Гном, убей немца!

Глава 4 Не просто «иду к успеху», а лечу…

п. Красный Яр

Надо ли говорить, что спуститься в шахту у меня не удалось ни завтра, ни послезавтра, ни послепослезавтра.

Мать с отцом после того обеда так сильно разругались, что уже второй день не разговаривали. Когда за столом собирались, ели молча и зло зыркали друг на друга.

Вдобавок, в шахте, словно специально, подъёмник «встал», пришлось с самого Киева бригаду ремонтников вызывать. Вот уже третий день возились, все никак починить не могли. Словом, все было против меня.

Я же все эти дни всё никак себе места найти не мог. Днем ещё куда ни шло. Терпел, с головой влезая в домашние заботы. Дом после меня блестяще так, словно его только-только построили. Полы, потолок и стены скребком отскоблил до свежего дерева — просто любо дорого смотреть. Прибил, подкрутил все, что только можно было прибить и подкрутить.

Огород у дома, вообще, стал образцово-показательным для всего посёлка Красный Яр. Как это ни смешно, но к ним со всего посёлка люди зачистили, чтобы на участок полюбоваться и на мою работу посмотреть. Когда я грядки по нитке равнял и сорняки новичком выкапывал, то у забора целая толпа из соседей собиралась. То и дело слышались восхищенные ахи и вздохи:

— Какой молодец!

— Трудяга, а мой-то подлец, целыми ночами по девкам бегает, а потом весь день отсыпается…

— Видишь, Гришка, как Санька матери помогает? А ты, поганец, палец о палец не ударишь! Пороть тебя гаденыша нужно, чтобы неделю сидеть не смог…

— Прямо загляденье, а не участок! Все грядки ровненькие, ни одного сорняка!

— Красота-то какая! Ну, Санька, ну молодец…

Хуже всего было ночью, когда Зов предков накрывал особенно сильно. Вот тогда меня и начинало по-настоящему корежить — до судорог в теле, до зубовного скрежета.

— … Не могу больше, совсем никаких сил нет, — шептал я, кусая до крови свою же руку, чтобы не заорать от жуткой тоски. — Подгорные Боги, чего же так тошно-то?

В ту ночь, когда меня «накрыло» особенно сильно, я едва с печи не свалился. Ворочался, лягался, брыкался во сне, и чуть не грохнулся с верхотуры.

— Санька, дурной, хватит лягаться, — сквозь сон пробормотал младший брат, Петька. — Весь бок в синяках…

На следующее утро, когда на завтрак все собрались, случилось нечто, что «двинуло» мою жизнь дальше.

— … Все, хватит! — Фёдор, сидя за столом, со всей силы ударил по столу кулаком. Так грохнуло, что все за столом вздрогнули, а Прасковья, вдобавок, ещё и побледнела. — Хватит всех этих глупостей! Прасковья, что мы как враги, волком друг на друга глядим? Хватит, может?

— Федя, он же чуть не заги…

— Прасковья, ты посмотри на него! — отец ткнул в меня пальцем. — Загубим же парня! Гляди, как высох, одни мослы остались! Сохнет же!

Выглядел я, и правда, не очень хорошо. За эти три дня моих метаний я натуральным образом сбросил два или три кило, отчего рубаха и штаны на мне не «сидели», а висели, как на вешалке. Кожа от постоянного нахождения на улице потемнела, задушена. На ладонях появились твёрдые как камни мозоли. Волосы выгорели до белого цвета.

— Мужик в доме растет, а ты его все норовишь под юбку загнать. И так уже на улице смеются, что пацан не по девкам бегает, а дома с веником носится или раком с мотыгой в огороде стоит.

У матери лицо то краснело, то бледнело. Кусала нижнюю губу, чтобы не заплакать.

