Гном, убей немца!

Глава 7 Трагедия

п. Красный Яр

Дом Федора Архипова

Федор встал рано — давно уже сложившаяся привычка. Хоть смена и начиналась около семи утра, но нужно было еще приготовиться — неторопливо привести себя в порядок, спокойно позавтракать, собрать тормозок с припасами в шахту. Именно так его еще отец приучил собираться на работу. Мол, суетливый шахтер — плохой шахтер, невнимательный, рассеянный, а это на глубине смерти подобно.

— … Федя, садись за стол, поснедай, — Прасковья уже накрыла на стол. Двигалась по избе тихо, плавно, стараясь лишний раз не шуметь, чтобы не разбудить детей. — Новое полотенце не забудь в сумку положить, а то снова со старым, грязным пойдешь. Сергеина Ленка мне уже высказала. Мол, совсем за мужем не следишь, а она-то каждый день ему новый вышитый рушник в рюкзак кладет… Балаболка… Возьми, не забудь, понял?

Федор степенно «работал» ложкой, хлебая щи. Время от времени кивал на ее слова, особо не вслушиваясь в их смысл. Эти разговоры, в которых Прасковья о чем-то рассказывала, а он большей частью молча слушал, давно уже стали привычным ритуалом, без которого было сложно представить утро.

— … Как у Саньки дела в школе? — отодвинув от себя опустевшую тарелку, он подвинул ближе чашку с травяным чаем. Положил туда ложку меда, стал медленно помешивать, задумчиво глядя на жену. — Чай, уже скоро середина мая.

Прасковья тут же с тревогой посмотрела в огороженный закуток, где спали дети.

— Учится, — вздохнула она. — Я вчера с его учительницей разговаривала, с Анной Николаевной. Вроде все хорошо, говорит, старается. Только, мол, очень серьезный, нелюдимый. Еще, говорит, книжки стал запоем читать.

Она снова вздохнула, на что он поморщился.

— Чего вздыхаешь? Пацан за учебу взялся, книги читает, а не по чужим садам лазает. К шахтерскому делу большой интерес имеет. Уже вон даже наградой отметили, — кивнул на стену, где на самом видно месте висели грамоты в аккуратных рамочках. Там же на небольшой полочке лежала коробка с именными часами. — Все хорошо, Проша. Тебе в церкви сказали, что нечего тревожиться. Не успеешь оглянуться, как Санька уже по девкам будет бегать. Помнишь, как мы с тобой ночью у старого колодца…

Тихо хихикнув, Прасковья ткнула мужа локтем в бок.

— Охальник, нашел чего вспомнить. Чай допивай, и собирайся. Скоро уже Петр за тобой зайдет.

Мужчина кивнул. Действительно, пора, а то засиделся, заболтался.

Поднялся, еще раз проверил сумку с одеждой, что с вечера собрал. Тормозок с припасами уже был там, Прасковья положила, пока он ел.

— Пойду, — он повесил сумку на плечо. — Пока покурю, а там, глядишь, и Петруха явится.

— Пошли, провожу, — она встала за его плечом.

И это тоже был давно уже сложившийся ритуал — они вместе выходили из дома, и она стояла у крыльца, пока его фигура не исчезнет из виду.

Тихо скрипнула дверь, когда ее толкнул Федор. В сенях было темно, поэтому он и не сразу разглядел, что там на скамейке кто-то сидел.

— Итить твою мать! — вздрогнул он, чуть не подпрыгнув. — Санька? Ты здесь какого лешего делаешь?

Оказалось, в сенях, прикорнув к косяку, спал его старший сын. И что особенно удивительно, Санька был в той самой шахтерской одежде. Рядом на скамейке лежала его кирка (заботливо очищенная от угольной пыли), небольшая сумка, из которой выглядывал шахтерский фонарь.

— Мать, ты погляди на него⁈ Не иначе, в шахту вместе со мной собрался, — и сказал таким тоном, что не понятно, то ли Федор злится на сына, то ли, наоборот, гордится им.

