Гондору не нужен Король

Сколько Дагнир скажет вечером?

Барагунд замечает твою озабоченность, спрашивает. Ты отговариваешься каким-то делами. Пусть сначала Дагнир скажет «да», а потом твой сын узнает все эти истории. И не от тебя, а от очевидцев.

Солнце идет к западу. Вы уезжаете. «Ты не передумаешь отправлять своего парня ко мне?! Честное слово?» – смеется Дагнир.

Городские ворота.

Вас приветствуют полным поклоном, сложив руки на груди. Ты безотчетно киваешь в ответ. Тысячник, вероятно, тоже.

Он ждет от тебя ответа.

Ты думал целый день, но так и не решил.

Шестой Ярус. Вы оставляете коней.

Цитадель.

– Говори всё. Не маменькины дочки, в обморок не упадут. А упадут – потом послушнее будут.

– И про кинжал?

– И про кинжал.

И вот он рассказывает.

Его слушают с недоверием, еще бы. Очень не хочется признавать такие новости правдой.

А вот он верит каждому слову. Кивал бы… вот только Стражу не положено шевелиться без приказа.

Приказать?

Северянин, ты знаешь про эти раны больше нас. Если окажется, что ты еще и про кинжал знаешь…

Что ты делаешь на каждом совете эти шесть лет? Ни одного не пропустил, Барагунд бывал не на всех. Почему дядя держит тебя здесь? Что Наместник знает о тебе такого, чем за шесть лет не счел нужным поделиться?

Ладно, храни свои тайны, но об одном прошу: расскажи дяде всё.

– А зимой было так… – мрачно говорит Дагнир, – из Мордора вышли люди. Полдюжины всего. По виду – мораданы. Может, умбарцы, может, из харадских. Не знаю. Где, как перевалили горы – тоже не знаю; наши на них почти случайно налетели, в нижних ущельях. Перебили, те дрались как звери, пленного взять не вышло. И ранило одного из наших кинжалом. Рана вроде легкая, а только – холод, немеет тело… вот то самое.

– А кинжал сохранили? – вскинулся Фелинд.

– О нем и рассказываю. Они его забрали, принесли мне…

Договаривай, Дагнир. Ты не виноват.

– Я взял его в руки…

Та-ак. А северянин знает. Еще не услышал, а уже знает. Ну, если ты не расскажешь дяде, я же сам тебя выспрошу!

– Взял в руки…

– И что? – хмурится Наместник.

– И лезвие обратилось в дым.

– Что?

– Как?!

– Что за детские сказки?

А северянин спокоен. Дескать, всё так и должно быть.

Нарушить все правила и велеть ему говорить?

Нет. Их это не убедит. Пусть расскажет дяде, со слов Наместника будет звучать достовернее.

– А куда девалась рукоять?

– Действительно, почему ты ее не привез?

– Я тогда… испугался. Черное колдовство… И приказал ее расплавить, немедленно.

И что ты, наш безмолвный Страж, об этом думаешь? Не уверен, но полагаешь, что Дагнир прав? Спасибо, я передам ему.

– И мы должны верить в сказку о кинжале, которого нет?

– Это не сказка.

Дядя.

– Почему же кинжал так своевременно истаял в руках лорда Дагнира, хотя с клинком ничего не случилось, пока это оружие несли его воины?

А арнорец снова знает ответ. Еле сдерживается. Помолчи, помолчи. Не сейчас. Не здесь.

– Полагаю, дело в том…

Да, дядя?

– Лорд Дагнир, ты ведь потомок Анариона?

– Какой я потомок… женская линия младшей ветви…

Дядя, ты прав.

Судя по его глазам, ты совершенно прав.

– В тебе эльфийская кровь. Она враждебна этим чарам.

– Во-от в чем дело, – выдыхает Дагнир. – Я бы никогда не догадался…

Арнорец, не кивни. Тебе не положено.

Впрочем, ты неподвижен. Твоя выдержка достойна восхищения.

Ты нам очень помог. Как мне тебя отблагодарить? Сделав вид, что ничего не было? Хорошо, договорились.

Береги свои тайны. Но расскажи дяде всё, что знаешь об этом оружии.

– Мой господин, – Таургон задыхался словно после быстрого бега, – я знаю то, о чем шла речь сегодня на совете.

– Ты хочешь сказать, – Диор забыл про свои священнодействия с чаем, – что видел такой клинок? раны от него?

– Я не видел.

Северянин стоит, стискивая высокую резную спинку стула. Такие разговоры сидя не ведут.

– Но я знаком с тем, кто видел.

Наместник пристально смотрит на него, ожидая продолжения.

– В нашу войну у орков не было такого оружия. Сколь мне известно, во времена деда – тоже.

– Ты же говорил, что до того были века тишины, – хмурится Диор.

– Именно, – кивает арнорец. – Но я знаком. Он рассказывал мне сам. Он даже держал в руках такой клинок. Он эльф.

Таургон рассказывает о Хэлгоне: коротко, по делу, отрывистыми фразами. Как приплыл с магами, как служил князьям Артедайна, как еще в первую Ангмарскую войну проник в горы Короля-Чародея и принес оттуда клинок. Как лечили такие раны во вторую Ангмарскую войну.

Медленно стынет чугунный сосуд с водой.

– Что будет с раненым? – севшим голосом спрашивает Диор. – Если его не вылечить, если рядом нет эльфов? Когда он умрет, что будет с ним… потом?

– Этого никто не знает, мой господин. Но мудрые… – (он чуть не сказал «владыка Элронд») – мудрые полагают, что тот, чей дух слаб, не сможет уйти на Пути Людей, он придет к назгулам и станет тенью у них в рабстве.

– А сильный?

Таургон качнул головой: дескать, сказано достаточно, ты меня понял, а точно всё равно никому не известно.

– И нет лекарства? Если рядом нет эльфов? безнадежно? – неотрывно смотрел на него Наместник.

– Раненый всё равно умрет. Рано или поздно.

– Таургон, я спрашиваю не об этом! Рано или поздно умрем мы все.

– Мой господин, лекарства не существует. Если не помогут эльфы или… не произойдет чуда.

Отчетливо вспомнилось, как Хэлгон рассказывал об Аранарте. О его исцеляющих руках. Каким восторгом сияло лицо эльфа.

Говорить об этом Диору? Нет. Бессердечно манить невозможным. И потом – Аранарт «погиб» через пару лет после войны, был доверчив, неосторожен, убит разбойниками, Звезда Элендила украдена… что общего между этим неудачливым вождем и владыкой с исцеляющими руками?

Никто, кроме эльфов, не может исцелить такую рану.

Тем более, что сейчас – действительно никто. Отец… кто из людей светлее духом, чем ты? и мало ли было случаев на войне, когда ничто, кроме чуда, не могло спасти раненого? и всё же исцеляющих рук у тебя нет. Одной силы духа мало? у того, кто лишь вождь следопытов, не будет этого Дара? что должно произойти, чтобы потомок Элендила смог обрести его? Исцеляющие руки – руки Короля… но Аранарт никогда не правил Артедайном или Гондором! тогда кого же называть Королем?

Что делает наследника Элендила Королем?

Что изначально – власть или Дар?

Через какие испытания должно пройти, чтобы сила раскрылась?

Пустые мысли. В любом случае, наследник Элендила – твой отец. И Дара у него нет.

– Прости, господин мой, я отвлекся. Ты спрашивал меня о лекарстве. Есть средство, которое уменьшит боль. Оно не спасет, и я не знаю, оттянет ли смерть. Но раненому будет легче.

– И? – пристально глядит Наместник.

– Ацелас. Заварить несколько листьев, промыть рану, дать дышать отваром.

– Ацелас? Королевский лист? Ты серьезно? Да, у него бодрящий запах, но…

– Не я, господин мой, – твердо возразил арнорец. – Хэлгон. Он видел его действие. Когда дух ослаблен злыми чарами, будь то крик назгула, рана или иное колдовство, ацелас поможет.

– Благодарю, я передам это Дагниру. Надо же… – покачал головой Диор, – королевский лист! Такая простая травка…

Таургон наклонил голову: я рад помочь.

– Ты можешь записать это? – прищурился Наместник. – Всё, что у вас знают о назгулах? об их оружии? о лечении?

Арнорец чуть кивнул.

– Мы с тобой совсем забыли о чае… уже, наверное, слишком остыло. Не заварится.

– Наверное.

Таургон наконец сел.

– Но я вот чего не понимаю, – сказал Диор. – Я сказал на совете, что кинжал истает в руках того, в чьих жилах кровь эльфов.

Арнорец кивнул.

– Ты со мной согласен? А как же ваш эльф принес его, отдал другому эльфу… и клинок был цел?!

Арахад сцепил пальцы. Действительно – как?!

Про истаивающие клинки он тоже слышал от Хэлгона. И никто никогда не связывал эти рассказы.

Написать домой? Пусть отец спросит нолдора? или лучше Элронда…

– Мой господин, я не знаю. Но предположу вот что. Как Хэлгон говорил, он унес этот клинок прямо из кузни. Возможно, какие-то чары еще не были наложены. Или они пробуждаются лишь тогда, когда кинжал обагрен кровью.

– Возможно. А возможно и другое: дело не в эльфийской крови вообще, а в крови Анариона. Элендила. Элроса. Лучиэни. Мелиан.

– Быть может, – кивнул Таургон. – Я знаю лишь одно, мой господин. Хэлгон рассказывал, что такие клинки обладают огромной властью над душами тех, к кому попадают. Воины Дагнира, которые принесли и отдали ему эту вещь, истинно мужественны.

Диор медленно нагнул голову, благодаря:

– Я передам ему.

* * *

– Таургон! Я еле дождался конца вашего караула! – Барагунд порывисто обнял его.

За время, что они не виделись, сын Денетора изменился. Стал казаться выше, но арнорец понимал, что это не так, рост его прежний. Изменилось другое: манера держаться. Всё-таки стражник, пусть и в самом почетном отряде, – это одно, а командир своего, пусть и малого – другое. И крепче стал; был не слаб, а сейчас мускулы наливаются новой упругой силой.

– Я рад тебя видеть. О делах не спрашиваю: вижу, что всё отлично.

– Пойдем на Язык.

– На этом солнце? Ты уверен?

– На Пеленноре жарче. Тут высоко, ветер, прохлада… у нас – знаешь, какой жар от земли идет?!

Они пошли по Языку.

Ветерок тут действительно был; Таургон поймал себя на том, что совершенно привык к нему, не замечает. Потому и не чувствуешь этой жары; шутка ли – на таком солнце стоять часами в черном!

– У меня новости, Таургон. Ты не представляешь, какие прекрасные у меня новости!

Арнорец молча улыбнулся: большего ответа от него сейчас не требовалось.

– Ко мне приезжали отец с лордом Дагниром, – выдохнул юноша. – Ты понимаешь, что это значит?!

– Ну, – осторожно проговорил северянин, – я слышал, что они давние друзья…

– Друзья! – фыркнул Барагунд. – Будь дело в этом, отец бы передал мне через посыльного, чтобы я явился домой. А он не мне велел ехать к нему, а его повез ко мне! Не понимаешь? Это же ясно как день!

– Я никогда не выучу ваш язык поступков…

– Это назначение, Таургон! Это Итилиен! Итилиен!!

Барагунд был готов кричать это так, что и в самом Итилиене могли услышать.

– Не из одного лагеря в другой, а – настоящее дело! Настоящий риск!

«Именно что настоящий», – подумал арнорец. Хотелось верить, что мрачный тысячник повременит с этим замечательным назначением. Хотя бы пока юноша закончит радоваться.

Вслух он сказал:

– Я поздравляю тебя.

– Я не за поздравлениями приехал, – сверкнул глазами Барагунд. – Я приехал за тобой. Ты необходим мне.

– Послушай. Не начинай с начала. Я уже сказал тебе, почему это невозможно.

– Я помню всё, что ты мне говорил, – твердо отвечал сын Денетора. – Да, ты верен прежде всего Арнору, и однажды ты уедешь.

– Не просто «однажды»…

– Я помню! – резко оборвал он. – Ты не хочешь быть моей правой рукой – хорошо, это твое решение, и я не спорю. Но ты знаешь войну, войну против слуг Врага. Ты знаешь то, что неизвестно…

– В Итилиене достаточно опытных воинов, – перебил Таургон.

– Таких, как ты? – требовательно спросил Барагунд. – Знающих столько, сколько и ты?

…а мальчик вырос. Шумен еще по-детски, но думает уже всерьез.

И что ему отвечать?

– Таургон, я знаю всё, что Дагнир недавно рассказал на совете. Меня там не было, но история про кинжал добралась к нам за два дня. И остальные тоже, чуть позже. А еще я знаю, – он прищурился, совершенно по-отцовски, – что Наместник вдруг очень сведущ во всех этих кинжалах, мороках и прочем. М?

Вот так и прижимают к стенке посреди Языка…

– Я рассказал Наместнику всё, что знаю. Мне нечего добавить.

– Я приехал не за рассказами. Ты гораздо лучше меня знаешь, чего стоит опыт по сравнению со словами.

– Я сражался только против орков, – покачал головой арнорец. – Обо всем остальном я знаю только… с чужих слов.

– Мне напомнить тебе, – свел брови Барагунд, – что ты приносил клятву верности Гондору?

– Если мы так заговорили, – спокойно ответил Таургон, – то и я тебе напомню, что клятву я приносил Наместнику, и только ему решать, где мне исполнять ее. И Наместник не считает нужным отсылать меня из Цитадели. Он тоже был на том совете, как ты понимаешь. И тоже слушал лорда Дагнира.

Барагунд отвернулся. Н-да, лобовой штурм потерпел явную неудачу.

Юноша сжимал кулаки, досадуя на себя. За последние месяцы он слишком привык, что его слово – приказ и будет исполнено.

Ведь он требует не для себя, а для Гондора! Так почему же Таургон, тот человек, который научил его самому высокому, о чем и говорить не решишься, почему же именно он отказывает ему?!

– Послушай… – обернулся Барагунд к другу. – Прости, я не должен был так говорить… но ты понимаешь больше моего, ведь ты учил меня слышать Древо: в Итилиене нужны не просто бойцы. Там не просто орки. Этот туман, эти кинжалы… если правда, что стойкость духа – единственное средство против вражьей силы… кто лучше тебя сможет объяснить это воинам? научить их?

Таургон молчал и думал, каким станет этот юноша лет через двадцать. Когда и наивность уйдет, и опьянение силой схлынет.

– Я зову тебя не как воина. Не как командира. Не как следопыта, знающего вражьи хитрости. Я зову тебя как того, кто поможет нам выстоять против… нечеловеческого зла. Против морока и чар. Против силы Врага.

А вот теперь он подбирается к главному… да что же он всё в угол загоняет?! посреди Языка, на просторе! а отступить некуда.