— Опять его хочешь в больничку отправить? — продолжал «давить» Фёдор. — Ты, Проша, пойми, что нельзя так с ним. Душа у него просит, понимаешь? Шахтер растет, как я, как мой батька! У меня ведь дед точно также тосковал, как по болезни обезножил и перестал в шахте работать. Говорил, что родной забой ночами ему снится, не отпускает.

Мать все же не выдержала и глухо расплакалась, уткнувшись в полотенце.

— Санька, снится тебе забой? — отец вдруг повернулся к нему.

А что он мог ответить? Только правду. Конечно же, снится каждую ночь, да еще днем преследуют видения.

— Да, бать, снится, — я кивнул.

— Вот, видишь⁈ Снится ему! — торжествующе воскликнул отец. — Проша, ну что ты расплакалась?

Он подошёл и обнял ее за плечи, а она тут же уткнулась ему в грудь лицом.

— Чего тут плакать-то? Тут радоваться нужно! Пацан настоящее дело в жизни нашел, точно знает, чем заниматься хочет. Посмотри кругом, сколько пацанов мечутся, как гавно в проруби, а найти себя не могут. А наш вот…

Постепенно всхлипы затихали, пока, наконец, окончательно не затихли.

— Ладно, — мать подняла голову и серьезно посмотрела на отца. — Ладно, Фёдор, пусть идет.

Услышав, как его величают полным именем «Фёдор», отец вмиг присмирел. Знал, что в такие моменты мать была абсолютно серьезна, и с ней никак не стоило шутить.

Присмирели и мы все.

— Пусть Саша пойдет с тобой на этот раз, но ты будешь следить за ним в оба глаза. Понял меня?

Отец с готовностью кивнул.

— И не дай Бог, что-нибудь с сыном случится…

Повисла нехорошая пауза, заставившая нас всех напрячься еще сильнее.

— Если такое произойдет, то я тогда уйду от тебя, и детей заберу. К матери уйду…

Шахта N 17 «Сталинский забой»

Мотор затарахтел, наполняя воздух грохотом и вонью солярки. Лампа над головой, закрытая защитным кожухом, несколько раз мигнула, а потом, наконец, засветилась ровным красным цветом.

Подъёмник дернулся, и медленно заскользил вниз. Перед глазами замелькали металлические балки перекрытий основных уровней, спутанные пучки проводов. Лязгал, хрустел металл.

Спуск на глубину начался.

— … Ну ты брат, и упертый! Петрович сказал, что есть даже перестал, так в забой хотел вернуться, — коренастый мужик, назвавшийся в прошлый раз дядей Сергеем, вдруг хлопнул меня по плечу. Наклонился ко мне — его чёрное от угольной пыли лицо с белыми зубами — оказалось прямо перед мною. Смеялся. — Уважаю, с характером, с нашим шахтёрском характером! Держи, Санька, краба.

Протянул руку, и я ее пожал.

— Так держать. Глядишь, через пару лет с батькой в забой пойдешь. Вместе уголь рубить будете.

Добродушно подмигнув мне, он отвернулся к остальным. Дальше что-то обсуждать стали. До меня доносились отдельные слова, да и то многие из них я толком не понимал.

— … Петрович, как там у нас с планом? Укладываемся, а то первомай на носу, — дядя Сергей наклонился к моему отцу. — Сам знаешь, что там начнется, если план не выполним.

— Нормально, Серёга, идем ноздря в ноздрю. В ту неделю хорошо отработали, такой темп взяли, что теперь только держись…

— А может на Стахановский рекорд замахнемся? — послышался голос ударника Петрухи, здоровенного парня. Силы неимоверной (запросто жонглировал двухпудовыми гирями), оттого и с отбойным молотком работал. — К первомаю-то, а Петрович?

— Рекорд не дадим, а пять, может шесть, норм, запросто. Жила хорошая, плотная…

— Лишь бы не ушла только, а то вильнет, и поминай, как звали.

— Сплюнь!

