается, он соскучился по дому.

Разноцветная веселая кавалькада скакала на юг. Юноши, гордясь ловкостью, уносились вперед, чтобы еще более стремительно вернуться; старшие ехали шагом, ведя беседы.

Проехав пару лиг, остановились. Слугам предстояло разбить лагерь, который больше хотелось назвать городком из тканей, и Таургон, лучше других понимая, сколько трудов их ждет, смирился с тем, что горячей еды до темноты не будет. Что ж, потерпеть не трудно.

Однако слуги расстелили на земле скатерти и места для сидения, достали посуду, словно обед был готов…

…ламедонцы смотрели на их приготовления как на самое обычное дело, а вот столичные удивлялись все до одного.

По какому волшебству на этих скатертях явится еда?

Волшебство вскоре показалось. Оно шло от соседней деревни – домиков под серой черепицей, сгрудившихся на пригорке. Волшебство было одето в длинные синие юбки и узкие передники всех цветов радуги разом. Волшебство громко гомонило, обсуждая, у кого в корзине заботливо укутана самая вкусная еда.

Это был очень странный пир. Блюд столько, что даже на самом пышном торжестве в Минас-Тирите их будет много меньше. Но каждого тебе доставалось одна-две ложки – очень вкусных, приготовленных с любовью, но без малейшей надежды получить хотя бы третью.

Крестьянки с удовольствием потчевали их, гордясь каждым услышанным «Как вкусно!» или «Милен фином!» с таким сочетанием торжества и самоуверенности, какое не у каждого лорда встретишь. Дорожный обед, которым они кормят путников не в первый и не в последний раз, превращался для них в праздник, в триумф, в блистательное событие… и своей радостью они заражали и лордов, которым эта еда теперь казалась лучше изысканных яств.

– Они делают праздник из ничего, – сказал Таургон отцу Денетора.

– Идешиг эшшеш, – кивнул старый лорд.

– Что?

– Это старое горское присловье. «Сладость и соль». В жизни всегда есть и то, и другое. Как бы не было много соли, всегда есть и сладость. Надо только найти.

– Идешиг эшшеш, – повторил северянин, запоминая. – Хорошая поговорка.

За время пира слуги разбили лагерь и занялись приготовлением ужина. Дело это было серьезное и неспешное, как раз к темноте должны были управиться. А у путешественников, соответственно, пока есть время для музыки, танцев и бесед.

Таургона не тянуло веселиться. Пологие холмы нижнего Ламедона странно напомнили ему Арнор, и хотелось проехаться в тишине, послушать эту землю, поговорить с ней.

Он оседлал коня и медленно отправился прочь от лагеря.

Свечи кипарисов – вот этого в Арноре нет и быть не может. Дорога просматривается на лиги вперед: ее отмечают эти строгие стражи, застывшие мерным строем. А в остальном… холмы мягче, чем дома, – словно земля дышала во сне, и так и застыла, мягкая и расслабленная.

Странно думать о земле, как о женщине.

Странно любить землю, как женщину.

Женщину, в которую влюблен, хотя знаешь, что навсегда расстанешься с ней.

Можно ли любить двоих?

Может ли быть у человека две родины?

Слова о долге, о роде Элендила, о грядущем Короле… как давно всё это стало только словами. Гондору не нужен Король, ты это лучше всех знаешь, и можно было уехать и десять лет назад, и раньше. Барагунд, Боромир, мальчишки… всё это заменило долг, стало новой целью, но и они ведь уже взрослые, ты научил их основному, дальше сами. Нет, будь честен перед собой: все прекрасные и мудрые доводы давно в прошлом.

Тебя держит здесь одно. И ты не решаешься даже самому себе произнести это короткое слово.

Только сердце сжимается от страха при мысли, что когда-то придется возвращаться в Арнор. В родной и бесконечно любимый.

И никогда больше не ступить на плиты Белого Города, не вдохнуть дух выжженных солнцем трав Пеленнора, не увидеть могучих Эред Нимрайс и этих пологих холмов…

Как сказал старый лорд? Идешиг эшшеш… словно ящерка по камню пробежала.

…выиграли войну, чего еще надо? живи и наслаждайся миром. Нет, жить в сладости скучно, надо соли добавить, а то как же так? Просто жить счастливо нельзя, непорядок.