– Таургон, ты лучше моего знаешь: ты не такой, как лорд Дагнир и его воины. У тебя есть особая сила, ты видишь мир иначе. В твоих руках вражий кинжал истлел бы.

Не надо про руки, Барагунд. Пожалуйста.

– Тебе нужно будет уехать в свой Арнор; хорошо, ты уедешь. Но до этого – сколько ты сможешь дать итилиенским бойцам? И каким щитом для Гондора это будет, если… мелкие стычки перестанут быть мелкими?

Он всё-таки еще очень молод. Неопытность сказывается.

– Барагунд, ты ошибаешься. Я не могу поехать на сколько-то лет в Итилиен, а потом вернуться в Арнор.

Таургон пошел вперед, сын Денетора рядом.

Они дошли до самого края Языка, до парапета. Северянин встал, опираясь на белый мрамор; гондорец внимательно смотрел ему в лицо.

– Ты еще мечтаешь о боях, а я начал воевать в семнадцать. Где-то сражался мой отец, вести о нем приходили нечасто и всегда запоздало. Брата и сестры у меня тогда еще не было. Я знал, что если я погибну и погибнет отец – наш род… ну, не исчезнет совсем, есть младшие ветви, но всё равно – гибель старшей… Это я сейчас так рассуждаю. А тогда не думал ни о чем, кроме войны. Словно умер. А мертвый не боится погибнуть. Мертвый думает только о том, как перехитрить и перебить врагов. Потом… когда пришло время разговаривать, рассуждать о чувствах и прочее, потом опытные бойцы сказали мне, что всё правильно, что так и надо. Что только так и побеждают.

Барагунд слушал его, закусив губу.

– Так вот. Ты сказал всё правильно про Итилиен. И про то, что там надо. А теперь скажу я.

Арахад повернулся к юноше:

– Чтобы поехать с тобой в Итилиен, мне сначала понадобится написать отцу. Простое и короткое письмо. Всего несколько слов: «Я. Никогда. Не вернусь. В Арнор». После этого я смогу ехать.

Барагунд резко выдохнул, опустив голову.

– Иначе, – продолжал Таургон, – я в каждом моем решении, в каждом моем совете буду думать не о том, как победить, а о том, как уцелеть. Уцелеть и победить. Или – просто уцелеть. Теперь понимаешь?

Юноша медленно кивнул.

– А то, что ты говоришь о Свете и силе духа, о том, что этим надо делиться с итилиенскими воинами, учить их этому, – Таургон улыбнулся, – ты прав. Так учи.

Барагунд менее всего ожидал подобного.

– Что ты на меня смотришь? Ради чего ты пять лет провел у Древа? От факела зажигают факел и несут свет дальше. Я сделал свое дело. Поезжай в Итилиен и делай свое.

Сын Денетора сжал губы. На его лице явственно сменялись чувства: от почти детского «я? но я же не умею» к осознанию «я должен, и я смогу» и размышлению «как именно я буду это делать».

– Спасибо! – пылко сказал он.

Таургон кивнул:

– Я всегда рад помочь тебе советом.

И тут с радостным воплем «Барагунд!!» в них влетело черноголовое лохматое нечто.

Барагунд подхватил это на руки и несколько раз подбросил в воздух – под оглушительный счастливый визг.

– Братишка! Ну-ка, встань, покажи, как ты вырос!

Шальное безобразие, оказавшееся младшим сыном Денетора, на миг обрело человеческий облик, замерло, являя миру, что почти доросло Барагунду до груди, но уже в следующее мгновение запрыгало вокруг брата с воплем «Пойдем в воинский двор, ты обещал!»

– Боромир, – строго сказал старший брат, – ты хоть поздоровался бы с Таургоном. Он мудрый книжник и мой большой друг.

– Ну, – скривилось прыгучее сокровище, – книжник – это неинтересно!

Барагунд сжал губы: кажется, младший брат неисправим. Остается надеяться, что мудрый Таургон поймет: есть характеры, с которыми не справиться никаким наставникам.

Таургон не ответил. Он молча улыбнулся, посмотрел на мальчика, и тот, насупившись, сказал:

– Нет, ну что хорошего: сиди, книжку читай. Надо быть воином…

– Воину тоже нужно читать книги, – со всё той же улыбкой ответил Таургон.

Барагунд понял, что ему сейчас лучше помолчать.

Не нужно извиняться перед другом за младшего брата, Таургон не обиделся, а главное – он готов говорить с Боромиром. И это очень здорово: вдруг арнорцу удастся повлиять на это стихийное бедствие?

– Зачем? – отмахнулся мальчик. – Воин должен уметь драться!

– Бывают случаи, когда всего умения драться не хватит, – очень серьезно ответил северянин.

– Это как? – мальчишка был изумлен.

Барагунд тоже внимательно слушал.

– Когда война – это армия на армию, то да. А если твой отряд один – в лесу, в болоте, и есть раненые, и надо пробиваться к своим?

У Боромира от этих слов засветились глаза: это же воплощенная мечта! Но под пристальным взглядом Таургона пришлось вспомнить о предмете разговора, и мальчик уже не возражал, но спросил:

– И чем тогда помогут книги?

– Они спасут тебя от отчаянья. А оно страшнее орочьей стрелы – и как раз под нее и подведет.

– Это как?

– Чем больше ты прочел, тем больше понимаешь: то, что случилось с тобой, сотни и тысячи раз было с другими. Тех, кто выжил, называют великими героями, о них пишут книги. Те, кто погиб, – безвестны.

Таургон помолчал, глядя в серые глаза мальчика, и пояснил:

– Ты учишь историю, ты знаешь о них. Но «знать» и «понимать» – вещи разные. Любой человек знает, как стрелять из лука. Но только те, к кому приходит понимание, становятся лучниками. А оно приходит от многолетних упражнений. Так и с историей: если ты знаешь, чем Берен отличается от Беора, – что ж, ты образованный человек, это хорошо, но и только. А если ты читаешь много и разное – только тогда герои прошлых веков станут частью твоей жизни и опорой в жестокий час.

Боромир молчал и слушал.

Барагунд внимательно смотрел на него и думал, что северянину, кажется, удалось совершить чудо: он усадит младшего брата читать. И если это произойдет, наставники Боромира руки Таургону лобызать будут.

– Таургон – это один из лучших воинов, кого я знаю, – сказал старший.

– Потому, что много читал? – на полном серьезе спросил мальчишка.

– И поэтому тоже, – кивнул арнорец. – Но вот что я хочу сказать тебе, мой маленький друг. Ты мечтаешь о битвах, но в Гондоре мир. Вряд ли на твою долю выпадут сражения. Те, которые с оружием.

Боромир погрустнел. Словно подарок отобрали.

– Но тебя наверняка ждут другие битвы. Ты сын правителя, твоя жизнь не будет легкой. И боль, отчаянье, отсутствие опоры – это то, что ждет тебя наверняка. И вот тут понимание истории тебя спасет вернее, чем на болоте от орочьей стрелы.

– Да ну, – сказал расстроенный Боромир, – я же не наследник.

– Ну и что? – с легкостью парировал Таургон. – Разве Элрос был наследником? Разве он мог предположить, какая высокая судьба его ждет? Нет, он был просто мальчишкой-сиротой из разоренного города. Да, сиротой, – он сказал с нажимом в ответ на возражение, которое Боромир еще не успел произнести. – Это мы учили историю и знаем, что его родители были живы, а он знал лишь, что отец уплыл и не вернулся, а мать бросилась в море. И он с братом – в доме врага. Как он смог найти силы это пережить? Как он смог принять, что Маглор не враг им? Ему было столько, сколько тебе.

Всё, что испытывал сейчас Боромир к Элросу, – это жгучую зависть.

– Потом они с братом вырастают, – Таургон невольно увлекся, – и приходит Война Гнева. А это не просто сражения с Ангбандом. Это война, когда рушится земля. Огромные территории, одна за другой, уходят под воду. Надо биться с орками, волколаками, барлогами... а еще надо биться с собой, со своей любовью к Гаваням, к Сириону, надо биться с людьми и эльфами, живущими на обреченных землях, биться не оружием, разумеется, а словом, убеждением, надо уводить их на восток, объяснять, что земля обречена, что никакие дамбы не остановят наступающее море… а там, где случилась катастрофа и волны хлынули, там надо спасать тех, кого всё-таки можно спасти.

– Ты думаешь, это делал Элрос? – спросил Барагунд.

– Уверен, – кивнул Таургон. – Он стал Королем не из-за родословной, а потому, что за ним шли, его слушались. Он спасал людей от стихии, он вел их на Врага. За полвека Войны Гнева он из юноши вырос не только в воина и командира, но и в правителя.

– Ух… – сказал Боромир. – А еще?

Еще так еще… Арахад, когда жил в Ривенделле, зачитывался именно этим, белериандским периодом жизни Элроса: когда в твоей стране война и всё висит на волоске, тебе неинтересен блеск Нуменора. Когда в любой день может придти известие, что теперь вождь дунаданов – ты, ты поневоле станешь примерять на себя судьбу великого предка, который стал вождем примерно в том же возрасте. Арахад зачитывался, но еще больше – заслушивался. Владыка Элронд понимал терзания юноши и охотно ему рассказывал.

– Таургон! – рявкнул Эдрахил, выводя всех троих в сегодняшний день. – Я должен напоминать Твоему Высочеству, что ты сегодня в карауле?!

– Это я виноват! – ринулся Боромир защищать новообретенного друга, давая ему быстрей стрелы умчаться за шлемом.

– Мальчик, – сурово ответил Эдрахил, будто и не знал, кто перед ним, – если ты надеешься когда-нибудь служить в моем отряде, то запомни: гвардейца имеет право задержать ровно один человек в Гондоре: Наместник. Если его задержал любой другой – это не оправдание. И опоздавший в караул ответит.

– Ты не накажешь его, – нахмурился Барагунд.

Эдрахил посмотрел на него, прищурясь:

– Это дело гвардии, а не армии.

Но, прочтя на лице пеленнорского сотника готовность решать дело через Наместника, если командир Стражей будет действительно безжалостен, Эдрахил смилостивился:

– Сегодня он не опоздал. Только это не ваша заслуга. Вот и думайте, когда и о чем с ним разговаривать.

На следующий день Барагунд сказал другу, что Денетор сегодня вечером ждет Таургона на ужин.

* * *

Таургон впервые за семь лет поднимался в башню Наместников вот так, открыто. Это было отчасти неловко, отчасти весело. Как в молодости, пока еще сражались с орками, и он вел свой небольшой отряд, точно зная, что враг впереди, но пока не поняв, где именно. Тогда он был моложе, чем Барагунд сейчас, и еще не умел бояться.

А сейчас?

Стоит ли бояться Денетора? Что скрывается за его полуопущенными веками и взглядом, почти всегда равнодушным?

Почему его вообще позвали на этот ужин? Боромир восторженно рассказал про Элроса, да. Но вряд ли отец так жаждет услышать повторение. Тогда зачем?

Опасности не чувствовалось. Азарт, волнение – да. Но не угроза. Чужака на семейный ужин не позовут. Чужого – да; такого, что может стать своим.

Такого, кого хочешь сделать своим.

Слуга в белоснежной тунике распахнул перед Арахадом тяжелую дверь.

– Ты пришел! – выбежал ему навстречу Боромир. – Ты же расскажешь про Элроса, да?!

– Я ведь не менестрель, – улыбнулся Таургон, – что поет песню, лишь скажи ему. Ты задашь мне вопросы, и я постараюсь ответить на них. Если у нас останется время.

Он был почти уверен, что до Элроса дело не дойдет.

Таургон прошел в зал и поклонился хозяевам.

Супруга наследника приветливо улыбнулась ему. Юную Митреллас Таургон видел впервые (или никогда раньше не обращал на нее внимания) – доброжелательна и миловидна, и ей не больше дела до гостя братьев, чем ему до нее. Барагунд – одно движение глаз, быстрое и искреннее, словно крепкое пожатие.

Ну и хозяин.

Улыбается. Не губами, глазами. Это хорошо. Но смотрит испытующе. Еще немного – и этим острым взглядом начнет тебя разделывать на мелкие кусочки. Аккуратно.

Что, наследник Денетор, сегодня у тебя на ужин северянина подают?

Ладно, начнем.

– Добро пожаловать, Таургон. Я наслышан о тебе… – он взглянул на Боромира, – теперь уже от обоих моих сыновей.

Таургон снова поклонился.

– Прошу, – он указал на накрытый стол.

Подали воду для рук.

Боромир сиял и был весь нетерпение, Митреллас сидела с задумчивым лицом (она явно умела занять себя во время неинтересных ей бесед отца), Барагунда и его мать Таургон не видел, обернувшись к хозяину.

Какое-то легкое вино, почти сок. Он так и не научился разбираться в здешних изысках.

– Если позволишь, я хотел бы спросить, – Денетор перешел сразу к делу. – Что привело тебя в Минас-Тирит?

– Полагаю, ответ тебе известен. У нас на севере слишком много знаний погибло, и мы хотим…

Денетор жестом прервал его.

– Не «мы», Таургон.

Наследник пригубил, давая осознать свои слова.

Принесли что-то из еды. Слуга первым делом подошел к гостю, Таургон кивнул, не сводя взгляда с хозяина. Ему положили это что-то на тарелку. Слуга пошел к Денетору, дальше…

Таургон ждал продолжения.

Вместо этого гондорец с улыбкой показал на еду: дескать, что же ты не ешь?

Оказались какие-то овощи.

Смотреть на Денетора было уже неприлично, и Арахад невольно уцепился взглядом за тарелку Митреллас. Девушка не столько ела, сколько резала и перекладывала. Ей явно было некуда спешить.

– Так вот, – изволил вернуться к прерванному наследник, – я спрашиваю не о вас. Я спрашиваю, что привело тебя.

Он выделил последнее слово.

Пригубил.

Покатал вино во рту, прежде чем проглотить.

Поставил бокал.

И продолжил:

– Люди часто говорят «я делаю это ради других», но за этим всегда, всегда стоят их личные желания. «Я делаю это для твоего счастья», говорит отец дочери, выдавая ее за знатного человека. Но на самом деле, он хочет гордиться… перед живым соседом или умершими родителями, всякое бывает, гордиться тем, какой знатный у него зять.

– Пусть за желанием делать для других стоит поступок для себя, – возразил Таургон, – но это не всегда дурно. Мой отец своей рукой переписал десятки, а уже, может быть, и сотни книг. Да, он делает это потому, что ему нравится. Но это возрождение мудрости нашего народа!

– Я рад, – Денетор приподнял бокал, – что ты так хорошо меня понимаешь. Итак, позволь мне повторить мой вопрос. Что делаешь здесь ты? Не для своего народа. Для себя.

Арахад улыбнулся, скрывая замешательство. Мелькнула мысль: «Он моложе меня годами, но насколько же старше…»

– Ты задаешь слишком трудный вопрос, мой господин. Я не знаю, что тебе ответить.

