Гондору не нужен Король

И надо заниматься делами. Что там с Анфаласом?

…а если бы я был на его месте, что бы я искал в Минас-Тирите? Не воцарение, тогда что?

Здесь есть только одна вещь, представляющая ценность для Арнора.

Подождет Анфалас.

Денетор резко встал.

– Вы оба свободны до завтра.

Секретари поклонились, сложив руки на груди, и вышли.

Оставшись в одиночестве, наследник подошел к стене, надавил один из камней. Открылся тайник. Денетор стал вынимать шкатулки с документами. В самой глубине, безо всякого ларца, лежал ключ от сокровищницы. Наследник убрал его в поясной кошель, поставил шкатулки на место, закрыл тайник и стремительно вышел.

Вниз и вниз, к двери, которую отпирают так редко.

Ее тоже охраняют Стражи Цитадели, кому же еще. Вот забавно будет, если он увидит там Таургона.

Нет, там стояли другие.

Как часто Таургон спускался сюда с дядей? Дядю спрашивать не стоит. Таургон не ответит.

Нет, если бы это бывало не то что часто, но хотя бы иногда – об этом бы говорили.

Не ходит проведать их реликвию?

Денетор зажег несколько масляных светильников, подошел к ларцам со Звездами. Он знал, что подлинной считается меньшая по весу: ее огранка дает более сильный блеск, а лучи выточены глубже и изящнее. Вторая грубее, сделана явно наспех. Зачем вообще было ее делать? Просто в надежде продать вдесятеро дороже, чем стоит алмаз такой огранки?

Или за этим стоит что-то еще?

Да, подлинную с фальшивой не спутать.

Что бы он сделал, будь он на месте Таургона?

Выкрасть, подменить, выпросить – нет. Наш северянин никогда не пойдет на что-то такое. Он воин, его стиль – честный и открытый.

Тогда – заслужить и получить в награду.

А почему бы и нет?

Что северные дунаданы живы – уже не тайна, что он сын их вождя – почти не тайна. Послужить Гондору и попросить то единственное, что ему здесь надо.

Ну так служи! Не стой годами у Древа!

Гондор не обеднеет без этого алмаза, а если просить не посреди площади Цитадели, а в зале совета… или даже в тронном, только не переполненном, так немногие и узнают об этом.

– Почему ты ему не нужна?! – спросил Денетор у Звезды.

Звезда сверкала как Сильмарил, отражая огонь светильников. Фальшивая блестела рядом. Не очень ярко, но тоже ничего.

Невозможно понять логику этого человека!

Денетор велел, чтобы на ужин было всего три перемены блюд (и полегче!), а потом много фруктов и легкого вина. Изобилие фруктов в апреле – роскошь, но вряд ли северянин обратит на это внимание. Вроде бы и закуска, но от хмеля почти не защищает. Как наследник знал по опыту, от легкого вина человек становится разговорчивее, чем от крепкого. От крепкого он и отказаться может, и лишь пригубить… а легкое что? оно безопасное, так, едва захмелел, ничего страшного.

Сильный сокрушит сильного, но безоружен перед слабым. Этот принцип Денетор выучил тоже очень, очень давно. Хочешь победить сильного – поддавайся.

Ты же мне не ответишь на прямой вопрос. А тогда, прости, я получу ответ своими средствами.

За ужином Денетор завел речь об Элендиле. Больше ничего делать и не понадобилось: Таургон начал говорить, Неллас и дети внимали ему вот именно как дети, а недостаток еды, вино и особенно жадность слушателей делали речь северянина всё более вдохновенной.

Денетор же слушал, не о чем, а как говорит Таургон.

Его интерес к королям. Да, теперь понятно: его род. Но это и мой род. И дяди, и любого из нас. Почему мы никогда не сможем так рассказывать? Почему мальчики (Барагунд уже совсем не мальчик!) слушают его, затаив дыхание, а Митреллас забывает о своих грезах? Что для нас Элендил? Прошлое, которое надо знать. А для него? О ком я бы мог говорить с такой любовью? Об отце? О дяде? О деде, если брать умерших? О тех, кого видел своими глазами. Только о них.

Где ты видел Элендила, Элроса и прочих? Где? ведь, сколь нам известно, палантиры сгинули. И никакие книги не научат так видеть. Прочел я «Сына Звезды»; признаться, твои комментарии показались мне самым интересным в этом фолианте.

Как это связано: ваш долгий век и эта вдохновенная близость прошлого? Это черта вашего народа, не только твоя. Ты все эти годы держишься так, что понятно: ты не особенный. Вас там таких много.

Я слушаю тебя – и просто верю. Не потому, что мне известно – ты знаешь историю лучше нас всех и не допустишь ошибки. Я верю твоей любви. Беспредельной любви. И мне, страшно признаться, сейчас безразлично, так или не так происходили события. Я просто хочу верить тебе.

– А Звезда Элендила? – вставил вопрос Денетор, когда Таургон, устав, потянулся за кубком.

– Она погибла с Исилдуром.

Северянин явно устал, но не от долгой речи, а от вложенных чувств.

Тем проще.

– Я не о той. Я об арнорской.

– А, – Таургон сразу потерял интерес, словно пламя задули. – Так она же у вас.

– Я знаю, – кивнул Денетор. – Меня удивляет, что ты не пытался ее вернуть. Всё-таки реликвия вашего народа. Или ты говорил с дядей, и он против?

– Нет, зачем? – пожал плечами. – Она ушла. Хорошо, что уцелела. Хорошо, что здесь. Вот вы ее и храните, раз мы не смогли.

– Но две тысячи лет судьбы Арнора, – нахмурился наследник.

«Что я делаю? Я что, всерьез уговариваю ее взять?!»

– Да, это так, – голос северянина был по-прежнему равнодушен, словно не о его стране шла речь. – Но то, что она сейчас… это знак утраты. Она была символом Короля, и мы потеряли ее дважды. Сначала подлинную, с Исилдуром – и королевство Людей Запада разделилось на два. Потом вторую, сделанную для Валандила, – и вот и Арнор, и Артедайн остались лишь в хрониках и преданиях. Попросить у Наместника этот алмаз? Зачем? Чтобы он вечно напоминал нам о том, как мы шаг за шагом теряли себя?

– Прости, – Денетор был совершенно искренен, – мне следовало понять самому, насколько это больно для тебя.

– Храните их, – грустно улыбнулся Таургон, – спорьте, какая настоящая, какая нет. Хотя настоящая лежит на дне Андуина, если только море не унесло ее.

– А кольцо Барахира, – спросил Барагунд, – оно тоже пропало?

– Нет! – ни следа от печали и усталости, – нет, оно у… нас.

«Хотел сказать: у отца?»

– У этого кольца дар возвращаться, – продолжал северянин. – Последнее, что с ним было, – оно пережило… командира, который носил его во времена моего деда. Говорят, тело опознали по кольцу.

Митреллас тихо охнула.

– А до того вернулось от Арведуи. Он оставил его на севере, когда уплыл; наши потом добрались туда и выкупили это кольцо.

– Поистине дар возвращаться, – кивнул Денетор.

Боромир почувствовал, что ему как взрослому тоже уже можно участвовать в разговоре, а не только слушать, и спросил:

­– Но как случилось, что сын Арведуи погиб и Звезда оказалась у нас?

Северянин на миг замер, будто на стену налетел. Помрачнел. Произнес:

– Не спрашивай. Здесь женщины. Это слишком страшно и горько, чтобы рассказывать.

Повисло молчание. Потом Боромир проговорил:

– Как горько, что он погиб молодым, не успев ничего совершить.

«Они даже имени его не помнят!» – понял Арахад.

Проще всего, конечно, было кивнуть со скорбным лицом. Именно этого ответа от него ждут. Это будет как бы и не совсем ложь: он же не произнесет ни одного слова.

«Ты не умеешь лгать. Но тебе решать, какую часть правды ты скажешь».

Но дело было даже не в этом совете Диора.

Он не мог, просто не мог смириться, что об их Аранарте говорят как о безымянном сыне Арведуи, не сделавшим в жизни ничего.

– Нет, – решительно произнес Таургон.

– Нет? – приподнял бровь Денетор.

– Он успел, и многое успел – за то время, что ему было отпущено. Именно Аранарт создал нас такими, какие мы есть. Развивали другие, но основы заложил он.

– Но постой, – нахмурился наследник, – сколь я понимаю, он же погиб очень молодым.

– Неважно, сколько он прожил, – отвечал Арахад. – Важно, сколько он сделал.

– А что было потом? – подался вперед Барагунд. – После него?

И что ему отвечать?! «Ложь – стена из соломы, правда защитит надежнее».

Но как тут скажешь правду?

Таургон молчал, ища ответ на такой простой вопрос юноши. На собеседников он не смотрел и пристального взгляда Денетора просто не замечал.

Потом сказал:

– Прости, я не могу тебе ответить.

Северянин обвел гондорцев взглядом:

– Я боюсь вас обидеть молчанием, но поймите меня: мы четыреста лет делали вид, что нас нет. Не существует. Сгинули в той войне. Когда мы приходили – в Тарбад, в Брыль – мы рядились в бродяг из холмов; многие из нас до сих пор так делают. Мы привыкли скрывать наш народ, наш язык и нашу историю. И хотя мне незачем таиться от вас, я не могу переломить привычки, в которых воспитан.

Денетор приподнял кубок: пью за вас, – сказал:

– Ты действительно считаешь, что рассказал сейчас меньше, чем если бы перечислил вождей, правивших вами после гибели Аранарта?

Таургон осторожно улыбнулся, осушил свой. На ответную вежливость как-то не хватало сил.

– Мы совсем замучили тебя, – заговорила Неллас, – а вам ведь на службу с рассветом.

– До рассвета, – не без гордости поправил ее Боромир.

– В самом деле, поздно, – Денетор встал. – Таургон, тебя можно слушать бесконечно.

Северянин улыбнулся взглядом. Сейчас уместно было отвечать так: не поклоном и даже не кивком.

Денетор, не раздеваясь, стоял у окна. Жена давно спала, обнимая мягкую подушку: она привыкла ложиться, не дожидаясь супруга. Он всегда занят, днем и ночью.

Наследник резал на тонкие дольки мясистый багрово-рыжий плод: их ценили за сочную мякоть и пронзительный сладко-горьковатый вкус, а Денетор, к удивлению тех, кто близко знал его, ел эти фрукты прямо с кожурой, полной эфирных масел настолько, что дух перехватывает, если откусишь больше, чем надо. Он считал эти фрукты лучшим лекарством от сонливости и невнимательности.

Надо было разобрать и разложить весь тот мешок сокровищ, что ему сегодня вывалил Таургон.

Кольцо Барахира! – вот о чем и не ожидал услышать. А оно цело. Надо будет посоветовать Таургону рассказать об этом дяде. Уж раз сломал печать молчания, то скрывать такое от сына Барахира просто бессердечно.

Почему же он дорожит кольцом Барахира и совершенно равнодушен к Звезде Элендила? Чем она провинилась перед ним? Потерялась надолго? – так ведь нашлась. Чтобы для потомка арнорцев ничего не значил алмаз из венца, который две тысячи лет носили его предки?!

Такого просто не может быть!

Рот полыхал от оглушительного вкуса фруктов. От ночного ветерка дрожал и стлался огонь светильника.

И между тем он не лжет. Его безразличие к Звезде – искреннее. Даже сказал «они», ему нет разницы между грубой подделкой и подлинной.

Почему?

Трагедия гибели Аранарта? Человека, о котором мы ничего не знаем, а он оказался выдающимся? Трагедия такая жуткая, что северянин и спустя четыреста лет не в силах сказать о ней ни слова?!

Если сын Арведуи был таким исключительным, то почему он пал жертвой резни? За кем охотились орки – за ним, за Звездой? как он оказался не готов к такому нападению? там, судя по всему, пали все, и их было много… женщины, дети, судя по его молчанию… орки никого не щадили. А столько орков беззвучно не подкрадется.

Стоп. Какие орки?!

Орк потом отнес Звезду купцу на продажу?!

Люди?!

Но ведь сказано в хрониках, что в Ангмаре не уцелело никого!

Всё интереснее и интереснее…

В ангмарцев, которые уцелели, выследили и жестоко убили Аранарта, а заодно с ним и всех, кто был в том тайном поселении, верилось охотно. Но что кто-то из этих ангмарцев потом отнесет венец врага – купцу?! Денетор не стал бы уверять, что отлично разбирается в ангмарцах, но… воображение у наследника было слишком бедным для той картины, что вырисовывалась.

Он вышел из покоев, спустился на площадь.

Цитадель спала, только и слышно, как журчит фонтан под Древом. Кто-то из Стражей обернулся, услышав его шаги, трое других были неподвижны.

Денетор прошел мимо них, подошел к Древу. Провел рукой по белоснежной коре, словно здороваясь. Сел на край фонтана.

Тихо-тихо. И думается хорошо.

Итак, что мы знаем?

Что о гибели Аранарта мы не знаем ни-че-го. Таургону сказителем бы быть… скорбный взгляд, молчание… вот вам и ужасающая картина резни. А только не закончится эта кровавая месть продажей Звезды купцу. Продать Звезду мог только тот, кто не знал, что это за вещь.

Ну да, пришел на пепелище, откопал среди костей, понес продавать… тоже очень правдоподобно.

Надо будет посмотреть наши записи по этому делу. Они наверняка велись и, значит, сохранились. Но это утром.

Будь Звезда на Севере, Таургон наверняка имел бы на нее право. Ну, то есть не он, а его отец. Неважно. Он же о ней и говорить не хочет: «храните их обе». О гибели Аранарта он тоже не говорит: я помолчу, а вы сочините себе историю такую страшную, какую сможете.

И как такой незаурядный человек позволил себя убить и забрать Звезду?

«Четыреста лет мы делали вид, что нас нет».

«Мы делали вид».

От догадки похолодело в груди.

Денетор наклонился, плеснул в лицо водой из фонтана.

Таургон ни слова не сказал о гибели Аранарта. Для него нет разницы между двумя алмазами в сокровищнице.

Но раз он знает, что обе Звезды фальшивы, что подлинная на Севере, что Аранарт жил и столько сделал для своего народа, то…

Так.

Не просто потомок, а прямой наследник Исил… нет, раз Аранарт не погибал, а Таургон его потомок, то – не Исилдура, а Элендила!

Денетор снова окатил лицо водой.

К такому он готов не был.

То есть вот они, стоящие вокруг, – они должны быть его гвардией. Они носят его герб. Боромир должен звать его государем, в крайнем случае принцем. Дядя должен служить ему.