Только мне до всех этих разговоров не было никакого дела. Я стоял у самой стены подъёмника, крепко цепляясь в ручку. Лишний раз пошевелиться боялся, так меня «накрыло».

— Подгорные Боги, я иду, — шептал я еле слышно. — Я дома…

Вскоре металл под ноги вздрогнул, и подъёмник начал тормозить. Похоже, их затянувшийся спуск почти закончился.

— Ну, братцы, с Богом, — проговорил кто-то из шахтёров, когда с грохотом ржавая дверь-решетка открылась. — Началось…

Кто матерясь, кто кряхтя, люди начали выходить. Я чуть задержался, чтобы никто не заметил, что дрожу.

— Я дома…

Впереди уже затихли шаги, а я все стоял у самой стены штрека. Ладони положил на выступающую породу, молча вдыхал особый запах глубины, где смешались оттенки сырости, земли, каменного угля.

— Хор-рошо, — тихо прорычал-промурлыкал от невероятного ощущения тишины — глубокой, плотной, тяжёлой.

Дом, это мой дом. Не поверхность, где все время шум, гам, а глубина, земля и скала.

Я медленно опустился и спиной провалился к стене. Закрыл глаза и стал глубоко и медленно дышать. Вдох — выдох, вдох — выдох, вдох — выдох, чтобы почувствовать дыхание горы.

— Да… Есть… Чувствую…

Отец в том мире всегда говорил, что горы — живые, так как они плоть от плоти Подгорных Богов. И горы так же, как и все живое на земле, дышит. Нужно лишь уметь слушать, а я умею это делать, не то что человеки.

— Ну, вот опять шумят.

Из штрека, куда уже давно ушли шахтеры, послышался звук шагов. Похоже, кто-то шёл за ним.

— Санька, вот ты где! — сначала из темноты донесся обрадованный голос Петрухи, потом свет его фонаря, и, наконец, сам он. — Чего здесь сидишь, сомлел что ли? Ну-ка, покажись!

Здоровяк меня одной рукой поднял, поставил на ноги, и внимательно осмотрел. Стряхнул пыль с брезентовой робы.

— Все хорошо, — отмахнулся я.

— Ну, раз хорошо, тогда пошли. Шевели булками, — Петруха меня легонько подтолкнул. — Петрович попросил тебе тут все показать, рассказать, что и как устроено.

Я с готовностью кивнул. Хотя, честно говоря, лучше бы сейчас побродил здесь в одиночестве. Общение с горой требовало тишины и спокойствия, а мне этого в этом мире очень сильно не хватало.

— Под ноги смотри, — Петруха кивнул на рельсы, тянувшиеся под ногами. — Здесь вагонетки с породой или углем едут. Их откатчики толкают. С отбойниками в руках — ударники, они породу рубят. Ещё крепильщики есть, которые штрек подпорками крепят… Мы, Санек, здесь не просто уголек рубим, а помогаем людям дома и квартиры топить. Это энергетический уголь… Ещё есть коксующий и самый ценный — антрацит. Это, брат, просто высота! Такой уголь в редкой шахте добывают, потому и ценен…

Я кивал, внимательно оглядываясь по сторонам. Удивительно, но все здесь оказалось устроено так, как и в моем мире. Отличий было не так много.

— Держись меня, Санька, а то заблудишься тут. Видишь, сколько тут ходов нарубили. Считай, на этом уровне уже седьмой год уголек рубят. Здесь не туда свернешь, вообще, никогда не выберешься.

Он показал на тёмное зево штрека, мимо которого они шли.

— Вон это выработанный штрек — чистый лабиринт.

Я опять кивнул, правда, в этот раз более заинтересованно. Что-то екнуло у меня в груди, когда мы проходили рядом с этим тоннелем. Вдобавок, кирка в руке вдруг довольно сильно потеплела. Верный знак, что где-то рядом проходила мощная жила.

— Пошли, пошли быстрее, — Петруха схватил меня за рукав. — Кстати, ты, Сань, больше не теряйся. На место придем, держись рядом, а то Петрович и так не в духе.