– И всё же попробуй.

Спаситель-слуга принес новое блюдо. Что-то, уложенное в виде рыбы. Глаз-маслина, жабры и чешуя из долек лимона, хвост из…

… что резать на кусочки будут – был готов, а вот что сначала примутся поджаривать…

Но это еда, ее надо есть, и это законное время на обдумывание ответа.

– Всё, что я могу сказать, – Арахад отпил вина, – я здесь ради отца. Он лишился ноги и не может покинуть свой дом. Я стал его глазами в этих землях. Он любит книги и счастлив, получая от меня новые. Мне радостно оттого, что радостно ему.

По взгляду Денетора он понял, что гондорец не удовлетворен его ответом.

– Прости, но ничего другого я не могу тебе сказать.

– Сказанного достаточно, чтобы я одобрял дружбу моих сыновей с тобой.

Боромир развернул плечи и заерзал на стуле.

– А почему ты служишь Стражем? – Денетор перешел к новому блюду своего ужина.

– То есть как «почему»? Я воин, я…

– Да. Ты воин. И здесь я снова спрошу, зачем ты служишь в Цитадели. Это два разных вопроса. Начнем со второго, если тебе так проще.

По кубкам разлили новое вино. Крепче, несладкое. Самое то, что сейчас надо.

Племянник Диора! – ничего общего с дядей.

Одно дело знать это, другое – ощутить на своей шкуре.

Порезанной на мелкие кусочки ножом и вилочкой.

– Ты воин, – кивнул Денетор, – и судя по словам Барагунда, очень хороший воин. Тебе не место в Цитадели. Ты давно должен был получить от дяди отряд, немалый отряд! – и умчаться охранять рубежи. Или тренировать будущих бойцов, это тоже занятие для тебя. Вместо этого ты стоишь у Белого Древа и на советах. Сколько лет, напомни?

– Семь.

– Вот именно.

Принесли какую-то сложную смесь из овощей, сыра, то ли мяса, то ли бобов… гондорец задал простой вопрос, так что можно не только съесть блюдо, но даже распробовать его. Вкусное, что уж. Но непонятное. Всё-таки мясо там или бобы? Или и то, и другое?

– Если я умчусь на границу, как будут для меня переписывать книги?

– Не думаю, что это сложно. Составишь список. Большой список.

Денетор допил кубок, все последовали его примеру, и Таургон сделал то же.

Слуги стали менять посуду.

– Не всё так легко, – возразил северянин. – Многое в Хранилище мне неизвестно до сих пор. А известное… есть тексты в двух, трех, пяти вариантах! кто, кроме меня, выберет, какой переписывать?!

Денетор кинул и улыбнулся, но не собеседнику, а, скорее, своим мыслям.

– И вот мы вернулись к предыдущему вопросу. Зачем ты вообще служишь?

– То есть?

Внесли жаркое. Разлили по кубкам красное вино.

Он нарочно задает вопрос так, чтобы кусок в горло не шел?!

Но мясо пахло восхитительно, его надо было есть горячим, а всякие хитроумные вопросы могли подождать. И это вино удивительно подходило к нему. Можно не уметь разбираться в южных винах, но точно подобранные яства оценит даже северный невежда.

Который неизвестно зачем служит Стражем.

– Прости, я не понимаю твой вопрос.

– Ты можешь не служить. Будет больше времени на чтение книг. На твои пять вариантов одного сказания.

– Но… мне надо на что-то жить.

– Неужели? – Денетор провел по губам салфеткой. – Полагаю, дядя легко согласился бы продолжать выдавать тебе твое жалованье. Гондор не обеднел бы от этого.

– Так нельзя. Получать деньги ни за что.

– Деньги получать нельзя, – медленно произнес Денетор, снова вкладывая в это свой особый смысл.

Он сделал знак слуге, тот забрал его тарелку. Сыновьям положили по второму куску мяса, гостю тоже.

Внесли фрукты. Хозяин стал резать на дольки небольшой фиолетовый плод.

– И всё же я не понимаю, о чем ты меня спрашиваешь, – сказал Таургон, закончив с мясом.

– Хорошо, – улыбнулся Денетор. – Ты знаешь, в какую сумму ты обходишься казне?

Изумленный взгляд северянина был самым отчетливым «нет».

– Сколько книг ты получил, – продолжал наследник, – за те семь лет, что стоишь у Белого Древа? Ты лучше меня знаешь цену таким манускриптам. Попробуй ее посчитать, раз никогда этого не делал. И сравни со своим жалованьем.

Уже лет десять он, планируя дела Цитадели, считал, что здесь не три, а четыре отряда Стражей. Вот так расходы вполне совпадали с предполагаемыми.

Когда северянин надел тунику с гербом Элендила и встал к Древу, хотя бы стало известно, на кого идет эта огромная сумма…

Арахад нахмурился и сказал почти сурово:

– Когда я получаю подарки, я не спрашиваю об их цене. Для меня думать о подобном – значит оскорбить дарящего. Наместник не заслужил от меня такого. Если он считает нужным дарить мне дорогие вещи, так часто и так много – я благодарен ему. Я не…

– Довольно, – прервал его Денетор, но голос его звучал не властно, а примирительно. Все выдохнули и потянулись за фруктами. – Я лишь хотел, чтобы ты перестал уверять, что на службе тебя держит жалованье. И я в третий раз задаю мой вопрос: что же всё-таки ты делаешь в Страже?

– На этот вопрос может ответить только Наместник. Это не моя тайна.

– Нет, нет, – засмеялся наследник, – я не собираюсь выпытывать тайны дяди. И помни: никаких «мы», только «я».

Он одну за другой съел несколько мелких ягод.

– У дяди есть свои причины и держать тебя в Страже, и одаривать… кто знает, щедро ли? Дядя не бросает гондорское серебро на ветер. Он бережлив, а не расточителен. Но мы не о нем. Мы о тебе. Что же держит здесь тебя? Возможность получать эти десятки книг? – он прищурился и сам же ответил: – Нет. Для тебя это подарок, цену которому ты не знаешь и знать не хочешь. Ты здесь по совсем другой причине.

Он прямо взглянул Арахаду в глаза.

Боромир чувствовал себя страшно неловко. Он звал к ним Таургона, думая, что тот станет рассказывать об истории, а отцу, матери и сестре будет так интересно его послушать. А вместо этого… ну вот что отцу от него надо?! Получается, сам привел хорошего человека под неприятности. И это еще мягко сказано.

Но Арахад рассмеялся и развел руками, так что повисшее напряжение разом исчезло:

– Я сдаюсь. Да, дело не только в том, что я нужен Наместнику. Мне нравится… то, чем я служу ему. Да, это то, что я делаю ради себя. Не ради книг и уж конечно не ради жалованья.

– Чем нравится? – немедленно последовал вопрос. – Почему ты предпочтешь это жизни командира? Хочешь, я завтра дам тебе любой отряд – большой, малый, какой выберешь, любое место…

– Тебе легко обещать, ты знаешь, что я отвечу «нет».

– Именно, – кивнул Денетор. – Так почему «нет»?

Словно блеск мечей в поединке – дружеском, не смертельном, но всё же со всепоглощающей жаждой победы.

– Потому что у вас много хороших командиров, а Наместник поручает мне то, что никто другой не…

– Вот.

Наследник откинулся на высокую спинку кресла, сложил руки на груди.

– Смотрите на него, мальчики, – сказал он. – Смотрите внимательно.

Боромир честно повернулся и посмотрел на Таургона.

– Перед вами, – продолжил Денетор, – самый честолюбивый человек, которого я видел в своей жизни. И вряд ли когда-либо увижу подобного.

– Я? – удивился Таургон. – Страж, который никогда не станет ничем большим?

Денетор медленно кивнул.

Глазами сделал знак слуге, тот налил ему, гостю и старшему сыну.

Сытный ужин и острый разговор сделали свое дело: крепость вина уже не чувствовалась, остался только богатый вкус.

– Так в чем же мое честолюбие?

Наследник говорил так, словно здесь не было того, о ком речь:

– Мне доводилось видеть в жизни людей, возглашавших «Всё или ничего!» Некоторые из них были слабы и получали это свое «ничего». Но остальные, когда их пыл иссякал, вполне довольствовались чем-то. Большим, малым… получить всё невозможно, а малое лучше, чем ничего. И вот смотрите, мальчики: перед вами человек, который не произносит гордых слов. Он просто живет по закону «всё или ничего». Он даже не согласен быть первым. Он или никто – или единственный.

Таургон покачал головой и усмехнулся:

– Я не знал о себе подобного.

Митреллас вернулась из своих мечтаний и посмотрела на него.

– Учитесь у него, мальчики, – продолжал Денетор. – Учитесь. Тебе еще многому у него учиться, Барагунд. Я не знаю, как он выживает с таким нечеловеческим честолюбием, но тебе как будущему правителю очень, очень полезно дружить с ним. И не страшно, что видеться вы теперь будете редко. Тебе это не помешает.

ГОРЬКИЙ ХЛЕБ ПРОВИНЦИАЛА

2423 год Третьей эпохи

Таургон задался целью найти для Боромира хорошую книгу про Элроса. «Хорошую» – это такую, которая будет интересна мальчишке. Должно быть написано увлекательно, а с прочим разберемся.

Хроники арнорец отмел сразу же, чем глубоко возмутил Тинувиэль. Она считала, что главное в историческом труде – точность, и если человек любит историю, то и надо любить саму историю, а не домыслы по поводу. Попытки Таургона объяснить, что к настоящим историческим сочинениям надо еще приучить и начинать следует с… всё это вызвало ее резкое неприятие.

Так что в этом труде он остался без помощницы. Что ж, хранители приносили ему башни манускриптов про Элроса, Таургон даже не прочитывал, а бегло просматривал их, ища то, что понравится мальчишке.

Довольно быстро он остановил выбор на «Сыне Звезды» – тексте, написанном веков пятнадцать назад, вдохновенном, с огромной любовью… правда, очень плохом по меркам Тинувиэли: часть событий отражена неполно, часть – со всевозможными искажениями. Да, Лаэрет, жена Элроса, была родом из халадинов, но в этом романе она превращается в этакую вторую Халет, сражается в Войне Гнева, именно так и знакомится с будущим мужем… автор приписал ей лишние семьдесят лет жизни и много страниц приключений. Несомненно, Боромир с удовольствием их прочтет, такая любовная история в его вкусе. Но как быть с тем, что Лаэрет родилась в Нуменоре и то не сразу, она была ребенком мирной счастливой жизни и, судя по старшему сыну, тихой и спокойной. Сын воительницы от власти не отречется!

Ну и много что еще было в «Сыне Звезды» не так, как надо.

И всё-таки пока Таургон не возвращал эту книгу в недра Хранилища. Он просматривал другие – в любой из них события были отражены ничуть не лучше, чем в «Сыне Звезды», что-то прямо написано под его влиянием, но – по вдохновению, по влюбленности в героев всё это ни в какое сравнение ни шло.

Ну и что, что факты неверны? Написать к этой книге комментарий, где исправить все ошибки. А чистые хроники – дело Тинувиэли!

Кстати, отличная мысль.

А то обидно: такая хорошая книга – и разделила их.

Таургон изложил Тинувиэли свои планы, она еще раз высказала всё, что думает о книгах с искаженной историей и о том, можно ли давать такую гадость детям, но намерение Таургона написать комментарий восприняла благожелательно. И согласилась заняться.

И тут обоих ждало самое большое разочарование.

Хроники молчали намертво. Даже самые древние.

Нет, Элрос в них был, и окончание Войны Гнева, и путь в Нуменор, и строительство Арменелоса, и другие события. Но подробностей, на которых Арахад был воспитан, – гм, в Брыле говорят «как корова языком слизнула». Очень-очень большая корова.

В сравнительно поздних хрониках Тинувиэль с негодованием обнаруживала влияние «Сына Звезды». Она ярилась, а Таургон не удивлялся: этот роман полнее любой из хроник; захочешь дополнить – откуда ж еще брать?

Однажды Таургон расписал ей правильную биографию Тар-Миниатура, как он ее помнил. «Так почему же этого нет у нас?» – почти со слезами воскликнула девушка.

Он стал ей объяснять, что только во времена Веантура и особенно Тар-Алдариона нуменорские корабли стали приплывать в Средиземье, и тогда Элронд смог получить сведения о жизни брата, они сохранились в хрониках эльфов, от них потом достались Арнору… а в Гондоре судьба знаний была совершенно иной, там записали по памяти то, что хранилось в Андуниэ, и уж конечно андунийские хроники были несравнимо менее полны, чем те, что составил сам владыка Элронд. Ему ведь привозили даже копии писем Тар-Миниатура!

Тинувиэль слушала и, вопреки привычкам, молчала.

Через несколько дней это так же внимательно слушал Денетор: он стал иногда приглашать Таургона ужинать. Боромир был несказанно счастлив каждый раз, Митреллас тоже с интересом внимала северянину.

– Удивительно, насколько разная судьба у Северного и Южного знания. Элендил, несомненно, приказал переписать у эльфов, книжники его сыновей восстановили по памяти, и ты первый за две с половиной тысячи лет, кто сравнил хроники. Таургон, это стоит записать само по себе. При всем уважении к Тар-Миниатуру, это больше, чем восстановление знаний о его судьбе. Это часть жизни наших стран. Я пью за твой труд, Таургон, – он поднял кубок. – За то, чтобы я однажды прочел его.

Куда было деваться после такого?

Ты написал отцу очень простое и короткое письмо: просьбу доставить другое, приложенное. Письмо к владыке Элронду.

Ты подробно объяснял владыке то, что так впечатлило Денетора, и просил прислать копии документов и хроник Ривенделла. Сам ты их, конечно, помнишь, но ты читал примерно сорок лет назад, многие важные детали мог упустить тогда, спутать или забыть потом…

Письмо ушло.

Ты вернулся к обычным занятиям – а что делать?!

Через несколько месяцев ты получил ответ отца. Араглас писал, что отправил твое послание в Ривенделл и в ответ ему на словах был передано, что владыка велел как можно быстрее исполнить твою просьбу.

Сколько времени нужно эльфам, чтобы снять копии?

Оставалось ждать.

Разбирать что-то из гондорской истории, отправлять в скрипторий. Спорить с Тинувиэлью о разночтениях. Что-то рассказывать у Денетора, если зван к нему. Он оказался прекрасным слушателем, даже лучше Наместника: тот просто кивает, а этот задает каверзные вопросы и иногда высказывает очень ценные суждения.

Ты как мог озаботился чтением Боромира: неприятие к книгам было преодолено, дальше легче. Но именно «Сына Звезды» ты ему не давал. Тебе было важно, чтобы он увидел эту книгу сразу готовой, цельной.

Боромир тебя слушался, Денетор кивал и улыбался, опуская уголки губ.

Месяц шел за месяцем.