И он же всё это прекрасно знает.

Знает, молчит и держится так, что его нестареющего лица никто не заметит.

Денетор встал. Сердце бешено билось.

Король вернулся!

Это было невозможно, это было несбыточнее мечты – и это произошло.

И что теперь делать?!

А что делать… исполнять его волю. Воля его проста и понятна: молчать. Молчать, как он молчит.

И успокоиться. Прежде всего, успокоиться.

Хотя это и непросто.

Меньше дня назад не подозревал, что этот северянин – потомок Исилдура.

Успокоиться. До рассвета никто ничего делать не будет. А на рассвете займемся обычным делом: будем думать.

Денетор подошел к Древу. Хотелось прижаться лицом к его стволу – так, как он привык стоять щека к щеке с отцом, приезжая к нему в Ламедон, стоять безмолвно, потому что сетования на трудности недостойны мужчины и потому что отцу не нужны слова, чтобы всё понять. И не нужны слова, чтобы ответить. Да, хотелось прижаться к Древу, как прижимаешься к щеке отца.

Но это было невозможно: ветви начинали расти на уровне его груди, а их кружево спускалось еще ниже. Ну да можно постоять, положив ладонь на ствол.

И успокоиться.

Хорошо, что ночь.

Хорошо, что Стражи стоят спиной.

Что-то мягко скользнуло по щеке.

Наследник повернул голову.

У его ног лежал белый цветок, опавший с одного из соцветий. Денетор поднял его. В его ладони эта многолепестковая искра смотрелась крошечной.

Цветет.

Он считает себя проницательным и не видит таких простых вещей.

Всю жизнь Боромира оно цветет. Слабо цветет – когда одно соцветие, когда два-три; плотные вытянутые листья, как сильные пальцы, оберегают их.

Сколько лет Таургон в Минас-Тирите? Он же не сразу, далеко не сразу попал в Цитадель.

Не умеют они тайны хранить, что один, что другое. Только люди вокруг слепы, так что тайна остается тайной.

Белые соцветия – как созвездия. Ночной мрак их не скроет.

Ни о чем другом он сейчас всё равно не способен думать, так что утром пойдет в Хранилище. Неужели действительно хватило двух алмазов, один из которых точно сделан поспешной подделкой, чтобы убедить весь Гондор, что род Исилдура угас?! А если бы было пять алмазов – что, сочли бы угасшим и род Анариона?! Смешно на словах, но неужели правда?

Поверить в такую глупость могли или совершенные, скажем так, дети, или те, кому очень надо это доказать. В то, что четыреста лет назад совет Гондора состоял из наивных младенцев, не верилось. Тогда что это было?

«Мы делали вид, что сгинули в той войне».

Забавно: устроить это представление с двумя алмазами могли как самые пламенные союзники Аранарта, так и самые лютые его противники. А еще лучше – те и другие вместе. Но кто из них кого обманывал?!

Скорей бы рассвет. Пойти в Хранилище, потребовать документы и узнать, что же тогда наговорили.

В любом случае, это было выгодно Эарну…

Стоп.

Эарнуру, конечно, «гибель» законного претендента на Корону выгодна, только что он с той выгодой делает?!

Почему Эарнур не женился?!

Неужели знал?

Неужели оставил Корону северянину?!

А тот «погиб». Вот, видите, два алмаза – самое надежное на свете доказательство смерти!

Бессонная ночь оборачивалась лихорадочным возбуждением, Денетор пошел к Хранилищу, не дожидаясь рассвета. Не столько от холода, сколько от нетерпения мерил широкими шагами площадку перед входом.

Было еще темно, когда стал слышен ключ в замке. Тихие, осторожные движения. Но утреннее эхо всё равно подхватило.

Странно, что отпирают так рано. Это очень кстати, но странно. Он думал, что только с восходом.

Хранитель оказался не сгорбленным стариком, а высоким мужчиной. Отперев дверь, он сделал еще более странную вещь: вышел и аккуратно запер ее снаружи.

Что всё это значит?!

Денетор стремительно подошел к непонятному хранителю… было еще темно, но они узнали друг друга.

И остолбенели.

Менее всего эти двое ожидали увидеться в этом месте и в этот час.

Денетор засмеялся первым. Таургон, выждав пару вздохов (это не будет чрезмерной дерзостью? наследник не оскорбится?) расхохотался тоже.

Сколько народу они перебудили почти за час до серебряных труб?

– Что ты делаешь здесь? – спросил Денетор, переведя дух.

– Мне не спалось. А ключ, – сказал Таургон чуть виноватым тоном, – у меня давно. Им проще было дать его мне, чем или сидеть со мной по ночам, или выгонять вечером.

– Какие еще ключи у тебя есть?! – усмехнулся Денетор.

Это не было вопросом, и северянин понял.

– Открой, – велел наследник. – Им сегодня придется встать пораньше.

Таургон повиновался.

Денетор снова усмехнулся:

– Большинство уходит из Стражей в армию. Прочие становятся лордами, правящими землей. А ты будешь первым, кто уйдет в хранители.

– Нет, – совершенно серьезно сказал северянин. – Еще лет пять, самое большее семь, и я вернусь на Север. Отец не становится моложе, я буду нужен там.

– Но ты нужен здесь. – Тон Денетора был еще более серьезен.

– Там я нужнее.

– Ты уверен в этом?

Таургон кивнул:

– Здесь много и отважных воинов, и мудрых правителей. А там я буду делать то, что не сделает никто другой.

Чуть посветлело.

– Тебе пора на службу, а я задерживаю тебя, – Денетор понял, что его голос звучит суше, чем он этого хочет. – Иди.

Таургон поклонился и побежал через площадь.

Денетор достал из поясного кошеля цветок Древа, проговорил – то ли цветку, изгибающему свои лепестки-лучи, то ли самому себе:

– Всё так и есть. Опавший цветок, которому не стать плодом.

Наследник решительно распахнул дверь и прошел в холодный мрак Хранилища.

Он ступал тихо, но эхо подхватывало его шаги. Навстречу ему стал приближаться огонек светильника, дрожащего в руке.

– Таургон, ты забыл что-то? – раздался старческий голос. – Что там был за шум? случилось что?

– Это не Таургон, – сказал наследник.

По тону Серион узнал его раньше, чем разглядел.

– Мой господин…

Сложить на груди руки для поклона, если в одной из них держишь светильник, оказалось слишком сложно.

– Прошу простить за такой ранний приход, – мягко произнес Денетор, – но раз мы с Таургоном всё равно разбудили вас… Мне нужны документы.

Хранитель замер, внимая.

– Правление короля Эарнила. Год – примерно тысяча девятьсот восьмидесятый, может быть, немного раньше или позже, я не знаю.

Старик кивнул: дескать, понял, слушаю дальше.

– В Минас-Тирите появились две Звезды Элендила, одна подлинная, вторая поддельная. Должно было быть какое-то слушание об этом.

– Хорошо, мой господин.

– И главное, – нахмурился Денетор. – Никаких хроник, тем паче – ничего позднейшего. Мне нужны подлинные документы этого дела. Должны быть записи секретарей.

– Если записи были, то они здесь. Я пришлю их… тебе в кабинет?

– Нет, я просмотрю их здесь.

– Как прикажешь.

Хранитель поспешно скрылся. Денетор прошел в зал.

Небо за окнами светлело, в зале был серый сумрак. Можно было пройти между столов, не боясь удариться о край. И выбрать место поудобнее: когда взойдет солнце, свет будет падать как раз на стол.

Денетор сел. Пара светильников на столе была еще теплой.

Интересно, он понял, что я его понял?

А он прав.

То есть, будь он неправ, мой долг всё равно – повиноваться ему; но делать это, когда согласен, легче.

Еще если бы он сам мог стать Королем... но – одноногий старик на троне?! Салгант раскричится так, что будет слышно в Андрасте, ему только повод дай. Это сейчас он хочет женить своего отпрыска на Митреллас, сам танцует вокруг меня, его красавец – вокруг нее; думает, я не понимаю, что он мечтает увидеть своего внука Наместником! интересно, как? совсем забыл про моих сыновей? Да… а если Наместник склонится перед Королем, то Салганту и его присным будет же всё равно, есть там права на трон, нет… им только огонь к фитилю поднеси – и вторая смута Кастамира вспыхнет во всей красе.

Нет, если бы хотя бы сам Таургон мог взойти на трон… молодой, красивый, неженатый и… наш. Хоть как-то наш. И если бы была война. Победа в битве – вот что сделало бы его права бесспорными в глазах всех.

Иначе… мятеж и раскол.

Война или мятеж.

Как давно он это понял?

Ведь он стоит на всех серьезных советах. Салгант не замечает его, но Таургон-то смотрит и видит. Он знает, с кем из лордов ему пришлось бы иметь дело, заяви он о правах отца.

Чем я занят?! Всегда злился на «что было бы, если бы», а сам?!

Чем я занят… жду документы. Митреллас так свои истории сочиняет; наверное, про любовь…

Я тоже сочиняю.

Про Короля.

– Мой господин, ты был прав! – от радости Серион шел очень быстро для своих лет. Он катил перед собой маленькую тележку, на которой возлежала папка с древними пергаментами. На обложке было выведено:

В правление короля Эарнила

Слушание о Звезде Элендила

и ее подделке,

а также о гибели Аранарта, сына Арведуи, князя Артедайна

Хранитель положил ее на стол перед Денетором, и тот ринулся в документы с радостной страстью ребенка, получившего вожделенную игрушку.

Первый лист. История алмазов.

…купец из Тарбада …от неизвестного лица разбойной наружности – они что, действительно не придумали ничего лучше мести недорезанных ангмарцев?!

…от гондорского купца …у неизвестного лица сомнительного рода занятий – ну и формулировки были у предков! это ж надо – им лень придумывать, у кого она куплена, а написано с такой серьезностью, что не сразу поймешь.

Как Наместник допустил до королевского слушания такое дело?! Хотя… как. Понятно, как. Наместник же Пелендур. Этот еще и не такое допустит, лишь бы вычеркнуть Северную ветвь. Если уж законные права наследника Элендила в его глазах ничего не значат… интересно, почему? Слишком много любви к Гондору? Вряд ли он искал выгоды для самого себя.

Второй лист. Список.

…в присутствии Короля Эарнила и принца Эарнура …Пелендур …тысячники – и ничего не говорящие имена.

…в собрании присутствовали – пара дюжин лордов.

Лорды наверняка с семьями, со свитой. Теснота.

Это не слушание дела, это спектакль! И роли расписаны заранее. И Король скажет свою реплику независимо от того, удачно ли сыграют прочие актеры. Только вот о чем эта пьеса? о помощи – или о предательстве? И кто сочинитель?

Третий лист. Речь Короля. Пролог, как обычно.

Четвертый лист. Опрос Эарнура.

«Я несколько раз видел Звезду на лбу Аранарта, но я не смотрел на нее внимательно. Я не могу определить, является ли одна из этих подлинной».

И всё?! Принц, ты почему роль не выучил?! Тебе же ее наверняка написали!

И это – запись секретаря. Они у нас хорошие; думаю, четыреста лет назад были не хуже, так что превращать невнятные слова вот в такие четкие фразы умеют.

Можно представить, как это звучало в реальности!

И это Эарнур, которому так выгодна «гибель» Аранарта. И который эту выгоду пошлет ко всем оркам… и сам уйдет туда же.

Знал. Наверняка всё знал.

Пятый лист. Ну, это уже что-то серьезное, мелким почерком во всю страницу. Некий тысячник Талион.

…сердце обливается кровью – а можно ближе к делу?

…та самая, я хорошо разглядел ее – разумеется, ты же начал с уверения, что Аранарт мертв.

…рудаурцы, давние союзники Ангмара – интересно. И хоть сколько-то логичнее выживших мстителей.

…Аранарт, зная, что они остались на Ветреном Кряже, приказал не трогать их. Тому было две причины. Наша армия была усталой после боев, и затяжная война с противником, скрывавшимся в собственных горах, привела бы к большим потерям при весьма малом успехе. Но главной причиной было благородство сердца Аранарта, слишком великодушного, чтобы добить поверженного врага.

Звучит убедительно. Ладно, считайте, что я простил вам «сомнительное лицо неизвестной наружности». Да и кто из зрителей внимателен в начале пьесы?

…пал жертвой собственного благородства …скрывался, но недостаточно – ну, это всё понятно.

Значит, не добил разбойников и недоспрятался от них. Он воин, а не лесной житель. А они в лесу как дома. И они не мстители, продать алмаз они могут.

Хм. А я поверил бы! Если бы Таургон не ходил с нестареющим лицом второй десяток лет – поверил бы.

Шестой лист. Тысячник Рилтин.

…запомнил Звезду, еще когда он встречал нас в Мифлонде …вторая - это грубая подделка, потому что… – почему, это и так видно.

Зачем им понадобилась грубая подделка, если есть такая не-грубая? Устроить этот спектакль, привлечь внимание?

И всё же, о чем эта пьеса? О верности или о предательстве?

Седьмой лист. Опять тысячник. Валмах.

…у этого алмаза есть одно свойство: если свет падает на него под определенным углом, то благодаря огранке алмаз словно наполняется огнем.

Да-а. Пойти в сокровищницу и посмотреть.

А молодцы. Текст пьесы слабоват местами, но с реквизитом расстарались. Еще немного, и я сам вам поверю! Даром что Таургон не стареет.

Восьмой лист.

Король вопросил, желает ли кто-либо из присутствующих оспорить сказанное тысячниками.

Ни один не пожелал.

Тогда Король повелел призвать ювелиров, дабы они изложили свое мнение о том, когда и как были обе звезды изготовлены.

Девятый и десятый листы – рассуждения этих ювелиров. Если они это вслух зачитывали – бедные зрители, они не знали, как скрыть зевоту.

Одиннадцатый лист.

Тогда Король встал и…

…долго аплодировал актерам. Мысленно. Ибо сыграно блестяще.

Надо же, солнце давно взошло. А я не услышал труб. Зачитался.

Нет, «Сын Звезды» и прочие вдохновенные тексты – хорошо, но нет ничего увлекательнее вот этого: подлинных документов.

– Таургон, ты с ума сошел? – своды подхватили громкий голос. – Солнце давно…

Денетор поднял голову, и молодой хранитель осекся на полуслове.

– Мой господин… прошу простить, я не ожидал, что ты…

– Я буду крайне признателен, – проговорил наследник, – если меня не будут отвлекать пустыми словами.

Хранитель попытался растаять в воздухе. Не вышло, и он просто попятился к выходу.