— Ой, Санечка⁈ — всплеснула руками Прасковья. — Родненький, всю ночь что ли здесь просидел? Санечка…

Тот от шума проснулся. Открыл глаза, огляделся. Быстро повесил на плечо сумку, взял свою кирку и встал со скамейки.

— Сегодня, бать, с тобой пойду, — негромко произнес он таким тоном, словно не спрашивал, а просто ставил в известность.

И весь вид его говорил о том, что он обязательно пойдет и ничто его не остановит.

Федор бросил растерянный взгляд на жену:

— Проша, ну пусть снова сходит. Видишь, душа же просит…

Женщина, закусив губу, чтобы не закричать, махнула на них рукой. Резко развернулась и вышла из сеней, громко хлопнув дверью.

— Что ж, пошли, Санька, буду тебя учить, значит, — Федор оглядел сына с гордостью. — Пошли, пусть все на Архиповых посмотрят.

Шахта № 17 «Сталинский забой»

Я еще вчера это почувствовал. Прямо перед сном, когда все уже начали укладываться.

Набегавшись за день, младшие братья уже дружно сопели, а я все никак не мог уснуть. То и дело ворочался с бока на бок, вздыхать, почесывался. Парк раз даже вставал и выходил в сени попить воды.

Поначалу решил, что это снова от сладкого. Я же здесь сладкоежкой стал, и не мог удержаться, если на столе было что-то из сладкого. А как иначе, если за всю свою жизнь только один или два раза и удалось сладость попробовать. Здесь же несколько раз «сорвался» и так объелся меда, что потом почти сутки лежал и стонал. Вот и сейчас подумал, что со мной нечто подобное приключилось.

Пытался терпеть в надежде, что мне вот-вот полегчает, но не тут-то было. Это странное чувство лишь нарастало, с каждым мгновением становясь все сильнее, ярче.

И только во время очередного подъёма, когда я сидел в сенях и пил холодную воду из ведра, меня осенило. Ведь когда-то в далеком-далеком детстве уже испытывал это чувство или нечто очень на него похожее. Тогда на меня накатывались точно такая же беспричинная тоска, тревога, не дававшие толком не ходить, не сидеть, не есть. По словам обрадовавшегося отца, никакая это было не боль или болезнь, а самое настоящее гномье чутье — предчувствие близкой опасности.

Поэтому в ту ночь я почти не спал, гадая что же должно произойти. И единственное, что мне пришло в голову — это трагедия в шахте. О чем-то другом вряд ли чутье стало бы предупреждать. Словом, решив идти с отцом, я сразу же собрался и сел в сенях, где под утро меня и нашли.

— … Скоро случится что-то нехорошее, — беззвучно шевелил я губами, когда наш подъёмник медленно спускался в шахту. Специально встал в полоборота к остальным, чтобы никто не видел тревогу на моем лице.

Но спокойно похандрить мне не дали. В какой-то момент треснули по плечу, и развернули к остальным.

— Санька, чего хмурной такой? Смотрю, ты прямо по полной в шахтерскую жизнь впрягся, — рядом со мной оказался улыбающийся Петруха, что-то, как всегда, с хрустом жующий. — На велосипед что ли копишь? Или сразу на мопед?

С трудом скорчив на лице улыбку, я кивнул. Мол, да, коплю, а на что, сам пока толком не понимаю.

— Вот это дело! — довольно прогудел парень. — Только не велик, а сразу мопед бери! Мопед — это вещь. Плеснул чутка бензина, и куда хочешь езжай: хочешь на рыбалку, хочешь за грибами, а хочешь, то и к в соседнее село к девчонкам…

Подмигнув с хитрой улыбкой мартовского кота, Петруха тут же заржал.

— Все, ша! — громко крикнул бригадир, когда подъёмник гулко ударился о нижнюю балку. — Хватит зубоскалить, пора.

Улыбки тут же пропали с лиц шахтеров. Затихли разговоры. Началась новая смена с ее малоприятными заботами.