Эльфам надо было переписать, отвезти людям. Дунаданам – доставить сюда. Всё это требовало времени.

С того дня, как ты впервые перешагнул порог покоев Денетора, прошло два года.

* * *

В Хранилище стал появляться мальчик.

На вид ему было лет тринадцать, темные волосы аккуратно подровнены, одевался он (небогатый дворянин, судя по костюму) опрятно и со вкусом, был сдержан, но не робок. Таургон не раз и не два видел его беседующим с Серионом, но говорил этот юноша настолько тихо, что даже чуткое эхо большого зала не могло подхватить его слов. Скорее уж были слышны ответы главного хранителя.

Было в нем что-то удивительно притягивающее.

Сначала Таургон думал, что это его манеры, вкус, ум – который был виден даже тому, кто и не вступает в разговор, лишь наблюдает… А потом арнорец понял.

Этот мальчик был приезжим.

Разумеется.

За все годы под своды Хранилища редко входили его сверстники: таким юнцам, имей они пристрастие к чтению, хватало домашней библиотеки, а если она невелика или он жаден до знаний, они скорее пойдут к родичу, к другу друга двоюродного дяди… не сюда.

А этот здесь каждый день. Когда ни придешь – сидит, читает, а то беззвучно обсуждает что-то с хранителями.

И – взгляд. Совершенно, абсолютно, безгранично счастливый.

Жаждущий дорвался до воды.

Вот таким ты и был… сколько лет прошло? Пятнадцать? Неужели пятнадцать… пролетели, как стайка ласточек.

Ты тогда был старше годами, но в чем-то таким же светлым и наивным.

Подойти и заговорить. Как когда-то с тобой заговорил Диор. Отдать долг судьбе.

Кто знает, чем ты можешь быть полезен юному книжнику?

Читает «Гибель Орнендила». Странный выбор. Ведь он – мальчик со вкусом, так зачем ему понадобилось это? От истории там осталось мало что, кроме имен и собственно гибели (при Тинувиэли лучше эту книгу не упоминать!), а язык… неужели ему нравится это:

«– Валараха, гнев Валар, настигнет тебя! – воскликнул Орнендил. – Поистине, имя тебе улкатаро, ложный король!

И дыша гневом, подобно урулоке, огненному дракону Моргота, отвечал ему Кастамир… »

– А? – встрепенулся от чтения юноша.

– Я помешал, извини.

– Нет, господин мой…

Мальчишка сияющими глазами смотрел на высящегося над ним Стража Цитадели, на герб, выложенный серебром у него на груди, смотрел так, словно с небес спустился орел Манвэ, не меньше. И удостоил чести обратиться к нему, простому мальчику из провинции.

Таургон улыбнулся, взглядом повторяя свое извинение.

Приятно, когда на тебя смотрят как на посланца Валар, и всё-таки не стоит позволять мальчику этого.

Тот осмелился чуть улыбнуться в ответ.

– Раз я отвлек, то пройдемся, поговорим? Таким, как мы, следует держаться вместе.

– «Мы», мой господин?

– Мы, приезжие. Ведь ты издалека?

Его звали Митдиром, и у его отца небольшие владения в Лоссарнахе. Замок, оливковые рощи, виноградники… Дома остались мать и сестра. А он – да, он приехал учиться. Нет, не один, конечно, не один. С отцом. Отец… нет, ему некогда ходить в Хранилище, у него дела в столице. Очень занят.

А он мечтает выучить квэнья. Учителя пока нет… но будет. Только позже. А слова учить можно и сейчас, господин Серион так добр и подбирает ему книги, где много квэнийских слов.

– И ты рассчитываешь выучить корни по «Гибели Орнендила»?

– Разве это невозможно, мой господин?

– Просто Таургон. Возможно… но без учителя тебе будет сложно. Вот, к примеру, как ты понимаешь слово «улкатаро»?

– «Ложный король», Кастамир не имел прав на престол, – отвечал мальчик.

– А там тоньше. «Улка» – еще и «дурной, злой». Орнендил хочет сказать, что у Кастамира и прав нет, и как король он плох.

– Ты знаешь квэнья, мой господин?!

Да не смотри ты на меня, как Туор на Ульмо!

– Таургон. Меня зовут Таургон.

– …Таургон.

– Да, – отвечал арнорец. – Знаю.

– А ты… – лицо мальчика засияло надеждой, но.

Но взгляд снова упал на тунику Стража, на тяжелый меч на поясе нового знакомца, на руки, явно привычные не только к перу.

– …нет, ты не сможешь, – со вздохом сам себе ответил Митдир.

Таургон задумался над невысказанной просьбой.

Учить – дело слишком серьезное. А у него – «Сын Звезды», и это не считая обязанностей Стража.

Да и сказал же Митдир, что у него позже будет учитель.

– Да, учить тебя мне действительно некогда. Что-то подсказать, объяснить – другое дело. Спрашивай, не стесняйся.

Общение с Митдиром оказалось Таургону едва ли не нужнее, чем его юному другу. Мальчик из Лоссарнаха был полон такой же жадной радости, как и сын Денетора. Что ни рассказывай ему, он будет слушать взахлеб и с восторгом.

Рассказывать им, конечно, придется разное, от квэнийских корней Боромир уснет крепким здоровым сном… но вот слушают они одинаково.

А главное – они оба отвлекают тебя от мыслей о том, когда же дойдут до тебя тексты из Ривенделла.

…в полдень караул сменился, Таургон освободился от раскаленного шлема и спасительного подшлемника, забежал в трапезную – есть не хотелось, а вот эля он выпил первую кружку одним глотком, вторую медленнее, сунул в поясной кошель крупное яблоко – не столько еда, сколько питье в природной фляге, и поспешил в Хранилище.

Тинувиэль, услышав шаги, подняла голову и холодно ему кивнула, после чего занялась переписыванием подчеркнуто озабоченно. Таургон в очередной раз подумал, что не понимает и никогда, наверное, не научится понимать женщин: попытайся он с ней сейчас хотя бы поздороваться словами, она сведет это к ссоре, но – сидит и старательно переписывает для него. Не то, чтобы совсем «для него», конечно, – для Арнора, но…

А Митдира не было.

– В саду, – ответил Серион на вопросительный взгляд арнорца.

Вот и отлично.

Один еще не занят, второй уже прервался, они поговорят, и никто никому не помешает. А Тинувиэль пусть сердится, если ей так нравится. Хочется верить, что не ошибется при переписывании.

В саду никого не было.

Таургон на всякий случай обошел сад еще раз. Все до единой скамейки были пусты.

Непонятно.

Митдир ушел гулять по Седьмому ярусу? Не похоже на него. И он передал бы Сериону, что его не надо ждать…

Мелькнула очень странная мысль: мальчишка здесь, но прячется.

Зачем ему прятаться? Игры ради? Шутка в духе Боромира, не Митдира!

И всё-таки… будь я на его месте и захоти я спрятаться здесь… я бы…

Кусты барбариса, конечно, непроницаемы – но у стены растут неплотно…

Арнорец прошелся по дальним дорожкам, заглядывая под стену колючей зелени. И скоро обнаружил того, кто очень, очень хотел спрятаться.

Протиснуться между стеной Хранилища и зеленой изгородью не составило труда для следопыта. Тем паче, что многие ветки были здесь обломаны: Митдир пробирался в свой тайник не раз и не два.

Еще интереснее.

Вот уж от кого, а от этого мальчика секретов не ожидал.

У него какая-то беда: поникшие плечи, опущенная голова. Торопливые движения: хочет побыстрее закончить с тем делом, которое заставляет его прятаться.

– Митдир!

Обернулся. На лице – ужас, словно назгула увидел. Что-то спешно спрятал за спину.

– Т-таургон? К-как ты нашел меня?

– Ты что делаешь?

– Ни… ничего.

– Ничего. – Северянин откликнулся эхом, давая понять всю абсурдность этого ответа.

– Я… ты…

И вдруг мальчишка залился слезами. Совершенно детскими беспомощными слезами.

– Что случилось?!

Таургон схватил его за плечи, сжал, так что тот невольно опустил спрятанную за спиной руку.

В руке был зажат кусок хлеба.

Дешевого серого хлеба, который пекут в нижних Ярусах, и четверть буханки стоит самую мелкую из серебряных монет.

Плач Митдира перешел в безысходные рыдания.

Таургон понимал пока только одно: мальчику плохо, его надо утешить. Крепко прижал к себе, дал выплакаться.

Тот успокоился неожиданно быстро. Спросил с удивлением:

– Ты не будешь меня презирать?

– Валар великие, за что?!

– За это… – Митдир показал на хлеб в руке.

Лоссоф поймет кхандца лучше, чем эти двое друг друга сейчас.

– Так, – сказал Таургон. – У тебя никто не умер, в твоей семье не случилось никого горя. Ты рыдаешь потому, что я застал тебя с куском хлеба. Я прав?

– Да… – растерянно отвечал Митдир.

– Ты считаешь это едой простолюдинов и поэтому стыдишься. Так?

– Да… – ответил мальчик совсем тихо.

Таургон посмотрел ему в глаза:

– Знаешь, сколько мне было, когда я впервые откусил хлеб? Настоящий, не желудевый и не ячменный?

– Сколько? – прошептал Митдир.

– Двадцать три.

Тишина.

В саду же никого не было? Рыданий Митдира не услышали?

– Так что ешь и не стесняйся. Во всяком случае, не меня.

Мальчик осторожно выдохнул и принялся за свой злосчастный обед.

Арахад вспоминал Ривенделл. Тогда их, мальчишек, кормили настолько просто, насколько эльф способен приготовить. Получалось всё равно сказочно вкусно, потому что дай эльфу ячмень, воду и несколько трав для аромата, он сделает чудо, достойное королевского пира…

Но – никакого хлеба. Владыка Элронд понимал: маленькие дунаданы и так на взводе. Хлеб для них больше, чем лакомство. Хлеб – символ спокойной жизни. Пока бушует война – нельзя.

Митдир доел.

– Пойдем посидим, – сказал северянин. – Расскажешь, что у вас стряслось.

Митдир ответил умоляющим взглядом: не надо!

– Выбирай, – Таургон был безжалостен, – или расскажешь сейчас мне, или иди в Хранилище и отвечай господину Сериону на все вопросы о твоих красных глазах.

– А ты… ты расскажешь, почему ты не ел хлеб?

– Расскажу.

Условия обмена представились юному гондорцу равноценными. Друзья выбрались из-за кустов, сели на мраморную скамью.

И Митдир стал рассказывать.

Голос его иногда срывался в плач, Таургон успокаивающе клал свою руку поверх его и думал, что сегодня в Хранилище им не вернуться, глаза у мальчика всё равно останутся покрасневшими, Сериону и прочим лучше не видеть…

…дворяне приезжали в столицу или к родным, или к знакомым. У отца Митдира родных тут не было, а знакомые… лет десять назад, когда лорд Берен устраивал большой праздник в своем замке… понятно. Одно дело – поболтать с провинциальным дворянином, ища средство от скуки, и другое дело – открыть двери своего дома.

Отец Митдира верил, что им есть где остановиться в Минас-Тирите.

А жизнь оказалась иной.

– Мы сначала остановились в Четвертом ярусе, – говорил Митдир, – но там очень дорого, мы перебрались в Третий.

– В Четвертом?! У Хириль?!

– Я не помню, как звали хозяйку…

Но другого постоялого двора в Четвертом нет. Конечно, со стражника, живущего у нее годами, Хириль брала много меньше, чем с заезжих купцов, но то ли у нее совсем другие цены для дворян, то ли (вот в это совсем не хотелось верить!) свободных денег у столичного стражника куда больше, чем у дворянина из глуши. То ли всё вместе.

– А потом?

А потом Амлах – так звали отца – продолжал искать дворянина, что пустит их к себе. Перебрал мало-мальски знакомых. Пробовал постучаться к незнакомым. И везде получал отказ.

– И тогда отец сказал: нас никто не примет, а жить в Третьем ярусе нам не по средствам. Перебираемся в Первый.

– В Первый?! Вы живете в Первом ярусе? Среди мастеровых?!

Митдир робко кивнул, очень боясь, что Таургон всё-таки отшатнется с брезгливым выражением на лице.

Но северянин проговорил:

– Как же тебя любит твой отец, что решился на это!

– Да, – просиял Митдир. И продолжил рассказ: – Он сказал: откажем себе во всем, без чего можем обойтись. Главное, чтобы я мог учиться.

– И как же вы живете?

– Ну… комнатка у нас совсем маленькая, но отдельная. Хозяева сказали, что им такая честь – дворяне! поэтому они с нас возьмут как за место в большой, где с дюжину спит. На завтрак каша, в нее Таэд кидает всё, что осталось с вечера, это странно и сытно. Обед ты видел. Она мне иногда пирожок с собой даст или еще что, просто так. Она добрая. А на ужин… знаешь, тут хитрость придумали: пока плита топится, цены одни. А когда огонь погашен, то уже всё дешевле. Оно еще теплое, не остыло.

– Понятно.

– А еще Таэд стирает наши вещи. Бесплатно. Она говорит, ей приятно такие тонкие ткани лишний раз в руки взять.

Таургон подумал, что в Первом ярусе постоялый двор точно не один, так что забота этой трактирщицы имеет свои причины, пока не понятные мальчику.

Вслух он спросил:

– И как долго вы намерены так продержаться?

– Отец говорит: растянем деньги как можно дольше. А будут заканчиваться – напишем домой, попросим прислать еще с верным человеком. Или сами поедем, так надежнее.

– Поедете и вернетесь?

– Обязательно вернемся! – сверкнул глазами Митдир. – Знаешь, я мечтаю стать одним из хранителей! Ну или… секретарем у какого-нибудь лорда… – он сник, и Таургон понял, что сейчас мальчик повторяет слова отца. – У которого библиотека огромная, и ему свой хранитель дома нужен.

– Ясно.

Таургон достал яблоко:

– Держи. Десерт к твоему обеду.

– А ты?

– По-братски, – северянин с хрустом разломил.

Мальчик радостно вгрызся в мякоть, всё еще сочную, хотя яблоко было прошлого урожая. Таургон понял, что будет приносить ему фрукты каждый день: запасы Первого отряда это выдержат, а вот купить яблоко для сына Амлаху сейчас точно не по средствам.

Очень хотелось пообещать мальчишке помощь.

И надо было молчать.

Сам ты можешь его только яблоками подкармливать…

И поговорить о нем.

Но каков будет итог разговора?

Поэтому – не обнадеживать попусту.

Ты обещал ему рассказать о жизни на Севере – вот доедай яблоко и рассказывай. Удиви его тем, что ты б постыдился есть просто дичь, как он стыдится краюхи хлеба.

Забавно, право слово: то, что у нас самая праздничная еда, у них самая бедняцкая, и наоборот.

Арахад боялся. Боялся отчаянно, до дрожи в коленях.