– Подожди. Подойди.

Минигол повиновался.

– Смотри, – Денетор показал ему листы, – Талион, Рилтин и Валмах. Ангмарская война.

– Тысяча девятьсот семьдесят четвертый, – безотчетно произнес хранитель.

– Да. Мне нужны документы о них. Что они делали на этой войне. Что именно.

– Хорошо, господин мой. Когда?

– Немедленно, – пожал плечами Денетор.

Минигол опрометью бросился из зала.

Наследник скрашивал ожидание чтением рассуждений ювелиров, и это было плохое лекарство от скуки: голова тяжелела, начала сказываться бессонная ночь.

Но очень скоро раздались шаги и желанный звук колесиков тележки.

Нашел? Уже? Шустрый юноша.

Появился не он, а главный.

– Мой господин, Минигол просил пока передать тебе вот это, а он ищет еще.

Список награжденных.

Первым идет Эарнур, разумеется, а эти трое следующими. Один за другим, тот же порядок. Уже интересно.

«…и мудрые советы». Странная формулировка. Никогда не видел подобного. Остальных награждают за блестящие решения, умелое командование, Валмаха и еще каких-то – за доблесть, достойную героев древности, а Талиона вдруг «и за советы». Кому и что он советовал, что это Король упомянул в приказе, вдруг забыв написать второе имя? «Советы принцу» – почему бы и не написать так? Эарнур был молод, слушать советы для него незазорно… или Талион советовал отнюдь не принцу, а тому, чьи планы он так хорошо знал, если верить «Слушанию о Звезде»?

Нет, из военных документов вряд ли удастся что-то вытянуть. Секретарей с собой не брали, всё записали по возвращении… и записали, похоже, невнятно.

Если всего через три года у них Звезды Элендила с неба посыпались, то даже понятно, почему.

– Так, – сказал Денетор. – Передай ему, пусть прекратит. Здесь я ничего не найду. Искать надо…

– Господин, быть может, тебе проще самому спуститься?..

– А можно? – обернулся к нему наследник.

– Нет, конечно. Но ты же спешишь.

«А тебе не хочется бегать».

– Благодарю. Пойдем.

И они пошли в святая святых Хранилища.

Раз в десять лет Наместнику на стол ложилась одна и та же бумага. С той поры, как еще Барахир стал всё больше хозяйственных дел перекладывать на внука, денежные вопросы шли через Денетора, и эту бумагу подписывал он.

Первый раз, лет пятнадцать назад, когда он увидел сумму, он примчался к деду почти в испуге: что же ему с этим делать и как сократить расходы.

– Просто подпиши, – сказал ему Барахир и протянул перо.

Денетор стал говорить о том, что это безумие. Барахир ответил:

– Это не безумие. Это гномы. Торговаться с ними означает оскорбить их.

– Но можно найти людей, которые сделают то же самое за вдесятеро… ну, впятеро меньшие деньги!

– Можно. Но с гномами мы будем уверены, что всё будет сделано не просто хорошо, а безупречно. Это цена нашего спокойствия. Здесь нельзя скупиться, Денетор. Подписывай.

И он подписал.

Спустя десять лет он подписал это снова.

Плата гномам за проверку состояния Хранилища и ремонт, буде он необходим.

Работал подъемник, его корзина шла вниз ровно и почти бесшумно. Они спустились уже на три этажа вглубь скалы. Воздух был чистый, никакой подвальной затхлости. Конечно, никакой сырости. Денетор знал, что внутренние этажи Хранилища выходят воздуховодами на склон Шестого яруса… разумеется, при тех бешеных деньгах, что казна тратит на гномов, вся эта система в полнейшем порядке.

Подъемник остановился, они вышли.

Размеры помещения впечатляли. А это ведь одно из многих.

Дядя прав, здесь нельзя скупиться. Вот она – история их страны. Память их народа. Эти стеллажи в четыре человеческих роста, бесконечные пергаменты и каким-то почти чудом сохраняемая бумага. Чем они пропитывают древние листы?

За стеллажами не видно стен, но потолок-то вот он. Чистый. Ни потеков воды, ни выступов селитры… ни копоти от светильников.

Заодно и убедился, что твои деньги потрачены недаром. Знать это знал, но теперь видишь.

В центре зала – большой стол, молодой хранитель разложил документы.

– Ничего? – спросил Денетор.

– Мой господин… – Минигол почти не удивился, увидев наследника здесь. – Пока ничего, но…

– Перестань. Надо искать не здесь. Приезд Арведуи в Гондор.

– Сорок четвертый год? Или первый приезд?

– А был еще и первый? Нет, его требование Короны.

Минигол подкатил высоченную лестницу к одному из стеллажей, почти взбежал по ней. Наследник невольно любовался, с какой уверенной стремительностью хранитель разбирается в своих сокровищах.

– Мой господин, – отвлек его голос старика, – военные пергаменты тебе больше не нужны? Я могу убрать их?

– Да.

А молодой тем временем спускается с объемной папкой.

– Это только первая часть, там еще…

– Пока хватит.

– Ищем?..

– То же самое. Талион, Рилтин и Валмах.

Хотя Валмаха найти скорее всего не удастся. Тысячник, награжденный «за доблесть, достойную героев древности», был слишком молод за тридцать лет до войны.

Стол большой, можно искать в шесть рук.

Солнце уже высоко, некогда читать лист за листом. Пусть Таургон читает, у него времени сколько угодно. Интересно, брал ли он эти пергаменты? Скорее всего нет, зачем травить душу.

– Мой господин, Рилтин.

И..?

…в Гондоре род Анариона …ближайший родственник Короля …решение Совета Гондора – а это точно тот самый Рилтин? Эти казенные слова – и тот изощренный хитрец?

Не хочется в это верить. За тридцать лет можно набраться хитрости; но неужели весь спектакль был написан Пелендуром? Неужели предательство? пошедшее Северу во благо, раз они и сами таятся, но – всё-таки удар в спину?

И Эарнур, которому написали роль, но он отказался ее учить.

Как быстро читают хранители. Они дольше откладывают пергамент в сторону, чем прочитывают лист. Один взгляд – и увидели всё.

– Талион, господин.

…внук Ондогера и тем ближайший родственник нашего павшего государя …многие из нас слышали от него, что именно во внуке он желал видеть своего преемника.

Ну да. И награда «за мудрые советы», только не сказано, кому. Разумеется, не сказано. Зачем об этом говорить, если через три года его мертвым объявлять?

Но тогда получается, что всё знал не только Эарнур, но и Эарнил?

«Аранарт создал нас такими, какие мы есть. Мы привыкли таиться».

Они не предавали его. Отвернулись от мальчика, но не предали потом.

– Хорошо, – сказал Денетор вслух. – Сейчас я нашел, что хотел. Остановитесь и выслушайте меня.

Хранители повиновались.

– Найдите мне всё об этом Талионе. Всё, что сможете. Я вас не тороплю. И отблагодарю, когда найдете.

– Мой господин, находить – это наш долг, и он не стоит…

– Вы сами мне сегодня принесли приказ о награждениях. Там люди тоже только исполняли свой долг.

Они не посмели возразить.

– Поднимаемся.

Он с главным хранителем вошел в подъемник.

– И часто у вас так Таургон катается?

– Мой господин, – на лице старика был подлинный ужас, – как можно! Таургон – благородный человек, он знает, что запреты нерушимы. Я сделал исключение для тебя, потому что…

– Довольно. Я знаю, что Таургон – благородный человек.

И даже знаю, насколько.

– Мой господин, ты закончил на сегодня? Или тебе будет нужно что-то еще?

Загадка разгадана, только вот о правильном ответе никому нельзя сказать и слова.

Тогда Аранарт велел лгать, а сейчас Таургон (как его зовут на самом деле?) велит молчать.

Воля Короля – закон.

И всё же, оставить всё вот так… правдой, которой не посмеешь поделиться даже с дядей?

Ни слова…

Но – или мы не достойные потомки славных предков?!

Ни слова – так ни слова!

– Мне нужно два листа плотной бумаги. И чтобы никто мне не мешал.

– Как прикажешь.

Зал.

Никого.

Никто не увидит.

Они думают, наследник будет записывать для себя что-то из этих древних манускриптов. Пусть так и думают.

…недаром он упал с Древа. Вот так, расправить ему лепестки на листе бумаги. Накрыть вторым листом. И положить между пергаментами.

Праздный читатель не попросит эту папку. Ее откроет только тот, кого действительно волнует судьба наследника Элендила.

И найдет одно маленькое возражение всем прекрасным речам.

Ни слова.

Зачем слова?

Мир не изменился. Мир остался прежним.

Всё, что ты узнал за эти сутки, было таким же вчера, позавчера, десять лет назад.

Солнце оглушительно светит. Скоро полдень.

Ты вскрыл ларец древней тайны, но собственной рукой захлопнул его и спрятал ключ в надежное место.

Еще один решенный вопрос.

Думал ли когда-нибудь, что придется решать такое?

Безумно хочется пить. А есть хочется настолько, что голода даже не ощущаешь.

В кабинете ждут вопросы несравнимо менее возвышенные. Что там было с виноградниками Анфаласа?

Апрель – самое время для сбора осеннего урожая.

Его не поймут, решат, что шутка. А это не шутка. Это то, на чем и держится его паутина. Узнать заранее, рассчитать и предусмотреть.

Порвется одна нить – потянем за другие.

Осенью урожай повезут фермеры. Телегами.

Сейчас урожай везут гонцы. Листами писем.

– Новости? – сказал Денетор, входя к себе.

Привычный поклон секретарей. Ни тени удивления на их лицах; а ведь он, привыкший начинать работу в первый час утра, уже второй день приходит к полудню.

Но работа этих людей – отвечать на вопросы, а не задавать их.

– Из Лебеннина, господин. Об урожае.

– Что там с виноградом?

– Ни строчки.

– Хорошо. Позовите Форланга.

Вошел пожилой слуга.

– Вина, – велел Денетор. – Разбавь водой на три четверти. Не меньше чем на три четверти! – он строго взглянул на верного помощника, тот кивнул. – И поесть. Мне всё равно, что это будет, но оно должно быть как можно быстрее и как можно более горячим.

– Понимаю, господин.

Он вышел, чтобы почти сразу вернуться с кубком.

Денетор сделал несколько небольших глотков, прикрыл глаза. Сейчас вино подействует, и он будет в форме. За это утро он устал как от хорошего рабочего дня, только это никого не касается. И его тем более.

Потерять два дня в апреле – непозволительная роскошь. Это зимой можно уезжать в Ламедон.

Ламедон. Там в горах еще снег. А в долинах всё цветет. Красиво. В детстве не ценил, а сейчас не увидеть.

Надо Митреллас туда отправить. Ей там будет хорошо на просторе свои фантазии придумывать. А матушку попросить – пусть подыщет ей жениха. Выходить замуж, конечно, надо по любви, но долг родителей – проследить, чтобы девочка влюбилась в кого надо. А матушка… ей ли не знать, что из сына небогатого горного лорда получится отличный муж? Вот пусть они внучке и представят… какого-нибудь просто хорошего человека. И никаких политических игр.

– Где письмо из Анфаласа?

– Господин, – секретарь положил перед ним послание.

Град… побитые виноградники… столица получит в лучшем случае треть от объемов дешевого вина, что посылает этот край.

Значит, всё как обычно.

– Набросай мой ответ ему, – кивнул наследник первому секретарю. – Как и раньше.

Вошел Форланг с глубокой миской, полной самого странного кушанья, которое он только подавал своему хозяину за многие десятки лет. Денетор взглянул на эту смесь едва обваренных овощей, залитых десятком, не меньше, яиц; для сытности и чтобы лучше держало тепло, прямо туда было покрошено несколько ломтей хлеба.

Оно обжигало горло, выгоняя остатки усталости, было мягким – самое то для зверски голодного! – и оказалось в общем даже вкусным. Денетор кивнул, слуга облегченно выдохнул.

Наследник повернулся ко второму секретарю:

– Урожай в Бельфаласе и Итилиене?

Тот быстро нашел нужное письмо:

– Бельфалас ожидает обильный. Итилиен пока не писал.

Денетор кивнул, проглотил, сказал:

– В Бельфалас. Как обычно.

– На тысячу бочек больше?

– Пока пиши – на две. К осени видно будет.

Оба секретаря скрипели перьями. Можно было есть, наслаждаясь оглушительно горячей едой.

Всё будет как уже бывало. Надо сегодня переговорить с дядей, и никакого обсуждения в совете! Напрасная трата времени. Да и дядю поставить в известность только потому, что, когда узнают, что он опять не позволяет поднять цены на дешевое вино, доплачивая из казны и тем, кто пострадал от непогоды, и тем, кто вынужден тратить урожай на молодые сорта, вместо того, чтобы заложить в подвалы на десятилетия… да, опять поднимется шум, что он заботится о выпивке для Нижних ярусов, разбазаривая казну, и уж если он считает, что в казне так много лишних денег, то тратил бы их на что-то хорошее… и в очередной раз пойдут жаловаться дяде. Наместнику совершенно незачем выслушивать это еще и на совете.

Дядя его понимает и одобряет. Остальные не могут выстроить цепочку рассуждений? – что ж, это не его забота, он им не наставник, они ему не ученики. Хотя всё очень просто.

Стоит Анфаласу поднять цену, как вино из других краев будет раскуплено почти сразу. Но оно – странная субстанция: вроде бы не портится годами, а на деле в Нижних ярусах хранится хуже рыбы. Парадокс, но стоит подняться ценам, и осенью страже придется бегать по беспорядкам из-за неумеренной выпивки. А там вино кончится, начнут варить брагу – для себя, а потом и на продажу. И станет еще хуже. К весне число стражи внизу придется увеличивать… можно посчитать, во сколько это обойдется казне.

И это не всё. Неурожай только в Анфаласе – не страшно, на следующий год вина будет вдосталь. Но тот, кто раз отпустил себя, не скоро вернется к прежней умеренности. А это значит – дополнительные расходы на стражу на следующий год, и потом, и дальше.

Любители называть его расточителем гондорской казны, вы пробовали подсчитать, во сколько на самом деле столице обойдется взлет цен на дешевое вино?!

Нет уж, с дорогими сортами пусть творится что угодно, а дешевое останется дешевым, какая бы буря ни била виноградники.

Пусть на него злятся. Ведь это в его руках казна, а не в их. Значит, он не прав. Тоже простая логика.

Миска опустела. Секретари дописывали черновики писем. От усталости не осталось и тени.