— Санька, держись рядом со мной, но под ногами не мешайся, — ушедший вперед, отец махнул мне рукой. — Как будет свободное время, то буду тебе показывать, что здесь и как устроено. Нас сейчас как раз на новую территорию перебросили. Будем соседям помогать, а то у них что-то с выработкой совсем пло…

Он что-то еще негромко продолжал говорить, но я его уже не слушал. Сейчас меня больше заботило другое, а именно мое обострившееся чутье. Оно накатывало волнами, становясь то совсем невыносимым, то, наоборот, — едва различимым.

Я не знал, что и делать. Думал, что здесь, внизу, все сразу же станет ясно. Оказалось же, что никакой ясности и не прибавилось.

— … Нька! Санька! — вдруг донеслось до меня. Похоже, задумавшись, я отстал от отца, и сейчас он искал меня. — Где тебя снова носит? Сказал же, чтобы рядом был. Вот, смотри, это наша «чугунка».

У них под ногами тянулись железные рельсы, уже изрядно покрытые ржавчиной. Где-то вдали гремела вагонетка, на которой вывозили пустую породу и, собственно, сам уголь.

— Сейчас еще немного пройдем, и будет наш участок. Пошли, не отставай! И под ноги смотри! Здесь сейчас еще четыре бригады работает, обязательно что– то забудут…

Машинально кивнув, я побрел за ним.

— Видишь провода тянутся? — по углам штрека, и правда, змеились пучки проводов. — Это подается электричество для главного инструмента шахтера — электроотбойного молотка. КНШ-3 называется, по-нашему, просто отбойник. Раньше они на сжатом воздухе были, тяжелые страсть. Сейчас лучше…

За работой, разговорами рабочая смена подошла к половине, к обеду, то есть. На время в шахте все затихло, и стало непривычно тихо. Усталые люди потянулись к своим местам.

— … Санька⁈ Пошли, червяка заморим! — послышался крик отца, когда я только отошел. — Смотри, сколько всего мать положила. Конфеты…

При слове конфеты у меня тут же дрогнул шаг. Рот наполнился слюной, само собой начало поворачиваться туловище.

— Потом, — пробормотал я, упрямо шагая вперед. — Потом.

Сейчас, когда в штреках повисла тишина и слышались редкие звуки, чутье вновь дало о себе знать. В какой-то момент оно вдруг так усилилось, что в спину вступило.

— Что-то должно случиться… Но что?

Я бродил, пока окончательно не выбился из сил. Перед глазами все расплывалось, дрожали ноги, приходилось цепляться за выступающие из стен куски породы. Добравшись до какого-то закутка, я свалился. Идти уже больше не мог. Сил хватило лишь на то, чтобы подползти к стене и привалиться к ней.

— Что же мне так худо-то? Прямо ломает…

Голова буквально разрывалась от боли, вызывая слезы на глаза. Но едва он откинулся на стену, как вдруг все прекратилось. Ничего не понимая, я постарался, вообще, распластаться на стене, прижимаясь к ней все телом.

— Отпустило! Подгорные Боги, отпустило!

И в этот момент я «услышал» это!

— … Гора заговорила, — я задрожал, стало очень страшно. — Плохо, совсем плохо.

Немногие из шахтеров его клана могли похвастаться, что слышали голос горы. Все, кто только чудом сумели избежать неминуемой гибели при обвале, описывали это, как нечто особенное, что ни с чем не спутаешь.

— Это оно, оно… Голос горы.

Голос, и правда, звучал особенно грозно с нарастающим напряжением. В нем слышался то гром, то хруст, то скрип. Гора, словно предупреждала, что что вот-вот ее терпение закончится, она вздрогнет, расправится, и…

— Подгорные Боги, это же… Это же…

Что происходит, когда Голос горы не слышат, я прекрасно знал. Такое уже не раз случалось в моем мире, о чем были сложены печальные саги. Особенно запоминающимся был случай с кланом Золотой Секиры. Владельцы богатых месторождений золота, те гномы уверовали в свое могущество и решили построить самый прекрасный город из тех, что когда- либо видел этот мир. Больше десяти лет они вгрызались в священную гору Тишмау, где по преданию рождались боги. И в какой-то момент рудокопы услышали голос горы, но в своем самодовольстве не прислушались к нему. Когда же гора, наконец, «ответила», то клана Золотой Секиры просто не стало.