Боялся навредить, а не помочь.

Он не понимает Гондора. Он не понимает и никогда не поймет законов этой страны. Не тех, что записаны и оглашены. Тех, по которым Гондор живет.

Разносчиков, нарушающих закон не ради выгоды, а из азарта, ему хватило на всю жизнь. А тут случай тоньше.

Казалось бы, что проще: пойди и расскажи Диору, он им поможет. Мало ли пустует комнат в зданиях слева от площади!

Но.

Он ни разу не приходил к Диору незваным. Уже это может навредить.

Столь же разумный вариант рассказать всё Сериону, пусть он поговорит с Наместником, был еще более неверным. Митдир скрывает свои тяготы от главного хранителя, нарушать чужую тайну немыслимо.

Вмешать в это дело третьего всё-таки придется.

Но он никому не скажет ни слова. В нем ты уверен, как в себе.

Таургон всё выложил Эдрахилу.

– И чего ты от меня ждешь? – спросил командир.

– Просто расскажи Наместнику.

– «Просто!» – криво усмехнулся тот. – Кто просит за этого мальчика: ты или я?

– Я. Но через тебя. Я боюсь …

– Откуда такой заяц взялся у меня в отряде? – Эдрахил снова усмехнулся, но уже добродушно.

– Откуда зайцы берутся? – вдохнул Таургон. – Из лесу…

Из позабытого прошлого вернулись слова лорда Маблунга.

Ну заяц, заяц. Никто и не спорит.

– Ладно. Сиди под кустом, прижимай уши. Сделаю для твоего мальчишки что смогу.

Несколько дней его сердце колотилось, как у того самого ушастого зверя. О своем разговоре с Наместником Эдрахил сказал только, что Диор ответил «Хорошо». И угадывай, что этим «хорошо» он хотел сказать.

Таургон сидел в Хранилище, рассеянно листал гондорские тексты об Элросе, убеждая себя, что проверяет, вдруг в них найдется еще нечто ценное, а на самом деле просто убивая время. Он отчаянно надеялся…

…и заметил Диора только когда тот почти подошел к столу Митдира.

Он выглядел совершенно как тогда, годы назад. Седины лишь стало больше.

Странно это: видишь его на советах, в кабинете – и не замечаешь, как он меняется. А снова здесь – и вот оно: почти пятнадцать лет прошло. Постарел. Но всё такой же «некий благородный господин»: пока его не назовут Наместником, никто и не догадается.

Не назовут.

Ни Серион, ни… да, ни ты.

Благодарность выражается не только словами. А ты теперь его должник.

– Я побеспокою тебя, мой друг? Нечасто встретишь в Хранилище столь юного.

Митдир поднял на него взгляд – в сияющих глазах читался вопрос: «Это ОНО? То чудо, в которое я верил, оно – происходит?»

Диор улыбнулся, готовый поддерживать разговор и в одиночку:

– Что ты читаешь так увлеченно?

– «Вторая любовь», господин мой.

– Странный выбор для отрока. Обычно это читают дамы, особенно немолодые. Или их юные родственницы. Совсем юные.

– Здесь так много квэнийских слов, господин…

– Возможно. Я открыл однажды эту книгу – и прочел, что Индис была прекрасна в лучах взошедшего Лаурелина.

Митдир постарался не рассмеяться. Очень постарался.

Не вышло.

Прыснул смехом.

– Вот именно, – вздохнул Диор. – Читать дальше мне расхотелось.

Таургон решил, что ему можно подойти.

– Мой господин, – он чуть поклонился, – Серион не переживет подозрения, что в Хранилище находится настолько небрежно сделанный список. По этому, – он кивнул на раскрытый том, – действительно можно учить слова на квэнья.

Их взгляды встретились. Диор чуть качнул ресницами.

И этим было сказано всё.

«Знаю. Сделаю то, о чем ты просишь. Не тревожься».

На советах ты иногда замечал быстрый взгляд Денетора, устремленный на дядю. Ответов Диора ты видеть не мог.

Теперь вот увидел.

Чтобы сказать главное, слова не нужны.

Слова Диору нужны для противоположного: скрыть правду. Некий господин заинтересовался юным книжником и сейчас расспрашивает его. Как будто решение еще не принято. Как будто комната для отца и сына еще не приготовлена.

– Что ж, мой юный друг. С тобой приятно беседовать, но время… мой сегодняшний вечер занят.

Встал, Митдир тоже поднялся.

– И твой тоже, – продолжил Диор. – Тебе надо собраться. Завтра на рассвете за вами придут слуги. Вы переезжаете в Седьмой ярус.

Чего ты ждал, господин мой Диор?

Изумления?

Слез благодарности?

Крика радости?

Ничего этого не было.

Юноша молча стоял и смотрел… не на тебя, сквозь тебя – счастливым взглядом, в котором читалось «Я всегда верил, что так будет».

Ты дал ему нечто большее, чем чудо, господин мой Диор: мир, расколотый для него, снова стал цельным.

Митдир несся вниз прыжками и бегом. Потом он всё-таки вспоминал, что следом идет Таургон – идет очень быстро, но всё-таки шагом, потому что вид гвардейца, бегущего за мальчиком, переполошил бы все семь Ярусов; Митдир вспоминал о спутнике, останавливался, ждал.

И всё повторялось.

«Я хочу поговорить с его отцом. Приведи его ко мне», – сказал Таургону «неизвестный господин», имя которого Митдир до сих пор не сообразил спросить у друга. И хорошо, что не спросил.

Хорошо, что принимает всё, как должное.

Хорошо, что сейчас скачет от счастья и ни о чем не думает.

Так проще всем.

Первый ярус. Запахи всех ремесел разом. Дух такой, что вешать можно и топор, и гномью секиру.

Постоялый двор.

– Митдир, ты что так рано?.. – изумилась Таэд, но при виде черно-серебряного гвардейца склонилась, сложив руки на груди.

«Уедут», – ёкнуло сердце. И не денег жаль – какие деньги с них, болезных; не себе в убыток – и то хорошо! и даже не того жаль, что по вечерам будет обычный шум, а не как сейчас – сами шипят друг на друга: «Тише, тут дворяне наверху!», и не того, что ходишь по улицам королевой: все знают, кто у тебя живет! Жаль, что закроется окошечко в другой мир, где книжку прочесть важнее, чем поесть досыта… странный он, этот господин Амлах – то ли дитё невыросшее, то ли эльф из его книг. Не бывает таких людей. То есть бывают, наверное, но где-то там.

А здесь больше не будет.

Таэд пошла звать мужа.

Таургон вслед за Митдиром поднялся на второй этаж, а потом по узенькой лестнице без перил – на чердак. «Комната», которую занимали дворяне из Лоссарнаха, была просто-напросто частью чердака, отгороженной с трех сторон. Дверь, впрочем, им сделали самую настоящую, на петлях и с замком: чтобы шум снизу не мешал и чтобы никто не покусился на их имущество. В последней предосторожности не было нужды: Амлах не покидал комнаты – просить ему было уже некого, а гулять по городу не хотелось.

Нагулялся за первые недели здесь.

Митдир привычно взлетел по лесенке, распахнул дверь и закричал:

– Отец!! Нас зовут в Седьмой ярус! С завтрашнего дня!

Таургон вошел.

Человек, сидевший у окна за столом (бочка и поверх нее доска), медленно встал.

– Всё так, – сказал Таургон как можно ровнее, чтобы Амлах поверил его словам. – Для вас есть жилье и всё, что нужно, чтобы Митдир мог спокойно учиться. Завтра утром…

Он не договорил.

Амлах – поверил.

А, поверив, рухнул перед ним на колени, схватил его руку, прижал к губам и зарыдал.

Вот так же, как совсем недавно плакал его мальчик.

Только Митдир от страха, а Амлах – от счастья.

И от боли пережитого.

Когда всё кончится, слезы польются и у сильного. А Амлах никогда к сильным себя не причислял.

Надо было дать ему выплакаться.

– Господин мой Амлах, – сказал северянин негромко, и его ровный уважительный тон поднял несчастного лучше любых уговоров, – позволь мне сказать тебе. Я воевал и знаю цену мужеству. Но когда идет война и против тебя враг – быть мужественным просто. А выстоять против того, что ты сам считаешь стыдным, выстоять ради заботы о сыне – я не знаю, хватило бы у меня сил на это? Я восхищаюсь тобой.

В ответ Амлах зарыдал снова. Слишком много всего сразу.

Ему надо выпить, – подумал Таургон, сказал Митдиру «я сейчас», сбежал вниз.

– Мой господин… – низко склонился перед ним хозяин.

– Скажи отнести господину Амлаху вина, – велел гвардеец. – За мой счет. Правда… у меня нет с собой денег, но я или принесу завтра, или передам. Меня зовут Таургон.

– Та-ур-гон? – медленно произнес трактирщик. Почтительность сменилась чувством несравнимо более живым, хотя и не менее восторженным. – Господин мой, прости, но – не тот ли ты Таургон, что пять лет подряд брал приз лучников на соревнованиях стражи?

– Он самый.

– Господин мой! Ты! – взревел он от счастья. – Я был тогда, я видел, как ты сбил стрелой монету! И ты здесь! У меня!!

Арнорец улыбнулся… он не был готов к такому повороту.

– Ты же не откажешься выпить со мной, господин мой?!

Да уж, теперь самому выпить нелишне.

– Конечно нет, но тогда я позову господина Амлаха.

– Его? – изумился трактирщик. – Он не станет пить со мной, господин мой.

– Я же стану.

– Ты другое дело, – живой легенде было простительно не понимать таких простых вещей, – ты из наших, ты поднялся! Тебя взяли в гвардию, чтобы все призы не забирал, да? А он дворянин.

Иногда.

Этот.

Прекрасный.

Белый Город.

Хочется.

Разнести.

По камушку!

– Хорошо, – ответил Таургон как можно доброжелательнее. – Пусть отнесут господину Амлаху, а мы выпьем с тобой. Только недолго: его ждут в Седьмом ярусе, нам надо идти.

Амлах шел медленно: счастье оказалось ему не по силам. Он искоса посматривал на Таургона, словно боялся, что тот растает как призрак, и они останутся один на один с сегодняшней бедностью и завтрашней неизвестностью.

Арахад молчал. Он понимал, что надо подбодрить, надо говорить, шутить… язык не шевелился.

Амлах, несчастный даже в удаче, своим видом отсекал всякую возможность помощи.

В сознание арнорца вползала оч-чень нехорошая мысль: если бы Амлах постучался к тебе и попросил бы помочь, ты бы отказал ему. Ты не захотел бы впускать в свой дом эту безнадежность.

Ты такой же. Такой же, как те, кто закрыл перед ним двери. Не хуже, но и не лучше.

Ты готов помочь не беде, а человеку. Помочь Митдиру – радостно, потому что сам Митдир сияет, как рассветное солнце. А Амлах – как ноябрьская ночь; закрыться и спрятаться от такого.

Ладно. Их беды уже позади; с ним переговорит Диор, и всё будет хорошо.

Диор…

Он любит играть в «неизвестного господина». Ты, Митдир, он про отца Денетора рассказывал… сколько вас еще было? он привык быть в тени и находит удовольствие в этом. А потом выходит на свет – и любуется зрелищем. Что ж, он делает добрые дела, и простим ему эту игру… но – в этот раз?

Амлах – не ты. Что с ним будет, когда он узнает, что они пришли к Наместнику? Ты хочешь увидеть его изумление, господин мой Диор, а я боюсь, не станет ли ему плохо.

Сказать? Не сказать?

Ты ничего не обещал Диору…

Обещал.

Не словами. Поступком. Ты не назвал его в Хранилище – неужели это было всего лишь сегодня днем?! Но ты не раскрыл его тайны Митдиру и тем пообещал довести эту игру до конца.

Амлах всё поймет. Страж Цитадели может быть гонцом только одного человека в Гондоре. А если это непонятно, то – слуги в белом.

А если… если отец Митдира слишком потрясен, чтобы сообразить всё это, то прости мне, господин мой Диор, но я подскажу ему.

С Митдиром можно было бы доиграть до конца.

С Амлахом – нет.

Седьмой ярус. Башня Наместников.

Смотрит вопросительно.

Кивнуть в ответ.

И не удивлен.

Ну да. В кого бы Митдиру быть таким умницей? даже если отец не умеет добиваться своего, а сына этому искусству и учить не надо…

– Мой господин… – Амлах склонился так низко, что, хотя он и не назвал Наместника по имени, было ясно: он знает, перед кем стоит.

Диор вопросительно взглянул на Таургона поверх спины приведенного: ты ему рассказал? Северянин ответил движением глаз: нет, он сам.

– Такие люди, как твой сын, нужны Гондору, – мягко произнес Наместник. – Так что не благодари меня. Я всего лишь исполняю свой долг.

– Мой господин… – эхом откликнулся тот.

А что ему еще сказать, если велено «не благодари»?

– Жилье вам приготовлено. Не роскошное, но, – Диор улыбнулся, – всё-таки не Первый ярус. Вы не будете ни в чем нуждаться. Твой сын сможет выучить квэнья.

– Это не будет… Это будет… – Амлах не знал, как спросить, не оскорбив вопросом. Но не задать его он не мог.

– Это будет за счет казны, – очень мягко произнес Наместник.

– Господин мой!

– Ты будешь жить с сыном, – продолжал правитель Гондора, – до его пятнадцати лет. За это время мы определим его судьбу.

– Благодарю тебя!

– Я уже сказал, – терпеливо повторил Диор, – я делаю это ради Гондора. Я уверен: Митдир оправдает и превзойдет наши ожидания.

– Мой господин…

– Это всё. Ты можешь идти. Таургон, останься.

Амлах поклонился, сложив на груди руки, и собрался выйти, но его остановил вопрос северянина:

– Господин Амлах, тебе не нужна помощь? Ты дойдешь один?

Тот замер.

Вот теперь в его сознании всё сложилось. Происходящее перестало быть невозможным.

Этот человек – кто бы он ни был! – просто пренебрег словами Наместника, и для него это не дерзость, а обычное дело, и Наместник не возражает.

И не ему, простому дворянину из Лоссарнаха, спрашивать, кто же такой этот Таургон.

Амлах не успел ответить, как раздался тихий и долгий голос металла: Наместник ударил в небольшой гонг, стоявший рядом с ним.

Вошел слуга в белом.

– Господину Амлаху нужен провожатый, – велел Наместник.

Слуга понятливо кивнул, вышел.

Амлах отступил на два шага, поклонился – так, чтобы поклон предназначался обоим, и тоже скрылся.

Тихо закрылась тяжелая дверь.

Диор встал.

– Я очень недоволен тобой, Таургон. Я страшно недоволен тобой.

По лицу Наместника было видно, что он очень, страшно счастлив, если позволительно так сказать.

Таургон молча опустил голову: виноват.