Пока они пишут, надо просмотреть всё о предполагаемом урожае. Лето обещает быть спокойным, но если вдруг опять налетит буря, он должен знать, где могут быть избытки, чтобы…

…чтобы порванную нить паутины заменить прочной.

Подумалось вдруг: а он стоит сейчас у Белого Древа, пока я его страной правлю.

ЮНОСТЬ ГОНДОРА

2425 год Третьей эпохи и чуть ранее

Год назад Таургон несколько месяцев прожил один. Поначалу это было здорово: не надо ни на кого оглядываться, можно читать по ночам, не боясь побеспокоить… но очень быстро тишина стала давящей. К собственному удивлению, северянин стал проводить в своей комнате не больше, а меньше времени, чем раньше. Читать по ночам в Хранилище оказалось как-то привычнее, там темнота и оглушительная тишь помогала сосредоточиться… да и вредно приучаться к чему-то новому, оно всё равно ненадолго, будут новые соседи, вернутся старые правила. Так что никакого чтения дома.

Осенью прошлого года Митдир был страшно взволнован: его ждала служба в гвардии, отъезд отца, жизнь в комнате Таургона. Юноша туда уже не раз поднимался; он, как зачарованный, смотрел на закат, стоя у самого угла окна, чтобы соседний дом не заслонял обзора… а еще чаще он просил Таургона позволения придти в гости в дождь, потому что любоваться закатом можно и с Языка, а вот видеть, как движутся тучи над Анориеном, как бегут серые пятна ливня, догоняя зеленые пятна ясной погоды, любоваться этой игрой стихий, оставаясь вне ее… вот это юноша увидел впервые за свою жизнь в Минас-Тирите и, едва дождь начинал стучать в окна Хранилища, Митдир умоляюще смотрел на друга: пойдем к тебе, пожалуйста.

А прошлой зимой всё изменилось.

Появился сосед.

На первый взгляд ему было лет двадцать пять, то есть очень много для Первого отряда. Потом Таургон понял, что юноша моложе, просто ему пришлось рано повзрослеть.

Его звали Мантор, и это было единственное, что он сообщил о себе. На вопрос, откуда приехал, ответил «Лебеннин», но только вот когда Таургон сказал о себе «с Севера», Мантор сверкнул глазами: «Западный Эмнет?! Или Восточный?» Но объяснение арнорца мигом погасило его интерес.

Впервые за десять лет службы (или за шестнадцать, считая с самого начала) арнорец встретил человека еще более скрытного, чем он сам. По злой шутке судьбы, именно с ним он хотел бы подружиться. Мантор куда больше напоминал стражников Четвертого яруса, чем здешних гвардейцев, не понаслышке знающий слова «забота» и «цена деньгам»: жалованье свое он, судя по всему, не тратил; как и Таургон, довольствовался тем, что ему полагалось за казенный счет. Но у арнорца деньги уходили на книги, а у Мантора? а кто ж его знает…

С жадностью голодного и пылом влюбленного он занимался искусством боя. Чаще всего в пару с ним вставал сам Эдрахил и гонял безжалостно, пока с юноши не начинал пот лить если не ручьями, то крупными каплями, а вечно замкнутое лицо загоралось светом счастья. Что-то командир о нем знал – для такой отеческой заботы должны быть причины… так что-то он и о тебе знает, а Наместник знает еще больше; вот и уважай чужие тайны, как уважают твою.

Пару раз Мантор просил его показать приемы северного боя, Таургон был готов учить и дальше, но этот северянин (странно звать северянином другого, но в том, что Мантор не родился в Лебеннине, арнорец чем дальше, тем больше был уверен) – он то ли боялся, что арнорец потребует откровенность в уплату за уроки, то ли просто избегал общения с кем-то, кроме командира, которому и так было известно скрываемое.

Арахад никогда не задумывался, что гибель северных земель – это беда не только крестьян. Лорды Гондора представлялись ему живущими в вечном счастье: солнце жаркое, природа щедрая, жизнь мирная, изобилие, нега и лень. Бегает эта «нега и лень» по воинскому двору без рубахи в любую погоду… закаленный? или дело в том, что так рубаха прослужит дольше? Это туники у них казенные, а рубаху покупаешь на свои, и она должна быть безупречной…

Им легко было бы найти общий язык.

И наверняка не случайно Диор поселил их вместе. Диор ничего не делает случайно.

И ведь Мантор знатен… очень знатен. Вряд ли его отец, как Амлах, месяцами рылся в хрониках, чтобы доказать право сына на эту комнату. Знатен… и вот так обернулась судьба рода.

Западный Эмнет? Или Восточный?

Каково лорду, когда владения обширны, только вот крестьяне бежали на юг? Поля зарастают бурьяном, косули год от года скачут по ним всё смелее – охоться, едва выйдя за ворота замка. От голода не умрешь.

От орков защитит замок.

А что защитит от одиночества? От безысходности?

Бросили вековое гнездо и уехали в Лебеннин, к какой-нибудь дальней родне? Или Мантор солгал, и он готовится вернуться туда, на север, куда более страшный, чем твой, потому что вас на Севере целый народ, и вы верите в себя, а тут – одиночество на медленно умирающей земле.

И орки. Орки везде одни и те же.

Поговорить с ним? Наплевать на его молчание, сказать «я знаю, кто ты»?

И что?

Что ты ему скажешь?

Дашь ему надежду? Нет. Его надежда – он сам. У него есть цель, он идет к ней, Эдрахил эту цель знает и помогает ему.

Митдир прятал кусок серого хлеба, Мантор – угасшее величие рода. Митдиру ты помог. Мантору помощь не нужна. Сам справится.

Отвернись и сделай вид, что ничего не заметил.

Самое доброе дело для Мантора, которое в твоих силах.

Так было зимой.

А потом настал март.

И началось…

Каждый день туннель изрыгал очередную вереницу приезжих. Лорд, лорденок, семья, а потом слуги и бесконечное множество носильщиков.

Двери того дома, что заслонял Таургону обзор, кажется, не закрывались вовсе – в смысле, задние двери, через которые ходила (бегала! носилась!) челядь. Что творилось в доме, где жили Митдир с отцом, даже думать не хотелось.

Думать не хотелось, а узнать пришлось.

Однажды Амлах позвал его поговорить в саду Хранилища. Барбарис вокруг отчаянно зеленел молодыми побегами, мартовское солнце ликовало, а на лице Амлаха была вечная осень. Светлая, но осень.

– Кажется, мне не удастся задержаться здесь до присяги Митдира, – сказал он извиняющимся тоном. – Так сложилось… надо уезжать поскорее.

То есть – тебя выставляют?! Гостей на присягу Боромира съезжается столько, что даже ваш угол нужен для кого-то более знатного?

– Но зато, – Амлах попытался улыбнуться, – Митдир пораньше переберется к тебе. Это же замечательно. Он будет так рад.

И не возразишь на это…

– Наверное, – продолжал Амлах, – так будет лучше. Для Митдира. Это хорошо, что я уеду до его присяги. Конечно, в самый праздник, вместе с Боромиром… было бы замечательно, но я же понимаю – не выйдет. И всё-таки правильно, что я уеду раньше. Он мне потом напишет, как всё прошло.

Таургон промолчал, стиснув губы так, что желваки заходили по щекам. Решение было написано на этом лице слишком ясно.

– Ты так много сделал для нас, – осторожно возразил Амлах на невысказанное. – Митдир станет Стражем Цитадели, это главное. А день… день – это уже неважно.

– Он напишет тебе, господин мой, – ответил Таургон, заставляя себя успокоиться.

Амлах еще не успел уехать, а северянин уже пил чай с Диором («Яшмовый Феникс», у каждой заварки неповторимый вкус, как игра цветов яшмы) и сказал между делом:

– Митдир же принесет присягу в один день с Боромиром?

– Разумеется, – улыбнулся Диор. – Он же родич лорда Балана.

И Таургон понял, что это совет. Очень-очень настоятельный совет, как должен Митдир отвечать на вопросы о своей семье.

Этот совет очень скоро пришелся кстати.

Первым появился Келон.

Арахад полагал, что гондорскими именами его уже не удивить, но тут чуть не переспросил «Как-как тебя зовут?!»

Кого еще ему ждать? Хифлума? Дориата? Тангородрима?!

Почти угадал.

Пятым в их комнате стал Ломион.

Самое забавное, что обоим их имена на удивление шли.

Келон был, как и положено бегущей с гор реке, говорлив, суетлив и холоден. Он громогласно вещал о знатности своего рода, о могуществе и богатстве отца… когда он однажды вечером слишком насел на Мантора с вопросами о его происхождении, тот молча посмотрел на него, ушел к своей кровати, справил нужду и лег спать.

Ломион предпочитал задавать вопросы. Он был дружелюбен, спрашивал учтиво, а не требовал ответа, как Келон, и поначалу понравился Таургону. Но что-то коробило арнорца в нем. Слишком уж внимательно слушал, будто взвешивая каждую крупицу сведений на незримых весах.

За пять лет знакомства с Денетором Таургон привык к подобному, но то человек, правящий Гондором, а то юнец!

Поэтому арнорец оказался немногим многословнее Мантора.

Судя по презрительному взгляду Ломиона, наследник Исилдура получил заслуженный титул «деревенщина», чем дело и закончилось.

Для него, но не для Митдира.

– Мы в дальнем родстве с лордом Баланом, – ответил сын Амлаха так, как учил его Таургон.

– С самим Баланом?! – прошептал Ломион.

– Ну… – виновато улыбнулся Митдир. У его отца это выглядело бы жалко, у него же обезоруживало и располагало. – Это очень дальнее родство, по женским линиям обоих родов, но лорд Балан был так добр…

– Он был добр к тебе? – в глазах Ломиона Митдир стремительно рос.

– Очень! – выдохнул юноша, и тем не оставил ни малейших сомнений ни в знатности, ни в том, что один из могущественнейших лордов Гондора нежно заботится о своем младом родиче.

Который так скромен.

Примерно годом ранее

Амлах знал, что они – нуменорской крови. Достаточно подойти к зеркалу или посмотреть на Митдира. Он мог многое рассказать о жизни прадеда, чуть меньше о прапрадеде, а дальше – о некоторых предках…

Теперь расписал родословную на тысячу лет вглубь.

Потом – на вторую тысячу.

Кое-какое родство нашлось. Он отдавал эти генеалогии Таургону, тот – Наместнику, Диор кивал и хмурился. «Неплохо, – говорил он, – но пусть ищет дальше».

Так Амлах дошел до времен Турамбара.

Не Турина, нет.

Ближе.

Турамбара, Короля Гондора.

И жили в то время тетя и племянница, тетя вышла замуж за их предка, а племянница – за предка самого лорда Балана.

Амлах не придал значения находке: ведь понятно, что такой лорд посмеется над попыткой набиться ему в родство. Но добросовестно выписал очередное генеалогическое древо и отдал Таургону.

Тот – Диору.

Через несколько дней, когда, по счастливой случайности (случайности?!) Таургон тоже был в Хранилище, вошел Наместник в сопровождении богато одетого лорда. Они подошли к столу, за которым занимался Митдир.

Хранилище было единственным местом, где при появлении Наместника люди не вставали и не кланялись. Но тут Митдир вскочил.

– Вот этот зайчонок, – осведомился незнакомый лорд, – и есть мой юный родич?

– Мой господин, – зайчонок дрожал от надежды больше, чем от страха, – наше родство очень дальнее. Во времена Короля Турамбара…

– Я видел древо, – произнес лорд Балан, останавливая его. – И чем же ты занят?

– Учу нуменорский квэнья, господин мой.

– Нуменорский? Я полагал, что квэнья – язык эльфов.

Лорд Балан не знал, какую лавину он стронул.

– Мой господин! – Митдир позабыл про страх, да и про надежду тоже. – Большинство текстов, которыми мы располагаем, написано людьми и относится ко времени правления Исилдура и Анариона. Эти тексты, как правило, двуязычны, потому что квэнья использовался как язык-символ, превращающий текст из повседневного в вечный. Известны случаи использования его Верными как тайного языка, но они единичны…

– Понятно, – Балану всё-таки удалось найти паузу и вклиниться в нее. – Если в моей библиотеке обнаружится текст на квэнья, я буду знать, к кому обратиться. Не сомневаюсь, что ты будешь очень занят, и всё же я надеюсь, что ты найдешь для меня время. По-родственному.

Он улыбнулся.

– Я буду рад помочь тебе, господин мой… – и тут Митдир осознал, что именно было сказано. – Господин?

– Учись, зайчонок. Если тебе надо говорить, что ты мой родич, – говори. Но с одним условием.

Балан улыбнулся, и Митдир понял, что условие нестрашное.

– С тем условием, чтобы через двадцать лет уже я стал рассказывать, что ты – мой родич.

– Обязательно, господин мой! – от радости Митдир почти выкрикнул это, эхо подхватило, высокий купол зазвенел ликованием юноши.

Тинувиэль подняла голову от книги и недовольно посмотрела на него.

…а Амлах? Амлах сидел за самым дальним из столов, где высились теперь уже ненужные родословные книги. Когда лорды ушли, он тихонько выскользнул, чтобы выплакаться в саду Хранилища.

От счастья за своего мальчика.

* * *

Итак, часть новых Стражей принесла присягу вместе с Боромиром, часть – в менее праздничной обстановке, родители отпраздновали это пирами и весельем (даже на пятом этаже приходилось спать с закрытым окном: мешала музыка) и потихоньку начали разъезжаться.

А Стражи, соответственно, знакомиться.

В один из первых дней к Таургону подошел изящный юноша лет семнадцати. Он чуть поклонился, чем удивил северянина, и заговорил:

– Ты ведь Таургон, автор «Сына Звезды»?

– Я составитель, а не автор, – качнул головой арнорец.

– Да, я знаю. Я хочу сказать тебе спасибо за эту книгу. Я ее читал… дюжину раз, наверное. И саму, и твой комментарий…

Таургон растерялся и не ответил.

– Я Амдир, сын Фелинда, – улыбаясь, юноша протянул ему руку.

– Лорда Фелинда?

Вот на кого он так похож!

– Да, – тон Амдира сразу похолодел, а сходство с отцом стало сильнее. – Это так важно для тебя?

Невысказанным было «Ведь ты друг сыновей Денетора».

– Нет, что ты, нет, – надо было исправлять положение и немедленно. – Просто… я не ожидал. Я очень рад.

Он пожал руку Амдира.

– И я очень рад, – улыбнулся юноша. – Если позволишь, я хотел спросить тебя…

Через пару дней к ним присоединился тот самый очень взрослый, на которого Таургон обратил внимание еще на присяге. Это оказался Галадор, наследник князя Дол-Амрота. Он тоже читал «Сына Звезды» и, хотя восторга Амдира не разделял, был рад познакомиться с Таургоном и послушать увлеченные разговоры этих двоих об истории.