— Ой!

Забыв про слабость, я вскочил и со всей силы рванул к отцу. В темноте в кого-то врезался, перекувыркнулся, упал, встал и снова понесся. На повороте с головы слетел налобный фонарь и с треском ударился о стену.

— Отец⁈ Отец! Где ты?

На старом месте ни его, ни остальной бригады не было, и я в ужасе замер. Куда бежать? Где теперь они?

— Отец⁈

— Санька, ты что ли? — вдруг донеслось до меня из тоннеля, и на каменном потолке заиграли отблески фонарей. — Где ты там? Чего кричишь, сюда иди.

Я стартанул так, что камни из-под ботинок веером взлетели. На одном дыхании пронесся через переход и со всей силы влетел в объятья отца.

— Дурной, что ли? Чего носишься по штреку? Ноги, руки давно не ломал? — на меня тут же обрушился град вопросов от недовольного отца. — Выпороть бы тебя ремнем как следу…

Но договорить не успел. Я резко дернулся, вырываясь из его рук.

— Ах ты, пога…

— Отец! Стой! Беда! — рявкнул я, не хуже железнодорожного гудка. — Нужно быстрее уходить отсюда! Слышишь⁈ Скоро обвал будет! Бежать нужно!

Я набрал воздуха, чтобы закричал еще сильнее, как меня снова схватили за шкирку и встряхнули, как следует. У меня аж зубы клацнули, из прикушенного языка пошла кровь.

— Ты совсем дурной? Чего орешь? — прошипел ему в лицо отец. — Какой обвал⁈ Шутить так в шахте вздумал⁈ Я же с тебя всю шкуру спущу лоскутами. Петруха, дай-ка ремень.

— Постой-ка, Петрович, — рядом с отцом возникла фигура бригадира. Дядя Сергей так на меня смотрел, словно душу выворачивал. — Дай ему сказать, что хочет.

Меня поставили на ноги, и встали рядом, скрестив на мне взгляды.

— Ну?

— Уходить нужно. Быстрее, пока еще можно, — быстро-быстро заговорил я, дрожа всем телом. Зов был почти нестерпимым, и сдерживаться не было никаких сил. — Быстрее! Слышите? Нужно уходить прямо сейчас! Вы что не слышите?

Честно говоря, в голове был уже такой туман, что с трудом понимал, кому и что говорю.

— Вот, вот! — я тыкал в сторону ближайшей каменной стены. — Слышите? Гора говорит, что скоро все начнется! Не слышите? Это будет обвал! Гора говорит, бегите!

Я снова почти кричал. Не замечал слез, что текли по щекам.

— Надо бежать, слышите? Что же вы стоите⁈ Скоро здесь все зава…

И тут мне «прилетел» сильный подзатыльник, в один момент заставивший притихнуть.

— Все, мое терпение кончилось! — зло проговорил отец, тыча в меня пальцем. — Чтобы в шахте ни в жисть твоей ноги больше не было, понял меня? А дома выпорю, как сидорову козу. Неделю сидеть не сможешь, поганец.

— Э-э, Петрович, тут такое дело, — Петруха оторвался от стены, которую все это время «подпирал». Вид у него в этот момент бы довольно странный — растерянный и немного виноватый. — Я ведь тут такое видел. Не знаю, даже как сказать… Санька-то может и прав…

Отец и дядя Сергей повернулись к нему с немым вопросом на лицах.

— Выпил что ли? — бригадир с подозрением принюхался.

— Дык, как можно⁈ Что бы я в забое выпил? — совершенно искренне возмутился Петруха. — Я это про другое говорю… Утром, как шел сюда, крыс видел. Из шахты улепетывали, как наскипедаренные. Вот! А с полчаса назад наш Васька-рыжий орать начал, никак остановиться не мог, все из шахты рвался.