– Почему через Эдрахила? Почему не сам? – укоризненно произнес Диор.

– Я испугался, мой господин.

– Чего? Моего отказа?

– Я не знаю. Я до сих пор слишком плохо понимаю Гондор.

– Пойдем пить чай, – это был тон ласкового укора, и он означал: «Что мне делать с тобой, чудом лесным? Только одно: принять как есть».

Таургон улыбнулся: виновато и благодарно.

Они вошли в кабинет, Диор поставил чайник на жаровню.

– В этом году Харад привез кое-что новое: ко всем «Фениксам» добавился «Яшмовый», – Диор достал многоцветную коробочку. – Понюхай. Ночью после совета такое пить не станешь, а вот сейчас, когда трудный день позади…

– Волшебный аромат.

– Тебе понравится. К нему не нужны сладости, но, если ты хочешь…

– Не надо.

Чайник едва зашумел, Диор снял его, залил заварку.

– Таургон, я хочу, чтобы ты понял: я рад, – он выделил это слово, – исполнить твою просьбу. Тебе не нужно бояться. И, конечно, это не должно касаться Эдрахила. Доверяй себе, как я доверяю тебе. Будь смелее, уже пора.

– Тогда, господин мой, я попрошу прямо сейчас.

– И? – Диор наклонил голову, улыбаясь.

– Ты сказал, что, когда Митдиру исполнится пятнадцать, ты решишь его судьбу. Ты же возьмешь его в Первый отряд, правда? И мы с ним сможем жить вместе.

Диор откинулся на высокую спинку кресла, сложил на груди руки.

– Таургон. Это не одна просьба. А две. И вторая, – он произнес наставительно, но глаза его улыбались, – гораздо, гораздо сложнее первой.

– Мой господин?

– Прежде всего, удели внимание «Фениксу». Он этого достоин.

Таургон отпил, вслушался в аромат:

– Это чудесно.

– Да, – Диор пил маленькими глотками, но, как ни растягивал, чашка закончилась.

Заварил следующую.

И заговорил серьезно:

– Таургон, позволь мне объяснить тебе некоторые вещи. Чтобы ты лучше понимал Гондор; пора. В Первом отряде может служить любой знатный человек, которого Наместник сочтет достойным этого, ограничений здесь нет. Иногда даже незнатный – как мой отец взял Эдрахила. Сложности начинаются позже.

Он сцепил пальцы.

– Ты, возможно, знаешь, что Денетор настаивал: никакого приема юношей в тот год, когда служил Барагунд. Он очень боялся, что многие, пытаясь создать политические союзы, испортят мальчика.

– Я был единственным, кто был принят тогда?

– Именно так. Потом, как ты знаешь лучше моего, Денетор бояться перестал, а я с чистым сердцем принял в Стражи всех, чьи отцы осаждали меня целый год.

Таургон вертел в пальцах пустую чашку. Он не задавал вопроса, при чем здесь Митдир. Дойдет и до него.

– У нас слишком серьезный разговор для такого чая, но я не хотел бы, чтобы он перестаивал, – Диор взялся за чайничек.

– Да, конечно.

Таургон честно попытался думать о вкусе этого Феникса, но вместо этого… или – поэтому? спросил:

– Но ты же выполнишь мою просьбу, господин мой?

– Если вы мне поможете, – ответил Диор и на какое-то время замолчал, смакуя чай.

Заварил третью.

– Сложность в том, – продолжал Наместник, – что этот мальчик чуть старше Боромира. А сейчас, если ты заметил, Первый отряд редеет, ближайшие годы будет еще хуже: все хотят, чтобы их сын служил вместе с младшим сыном Денетора. Число Стражей не ограничено, Митдир пойдет служить в свои пятнадцать. Но вот где ему жить тогда… Седьмой ярус будет переполнен очень, очень знатной молодежью.

– Господин мой, я могу перебраться в комнату попроще, мне это несложно!

– Таургон. – Диор вдруг посмотрел на него так спокойно и строго, что всякая возможность возражений исчезла вмиг. – Ты будешь жить там, где живешь. Я не изменяю своих решений.

– Прости, мой господин.

– Итак. Пусть твой мальчик… или, вернее, его отец распишут мне всю их родословную. Включая женские линии женских линий. Думаю, ему это будет проще сделать здесь: Хранилище рядом. Пусть ищет и не боится попросить о помощи. Не знаю, сколько времени ему понадобится, но больше года дать не могу.

– Неужели все так серьезно?! Ради кровати в комнате с красивым видом из окна?!

– Скажи мне, Таургон, – Диор заговорил в своей обычной мягкой манере, – кто в ссоре с Денетором?

Страж пожал плечами:

– Эгалмот, Салгант, Борлас… Фелинд до сих пор с ним не разговаривает…

– Еще?

– Я не знаю лордов, которые не в совете.

– А кроме?

Над ответом не пришлось долго думать:

– На него злы командиры всех отрядов стражи… наверное, всех городов в Гондоре, все купцы… и половина страны, не меньше.

– Примерно так, – удовлетворенно кивнул Диор. – А кто в ссоре со мной?

– Я никого не знаю, мой господин.

Диор очень мягко улыбнулся.

Таургон опустил голову:

– Прости, господин мой. Я все понял. Это действительно очень важная кровать.

– Передай отцу своего друга, – со всё той же улыбкой произнес Наместник, – что успех будет зависеть только от его усердия. Пусть потрудится для сына. И я с радостью выполню твою просьбу.

– Спасибо.

– И выполни мою: думай, наконец, об этом чае, а не о делах. Яшмовый Феникс стоит этого.

«СЫН ЗВЕЗДЫ»

Тот же год

И этот день настал.

Таургон получил ларец с сокровищами, коих прежде не ведал Гондор.

В лежавшем сверху письме без подписи говорилось:

«Я рад прислать нечто большее, чем сведения о жизни Тар-Миниатура. Для меня подлинное счастье – что Гондор хочет узнать, каким человеком был Элрос».

Ты жадно пробегал глазами эти тексты: вот памятные с юности повествования о Войне Гнева, о людях, которых надо было уводить на восток, спасая от гибнущей земли, вот рассказы о боях, вот… ты не читал этого сорок лет назад, но знаешь! он рассказывал тебе в Ривенделле, а сейчас он это записал, это его почерк, это может быть написано только его рукой, хотя он и пишет о себе в третьем лице, да и вообще избегает своего имени, ставя везде, где возможно, «братья» или «сыновья Эарендила».

Дальше… орлы, разговор Элроса с Торондором. Тот же почерк. Спасибо, владыка!

Эонвэ оглашает волю Валар. Рассказывает о Дарованной Земле. Элрос готовит народ к переселению, убеждает сомневающихся… именно тут он уже правитель. И – тот же почерк.

Таургон открыл ларец в доме арнорцев в Четвертом ярусе, он сделал это из простого желания как можно скорее увидеть то, чего ждал почти два года. Но сейчас он понял, что поступил совершенно правильно. Такой ларец нельзя открывать при гондорцах. Лучше всего с этими пергаментами работать по ночам в Хранилище. Оставляя на столе пару гондорских хроник для виду.

А потом, когда книга будет завершена, отправить этот ларец в Арнор. Пусть отец снимает копии. Гондору хватит изложенного в «Сыне Звезды» – он, Таургон, перескажет эти тексты так близко, как сможет.

Но при всей любви к Гондору, Хранилищу и старому Сериону написанное рукой Элронда он им не отдаст.

Как-то Митдир попросил его помочь с квэнья: наставник задал для перевода сложный текст, и юноша был не уверен в нескольких местах.

Что ж, почему бы и не помочь?

Они пошли к нему домой. В смысле, в те покои, которые им с отцом выделили.

Господин Амлах ушел из Хранилища, как обычно, чуть раньше сына. Он вообще старался быть незаметным, а если его и видят, то не рядом с Митдиром. Пусть с его мальчиком идет красавец-Страж, человек, которому Наместник позволяет выражать несогласие при посторонних. Пусть. А на бедного дворянина из Лоссарнаха никто не обратит внимания.

Митдир и Таургон пересекли площадь, прошли мимо дома для важных гостей, дома Стражей, еще какого-то, вошли и поднялись по лестнице на второй этаж.

– Это вот тут вы живете? – нахмурился Таургон.

После каморки на чердаке трактира это жилище было роскошными покоями – и даже получше того, как жил сам северянин: две комнаты, одна спальня и кабинет, другая столовая и гостиная, очень невысокие потолки (Таургону хотелось пригнуться, хотя он понимал, что тут почти на локоть выше его головы). Да, две комнаты на двоих – это не пятеро гвардейцев в одной, хоть их сейчас и живет трое. Но у тебя потолки в два собственных роста и огромное окно, а тут…

Окна выходили на юг. Это означало, что солнца в этой комнате нет никогда: через узкую улочку (едва разъехаться двум лошадям, если бы их пускали в Цитадель) стоял другой дом. Солнечным лучам нет шанса проникнуть сюда.

Но хуже того – это был второй этаж. Каменный колодец улицы подхватывал любой звук. А зная, еще со времен службы стражником, что слуги лордов Цитадели встают задолго до рассвета, чтобы с восходом уже быть на рынке Четвертого яруса… можно себе представить, какой шум тут стоит по утрам. Каждый день просыпайся до восхода, хочешь – не хочешь.

Станет Митдир Стражем – сможет спать подольше, если в караул не с рассвета. Такая вот изнеженная жизнь у гвардейца. Хотя… нет, не сможет. Привычку вставать со слугами из него теперь никакой гвардейской жизнью не выбить, ему же в радость всё это. После Первого-то яруса…

– А где твой меч? – спросил Таургон.

– Меч? – переспросил юноша растерянно.

– То есть его нет?! Митдир, как ты собираешься служить в Страже, если не умеешь сражаться?

Амлах сжался в углу, ожидая, что гнев молодого лорда сейчас обрушится на него. Это ведь он виноват, не подумал… сам едва умел в юности, мальчика немного учили дома, а как уехали в столицу… И что теперь?!

– Яс-сно, – ответил Таургон на молчание обоих. – Меч и прочее я постараюсь тебе выпросить; если не выйдет – купим. Деньги найдутся, если нужно. Основы я покажу. Тренироваться будешь каждый день.

– Где?

– Здесь, – решительно сказал северянин.

– Но здесь нет места…

– Здесь его полно, – Таургон обнажил клинок и медленно выписал им несколько замысловатых восьмерок вокруг себя: на месте, с разворотом, с шагом. Амлах смотрел с восхищением, Митдир – с ужасом: он понял, что не отвертеться.

– Вот так, – он убрал Наугрил в ножны. – Эту цепочку выучишь и будешь делать каждый день. Здесь не размахаться, и оно к лучшему: научишься чувствовать противника. У тебя им будут стол, потолок и прочее. Что? Что ты на меня так смотришь? Ты должен благодарить, а не выглядеть самым несчастным человеком в Гондоре.

– Просто… – Митдир выглядел сейчас беспомощнее собственного отца, – я хочу быть книжником, а не воином. Действовать пером, а не мечом.

– Запомни вот что, – строго сказал Арахад, – ты только тогда сможешь говорить о выборе, когда станешь и тем, и другим. А до того ты просто неумёха, делающий то, что тебе проще.

Митдир опустил голову. Было больно услышать такое.

– Я завтра переговорю с Эдрахилом. Думаю, в оружейной пылится без дела меч, который будет тебе по руке. А теперь давай свой квэнья; что там за сложное место?

Это уже списки того, что составлено из нуменорских документов. В юности ты читал это едва ли внимательнее, чем Боромир вникает в то, что велят учителя. А сейчас понимаешь: Веантур и Алдарион (тогда еще не Тар-) привозили Элронду копии (а может и подлинники!) писем брата.

Как разнится описание Арменелоса в «Сыне Звезды» и хрониках Ривенделла! Что видел автор «Сына Звезды», гондорец, живший полторы тысячи лет назад? – Осгилиат. Этот город, тогда отнюдь не руины, а блистательную столицу, возведенную зодчими, спасшимися из Нуменора. Конечно, для него Арменелос – тот же Осгилиат, только больше и прекраснее. Вот он и пишет… хорошо пишет, с любовью…

А на самом деле древнейший дворец Арменелоса не слепил белизной мрамора, и свет не лился через огромные окна. Он, хоть и был возведен из камня (строили на века и тысячелетия вперед), но – облицован деревом. Из дерева строили эльфы – то, что они возводили для жизни, не для войны. Для войны – камень.

А Ривенделл весь из дерева.

Оба брата на всю жизнь полюбили деревянные здания.

Каким был древнейший дворец в Арменелосе? Легко ответить. Ему, Арахаду сыну Арагласа, – легко.

Опиши главный чертог Ривенделла – и окажешься ближе всех к истине.

В теплых узорах дерева от светлой сосны до темной вишни.

Колонны – как сгрудившиеся молодые березки. Узкие окна – как просветы в лесу. Стрельчатые очертания – как силуэты елей.

И эльфы, приплывавшие им помочь, не могли подсказать других линий, кроме веками любимых.

На сколько столетий хватило этой, древнейшей отделки? Каким мрамором и золотой смальтой она была сменена при совсем других королях? когда Арменелос стал действительно похож на Осгилиат.

Ты не хочешь об этом думать.

Ты смотришь в древнейшие дни, когда дух еще ясен, помыслы еще светлы, а спокойная гордость еще не сменилась болезненно распухающей гордыней.

Народ, медленно обживающий Дарованную Землю. Первые браки. Первые дети. И среди прочих – она.

Лаэрет.

Да, ее предки были халадинами. Но ее родители – уже нет. Уже нуменорцы.

Она росла на его глазах. Превращалась из девочки в девушку. И была совсем юной – двадцать с небольшим! – когда они поженились.

– Тинувиэль. Я давно хотел поговорить с тобой об очень важных вещах.

– Это же не ошибка в хронике?! – она смотрит напряженно.

– Нет. Нет.

– Напугал…

– Тинувиэль. Тебе тридцать два. И если ты по-прежнему не хочешь ехать со мной в пещеры, тебе надо искать мужа. Я благодарен тебе за помощь в работе, но…

– Мужа?! – она взвивается разъяренной кошкой. – И ты о том же?! Мало мне выслушивать это от отца, я должна и от тебя?!

– Тинувиэль, прости, но годы идут, и ты не становишься моложе…

– Ты такой же, как он! Вот от тебя я этого не ожидала! С чего вы решили, что я вообще должна выходить замуж?

– Но…

– Что – «но»?! Быть счастливой от того, что нашелся человек, готовый смотреть на меня как на говорящую самку, которая устроит ему теплое логово, будет рожать детей и ублажать его на подстилке?!

– Перестань!

– Что я должна перестать?! Что здесь неправда?! Этой судьбы мне желает отец, что с него взять, он никогда меня не понимал. Но ты! Ты!

– Прости. Тогда – как ты видишь свою жизнь?