Для арнорца эти беседы стали праздником.

Дело было не только в интересе к истории, хотя так приятно, когда твое увлечение разделяют. Просто впервые за одиннадцать лет в Цитадели с ним говорили не покровительственным тоном.

Диор, Денетор, Барагунд – все они снисходили до него, они его опекали, привечали, защищали… больше или меньше, подчеркнуто или невольно. Даже у Боромира прорывались эти нотки: он был, если понадобится, готов помочь, но не как друг, а как будущий могущественный лорд.

Амдир и Галадор были знатнее Дома Мардила, но ни словом, ни тоном не обещали Таургону своей милости. Тем паче милостей своих отцов. Они пришли не благодетельствовать его, а просить одарить их.

Это было внове, это было прекрасно – и Таургон давал щедро, как только мог.

Таургон был так захвачен новой дружбой и новыми чувствами, что совершенно позабыл о прочем.

Но о нем отнюдь не забыли.

Они с Амдиром и Галадором разговаривали, стоя на Языке, когда к ним подошел (у обычного человека это называлось бы подбежал) Боромир.

– Таургон! Ты обещал, что мы будем заниматься! Я который день жду тебя! Сколько еще?!

– Добрая встреча, Боромир, – изрек сын лорда Фелинда. – Если ты не заметил, мы с Таургоном беседуем. Возможно, – холодный тон пресекал любые возражения, – тебе будет интересно узнать, что предмет нашей беседы – «Сын Звезды». Сколь мне известно, эта книга была составлена для тебя.

– Да, – сын Денетора ринулся во встречную атаку, – это прекрасная книга, но что же мне, теперь всю жизнь только и делать, что разговаривать о ней?!

Обычные лорды отправили сыновей служить с Боромиром, чтобы создать дружбу, а Фелинд, похоже, чтобы закрепить вражду.

Но Амдир не успел ответить, Таургон оказался быстрее.

– Пойдемте, – он обвел глазами всех троих. – Мы Стражи Цитадели, и воинское мастерство запускать нельзя.

В трапезной не мог не привлекать внимания один парень. Слово «юноша» на нем не держалось, как седло на обозном битюге: подпруги не сойдутся.

Парень знал это – в смысле, не про подпруги, а про свою внешность. Знал и хотел казаться незаметным. Только вот это было невозможно.

Его плечам и могучей груди позавидовали… бы, ни прилагайся к ним не по-дворянски мозолистые руки и простоватое лицо. В Третьем отряде такой никого бы не удивил, но как он попал в Первый? Да еще и сейчас?!

Эдрахил ставил его охранять то Сокровищницу, то Усыпальницы, то еще куда, лишь бы подальше от взглядов. Ночные караулы – тоже вариант. И как ему кольчугу-то подобрали, на такие плечи… впрочем, оружейная общая для всех Стражей.

Судя по всему, парня ждала незавидная участь жертвы знатных острословов. Но оказалось иначе. Его сразу же взял под опеку Брегол. Вот уж от кого не ждал доброго поступка! И вот – сын Борласа доброжелателен с этим здоровяком, а вздумай кто отпустить злую шутку, глянет хуже отца на совете, вот просто удар кинжала, а не взгляд.

Садора – так звали этого парня – перестали задирать. Свита Брегола, которой он обрастал стремительно (одни – сыновья сторонников отца, другие спешили заручиться поддержкой будущего лорда совета), тем более его не трогала, хотя обращались они с ним скорее как с ручным медведем своего вожака. Ну, не дразнят – и на том спасибо.

Но что-то свербило Таургона.

Арнорец говорил себе, что надо верить в людей и верить своим глазам, что сын не обязан быть таким же дурным человеком, как отец, что хватает собственных забот и нечего пытаться брать на себя заботу о каждом человеке в Гондоре, есть дела важнее…

Дела действительно были. Он оказался между Амдиром и Боромиром.

Амдир хотел бесед об истории, судьбах Гондора и Нуменора, о литературе… Сын Фелинда тоже обрастал свитой, просто право хотеть было у него одного. Рядом был Галадор, свита наследника Дол-Амрота была невелика, сам он предпочитал помалкивать, но слушать Таургона было интересно и ему. Рассказывать им двоим означало не меньше дюжины слушателей в любой день.

И это было правильно.

Но.

Был Боромир. Для которого полчаса неподвижности – это пытка. Интересно, как он отстаивает караулы? – наверное, мука мученическая для него.

Боромир звал его в воинский двор. И разумеется, сын Денетора тоже обрастал свитой, еще как. Показать что-то ему означало показать всем, а приучать будущих командиров к тому, что есть бой и помимо строя необходимо, поэтому Боромира тоже надо слушаться, и проще разорваться, но когда ж удается сделать то, что проще?

И это был не конец проблем, это было их начало.

Амдир не упускал ни единого случая заметить, что Боромир не ценит мудрость, не желает знать историю и так далее. Он делал это тонко и умело (два года разницы в их возрасте – страшное преимущество!), явно научен отцом. Вздохнет только: «А. Понимаю…» – и всё, приговор подписан.

И это на глазах одной свиты, а то и обеих.

Хотелось разнести Седьмой ярус по камушку, надрать Амдиру уши, высказать лорду Фелинду всё, что ты думаешь о его плане вогнать глубокий клин и расколоть совет Гондора еще одной пропастью… мало ли, что хотелось.

Хотелось, чтобы мраморный Элендил сошел с пьедестала в Тронном зале и сказал бы потомкам: «Ну что вы творите?!»

Элендил не сходил. Надо было что-то делать самому.

Ты понял, что неуправляемый Боромир – самый разумный в этом петушатнике.

Однажды ты увел его к себе в комнату (там вас точно не будут искать и не услышат разговора) и поговорил серьезно. Совсем серьезно. Что только от него зависит, станет ли Амдир для Наместника Барагунда противником стократ более опасным, чем Борлас и прочие для Денетора.

– Подумай о Гондоре. Подумай о брате.

О таком Боромир думал быстро.

– Подружись с ним. Просто не замечай всех обидных слов – это же говорит не он. Это лорд Фелинд. А Амдир тебя еще не знает. Вам пора познакомиться.

Вот так. Как ни образован Амдир, а Боромир умнее. Потому что ум не в прочитанных книгах меряется.

– И подумай вот о чем. Тебе наши разговоры мало интересны, понимаю. А тем, кто ходит за тобой? Сейчас они должны выбирать, с тобой они или с Амдиром. А если они не хотят?

Боромир молчал, по-взрослому хмурился и действительно всё понимал.

Дело пошло на лад. Амдир, конечно, пытался отпускать колкости в адрес Боромира, но тот не реагировал вовсе, обе свиты не смели бросаться в бой без приказа (всё-таки у гондорского строя есть неоспоримые достоинства!), а сыну Фелинда доставался взгляд Таургона, полный печального укора.

План Фелинда трещал и рушился, и Арахад думал, что сего лорда и близко нельзя подпускать к военным вопросам: второй стратегический просчет за сравнительно небольшой срок.

Внезапно в их компанию влился Митдир. Образованный лучше большинства из них, увлеченный рассказчик, он мгновенно завоевал всеобщее уважение, а уж знание квэнья превращало его в их глазах вообще в полуэльфа. Так что когда в воинском дворе обнаружилось, насколько плохо у Митдира с мечом, число желающих ему помочь, научить, потренировать было таким, что язвам из свиты Брегола было к Митдиру не пробиться, а самому Митдиру, соответственно, не вырваться. Хотя так хотелось удрать в Хранилище.

Брегол (видимо, в подражание-противовес Таургону?) тоже рассказывал что-то из истории. Можно было не сомневаться, что с начитанностью у этого юноши всё в порядке. Но странно, что рассказывал он исключительно в трапезной – в основном за ужином. Хотя случалось и за завтраком, если ему со свитой не надо в караул. Впрочем, если не было Садора, то не было и рассказа. Заботится об образовании парня? – дело хорошее.

И всё-таки что-то тревожило Таургона. Что-то было не так в том конце, где собирался Брегол со своими.

Мнительность.

Пустая мнительность. Нежелание принять, что сын Борласа – хороший человек.

Надо думать о своих лордятах. Амдир перестал задирать Боромира (трудно заниматься тем, что не достигает цели и осуждаемо уважаемым человеком!), но это не мир, это перемирие. Боромир, щедрая душа, готов простить и забыть, он готов протянуть руку дружбы, но Амдир…

…Брегол. Что он там рассказывает?

– И тогда король Нарготронда сказал Турину: «Если ты хочешь получить руку моей дочери, то добудь мне Сильмарил», И Турин с верным Садором…

– Но разве не Берен его добыл? – Садор хмурился, понимая лишь то, что он ничего не понимает.

– Добыл Берен, – немедленно согласился Брегол. – Но два других же остались у Моргота, так?

– Так, – кивнул Садор.

– Вот. Тогда Ородрет и послал Турина за вторым. И Садор пошел с ним…

Брегол осекся: на него смотрел подошедший Таургон.

Нехорошо смотрел.

Свитские Брегола, не первый день слушавшие с непроницаемыми лицами весь этот бред, в который верит здоровяк, начали вставать.

Что будет – непонятно, но добром дело не кончится.

Бесшумным шагом к Таургону подошел Боромир. Более осторожный Амдир сделал знак: остаемся на местах, пока еще ничего не случилось.

Эдрахилу каша встала поперек горла, он уповал на благоразумие Таургона.

Тишина.

Мертвая.

Садор багровел и сжимал кулаки. Он давно начал догадываться, что что-то не так, но Брегол был так доброжелателен… а историю он и впрямь знает меньше некуда…

– Ты полагаешь, это достойно: использовать знания для насмешки?

Эхо подхватило голос Таургона.

– Смотрите! – рассмеялся Брегол. – Наш Садор нашел себе Турина!

Арахад почувствовал не близость торжества, а удивление и, как ни странно, жалость: ну как можно так глупо подставляться?! Но добыча сама пришла в ловушку, что делать…

Сам виноват.

– Ты считаешь меня Турином? – отчеканил северянин, и эхо повторило его вопрос. – Сколь я помню, Турин защищал Садора от своей матери. Так вот кем ты видишь себя?

Хохот грохнул так, что, наверное, Белое Древо вздрогнуло.

Скала не треснула, и то хвала Эру.

Несколько десятков парней хохотали, смехом заражая друг друга, давились смехом, утирали слезы…

– Госпожа Морвен! госпожа Морвен! – выкрикивали те, кто был способен на что-то членораздельное.

Эдрахил вернулся к своей каше – стынет же. Хороший человек Таургон. Хорошо, что Наместник его не переводит никуда.

Брегол, бледный, как камень стен, кусал губы.

Садор медленно и осторожно встал. Гнев, заливший ему глаза кровью, от этого хохота раскололся в мелкое крошево: не собрать, даже если и захочешь.

– Забирай своего невежду, раз он тебе так нужен, – крикнул Брегол, пытаясь быть громче смеющихся. – Хоть грамоте его научи, что ли!

Отбитый у противников Садор оказался из Анфаласа. Прибрежный замок, флотилия у отца… понятно, почему он сейчас здесь. Денетор строит дороги не только из камня.

Новая компания приняла его с той отзывчивостью, с какой простила Митдиру его неудачи с мечом.

– А ты совсем не знаешь истории? – спрашивал его Боромир, и в этом вопросе была только готовность помочь, так что Садор, не успев разочароваться в людях, снова возвращался к своей доверчивости. Или хотя бы – к доверию.

– Хочешь, я принесу тебе книг? – продолжал сын Денетора. – У меня дома их много.

– Да я читал… – смотрел в пол анфаласец. – Только там разве запомнишь всё…

– А! – откликнулся Боромир, узрев товарища по несчастью. – Так ты Таургона слушай. У него даже я историю запоминаю!

Садор не слишком владел мечом, но причина была уже всем известна: его оружие – секира. В свите Брегола никто просто не решался иметь с ним дела, так что против него вставал только сам Эдрахил. Теперь пришла очередь Таургона.

Арнорец с самого начала понял, что Садор если и не родился с топором в руках, то уж точно – вырос с ним. Победить его было почти невозможно… осталось найти лазейку в этом «почти».

Парировать его удары Таургон и не пытался. Он просто уклонялся от них… и скоро понял, что Садор привык к боям коротким или, вернее, к боям на очень ограниченном пространстве. Он хочет прижать противника к стене… Таургон отступал от него так и сяк, не давая ему этого сделать.

Кто там его зайцем обзывал? Лорд Маблунг? Эдрахил? Заяц – он и с секирой в руках заяц.

А вот бегать Садор не привык. Устает. Дыхание – обзавидуешься, секира рукам не тяжела, а ноги не выдерживают. Натренирован на короткие бои.

Северянин увильнул из-под очередного удара и вдруг перехватил свою секиру лезвием к себе, а потом бросил ее противнику в ноги. Садор упал. Через миг Таургон прижал его коленом к земле и полоснул ребром ладони над горлом.

– Так нечестно!! – закричал кто-то из свиты Брегола еще раньше, чем арнорец встал и протянул сопернику руку, помогая встать.

– Нечестно! – подхватили другие. Не то чтобы они собирались защищать свою бывшую игрушку, но шанс уязвить этого северного наглеца и рассчитаться за оскорбление вожака упускать было нельзя.

– Так нельзя!

– Уж на секирах – так на секирах!

– Ты бьешься не по правилам!

Так на матером звере повисает свора оглушительно лающих собак.

И так зверь стряхивает их.

– В настоящем бою орки тебя расспросят о правилах, – коротко усмехнулся северянин. – И будут соблюдать их.

– Можно подумать, ты был в настоящем бою!

Таургон не ответил.

В такую жару, когда все без рубах, слова совершенно не нужны.

– Можно, можно подумать! – раздался звонкий голос откуда-то из «своих». – Он разрешает! Правда, Таургон?

Этого парня – Хатальдира – он заметил давно. Острый на язык, но беззлобный. Хвостик Боромира, один шутит, второй хохочет.

…надо прекращать всё это.

Он обернулся к Садору. Тот совершенно не запыхался, и это никак не сочеталось с его усталыми ногами.

– Почему ты так плохо бегаешь?

– А где? – виновато пробасил он, по обыкновению опуская голову. – На корабле же негде… там тесно.

Тут всё стало ясно. И руки вдвое больше, чем у любого сверстника. И могучая грудь. И сравнительно слабые ноги, да.