Я непонимающе вскинул голову. С чего это? Когда спускались, у отца вроде хорошее было настроение.

— Да, чертовщина какая-то, — мой провожатый огорченно скривился. — Только сегодня говорили, что пласт угля хороший, мощный, надолго хватит, а оказалось, что кошкины слезы. Черт, теперь не знай, как с планом быть…

— Так плохо?

— Если план не выполним, знаешь, что начнется? Нас, брат, как сидорову козу выдерут и не посмотрят на заслуги! Вот Петрович и бесится.

Кто такая сидорова коза, я, конечно, не знал, но догадывался, что ничего хорошего не будет. И сбылось, словно нарочно.

— Санька, стервец, где опять лазаешь⁈ — не успел я и рта раскрыть, как мне уже прилетел подзатыльник от отца. И следом второй, ещё больнее, чем первый. — Тебе мать что сказала? Чтобы от меня ни на шаг! А ты?

Я молча потирал ноющий затылок, всем своим видом показывая, что не хотел ничего плохого и все вышло случайно.

— Сел здесь и сиди, понял! — отец показал пальцем на небольшой кусок породы, выступивший из стены. — И без тебя здесь тошно. Черт…

А дела у бригады, и правда, были аховские. Петруха не соврал: пласт угля несмотря на все прогнозы геологов вдруг истончился до минимума, и его разработка потеряла всякий смысл. Теперь нужно было решать, куда бить штрек дальше, а это требовало времени. По науке нужно было сигнализировать руководству, чтобы те слали специалистов для оценки потенциальных запасов угля в другом месте. Словом, дело могло затянуться на неделю в лучшем случае. Если же хороший угольный пласт не обнаружат, то клади и целый месяц на разведку. Словом, про выполнение первомайского плана можно было забыть, а с ним и про нормальную зарплату с премиями, про свои портреты на доске почёта.

— … Петрович, ты же у нас голова, что делать будем? Может дотянем до конца месяца? — дядя Сергей сплюнул под ноги и с тоской поглядеть на брошенные отбойные молотки. — Пробьем ещё пару штреков параллельно нашему, выберем жилы полностью, а?

Отец не отвечал. Молча смотрел на ближайшую стену и шевелил губами, похоже, подсчитывая возможные запасы угля.

— Вряд ли, Серёга, вряд ли, — наконец, пробурчал он, качая головой. — Худая жила оказалась, будь она неладна. Не хватит нам для плана, даже если крошки будем подбирать.

— Херово…

— Вот тебе и Первомай… Эх, Саньку взял в забой, называется, хотел все показать. Слышь, Санек? Санька⁈ Са-нь-ка⁈

Но я уже был за поворотом. Внезапно «накрывший» меня Зов оказался настолько силен, что не было никаких сил сопротивляться. Как сомнамбула, я шёл к тому старому забою, куда меня тянуло с непреодолимой силой.

— Са-нь-ка… Б…ь! Твою мать… — доносился крик отца. — Быс…

А толку? Я все равно ничего не понимал. Шёл, спотыкаясь, тыкаясь в стены, словно вокруг меня был густой, плотный туман.

— Иду, иду…

Зов был сильный, и одновременно, сладкий, дарящий невероятную истому. Чем ближе я подходил к штреку, тем сильнее становились ощущения.

Тело пробивала дрожь, с головы пот лил градом. Чтобы идти дальше, приходилось прикладывать немалые усилия.

— Подгорные Боги, как же это хорошо…

Очнулся я от этого дурмана в тот момент, когда со всей силы стукнуло лбом в стену.

— Что, что со мной?

Поднял глаза, осмотрелся. Передо мной была самая обычная порода, каких полно кругом, но почему-то меня тянуло сюда, как магнитом.

— Это же знак!