– Вот так. Как сейчас!

– Так?

– Да! Вам, мужчинам, не приходит в голову, что у женщины кроме груди, бедер и прочего есть еще и ум. И она может видеть свое счастье не в уютном доме и не в материнстве, а в том, чтобы жить своим умом. Читать книги. Постигать мудрость. Просто – думать! Ей это может нравиться, если ты не знал!

– Я это знаю. Не кричи, пожалуйста.

– Так не говори глупости, и я не буду кричать.

Рождение детей. И – нет, даже в этих текстах нет ничего о влиянии матери на Вардамира. Но ты в этом твердо убежден: сын такого исключительного лидера, как Элрос, мог отречься от скипетра только потому, что и нравом пошел в Лаэрет, и воспитан был больше ею, чем отцом. Значит, придется осторожно изложить свое мнение. Тинувиэль, конечно, рассердится, когда прочтет допущение, не доказанное ни одной хроникой… ну, пусть сердится. Он пишет не для нее, а для Боромира… хотя и Боромиру эти тонкости семейной жизни Элроса без разницы. Ладно. Как говорил Гэндальф? Делай только то, что не можешь не сделать.

Он напишет о Лаэрет потому, что не может о ней не написать.

Идем дальше.

Освоение Острова. Да уж, понавезли Элронду документов кораблями. Просто полные трюмы… когда и где какое месторождение было открыто. Такие подробности, пожалуй, и не нужны. А вот что важно и интересно, это история ювелирного искусства…

– Какие, по-вашему, украшения носили нуменорцы при Элросе?

С каждым годом Таургон чувствовал себя у Денетора всё более свободно. Он с удовольствием рассказывал о ходе работы над книгой, его с интересом слушали, и внимательнее всех хозяин, Боромир мечтал поскорее прочесть «Сына Звезды», и Денетор, впервые в жизни слыша, что его младший хочет что-то почитать, был полон благодарности северянину, которую не скрывал.

– Судя по твоему вопросу, крайне необычные, – отвечал Денетор, изящно действуя двузубой вилочкой.

– В Нуменоре не было месторождений золота и серебра, – произнесла Митреллас.

– Это что же… – Боромир не донес еду до рта, – они деревянные носили?!

Отец строго посмотрел на него: дескать, что это за манеры?

Боромир вернулся из Нуменора к ужину.

– Они носили эльфийские, как я понимаю, – сказал хозяин. – Ведь эльфы в то время часто приплывали к ним.

– Они действительно носили эльфийские, – Таургон старался класть в рот только самые маленькие кусочки, чтобы быстро прожевать и не сбиваться в разговоре, – и в «Сыне Звезды» двор Элроса так и описан: никаких украшений, кроме сделанных эльфами, ни у кого нет, поэтому каждое – на виду.

– А на самом деле? – голос Денетора невольно прозвучал требовательно, как на совете.

– В «Истории Алдариона и Эрендис», – откликнулась Митреллас, опередив северянина, – говорится об украшениях из цветов.

– Да, – кивнул Таургон, – но это праздничные. На свадьбы, для восхождения на Менельтарму… уверен, и по другим торжественным событиям.

– Все в цветах… – задумчиво произнесла девушка, только сейчас осознав давно выученное. – Это ведь не обязательно венки. Можно украсить ворот платья, приколоть к подолу…

– Цветы завянут, – разочарованно сказал Боромир.

Неллас с улыбкой возразила:

– Если их заранее поставить в воду с добавками, то нет.

Ей тоже грезилось это великолепие живых украшений.

Таургон воспользовался паузой, чтобы не рушить мечты дам и спокойно опустошить свою тарелку. Потом сказал:

– Цветы на праздник; деревянные, уверен, были (у подлинных мастеров они очень красивы); эльфийские тоже, но я сейчас о другом.

– Тогда какие? – нахмурился Денетор.

– Их ювелиры работали с чугуном.

– Как чугуном?!

– Чугун?

– Он же тяжелый! – Боромир выразил всеобщее недоумение.

– Он не намного тяжелее золота и драгоценных камней, – отвечал Таургон. – Из него можно отливать не только ограды или подсвечники, но и тонкие вещи. Он не ржавеет, не темнеет, как бронза, не зеленеет, как медь. В этом он подобен благородным металлам.

– Ты так думаешь? И ты действительно прочел про чугунные украшения? – спросила Неллас.

– Госпожа, я видел…

Стоп.

Стоп.

Вкусная еда, легкое вино – пьешь и не замечаешь, и вот начинаешь говорить не то, что надо.

– …видел описания таких украшений. Даже рисунки. Во времена Веантура их носили, тогда нуменорцы еще не начали добывать золото и серебро на материке.

– Любопытно, – Денетор забывает про еду, и слуги стоят в растерянности: с их хозяином такого раньше не случалось, и что теперь делать им? – Если, как ты говоришь, из чугуна можно отлить такое узорочье…

– Не менее тонко, чем из золота. Я знаю точно.

– …тогда это черное кружево металла на светлых одеждах. Не в праздник, в менее торжественные дни. Но ничуть не хуже венков.

– Красиво… – выдыхает Неллас.

– Да, здорово! – подхватывает Боромир. – А ты скоро допишешь?

Соратники – это хорошо и важно, но куда дороже друзья. Сначала – старшее поколение, те, с кем сплотила Война Гнева: Лабот, Холлен, Халдад – отец Лаэрет. Их сменяли другие – люди не Белерианда, но Нуменора: Ингион, Хисилидо. Автор «Сына Звезды» уверен, что друг и соратник – это одно и то же; он, разумеется, ничего не знал ни об одном из них, придумал другие имена, другие судьбы… хорошо придумал, зачитаешься. Но ошибся в одном: друзья, конечно, будут соратниками, однако главное здесь – не общее дело, а поддержка и понимание.

Растут дети, рождается новое поколение. В свои двести Король – мужчина средних лет, а те, с кем он когда-то сражался бок о бок, уходят тихой, светлой смертью. Счастливые – они увидели то, о чем и не мечтали, сражаясь, и твердо знают, что дальше будет лучше. На смену им приходят новые – ровесники Вардамира. И, конечно, Сурендур. Сохранилось много писем. Они в основном о делах государственных… а только ни одному соратнику ты не станешь писать так: о том, что тебя тревожит, о разных вариантах, из которых пока не можешь выбрать лучший – и даже не совета просишь, а хочешь выговориться и тем лучше понять собственную мысль. Соратникам он писал иначе.

А ведь Сурендур рос на его глазах, их наверняка Вардамир познакомил. Рос, вырос и стал ровесником.

– Добрая встреча, сотник. Как служба?

– Таургон! Таургон, я твой должник! Если я могу что-то для тебя сделать, ты только…

– Сильмарил с неба я не попрошу. Рассказывай.

– Таургон, всё, чему ты учил, всё, что ты говорил о том, чтобы биться не в строю, это же золото, а не советы!

– Лорд Дагнир не против?

– Еще бы! – по сияющему лицу Барагунда было видно, насколько не против командир войск Итилиена. – Он гоняет меня по всем фортам, я собственную сотню не видел не помню сколько месяцев.

– Надеюсь, твои цыплята под присмотром.

Барагунд расхохотался – смачно, заливисто.

– Значит, тебя надо звать не «сотник», а «наставник»?

– Именно!

Он был счастлив: молод, силен, горд успехами и опьянен планами.

– Барагунд, я ужасно рад за тебя.

– Таургон, это больше чем мечта! Да, а как твоя книга?

– Движется.

– Скоро уже? Ждем, ждем…

– Здесь тебе не Итилиен, не командуй.

В глазах северянина не было укора, и Барагунд рассмеялся этой шутке – правду сказать, весьма лестной для него.

Лаэрет угасает. Ее срок жизни – двести, его – пятьсот, он почти не изменился со дня свадьбы.

Она лучше других знает, что он изменился, – два века трудов не пройдут бесследно, он стал мудрее, видит глубже, смерти друзей научили его новому, особому пониманию. Теперь оно понадобится им двоим.

Лучшее место в «Сыне Звезды». Словно автор это пережил сам.

…а может быть, и пережил. Женился на девушке без дунаданской крови – и вот. Разница в возрасте не вдвое, но им хватило.

Каково это – уметь отпускать? уметь принять, что неизбежная потеря – неизбежна, и смотреть на нее, как на осенний дождь за окном: спокойно, без ропота и отчаянья. Смерть Королевы Лаэрет была тихой, как и вся ее жизнь.

А рядом с Королем – уже взрослый Тар-Амандил.

То есть он никакой не «Тар-», конечно, «Тар-» он станет после смерти деда и отречения отца от скипетра, но просто «Амандилом» ты привык звать совсем другого.

Внук и наследник, для вас он так и родился Тар-Амандилом.

Тинувиэль вознегодует на такую неточность, но ей придется смириться.

– Самое занятное, – говорит Денетор, забывая об ужине, – что мы все это выучили и тотчас забыли: Элросу наследует не сын, а внук. А ведь это прекрасный пример для подражания: если человек не имеет склонностей к правлению, то и не надо. Лучше быть хорошим книжником, чем никаким Королем. Или не книжником.

Неллас внимательно посмотрела на мужа. Она понимала, что он сейчас не об Элросе.

– Мне жаль, что его пример не был подхвачен. Что ни у кого не нашлось духу поступить, как Вардамир.

– Я думаю, Вардамир всё обсудил с отцом заранее, – сказал Таургон. – Решение было принято не в год смерти Тар-Миниатура.

– Уверен, – кивнул Денетор, – оно было принято за десятилетия или даже века до нее. К началу зрелости человек определяется со своим путем. На месте Элроса, – он чуть усмехнулся, как бы извиняясь за дерзкое сравнение, – я бы начал готовить внука к правлению, едва заметив в ребенке склонность к этому занятию.

Он отпил вина, по-прежнему не глядя в тарелку.

Митреллас ела крохотными кусочками, готовая растянуть кушанье на столько времени, сколько потребуется до перемены блюд. Боромир слопал всё и сейчас скучал.

Неллас смотрела в лицо мужу.

Таургон, видя, как серьезен Денетор, не решался заняться едой.

– Элрос был лучший из отцов, – проговорил наследник. – Он не говорил сыну «ты должен». Нужно очень большое мужество, чтобы принять: то, чем ты живешь, не нужно твоему сыну. Он не плох, не нерадив, он просто другой. Укорами или гневом его не изменишь. И поэтому – стисни зубы и делай свое дело. Жди внуков. Надейся, что будет иначе.

Таургон понял.

– Элрос дождался, – сказал сын Арагласа. – Судьба ответила ему Тар-Амандилом. Не спорю, век ожидания – долгий срок, но потом он был вознагражден.

– Ну да, – довольно холодно ответил Денетор и изволил заметить кушанье на тарелке.

В «Сыне Звезды» он был готов читать и перечитывать рассказ о последних двух веках жизни Элроса. И именно это побудило его взяться за собственный труд. Для безымянного автора не было сомнений, что Король, пережив жену и друзей, нес бремя своего одиночества со спокойным достоинством, подавая пример невозмутимой стойкости… читателям. То, что у Элроса могут появиться новые друзья, сменив бесконечно дорогих, но ушедших в свой час, – нет, этого автор и помыслить не мог.

А между тем, когда не осталось в живых Сурендура, у Короля появился Нолвион. Элрос никогда не замыкался в одиночестве, его сердце было отзывчивым – и находило отклик.

И до сих пор нет ни слова о главном друге.

Но ведь точно помнишь, что читал! Именно читал, не по рассказам владыки Элронда знаешь!

А, вот оно где, оказывается. Как раз письмо к Сурендуру. Неужели это – единственное упоминание о дружбе длиной почти во всю жизнь?

Работа близится к концу. О смерти Короля тебе сказать нечего: лучше, чем автор «Сына Звезды», ты не напишешь.

Перебелить текст и отдать Боромиру. Он заждался.

Мальчик бросил все свои занятия и прочел книгу за один день.

Всю.

Он ждал чуда – и получил его.

Даже два.

Две биографии Тар-Миниатура, совершенно разные, но изложенные с одинаковой любовью.

Боромиру было безразлично, что правда и что вымысел, что было и чего не было. В каком-то смысле для него правдой было всё: всё, что написано искренне, всё, что заставляет сердце колотиться восторгом, или сочувствием, или чем еще.

Таургон обещал ему книгу, которая станет верным другом на всю жизнь, и сдержал слово.

Но даже самый верный друг не всегда будет рядом.

Арнорец попросил у Боромира позволения взять книгу на несколько дней, чтобы показать Наместнику.

То, что у него просят позволения как у взрослого, а не ставят перед фактом, подействовало на Боромира невероятно. Он разрешил – и всё время, что Диор читал этот труд, ходил ошалевшим от гордости.

Потом ему вернули его сокровище, он проглотил еще раз – теперь уже за несколько дней, а затем позволил Наместнику отправить бесценную рукопись в скрипторий.

Они с Диором пили чай. Наместник назвал сорт, но Таургон не запомнил. Какая-то «Ящерица». Или это год Ящерицы? Неважно.

– Ты не поставил подпись в конце своей части, – говорил Диор, смакуя вкус. – Я велел это исправить. «Таургон из Арнора» тебя устроит?

– Мой господин! Если автор лучшей из книг об Элросе предпочел остаться безымянным, то уж конечно я не заслужил право на подпись. Что я сделал? Пересказал хроники. Нет, – он поставил чашку на стол, – моего имени быть не должно.

– Таургон, – Диор мягко улыбнулся… пожалуй, следует сказать: «оч-чень мягко», – пока еще я правлю этой страной, и мне решать, что должно быть и что – нет. В том числе и в мелочах. Мы обсуждаем только твое имя в подписи, а не ее саму.

– Пиши, как считаешь нужным, господин мой.

– Договорились.

Диор поставил настаиваться новую заварку.

– Но вот что меня удивило в твоем труде, – он снова улыбнулся. – Ты жаловался на неполноту гондорских хроник, говорил, что встречаешь рассказы о том, что сыновей Эарендила воспитывал Маглор вместе с Маэдросом, ругался, что еще немного – и прочтешь, что Маэдрос учил их играть на арфе…

Таургон кивнул. Он в свое время умолчал о том, что история о Маглоре, обучающем близнецов музыке, ничуть не ближе к истине, чем ляпа про однорукого Маэдроса. Но он знал это от самого владыки Элронда, в текстах этого нет, так что он и в своей части об этом не написал.

– Итак, – продолжал Диор, – гондорские хроники или неполны, или пестрят ошибками. Но позволь мне тогда спросить тебя, на чем же ты основывался? Если ты мне пятнадцать лет рассказываешь о том, что у вас не сохранилось книг?

Он с самым обыденным видом стал разливать чай.

– Мой господин, – Таургон был готов к этому вопросу, – я ни разу не говорил, что книг нет вовсе. Как ты помнишь, я говорил, что отец годами переписывал их еще до моего отъезда.