И короткий бой, когда противника прижимаешь к борту.

…что говорилось на советах об умбарцах, которые иногда заплывают… вот не вспомнить, куда. Так что стоит усилить охрану кораблей.

– Ты был в настоящем бою? – тихо спросил Арахад.

– Нет… пока, – отвечал Садор, по-прежнему смущенно глядя в землю.

– Когда мне было десять лет… – Садор говорил как обычно, глаза вниз, – отец подарил мне корабль. Ну как – корабль… так, кораблик, – смущенно поправился он. – На дюжину гребцов.

Его не очень поняли. Настоящий корабль, подаренный десятилетнему малышу, пусть и сыну лорда?!

Пока все искали тактичные слова для вопроса, Хатальдир выпалил:

– Гребцов? Живых?!

– Ну да… – не менее смущенно отвечал Садор. Он уже жалел, что завел этот разговор, но теперь уж точно надо было рассказывать.

– Да… – глухо рокотал бас анфаласца. – Отец сказал, что я должен пройти всё сам. Я на себе должен узнать, что корабли ходят не милостью Ульмо и Манвэ, а руками и головой людей. А если взывать к Валарам, то только акулы быстрее приплывут. Ну и отправил меня на этот корабль…юнгой.

– Простым юнгой? – переспросил Боромир.

– Ну да… – он откликнулся снова, багровея. Всё-таки сухопутные лорды, хоть и образованные, а странные: то спросят, живые ли гребцы, то решат, что юнга может быть… какой-то. Может, на трехмачтовых кораблях в Пеларгире бывают особенные юнги?

Таургон кивнул ему, улыбнулся, ободряя. Вот уж у арнорца не было никаких вопросов.

– Первые два лета я юнгой ходил… мал был для весла. Ни силы, ни росту. Снасти выучил, карты понемногу, течения, ветра…

– Ветры, – непроизвольно поправил Митдир.

Садор набычился еще сильнее:

– На суше ветры. А в море ветра. И шторма.

– А были? – очень тихо спросил Галадор.

– Ну… нет. Мы начинали поздно, в апреле, а то и в мае. И до октября. И ходили, в общем, вдоль берега. Какие тут шторма… так, качка с дождем.

– А куда ходили? – всё так же серьезно продолжал дол-амротец.

– Андраст, не к вам же. Раза три-четыре до осени обернуться. С зимы запасенное вывезти, потом уже новый урожай. Нас много мелкими корабликами туда ходило, причалишь к любому камню, если что. А от нас всё это большими судами уже везли дальше… или обозами вглубь.

– Ты два года был юнгой, и потом? – Таургон мысленно сравнивал это с собственным детством.

– Потом дорос до весла. Я хоть мелкий был еще, но уже справлялся. Ну, сначала посадили на последнее. А потом, каждую новую весну, вперед на следующее. Сил мне хватало… – он смущенно посмотрел на свои лапищи с въевшимися продольными мозолями, каких не бывает у лордов, – главное, что стало хватать росту…

Галадор украдкой взглянул на свои сильные, но изящные пальцы.

– А в прошлое лето я вышел уже рулевым. Так, чтобы самому капитаном, еще нет, но всё-таки вел. По-настоящему.

Глаза юношей горели откровенной завистью.

– В это лето должен был повести совсем сам… но отец меня сюда отправил. Так что мои без меня ходят.

– И они с тобой обращались как с обычным матросом? – напряженно спросил Галадор. – С тобой, с сыном их лорда?

– Знаешь, как говорят… – Садор снова смутился, но продолжил: – Говорят: в море нет лордов. В море есть команда и груз. Один груз – в трюме. Другой – в каюте. Иногда в каюте покрасивее, чем у капитана, но всё-таки это груз.

– Кто? – бледнея от ярости, прошептал наследник Дол-Амрота. Ярость эта никак не касалась Садора. – Кто так говорит?

– Да все… матросы, капитан… и от отца я слышал.

– Значит, вс-се.

Таургон понял, что князя Дол-Амрота ожидает буря, с которой не сравнятся никакие штормы, или, говоря по-морскому, шторма. Но Галадор будет неправ. Сколько ему сейчас? шестнадцать? семнадцать? Отправить наследника на корабль матросом князь не может, а учить командовать – рановато. Садор в его годы сидел на средних веслах…

– А тебя чему учили? – спросил северянин морского принца, решительно не замечая его состояния.

– Истории, – холодно ответил он. – Хоть посреди ночи разбуди и спроси, как король Кириагер стал Хьярмендакилом Первым, и я расскажу, как он рассчитал, когда западные и юго-западные ветра на выходе из дельты Андуина будут наиболее слабы, оснастил свой флот более мощными веслами, чем ранее, вышел, почти не испытывая сопротивления встречного ветра, а южнее мыса Равдол, где западные ветра сменяются северо-западными, развернул паруса и обрушился на Умбар внезапно…

Таургон понял из этого только одно: Галадор тоже говорит «ветра». Вряд ли участь наследника Дол-Амрота – быть грузом в лучшей из кают.

– Ты знаешь карту ветров всего залива Бельфалас? – Садор смотрел на Галадора с таким же восторгом, с каким товарищи – на него самого.

– Разумеется, – дол-амротец удивился столь очевидному вопросу. – А ты разве нет?

– Откуда? – огорченно прогудел мореход. – Только то, где мы ходили. Там – да, там каждый мыс, каждую бухту… я ж говорю: мне не до книг было. Что можно за зиму выучить, то я и знаю.

Он тяжело вздохнул, чувствуя себя крабом на песке перед тем, кто точно знает, как поворачивают ветра южнее мыса Равдол.

– Послушай… – Галадор вдруг ощутил себя сытым перед голодным, и ему стало как-то совестно, хотя он ни в чем не виноват, – я напишу отцу, и тебе пришлют наши карты. Лучшие, подробные.

Садор просиял.

Счастье на этом лице, обычно хмуром и замкнутом, было так заразительно, что морской принц понял: он не может ждать, пока придет ответ отца, пусть там и будут самые точные в Арде карты!

– Хочешь, я тебе прямо сейчас нарисую?! Оно, может быть, будет не совсем верно, но тебе же не вести по ней! Я помню, в общем, хорошо, ошибиться не должен…

У анфаласца не было слов. Он только улыбался – по-детски счастливо, доверчиво и беззащитно.

Вопрос, должен ли гондорский командир уметь биться вне строя, очень быстро оказался политическим.

Свита Боромира была уверена безоговорочно: обязан! И дело тут даже не в политике: они знали от Боромира, а тот – от старшего брата, что в Итилиене эта тактика оправдала себя. Хочешь попасть в Итилиен, на настоящее дело, – учись у Таургона.

Свита Амдира полагала, что настоящих дел в Гондоре много самых разных, далеко не все связаны с армией, но лишние знания и умения не бывают лишними, а тактика пропустить соперника вперед, чтобы он был повергнут инерцией собственного удара, а ты лишь довершишь им начатое, – эта тактика казалась очень правильной некоторым юным лордам, видящим свое будущее весьма далеко от схваток с орками или умбарцами. Так что они учились у Таургона с неменьшей увлеченностью.

Свита Брегола (изрядно поредевшая после истории с Садором)… тут всё понятно. Звучало это как «наглый северянин посягает на устои Гондора», по сути же всё, исходящее от Таургона, считалось дурным.

Свиты… вот в прочих группировках арнорец не разбирался и разбираться не желал. Они были. Союзные и враждебные. Различить их более чем просто: хоть единственный раз попросить Таургона показать – это значило заявить о своей лояльности политике Денетора. Для сыновей лордов Анфаласа или Андраста – не вопрос вовсе. Для приехавших из Лебеннина, Лоссарнаха, Бельфаласа… для кого-то тоже, но с обратным знаком, для других – первое серьезное решение в жизни.

…как всё сложно в этом вашем Гондоре!

Иногда ты выговаривался Диору, он сочувственно улыбался, учил тебя различать на вкус сорта года Серой Змеи и Рыжей Крысы и между делом спрашивал имена лордят, заинтересовавшихся северной тактикой.

Денетора всё это то ли совершенно не интересовало, то ли он знал не от тебя. Приглашения на ужин стали чаще, но за столом речь шла только о чем-то совершенно отвлеченном: то история, то философия. Хозяин, по обыкновению, задавал вопросы один сложнее другого, но что-то в них изменилось. Вроде всё тот же, а говорит с тобой иначе. Легче с ним стало.

Однажды в воинский двор явился некий лорд. Таургон не знал его – на советы он не приходил, или это было так давно, что арнорец тогда не запоминал лиц. Лорда сопровождал Эдрахил, и по тому, как командир с ним держался, было понятно: это очень, очень серьезный гость. Столичные лордята прекратили схватки и начали кланяться, прочие – за ними. Брегол торжествующе глянул на северянина, видимо ожидая, что тому сполна достанется за неуважение к гондорскому строю.

Но пришедшего полководца (а в этом сомнений не осталось) интересовал совсем другой северянин. Эдрахил кивнул Мантору, и тот подошел. Их разговора, разумеется, слышно не было, – но было видно. Молодой лорд Эмнета спокойно отвечал на вопросы, а затем кивал в такт речам пришедшего, кивал одобрительно, так что непонятно было со стороны, кто из них выше по положению.

Закончив разговор, они поклонились друг другу.

…интересный всё-таки человек Мантор.

Ладно, ты сам – интересный человек. И Денетор последнее время держится с тобой примерно так же. Разве что не на глазах у всех.

– Тебя можно поздравить с назначением? – спросил у Мантора осторожно.

– Через полгода, не раньше.

– Но, как я понимаю, вопрос решен?

– Да, – коротко кивнул лорд Эмнета.

Кто всё-таки у него в предках?..

– А куда?

Мантор сверкнул глазами и только сказал:

– Неважно.

Тинувиэль принадлежала к партии Брегола. Правда, об этом ни она сама, ни тем паче Брегол не знали, но это никак не уменьшало ее неприятие всего, чем с весны занят Таургон.

Юные лорды умеют читать! и незачем тратить время на пересказ того, что уже есть в книгах – в том числе и тех, что переписаны по его, Таургона, правкам. Или по ее правкам.

Скрипторий скрипит перьями не только для Арнора, но и для Гондора! Так пусть гондорцы воспользуются плодами этих трудов.

И воинским штучкам найдется кому учить. Эдрахил за эти годы явно запомнил все арнорские хитрости и может сам их передавать сыновьям лордов, если они так важны.

Не сыновья важны, а хитрости.

И неужели он не понимает, что его настоящее дело – здесь?

…прервать сей поток праведного гнева можно было только вопросом, что нового ей удалось обнаружить за эти недели.

Она права. Он слишком мало бывает в Хранилище последнее время.

Ну ничего.

У него есть ночи. И ключ.

Сентябрь был по-июльски жарким. К полудню воинский двор пустел, все уползали в трапезную: есть не хотелось, а вот фрукты и эль лордята поглощали, как стая саранчи.

Хотя вряд ли саранча пьет эль.

Таургон подзадержался, отрабатывая с одним из юношей довольно сложную комбинацию ударов. Точно так же подзадержался Брегол. Арнорцу подумалось, что он нарочно.

Хочет поговорить?

Таургон, сославшись на жару, прекратил занятие, сел отдохнуть, сказал «не жди». Расчет оказался верен: почти сразу и Брегол отпустил своего.

Сел рядом.

Ну, начинай. Это ведь тебе от меня что-то надо.

– Почему ты считаешь себя вправе ломать обычаи Гондора?

Это прозвучало не всплеском гнева, не оскорблением, а именно вопросом.

Так и хочется ответить, почему.

– Что же я ломаю, кроме строя? – Таургон ответил тоже так ровно, как мог.

Вряд ли получится помириться, но кто знает…

– Над слабым смеются! Так было всегда. Это закон!

– Какого Короля?

– Может быть, у вас на Севере не так. Но здесь Гондор!

Таургон промолчал.

– Ты не понимаешь, – Брегол заставил себя говорить спокойнее. – Этот закон не жесток, он полезен. Любой, зная, что его высмеют за слабость, или станет сильнее, или уйдет прочь от дел. Слабаки не нужны Гондору! А ты защищаешь их.

Сын Арагласа снова не ответил.

– Тебе всё равно, ты приехал и уедешь, а они привыкнут жалеть слабеньких!!

– Крик – это знак неуверенности в себе, – устало сказал Таургон. – Эту нехитрую истину хорошо знают лорды совета. Будь осмотрительнее.

– Да по какому праву ты берешься меня учить?!

Арнорец не успел ответить, если и собирался.

– Смотри-ите, – эхом пустого двора зазвенел голос Хатальдира, рядом с которым явились Боромир и прочие, – Турина мама ругает! Пожалей его, госпожа Морвен, не наказывай сурово, ему еще дракона убивать!

Боромир расхохотался – тоже во всё эхо.

Сущее это удовольствие – смешить Боромира.

Брегол вскочил, сжал кулаки.

– Видишь, – спокойно сказал Таургон, – если надо, они отлично умеют высмеивать.

Подумал и добавил учтиво:

– Матушка.

КАМЕНЬ ЭРЕХА

2426 год Третьей эпохи

Солнечная осень сменилась дождями, а за ними приближалась зимняя поездка в Ламедон. Каждый год Денетор уезжал, собравшись за день-два: вещи для горных дорог весь год так и лежали нетронутыми, а подарки и какие-то мелочи уложить недолго.

Так было десятилетиями.

Но не в этот раз.

Было сказано, что Митреллас отправляется погостить на год. Денетор очень надеялся, а Неллас согласилась и смирилась с тем, что это будет навсегда. Иногда дочь станет приезжать в Минас-Тирит в гости. С мужем и детьми.

Разумеется, замуж ей пока рановато, так никто и не торопит. Приедет в Лаэгор, дождется весны, луга вспыхнут великолепием цветов, высоко на склонах распустятся горные розы – многолепестковые белые звезды… лето опьянит духом трав, осень околдует золотом и бронзой лесов и жемчугами капель на паутине… Митреллас полюбит Лаэгор и в следующий приезд отца попросит дать ей погостить ей еще. И найдется… кто-нибудь, «главное, чтобы человек был хороший», говорила Неллас о еще неведомом им будущем зяте. «Не сомневайся в этом, – отвечал муж. – Плохого отец и матушка к ней не подпустят». Станет ее провожатым в прогулках по горам, будет уверен, что он не пара для девушки из настолько знатной семьи… один раз так сложилось по воле судьбы и мудрости дяди, почему бы и не усвоить урок и не пойти проверенным путем?