Отец в моем родном мире рассказывал, что некоторых гномов Подгорные Боги наделяют особой способностью — возможностью «чувствовать», а иногда и «видеть» сквозь стальную породу.

— Неужели, это то самое?

Я приблизился к самой стене, замер, закрыл глаза, и тихо выдохнул.

— Ох…

В какой-то момент я почувствовал ЭТО! За тонкой стенкой породы находилось что-то огромное, невероятно огромное! Это было словно океан — чёрный, блестящий, глубокий!

— Подгорные Боги…

Не в силах больше терпеть, я размахнулся киркой и со всей силы ударил в это самое место.

Раз! Во все стороны брызнули каменные брызги!

Раз! С хеканьем долбанул киркой ещё раз!

Раз! Новый удар, ещё сильнее, чем прежний!

— Есть, есть.

По скальной породе зазмеились трещины. Вниз начали падать куски камня, освобождая черноту.

— Нашел, — я взял в руки здоровенный чёрный булыжник.

Этот точно был уголь, но какой-то другой. Больше было похоже на кристалл — черно-серый, с металлическим блеском, твёрдый.

— Какой необычный… Блестит… Надо бате показать.

С этим самым куском я и пошел к выходу из старого штрека, где меня уже встречали.

— Санька, поганец! — заорал при виде меня отец. — Тебе что было сказано? Стервец, ремень по тебе плачет!

И правда, начал расстегивать ремень с самым зверским выражением лица.

— Петрович, стой! — из-за спины крикнул дядя Сергей, тыча пальцем в мою сторону.

— Я же тебя так выпорю ремнем, что неделю сидеть не сможешь, — отец уже расстегнул ремень и накрутил один его конец на руку. — Будешь знать, как…

— Петрович, твою мать! Ты на его руки посмотри! Петрович, б…ь, бросай ты этот ремень! Смотри, что у него в руках!

Я выставил камень прямо перед собой, и сделал шаг вперед.

— Мать твою…

— Петрович, это же антрацит…

— Да, какой нах антрацит⁈ Его в этом районе отродясь не было! Серёга, ты же это лучше меня знаешь…

— Антрацит, Петрович, зуб даю, антрацит. Я же к соседям ездил, а там его и рубят…

Я и глазом не успел моргнуть, как меня схватили за шкуру и поставили по стойке смирно.

— Санька, родненький, ты где это взял? — Петруха спрашивал ласково, но в голове было такое жадное нетерпение, что становилось не по себе. — Это же антрацит, Саня, самый настоящий антрацит! Покажи, где он!

— Там он, — я мотнул головой в сторону старого штрека. — Там его много. Пошлите, покажу.

Едва мы оказались на месте, как вокруг меня тут же раздался многоголосный вопль.

— Мать…

— Охуе…

— Б…ь, не может быть…

— Жила… Охрененная жила…

В шесть рук шахтеры за несколько минут просто раздолбили остатки стенки, обнажив выступающие чёрные кристаллы.

— Саня, Санька, родненький, ты понимаешь, что ты наделал⁈ — ошалевший от радости отец схватил меня в охапку и крепко обнял. — У нас же никогда антрацит не рубили, никогда, сколько себя помню. Это же чудо, как есть чудо!

— На весь район новость! Да, б…ь, какой район? На весь Союз прогремим! Ну, ты Санька, фартовый пацан оказывается. Второй раз в шахте и уже новый антрацитовый рудник можно открывать! Да, за такое Сталинку (Сталинскую премию) в прошлом году давали… Ни х… себе подарок к первомаю!

УВАЖАЕМЫЙ ЧИТАТЕЛЬ, «на пощекотать нервные окончания» могу предложить другое занимательное чтиво. НАШ ЧЕЛОВЕК ТЕПЕРЬ А. С. ПУШКИН. Сразу же, Дантес, иди сюда и получай люлей!

https://author.today/reader/381924/3522494

ПРИЯТНОГО ЧТЕНИЯ