Эшшеш… вот же слово. Только сквозь зубы такое и цедить.

Солнце опускается. Надо вернуться в лагерь, пока светло.

А нас, оказывается, прибыло. Отец с дочерью, и если это не очередная невеста, то я – гном. Из какой же дали они ехали, что опоздали бы, отправься мы обратно в Лаэгор?

– Господин мой Таургон, – поспешил встретить его лорд Ангбор, – позволь познакомить тебя: это Брунфер, лорд Галльяша, и его дочь Орэт.

Что, всё настолько серьезно, что правитель Ламедона берет дело в свои руки?

…ну почему нельзя просто съездить посмотреть на эти реки? Почему опять говорить учтивые слова и выслушивать про приданое? Скорей бы домой, в Минас-Тирит, где ты никто и звать никак… какое это счастье – быть северным бродягой в последнем ряду, а не другом йогазды. Лучше Фингон, лучше Брегол, в тысячу раз лучше, чем очередная дева с восторгами и ее отец с плохо скрываемой настойчивостью.

Тем временем лорд Брунфер, не сдерживая радости, славил мудрость йогазды, который решил поехать к слиянию рек.

Интересно, в какой горной дали этот Галльяш? И есть ли там хоть одно название на синдарине, кроме Рингло? Нет, скорее всего. Даже странно, что имена у лорда и его дочери не на местном языке. Хотя в ее внешности нуменорской крови не видно вовсе: широкая кость, тяжелые русые косы… только по отцу и скажешь, что они не чистокровные горцы.

– Весть о вашем прибытии застала меня в поездке по нашим рудным шахтам…

…за слово «шахты» я скоро буду убивать…

Спокойно. Доброжелательное лицо – и делать вид, что слушаешь. Не виноват же лорд, что его мечты тщетны. Мчался из такой дали, девочку притащил. Надо еще помочь ей пережить всю эту неудачу. Жалко их, и поделать нечего. Почти нечего. Только смягчить.

Таургон посмотрел на эту «невесту», думая, как будет гасить ее восторги и заочную влюбленность.

И замер.

Никакого сияющего взгляда, которыми он был избалован за эти дни, не было. Дочь лорда смотрела сквозь него с тем же вежливым безучастием, с каким он только что смотрел сквозь нее.

Лорд Галльяша явно почувствовал перемену настроения собеседника, вспомнил, что ему срочно надо переговорить с кем-то… и исчез.

Его дочь продолжила речь отца с, кажется, середины оборванной им фразы. Учтивая – и безучастная к собственным словам. Ведь всё решено, нужно только его согласие? а оно, кажется, будет. Он друг йогазды и значит хороший человек, он наверняка всё отлично понимает в хозяйстве, иначе наследник не приблизил бы его, она – первая невеста Ламедона, всё определено и сложилось наилучшим образом. Отец будет счастлив, и, разумеется, все девушки края будут ей завидовать.

– Госпожа моя, – перебил ее северянин.

От его тона она словно проснулась.

Словно ее, собиравшуюся шагнуть в пропасть, отдернула назад мужская рука: крепко, не вырваться, и всё же не больно.

– Госпожа моя, – серые глаза встретились с синими, – не трудись напрасно. Я не жених для тебя.

– Почему? – в этом вопросе не было ни обиды, ни огорчения, только удивление.

– Я так же, как и ты, связан долгом перед своей землей. Рано или поздно я должен буду вернуться туда.

– За Белыми Горами, да?.. – растерянно проговорила девушка.

– За Белыми, да. А потом – за Мглистыми. Потом – за Южным Всхолмьем. И за Ветреным Кряжем.

Она расширенными глазами смотрела на него, пытаясь представить эти огромные пространства.

Таургон медленно кивнул в ответ ее мыслям.

– Так далеко… – выдохнула она.

– Да. Все хотят меня женить, но никто не спросит, почему я не хочу жениться.

– Понимаю…

Понимала она пока лишь одно: ничего из того, с чем она согласилась и смирилась, не будет.

– Госпожа моя, я не знаю, стоит ли это говорить прямо твоему отцу…

– Нет! – почти вскрикнула она. – Нет, пожалуйста.

– Как скажешь, – он чуть поклонился.

– Мы ведь можем поговорить? – осторожно спросила она. – Просто поговорить?