И больше никакие игры столичных лордов не коснутся ни Митреллас, ни ее детей. Никогда. Она будет просто жить в самой тихой из областей страны. В самой прекрасной, как твердо был уверен Денетор.

Никогда в жизни девушки не было такого волнительного времени, как эта осень. Целый год вдали от дома! целый год… какие вещи взять, без чего можно обойтись? брать ли украшения? зачем их носить в уединенном горном замке? для себя? А если бабушка и дед повезут ее в Калембел, где соберутся все лорды Ламедона, то не будут ли эти украшения слишком хороши? Ведь это невежливо – подчеркивать свою знатность и богатство перед теми, кто родился в более скромных семьях? И нужны теплые вещи… но у нее их нет! говорят, зима в Лаэгоре много холоднее, чем в Минас-Тирите, там даже бывает снег. Снег… она его видела только вдалеке, на вершинах гор, а там он рядом. Каково это – жить там, где снег? И как она не замерзнет?

Всю осень двери передней наследника были открыты для купцов. Неллас вдохновенно выбирала, не доверяя дочери это ответственное дело. Сперва ткани. Потом меха. Если бы она догадалась позвать Таургона на помощь, он многое рассказал бы ей о том, где какой мех был добыт.

Денетор старался уходить к себе в кабинет как можно раньше, а возвращаться как можно позже, устрашенный стихией женских хлопот, которую сам же и выпустил на волю. Нередко ужинали без него. Но совсем исчезнуть из дому он не мог, и Митреллас использовала любую возможность, чтобы спросить его, не будет ли это ожерелье смотреться вызывающе, допустимо ли надеть новое коричневое сюрко с ее любимым зеленым платьем и можно ли ей взять вазу, которую подарили харадские купцы, – ведь раз ее благополучно довезли из Харада, то если хорошо упаковать, на горной дороге ничего не случится… а она такая красивая, и так привычно, что она стоит в твоей комнате. Денетор представлял себе букет горных роз в харадской вазе (особенно если за эти цветами поскачет по горным уступам будущий зять) – и соглашался. В конце концов, одним вьючным мулом больше. И еще одним. Несмертельно.

Собственные сборы Неллас были в тысячу раз менее бурными, и всё же их покои всю осень выглядели так, будто каждый день здесь ищут то ли документ государственной важности, то ли Третью Звезду Элендила.

Боромира все эти хлопоты не касались. Даже приходя домой ужинать, он был не здесь. Они с сестрой словно поменялись местами: раньше она не слышала разговоров за столом, мечтая о своем, теперь он едва не промахивался мимо тарелки, снова и снова возвращаясь к тому удару, которым Таургон сегодня обезоружил его, или к тому, как северянин учил успокаивать коня, если тот испуган, или рассказывал что-то из истории так, что давно выученные события оживали перед глазами.

Когда отец приглашал Таургона на ужин, то подавали только холодные блюда – все заслушивались, и еда бы безнадежно остыла.

Денетор внимательно смотрел на северянина и задавался одним и тем же вопросом: каково это – нести в себе его Силу? Ведь он смотрит на мир иначе, чем мы; важное для нас несущественно для него и наоборот… звери ощущают мир запахами, воспринимая его больше носом, чем глазами, воин в бою почти слепнет, ощущая лишь движения, меч – его зрение, мастер, настраивая арфу, не смотрит на нее, его мир – звуки. Как мир видит этот человек? отблесками Света? за эти полгода Боромир изменился, и заметно: стал спокойнее и одновременно решительнее; стал светлее. И за Барагунда не страшно в его Итилиене; даже Неллас говорит о старшем без тревоги. Рядом с этим человеком в тебе словно разгорается что-то… то, о чем мы разучились говорить. То, о чем и молчат немногие. А большинство и не думает.

Быть может, он прав, годами стоя под Древом и «ничего» не делая? Полководца можно выучить арфе, а музыканту дать в руки меч, только вот стоит ли? Должен ли Король управлять своей страной? Или это дело тех, в ком меньше мудрости и больше разума?

Да и не так мало его «ничего». У Боромира и его шайки глаза сияют, у Барагунда – тем более.

Денетор вдруг понял, что хочет поделиться Таургоном со своим отцом.

Это, конечно, было очень неправильно: думать о Короле как о… нет, конечно не о «вещи». Скорее как об огне, от которого зажигают другой. Вот пусть этот огонь достанется Ламедону. Отцу.

Обо всем этом можно было сказать простыми и разумными словами: «Таургон – друг моих сыновей, и я хочу познакомить отца с ним». О любом другом человеке Денетор именно так и сказал бы. Возможно, он это скажет дяде – надо же что-то сказать, чтобы не потревожить его тайну. Вот и будем говорить с ним убедительно и разумно. А с собой можно быть честным и не находить слов.

Слова в итоге оказались такими.

Что всесильному наследнику законы, если они идут в разрез с его желаниями? Разумеется, этот человек перешагнет через них. Он увозит дочь в Ламедон (многим лордам хочется верить, что ненадолго) и решил взять в эту поездку заодно и сына. То, что сын – Страж Цитадели и должен пробыть на службе хотя бы год… а вы вспомните, сколько прослужил он сам? года и не было.

Отпуск гвардейцу разрешает Наместник, а Диор, разумеется, потакает племяннику.

И дело даже не в том, сколько гвардейцев уедет – один или полдюжины (да, он берет с Боромиром его свитских), дело в принципе. Но разве он снизойдет до того, чтобы прислушаться к словам тех, кто скажет «так нельзя»?! Дело ведь даже не в Стражах; он упивается властью над Гондором и использует любой повод продемонстрировать это.

– Дядя, я могу забрать Таургона на пару месяцев?

Денетор не любил чай, предпочитая терпкие вина Бельфаласа. Но разговор был серьезным, и начинать его следовало с уступки.

– Ты молодец, – отвечал Наместник. – Ты совершенно прав. Плохо, что я сам не подумал об этом. Он годами в Минас-Тирите… ему надо отдохнуть, развеяться… с мальчишками побегать по склонам.

– Обгонит. Если побегут близко, может проиграть, а если далеко – обгонит. Он выносливее и силы рассчитывать умеет.

– Пусть бегут далеко, – улыбнулся Диор. – Они умные, поражение будет им на пользу.

Денетор пригубил чай. Какая всё-таки это горькая гадость. Только если сладким заедать. Не любишь сладкое, но тут приходится.

Поговорить начистоту? Нет? А вдруг он тоже знает всё – и молчит?

Вдруг мы оба скрытны там, где стоит быть откровенными?

Или не знает? Считает просто одним из потомков Исилдура?

– Ты, наконец, простил чаю его вкус? – морщины лучиками разбежались от глаз Наместника.

– Я хочу познакомить Таургона с отцом, – сказал Денетор, глядя в глаза. – Или, вернее, отца с Таургоном.

Диор задумался, представив себе этих двоих рядом. Сказал:

– Лес и Горы. Такие разные… и такие близкие. Так не похожи на нас, горожан. Хотел бы я быть при их разговорах…

Не знает. Нет, не знает.

– Дядя, если я увезу с нами еще и тебя…

– Да, твой поступок вызвал неодобрение, – кивнул Наместник. – Но сейчас говорят о тебе и Боромире, Таургона не замечают.

И тебе очень важно, чтобы Таургона не замечали как можно дольше.

И ты прячешь его на виду. В Первом отряде.

Ладно, дядя. Храни свою тайну, а я буду хранить свою. Поделимся ли мы ими когда-нибудь?

* * *

Для Арахада словно не было этих восемнадцати лет. Словно он опять – лесной житель, впервые увидевший величие Минас-Тирита. Только теперь громады больше и прекраснее Белого Города окружали его со всех сторон. И не были творением рук людей.

Ущелья, такие глубокие, что столица Гондора ушла бы туда всеми семью ярусами. Скалы, у которых только слепой не увидит лиц с нахмуренными бровями. Водопады, замерзшие странной белой бахромой, растущей сверху вниз. Облака, которые плывут не над, а под путниками; а если оно наползало на них, то приходилось останавливаться: в таком густом тумане двигаться самоубийственно.

На всю жизнь он запомнил первый закат на перевале. Черные, синие, голубые гряды гор, всё дальше и дальше, и облака – от белых в ущелье до свинцово-розовых вдали. И небо, оглушительное небо.

Денетор приказал остановиться. Из пятерых друзей Боромира впервые в горах было трое, а остальные… одна-две поездки в жизни – разве это называется словом «были»? Это – «бывали».

– Отец, а в Лаэгоре такая же красота? – спросила Митреллас, когда розовое великолепие померкло.

Вот и отлично. Еще не доехала, а уже влюбилась.

Смеркалось. Таургон встревожился: как долго им спускаться с перевала и неужели придется это делать в темноте? Опасения были напрасными: за поворотом дороги обнаружилось несколько обычных горных жилищ с плоской кровлей. Никто не вышел встречать, но горцы, сопровождавшие караван, и не ждали встречи. Несколько ламедонцев поскакало вперед, вскоре окна осветились, а когда едущие неспешным шагом путники достигли этих домов, там уже всё было приготовлено к ночлегу, а в котлах готовился ужин.

– Кто здесь живет? – спросил Таургон у Денетора.

– Никто, – отвечал наследник. – Это закон гор: войди, отдохни, возьми что надо и оставь тому, кто придет после тебя. В ваших лесах не так?

– В наших лесах именно так, – отвечал северянин, – но я не знал, что и в Гондоре…

– Гондор не заканчивается Первым ярусом Минас-Тирита, – Денетор глядел на него с той самой улыбкой с насмешливо опущенными углами губ. – Поверь мне, за Пеленнором есть жизнь. Гондор здесь только начинается.

Утром просыпались неспешно. Кто-то привычно встал до рассвета, кого-то будил шум. Кипела вода. Горячей еды перед горной дорогой не полагалось, только питье – травы, чай.

Денетор неспешно брился, не изменяя себе даже в горах. Мальчишки, почувствовав себя на свободе, сразу по выезде решили дать бородам расти… и теперь выясняли, у кого что растет. Всеобщей завистью стала щетина Хатальдира, сейчас густо покрывавшая щеки и обещавшая примерно через неделю стать мягкой ровной бородкой. У Боромира намечались усы, но по уставу чистый подбородок. Растительность остальных была менее определенной. Таургон заявил, что Стражи Цитадели должны быть едины во всем, и с радостью отправил ненавистную бритву на дно дорожного мешка. Кто знает, насколько холодно в Лаэгоре? лишний мех на лице не помешает.

С большой кружкой дымящегося чая (Диор снабдил его в путь) Таургон вышел на воздух. Пока они ехали, он смотрел по сторонам, а сейчас взглянул на саму дорогу. Две лошади проехали бы в ряд. Эти дома у перевала – как давно они тут стоят? Построены не вчера, и всё же древней их кладку не назовешь. Вспомнились разговоры, что наследник тратит казну на то, что нужно ему самому. Интересно, что здесь было до того, как он начал собирать налоги? Тропка, которую летом не отыщешь без проводника? Зимой здесь, понятное дело, мало кто ездит. А в теплое время? Встретятся два каравана на перевале – как будут делить те домики? хотя летом можно и снаружи остаться.

Спуск оказался бесконечными петлями по горам и занял целый день. Глянув вниз с очередного витка, Таургон увидел то, что показалось ему старой тропой, блестевшей под наледью. Спускаться по ней можно было только в спокойный летний день.

Таургон придержал коня, поравнялся с одним из ламедонцев. Это был русоволосый человек, ростом почти не уступавший дунаданам, но более тяжелый в кости.

– Долго строили эту дорогу? – спросил северянин.

– Долго? – горец говорил на Всеобщем очень чисто, и всё же чувствовалось, что этот язык ему не родной. – Йогазда приказал построить, построили. За три лета.

И Ламедон перестал быть глушью, откуда в Минас-Тирит надо добираться через Лебеннин, Пеларгир и Лоссарнах.

Ночевали в горном селении (те же домики, только с жителями). Хозяева ждали высокого гостя, заранее (чтобы не смущать нежную душу Митреллас видом крови) был зарезан молодой барашек, и теперь жилище благоухало варевом из баранины, творога и каких-то овощей, вкуса которых Таургон не мог, да и не хотел распознавать. «Кто не ел ягненка с творогом, тот ничего не знает о Ламедоне», – улыбался Денетор. Тарелка с рагу опустела неожиданно быстро, но хозяева и не думали кормить гостей одним-единственным блюдом. На стол была водружена внушительная миска с кашей, в которой оказались потроха того же барашка; каждый брал себе, пока не наелся.

Затем их путь вел по верховьям Рингло, река была где-то в низу густо заросшего ущелья, и о том, что она там есть, Таургон знал лишь со слов Денетора. Оставалось верить, что на равнине Рингло становится широкой и неспешной. По крайней мере, по сравнению с Кирилом, к которому они и свернули.

Утесы отступали, склоны становились менее крутыми, где-то лежал снег, где-то его не было. Селенья встречались часто; пару раз ночевали в замках. Таургона удивляло, что простые горцы, говорящие на Всеобщем кто лучше, кто хуже, и все неизменно зовущие Денетора йогазда, относились к нему со спокойным уважением, как к старшему, но равному; а вот местные лорды глядели снизу вверх.

Как ни медленно двигался караван, оберегая непривычных к дальним дорогам женщин, а всё же наконец они поднялись на перевал и с него увидели долину, глубокую и обширную, словно огромная чаша. Где-то по склонам росли леса, и там белел снег, задержавшийся с первых снегопадов, но большая часть склонов была в пожухлой траве, сейчас некрасивой – но придет весна, и чаша наполнится изумрудной радостью.

– Рекэт, Рекэт! – закричали ламедонцы. Таургон и раньше слышал от них это слово, а сейчас, представив себе зелеными эти склоны до небес, понял его смысл. На здешнем языке долина звалась просто «Луга».

Склоны гор спускались мягкими уступами, переходящими в холмы. На самом дне долины было несколько таких. Центральный из них венчал замок. Чем ближе путники подъезжали к нему, тем яснее было видно: замок этот возвели в то время, когда долину звали уже Лаэгор. Три башни узнаваемо гондорских пропорций (одна высокая, две поменьше), стрельчатые окна с каменными резными украшениями… когда подъехали к подножию холма, на котором стоял замок, стало видно, что стены сложены из отесанного камня. Был ли богат лорд Лаэгора, когда внезапно стал женихом дочери Наместника, Таургон не знал, но вот его предок был далеко не беден.