Вот теперь-то их проняло — и отца, и бригадира. Одно дело пацан всякие россказни говорит, а совсем другое дело — дедовские приметы. Давно известно: если скотина бежит прочь от шахты, то жди беды. Тут же все признаки налицо — бегущие крысы и местный кот, который в шахте жил с незапамятных времен.

— Так, Петрович, бери пацана, идите к подъемнику, и ждите нас там, — бригадир показал в сторону тоннеля. — Петр, а ты беги ко второй и третьей бригаде. У них участки недалеко. Скажи пусть живо на верх поднимаются. А будут вопросы задавать, скажи, есть распоряжение. Давай, давай!

Парень кивнул и скрылся в тоннеле.

— А я к первой бригаде пойду. Они только чуть подалече.

— Серега, мы будем ждать, — отец стиснул плечо товарища, пристально смотря ему в глаза. — Сколько нужно, столько и будем ждать.

— Я знаю…

Как только и он исчез в темноте, мы с отцом направились к подъемнику. В пути не говорили, шли молча.

— Ты, правда, что-то слышал? — глухо спросил отец, когда мы оказались на месте.

— Слышал, — с тяжелым вздохом кивнул я. — Еще час, может два, и все начнется.

— Ну, смотри… — тяжело обронил он.

Шахтеры из второй и третьей бригады начали появляться минут через десять. Тяжело дыша, выныривали из темноты и сразу же бросались к нам. В момент галдёж до небес поднялся.

— Петрович, что за нах?

— Вы что тут совсем охренели? Вы же план добычи срываете⁈

— Кто отдал это распоряжение? Смена еще не закончилась! Какой еще подъем?

— Петрович, это же подсудное дело…

Но, стиснув зубы, отец опустил рубильник, отправляя подъемник наверх. Первая партия шахтеров пошла.

— Братва, чего случилось-то? — из перехода выходила первая бригада, и у нее были те же самые вопросы. — Газы что ли где прорвало⁈ Не слыхали вроде.

С матами отправили и эту партию. Внизу остались только они.

— Ну, мужики, с Богом, — бригадир захлопнул дверь в подъемнике. — Если в пустую шум подняли, то на улицу вылетим, а может и сядем.

Петруха нахохлился, опустив сильные руки. Отец опустил голову. А чего сейчас говорить? Они уже приняли решение, и им за него отвечать.

Наверху загудело, и железная кабина дернулась, медленно таща их наверх. Скрежетал металл, гудел двигатель, шелестел трос — обычные звуки, но от них становилось еще тяжелее на душе.

— Не-е… — у меня перехватило горло, слова застревали, не желая выходить. — Не успели.

С расширившимся от ужаса глазами я оглядел всех в подъемнике и, заскулив, сел на корточки.

И в этот момент все началось! Сначала раздался страшный стон, тут же сменившийся нарастающим шуршанием. Пласты породы начали смещаться. Находясь под неимоверным давлением, иногда они перемещаются на десятки и более метров. Виной тому может быть мощный прорыв газов, грунтовые воды или неправильно рассчитанный шахтовый проход. Всякое могло сработать.

— На пол, все на пол! — тут же заорал отец, накрывая меня собой. — За скобы держитесь!

Подъемник дергался рывками, то и дело бился о железные балки. Еще немного, и он развалится. Заклепанная кабина никогда не рассчитывалась на такие испытания.

— П…ц, мужики! — крикнул Петруха, выудив из внутреннего кармана робы небольшую фляжку. — Давайте, хоть по глотку, все равно сейчас сдохнем!

Пригубил, передал отцу. Тот приложился передал бригадиру.

— Все-таки пил сегодня, зараза, — тот скосил глаза в сторону Петрухи. — Дать бы тебе в рожу, да позд…

Прямо по крыше кабины что-то ударило. Через мгновение по металлу загрохотали камни. Подъемник так затрясло, что их раскидало по углам.

— Б…ь!

— А-а-а-а!