– И у вас так великолепно сохранена история Элроса? – Диор пригубил. – Через две гибели государства, потерю столицы и прочее? А у нас есть в лучшем случае красивая сказка для Боромира, в худшем – уроки арфы у Маэдроса?

– Перед Второй Ангмарской многое успели спрятать, мой господин. К ней готовились, в схронах были не только припасы.

– Понимаю, – кивнул Диор. – Пей, пей, стынет.

«Поверил», – отлегло от сердца у Арахада.

– Вот это место у тебя, – Наместник придвинул еще несшитые листы манускрипта. – «Существует единственное свидетельство, что дружбу с Торондором Элрос пронес через всю жизнь. В одном из писем к Сурендуру он сообщает: «Хочу поделиться с тобой радостью: мой крылатый друг принес мне весть от отца». Судя о этому письму, общение с Торондором не было событием, в отличие от обмена новостями с Эарендилом. Поскольку известно, что на башне королевского дворца в Арменелосе жили орлы, можно предположить, что туда прилетал и Торондор (или же она была основным местом его обитания)».

– Да, и что?

Диор прищурился:

– Так у вас в схронах сохранилось письмо Элроса?

– Нет, конечно, но…

Диор накрыл его руку своей:

– Не трудись лгать, Таургон.

Арнорец опустил голову.

– Ты не умеешь лгать, мой мальчик, – вот теперь тон Диора был действительно мягким, без вкрадчивости. – Прими мой совет: не лги никогда. Говори только правду. Но решай, сколько правды прозвучит. Надеюсь, ты понимаешь меня.

Понять было просто. Принять – сложнее.

– Я не стану тебя спрашивать, у каких эльфов ты прочел это письмо Тар-Миниатура…

– Я не читал его. Только пересказ.

– Пусть так, – кивнул Наместник. – Храни свои тайны, Таургон. Но помни: правда – это стена из камня. Ложь – стена из соломы. Подумай, что надежнее защитит твои секреты от посторонних глаз.

ЦВЕТОК ДЕНЕТОРА

2425 год Третьей эпохи

Это был день присяги новых Стражей.

Нет, не так. Это был День.

День, к которому готовились заранее, за много месяцев приезжали, сначала уговаривали Наместника, потом счастливчики возвращались со своими сыновьями (а также женами, дочерьми и прочей семьей ­– но кто замечал в этот день кого-то, кроме виновников торжества?!).

За все одиннадцать лет службы Таургона не было ничего похожего на этот великолепный праздник.

Присяга всегда проходила просто, по-будничному. И по одному, редко по двое-трое. Родные когда приходили, когда нет.

Но не сегодня, когда радостное возбуждение охватило всю Цитадель, в тронном зале народ стоит стеной, и родственники будущих Стражей пользуются привилегией стоять в первом ряду этой знатной-перезнатной толпы.

А караулу совсем хорошо. Не только всё видно, но и стой на просторе. Никто в затылок не дышит.

Хотя свои сложности тоже есть. Нельзя улыбаться. Эдрахил, жестокий, велел бы нам ради такого торжественного дня шлемы надеть! Кто бы под ними что разглядел… нет, стоим с открытыми лицами, надо из себя статуи изображать.

А как не улыбаться?!

Идет.

Он не улыбается, он просто сияет. Легкий, радостный – как луч весеннего солнца, как голос серебряных труб на ясном восходе.

Давай, Боромир. Сегодня твой день.

Склоняется перед двоюродным дедом. Протягивает ему меч. По залу звонко разносятся слова:

– По велению Наместника обещаю я… в дни мира и в дни войны, в горе и в счастии, в жизни и в смерти… Так говорю я, Боромир сын Денетора, родом из Минас-Тирита.

Караулу нельзя улыбаться. Нельзя. Нель.Зя. Хотя кто сейчас посмотрит на караул?

А вот на Денетора посмотреть стоит. Редко видишь это холодное лицо счастливым.

И Барагунд здесь. Примчался из своего Итилиена. Еще бы он не примчался.

Тишина. Звонкая, юная тишина.

Получает от Диора меч.

Ответные слова.

Ну вот, главное свершилось, теперь остальные. Те, что, как факелы от зажженного, засияют от света, которым лучится сын Денетора.

Незнакомый лордёнок. Столичный. Повезло ему, что такой долговязый, а то никакой тебе присяги в один день с младшим из сыновей наследника. Чтобы стоять у Белого Древа, надо вырасти. И не в каком-то там высоком смысле, а в самом прямом.

Следующий. Сын Борласа. Вот от кого стоит держаться подальше, если получится.

Митдир. Видишь, всё сбылось. И служить вместе, и жить вместе. Мы молодцы.

Не улыбаться. Да что же это! Не улыбаться.

Незнакомый. Столица закончилась, пошли провинции.

А, сосед. Посмотрим, чего ты стоишь без своего отца, которым так гордишься.

Надо же, какой серьезный. И взрослый, не меньше двадцати пяти. Что, его отец не успел с Барагундом, так нарочно ждал до Боромира? Похоже. Дальновидный отец, ничего не скажешь.

Так, стоп. Здесь не совет, и я не обязан давать Наместнику отчет о том, что видел.

Еще идет. Еще. У нас что, отряд вдвое больше станет?! Стоять будем восьмерками вместо четверок?

…иначе эти лордята меня зарежут во сне. Придется перебраться жить в Хранилище, для безопасности. Двери там прочные и запираются изнутри.

Не улыбаться!

Как вырос Боромир! Кажется, только был мальчишкой, которому скучно историю учить… вырос – и не в росте дело. Глаза другие стали.

Лети, юный сокол. Сверкай.

Торжества отшумели, Стражи вернулись к обычным будням.

Впрочем, их число действительно сильно возросло, так что свободного времени прибавилось. Боромир напомнил Таургону о давнем обещании научить приемам боя северян, и следующим же утром они поспешили в воинский двор.

День был жаркий для апреля, они разделись по пояс, и всё равно пот лил с них. Им освободили довольно много места, так что они самозабвенно гоняли друг друга, про хитрые приемы было забыто, просто мерялись силой и ловкостью… и Боромир сполна оценил, как далеко ему еще до Таургона.

– Не всё сразу, – ободрил северянин. – Ты же пока растешь.

Он взял холстину вытереть лицо и тело… и тут обнаружил, что в углу двора, в тени, стоит Денетор. И давно стоит, похоже.

Таургон кивнул Боромиру. Они подошли к наследнику.

Поклонились. Тот кивнул и спросил северянина:

– Ну как?

– В атаке хорош, – отвечал Таургон, – защита слабовата. Увлекается.

– Но я же могу рассчитывать на тебя?

Арахад пожал плечами: зачем говорить об очевидном? Тем более, свободного времени сейчас так много.

– Не стану вас отвлекать. Продолжайте.

Они ушли продолжать.

А Денетор продолжил смотреть.

Движениями их молодых мускулистых тел, блестящих на солнце, стоило полюбоваться. А у северянина, оказывается, старые шрамы – два то ли от меча, то ли чего-то вроде. И несколько мелких. Боромир, наверное, завидует.

Этот танец воинской силы был прекрасен, но, чем дольше Денетор смотрел, тем больше ему что-то не нравилось. Было что-то неправильное. Что-то опасное… нет, не опасное, но… то, чего не должно быть.

Да, у Таургона шрамы – и что? Сражался на своем Севере. Да, не рассказывал об этом, но и не скрывал. Одиннадцать лет назад он так же, вот ровно так же гонял Барагунда – и ничего, никакой беды старшему от этого не было.

Пора перестать подозревать его неизвестно в чем только потому, что он молчит о своем прошлом. Одиннадцать лет – достаточный срок, чтобы убедиться, что…

Одиннадцать.

Лицо Денетора окаменело.

Наследник стоял в тени, бойцы вокруг были заняты только схватками, и в его сторону никто и на миг не взглядывал – и всё же многолетняя привычка скрывать свои чувства, когда узнаёшь нечто дурное, уже действовала помимо воли.

Сколько лет этому человеку?!

Тогда он выглядел где-то на тридцать, прошло одиннадцать… что же, мы с ним почти ровесники?! Может быть… вот только Таургон по-прежнему выглядит на лет тридцать пять самое большее. Если смотреть в глаза. А если на тело – тридцати не дашь.

Годы идут мимо него.

Потомок Исилдура.

Как долго он это скрывал.

Он не стареет, а мы об этом не задумываемся.

Потомок Исилдура в Минас-Тирите.

Что ему нужно?!

Только не трон.

За все эти годы он не сделал ни единой попытки приблизиться к нему… не считая, разумеется, места в карауле.

Тогда что он здесь делает?

Спокойно, спокойно. Что бы ни делал, он этим занят второй десяток лет. И ничего не произошло. Значит, и не произойдет.

Но как же сильна у них кровь! Сколько ему? Пятьдесят? Возьми любого из потомков Анариона и поставь рядом с ним. Сам встань… да уж.

Как они смогли?! Четыреста лет мы считали их погибшими, а они вот какие. Как?!

Схватки во дворе утихали: дело шло к полудню, и многим надо было заступать в караулы. Боромир с Таургоном тоже прекратили свою.

Северянин прислонился к стене, холодной от тени, прикрыл глаза, отдыхая. Денетор всматривался в его лицо, ища черты сходства со своим, дядиным, сыновними… не было или было немного. А вот на статуи из Тронного зала он был сейчас очень похож.

«Всё или ничего».

Пять лет назад ты сам сказал это о нем. И не понял собственных слов.

Денетор подошел к северянину.

Тот почувствовал, открыл глаза.

Гондорец указал взглядом на его шрамы:

– Орки?

Таургон кивнул. Почувствовал, что и отец, и сын ожидают от него хоть какого-то, но рассказа, и сумрачно проговорил:

– Мне тоже семнадцать было, когда учеба закончилась. Учеба у нас, – он посмотрел на Денетора, – была на войне. Но это ты в чужом отряде. А тут я повел свой. Дед погиб еще до моего рождения, отец лез в самое пекло… в общем, взрослеть надо было быстро.

«Проговариваешься, – подумал Денетор. – Вот сейчас ты проговариваешься, что сын правителя».

– Но ведь обошлось? – спросил он.

– Да, – кивнул Таургон. – Спустя четыре года отец со товарищи уничтожили вожаков орков, прочих… кого мы перебили, кто разбежался. С той поры мне нечем заняться. Вот книги и читаю.

«И мысли тоже. На досуге».

– Вы сегодня после заката свободны?

– Да, – в один голос ответили оба Стража.

– Тогда приходи ко мне ужинать.

Таургон благодарно улыбнулся, потом сказал:

– Господин мой Денетор, позволь одну просьбу.

– Да?

– Пришли за мной слугу, как и раньше.

Денетор вопросительно приподнял бровь: почему это вдруг стало важно для тебя?

– У меня трое новых соседей, – словно извиняясь, произнес Таургон, – и двое из них… скажем так, очень гордятся своими отцами.

– Больше, чем ты своим? – осведомился наследник.

– Меньше, – улыбнулся северянин. – Но они об этом не знают. А мне не хотелось бы им объяснять. Приход твоего слуги будет понятнее.

– Так, может, я забегу? – подал голос Боромир.

Денетор медленно покачал головой.

Итак, дядя – знает. Знает по меньшей мере одиннадцать лет. Или дольше.

Взял якобы безродного северянина именно в тот отряд, в котором ему и следует быть по происхождению.

Знает, тратит бешеные деньги на книги для него и тщательно скрывает всё это.

Ладно. Учтем.

Еще в юности Денетор понял, что все вопросы в мире делятся для него на три неравные группы.

В первую входили те, что он должен решить.

Вторую составляли решенные.

Третью, самую большую, – те, что его не касались.

И разумеется, в каждой группе были свои разделения.

Решаемые вопросы были разными – от учебы в детстве до благополучия страны и счастья семьи сейчас; были постоянные, конечные по времени и те, что надо было разрешить к сроку; колеса событий вертелись, хорошо отлаженный механизм не давал сбоев, и если бы наследника спросили, нашелся ли в этой системе вопрос о его собственном счастье, то Денетор сказал бы, что счастье – это когда всё делается, причем своевременно.

Решенные тоже были разными. Были те, что забывались сразу после, но большинство становилось основой для новых дел, и чем выше была гора сделанного, тем проще было решать новые вопросы, хотя с годами их число росло, росло, росло.

Вопросы, его не касавшиеся, делились на две уже совсем неравные части. Тысячи и тысячи тех, что обсуждали на застольях после третьего кубка, попросту не стоили его внимания. Тратить на них свое время было ниже достоинства Денетора. Уж лучше говорить о вкусе вина, чем обсуждать ерунду.

Но были и другие. То, что он не мог решить. Был не в силах. Главный из этих вопросов стоял на левом берегу Андуина. Минас-Моргул. И требовалась изрядная сила духа, чтобы признать: ты ничего не можешь исправить, так что не думай об этом. Думай только о тех вещах, изменить которые в твоей власти. Например, отправить Барагунда в Итилиен, чтобы быть уверенным в благополучии тамошних жителей, несмотря на страшное соседство.

«Говори только о том, что ты можешь сделать сам», – это правило он взял себе еще в юности. Того же он требовал от окружающих. К тем, кто или рассуждал о недоступном, или пускался в фантазии, что было бы, если бы… к ним Денетор быстро терял всякий интерес. А это значит – никаких новых поручений. Свежая нить паутины протянется мимо такого человека.

Денетор сам любил сравнивать себя с пауком, но об этом знали лишь единицы. Приезжая к родителям, давно уехавшим от шума столицы в глубину горных долин Ламедона, он часто говорил, указывая на паутину, сверкающую каплями росы или отягченную жемчугами дождя: «Сколько поэтов готовы воспевать эту красоту! Найдут прекрасные слова, утонченные сравнения, нежную музыку. Но заметить паука, который прежде должен соткать прочную сеть, – нет, подобное ниже их вдохновения».

Да, для Денетора все вопросы делились на три типа.

Первые были его паутиной, вторые – деревом, на котором паук ее ткет, третьи – лесом вокруг.

И очень, очень редко бывало так, что по этому лесу проносился ураган.

Вопросы совершенно иного рода.

Такие, что Денетор не знал, может ли их разрешить. А главное – должен ли он за них браться?

Вопросы, которые могли изменить всё.

Он пришел к себе в кабинет.

Оба секретаря поклонились.

– Господин мой, письмо из Анфаласа.

Разумеется, они прочитывали всю его почту, если письмо не имело пометки «в собственные руки».

– Что? – произнес Денетор, садясь за стол.

– Лорд Беор пишет о граде, побившем виноградники.

Неурожай винограда на западном побережье означает…

…зачем он здесь?

Всё кажется простым и ясным, Таургон ничего не сделал и ничего не сделает, а родословную свою всё равно не расскажет, да и неважна она.