Ворота стояли распахнутыми; Денетор и его спутники въехали во двор. Наследник соскочил с коня и бросился обнять высокого седого лорда.

Примерно таким Таургон его и представлял.

Они были очень схожи с сыном, только отец носил бороду и был шире в кости: чувствовалась горская кровь.

Госпожа Риан мало напоминала брата, зато очень, очень много сходства с Митреллас, если скинуть годы.

Тем временем в объятия хозяев замка отправились Митреллас, Неллас и Боромир, с приличествующими восторгами «Как похорошела!», «Совсем не изменилась» и «Возмужал, не узнать».

Арахад смотрел на них и думал о том дне, когда и его встретит седой отец… только Денетор возвращается к своему, чтобы уехать снова, а он вернется навсегда. Хотя потом их с Арагласом ждут и разлуки, и возвращения, всё-таки это будет – навсегда. Денетор – счастливец, он может не выбирать между родиной и Минас-Тиритом, между отцом и Цитаделью. А у тебя или – или.

– А это Таургон, – оказывается, Денетор уже успел представить отцу всех мальчишек. – Он из-за Тарбада.

Северянин подошел и поклонился.

– Тарбад? – спросил старый лорд. – Где это?

– По ту сторону Мглистых гор. Граница Минхириата и Энедвайта.

– Далеко тебя занесло, – удивленно проговорил старик.

Таургон ответил молчаливым поклоном: лучшая форма согласия, когда не хочешь поддерживать тему.

Госпожа Риан увела Неллас и Митреллас, Стражи Цитадели отправились в покой, приготовленный один на всех («Вам так будет теплее», – объяснил старый лорд), отец и сын остались во дворе: Денетор хотел убедиться, что весь скарб дам будет разгружен и отнесен им благополучно.

– Этот Таургон действительно из такой глуши?

– Из такой дали, да.

– Ты не назвал имени его отца..?

– Я его не знаю, – чуть улыбнулся Денетор.

– И ты привозишь с собой человека, о котором не знаешь даже такой простой вещи?

– Я скажу тебе больше, – он повернулся к отцу, – я полагаю, что не знаю даже его собственного имени.

Старый лорд нахмурился.

Мимо них пронесли вьюк, в котором была та самая харадская ваза. Доехала благополучно.

– Я знаю о нем куда более важное, отец. И ты знаешь. Это из-за него Барагунд не приехал к тебе одиннадцать лет назад.

Первые дни в Лаэгоре были полны чистой радости. «Козлята вырвались на волю», – сказал старый лорд, относя к их числу и Таургона. Годами почти не покидающие крошечного Седьмого яруса, от дома к Древу, от воинского двора к Хранилищу, сейчас они были оглушены простором, отданным им. Как голодный куски мяса, не жуя, они поглощали холмы и склоны, взбираясь на сотни локтей одним рывком, они перекрикивались через всю долину, и эхо кидало их голоса как мячики от склона к склону, пока звуки смутными отголосками не осыпались на дно. Понимающие слуги оставляли им с вечера несколько кусков хлеба и холодной телятины, которые Стражи брали с собой, убегая еще до восхода. О том, что пора домой, им сообщало солнце: закат – это святое, но после него – решительно вниз. За ужином они были мало пригодны к разговору: глаза сияют, обветренные лица горят и все как один пьяны без вина. По знаку старого лорда слуги наливали им в кубки… что-то; не Денетор, ни его отец, ни тем более дамы этого не пили, а вот Стражи, проглотив, слегка возвращались к реальности.

А ночью пошел снег.

Он подкрался тихо, как к спящему ребенку подходит мать, чтобы накануне праздника положить с ним рядом новую игрушку. А тот утром проснется и скажет «ой».

Так они все и сказали, когда увидели огромную чашу долины оглушительно белой.

Высыпали из замка, забыв про завтрак.

Митреллас, так переживавшая в Минас-Тирите, что пойдет снег и она замерзнет, и не подумала надеть что-то из вещей, приготовленных на холода: она бегала в своем обычном кафтане, подбрасывала снег над головой и смеялась от того, как он падает на ее лицо.

Радость мальчишек была не столь мирной: кто-то слепил первый снежок, и началась яростная битва, с валянием побежденных по тому, что осталось от белого покрова. Потом герои смещались туда, где снег еще не тронут, и схватка возобновлялась.

Таургон стоял, завороженно глядя на белые склоны, и держал снег в ладонях. Казалось, его больше удивляет не изменившийся облик долины, а именно то, что этого волшебства можно коснуться.

Денетор подошел к нему, понимающе улыбнулся.

– Он не тает, – сказал Таургон. – Когда я расскажу у нас на Севере, что снег можно вот так держать в руках и он не растает, мне не поверят.

– У вас не так?

– Что ты! – засмеялся арнорец. – У нас снег – это тоненький слой на земле, на камнях, на ветках. Поднять его с земли невозможно: у тебя на пальцах будет только мокрая грязь. Ну или вода, если ты захочешь снять его с ветки.

Неллас что-то говорила дочери, а та, позабыв и про послушание, и про воспитание, кидалась снегом ей в лицо. Хорошо, что рыхлым. Неллас пыталась сердиться, но почему-то получался только смех.

– Что, тебе действительно не поверят? – спросил Денетор.

– Ну… поверят. Но с трудом. В мумаков поверить проще, их же у нас нет. А вот в то, что далеко на юге может быть столько снега… – он слепил снежок и запустил им куда-то в сторону, – только под мое честное слово.

Когда первый восторг от снега прошел, оказалось, что это гость куда более коварный, чем показалось в начале. Бегать по склонам уже не выходило, подъемы и спуски стали медленны, мокры и утомительны. Это не останавливало истинных героев, и всё же все собрались в замке еще до захода, уставшие, но довольные.

Рассказчиком в кои-то веки должен был быть не Таургон.

От старого лорда хотели знать всё – и про горы, и про то, кто и когда построил этот замок, и про здешние племена, а еще ведь есть страшный черный камень Эреха… да, да, про камень Эреха! там правда собираются мертвецы?!

– И это всё, что вы, – лорд Лаэгора обвел молодежь строгим взглядом, – знаете про камень Эреха?

– А что еще? – пожал плечами Хатальдир. – Вождь одного из племен принес клятву Исилдуру на этом камне, клятву нарушил, Исилдур его проклял. Что не так?

Старый горец промолчал, но глаза его гневно сверкали. Он требовательно взглянул на внука.

Боромир молчал. Хатальдир упустил что-то важное, самое важное, но что?

– А остальные вожди? Ведь в горах жило не одно племя? – осторожно спросил Митдир. – Другие клялись Исилдуру на этом камне?

– Наверняка клялись! – с подсказкой у Боромира получалось несравнимо лучше. Он поймал взгляд старого лорда и спросил: – Мой господин, ты хочешь сказать, что в их числе был твой… наш предок?

– Я хочу сказать, что неплохо было бы гондорцам знать историю своей страны! А она делалась не только в столичных городах. Вы все, – он обвел юношей взглядом, – спроси я вас о Последнем Союзе, расскажете мне об огромной армии, которую привели к Мордору Исилдур и Анарион. И никто из вас не задумается, откуда же взялась эта армия, если нуменорцы спаслись на девяти кораблях. Очень больших кораблях, но всё-таки только девяти.

Все внимательно смотрели на него.

– О том, как Анарион договаривался с лордами побережья, спрашивайте коренных лордов тех земель. А здесь это было так. Никто уже не помнит ни как Исилдур смог поставить на Эрех огромный камень, ни зачем он это сделал. Но к этому камню собрались все вожди племен и принесли клятву верности. Вы помните про хаготт хеги, нарушивших слово и наказанных за это, но вы забыли о виз герэк и фэньо герэк, о свирепых борока, отважных хеги фойо и о шойомак, мужчины которых погибли почти все, так что это племя смешалось с нуменорцами первым. Наши предки уходили на войну двумя разными народами, а вернулись одним. В горах женщине не выжить без мужчины, и вдовы находили себе новых мужей… или зятьев. Лишь хаготт хеги, всеми презираемые, медленно угасали в своих ущельях, пока не стали тем, что они есть. Для вас Черный камень Эреха – память о предательстве и каре, а для нас – о тех, кто поклялся в верности и сдержал слово.

– Но наш предок, – подался вперед Боромир, – он был среди тех, кто присягал Исилдуру?

– Не был, – ответил старый лорд.

– Ка-ак? – в голосе юноши слышалась горечь несправедливой обиды.

– Он не был вождем, – строго объяснил дед. – Он был главой клана. Простые горцы клялись ему, он – вождю, вождь – Исилдуру. Пусть тебя утешит, что вожди явились к Камню со свитой. Он был при клятве, но сам ее не давал. Не того полета птица.

Это примиряло с исторической несправедливостью, хотя и несильно.

– Всё это записано где-то? – спросил Таургон.

– Нет, – отвечал горец.

– Но ты рассказываешь об этом так, как будто сам стоял там.

Лорд Лаэгора усмехнулся. Усмешка у него была менее язвительная, чем у сына, но понятно, от кого Денетор перенял ее.

– Как мне передали, ты тоже умеешь рассказывать о древних событиях так, как будто был там.

– Да, но я прочел о них.

– А мы помним.

Все молчали, думая об одном: две с половиной тысячи лет памяти. Много ли найдется людей, способных произнести эти простые слова – что в лесах Арнора, что в Минас-Тирите?

– Мой господин, – тихо сказал Боромир, – а кто будет помнить после тебя?

– Хорошо, что этот вопрос задаешь ты мне, а не я тебе, – отвечал дед. – Полагаю, это будет мой правнук. Для этого надо вырасти в Лаэгоре, а вас всех я отдал Минас-Тириту.

Денетор опустил веки, безмолвно подтверждая, что Минас-Тирит отдаст этот долг.

– Мы всегда жили здесь? В Лаэгоре? – для Боромира история семьи менялась на глазах. Конечно, он всегда знал всё это… но не задумывался.

Как в тех волшебных историях, когда смотришь на старую картину, а она вдруг оживает.

– Всегда? – переспросил старый лорд. – Это слишком сильное слово для человеческой памяти… да и для жилища. Лаэгору около двух тысяч лет, это уж точно не «всегда». А вот Рекэт… Рекэт был могуществен задолго до того, как приплыли Исилдур и Анарион.

– Что-то осталось от того Рекэта? – спросил Таургон.

– Ничего, – сказал горец. – И всё. Если ты спрашиваешь о старой башне, то нет, лорд Имлах всё перестроил. Но Рекэт – это не башня. Это наши луга, табуны, отары. Кони, на которых вы ехали, мулы, которые везли вашу поклажу, все они здешние. Пока стоят эти горы, пока зеленеют склоны, Рекэт остается Рекэтом.

– И чем больше молодые столичные лорды будут увлекаться странствиями по горам, тем больше им будут нужны здешние кони, мулы и проводники, – ни к кому не обращаясь, заметил Денетор.

Разговор явно стал скучен для мальчишек.

– Ну а всё-таки, – сказал Хатальдир, – мертвецы у Черного камня. Они действительно собираются, их видели?

– Собираются, – мрачно ответил старый лорд. – Те, кто живут у подножия Эреха, видят их иногда.

– До сих пор?! – двухтысячелетняя древность Хатальдира явно не устраивала.

– До сих пор.

– А мы можем поехать туда?!

– Сумасшедших высылают из столицы? – холодно осведомился лорд Лаэгора у сына.

Хатальдир не сразу связал ответ со своим вопросом.

Потом понял и обиженно сжал губы.

– Я хотел бы увидеть Камень Эреха, – поддержал Боромир товарища. – Раз он объединил нуменорцев и горцев. Раз он был послушен Исилдуру так, что тот смог лишить смерти целое племя. Хотел бы я подойти к нему… ведь его не всегда сторожат мертвые? если люди живут у подножия Эреха, то, наверное, они поднимались на вершину за эти века?

– Поднимались, – неохотно ответил дед. – Иные поднимались и ничего. Иные… потом находили трупы. А иные – ничего: ни человека, ни трупа. Совсем ничего.

– Как это горько, – проговорил Таургон. – Место, которому быть священным, стало проклятым. И не была ли эта ошибка в череде тех, что привела Исилдура к гибели? Племя хаготт хеги, – он произнес непривычное имя осторожно, – нарушило слово, но всё-таки это не вастаки Ульдора, ударившие в спину. И не рудаурцы, перебившие дунаданов в своем краю и вступившие в союз с Ангмаром… Они всего лишь не явились на зов.

Арнорец посмотрел на лорда Лаэгора и спросил:

– Что ждало бы их за это? Не будь проклятия?

– Презрение, – отвечал горец. – И одиночество. Трусу родная мать не подаст хлеба.

– Исилдур был могуч, – Арахад думал вслух. – Я сейчас о нем не как о воине, о полководце… я даже не о том, что он дважды спас Белое Древо. Но он сделал то, что не удалось в Арноре: объединил нуменорцев и жителей этих земель. Один или с Анарионом, я не знаю, но единственное племя, всего лишь уклонившееся от битвы, – это малость. Арнор рознь народов погубила.

Денетор смотрел на северянина, размышляя. У наследника зрело решение, которое он сам в другой день назвал бы безумием.

– Исилдуру было чем гордиться, – продолжал Арахад, – но собственная мощь опьянила его. Он взял на себя право, которого нет у человека. Самое страшное, что ему хватило сил на это. Но сила – не право.

– Ты полагаешь, – спросил Денетор, – если бы он не проклял хаготт хеги, то он бы не погиб? Ты полагаешь, это Кара?

– Я не возьмусь рассуждать о настолько высоком, – ответил северянин, – но скажу так. Если бы его не слепила уверенность в себе, он бы не проклял это племя. И кто знает, какая цепь поступков в итоге привела его под стрелы в Ирисной Низине? Сколько из этих поступков было внушено всё той же чрезмерной гордостью? Заслуженной – но чрезмерной.

У мальчишек сияли глаза – как всегда, когда Таургон говорил о древности. А Митреллас вдруг поняла, что ей теперь придется обходиться без рассказов северянина. Конечно, дед говорит ничуть не менее увлекательно – но всё-таки…

– Благодарю тебя, мой господин, – обратился арнорец к горцу. – Я сегодня понял многое из того, что выучил давно, но мало думал об этом. А о том, как недобро обошелся Исилдур с Черным камнем, я узнал только от тебя.

Помолчав, добавил:

– Хотел бы я встать рядом с Камнем. Хотел бы узнать, что за сила в нем заключена. Зачем он был привезен из Нуменора. Для чего и как водружен на Эрехе. Хотел бы… но ты прав, мой господин. Не судьба.