Гном, убей немца!

Глава 3 Зов

п. Красный Яр

Дом Фёдора Архипова

Дом у Архиповых пусть и не хоромы на пятнадцать комнат как при старом режиме, но ещё крепкая изба-пятистенка с небольшим участком земли и крохотной банькой. У других и такого не было. В его бригаде добрая половина семейных в общем шахтёрском бараке ютилась. Уж какой год их обещали расселить, как передовиков производства, а воз, как говорится, и ныне там.

— Федь, все будет хорошо. Не вини себя, — Прасковья ласково при обняла мужа, сидевшего за столом и тяжело вздыхавшего. — Слава Богу, все обошлось, и с Сашей все хорошо.

Фёдор с благодарностью посмотрел на жену и обнял в ответ. Как же ему с ней повезло, мелькнула в его голове мысль.

Он смотрел на него и любоваться. Статная казачка, сам за ней на Кубань в станицу ездил. Русая коса до пояса, сейчас аккуратно спрятанная под платком. После трёх родов фигура как у молодухи: грудь торчком, платье оттягивает, широкие бедра, талия.

А характер, вообще, золото, не сводил с неё взгляда Фёдор. Слово поперёк никогда не скажет, все у неё в руках спорится, ладится. Пару раз, правда, его сковородкой огрела, когда он выпимши пришёл и начал права качать. Но то другое, в семье ведь всякое бывает…

— Федь, опять ты на меня так смотришь… — улыбнулась женщина.

— Как? — улыбнулся и тот.

— Как, как? Как кот при виде сметаны.

— А может того? — он игриво подмигнул и легонько ущипнул её чуть пониже спины, и тут же получил по загривку.

— Дурак, ты Федька! — хихикнула она и покраснела, как девка на выданье при виде того самого мужского органа. — Скоро дети из школы вернутся, а потом в больницу пойдем Саньку забирать.

Муж огорченно крякнул, и снова уткнулся в кружку с уже остывшим чаем.

— Так что с Санькой делать будем?

Сына-то они сегодня заберут, а дальше как быть? Он же почти ничего не помнит. Хорошо хоть портки сам одевает и ремень застегивает. А то есть тут в посёлке Борька-дурачок, который нередко про брюки забывает и так голышом по улицам бегает. В свои тридцать лет.

— Чего-чего, а ничего! — Прасковья качнула головой. — Как всегда жили, так и будем жить. Доктор же сказал, что ему нужно в семью поскорее, чтобы все вспомнить. Помнишь, как он заплакал, когда я принесла в больницу его любимый куриный супчик? Забыл про все это?

— Да, так и говорил этот Айболит, — поджал губы Фёдор.

— Будем так себя вести, словно ничего и не случилось. И детям скажем, чтобы ничего лишнего не говорили. Даст Бог, Саша все и вспомнит.

Они еще некоторое время разговаривали, обсуждали, как и что будут делать с этой напастью у старшего сына. Но в какой-то момент жена по-особому легонько коснулась плеча мужа, а тот тут же схватил её в охапку и понёс на полати.

— Ай! — взвизгнула она от неожиданности, правда, и не думая вырывается, а наоборот, крепко обняла мужа за шею. — Федька, ты чего? Сказала же, что дети скоро из школы придут… Ой!

Он уже уложил её на полати, и начал медленно и с нежностью целовать её шею. Осторожно, словно перед ним было невероятной ценности сокровище, касался кожи одними кончиками губ, а она тихо млела.

— Ой… Ах, Федька… Ой, Феденька… Коханый мой… Еще, еще, вот здесь…

Её тихий шепот в один момент сменился его рыком, и они сплелись в один клубок. В сторону слетело одеяло, упав с податей на пол. Там же оказалась женская юбка и мужские брюки

— Феденька, миленький, еще, любимый, еще, не останавливайся, быстрее…

В полумраке хаты блестели белоснежные женские бедра, ритмично ходил смуглое мужское туловище, и слышалось тяжелое сдавленное дыхание вперемешку со сладостными стонами.

п. Красный Яр

Дом Фёдора Архипова

То, что я теперь Санька Архипов, человеческий детёныш, а никакой не гном Сани сын Гимли из клана Истинного Слово, стало уже давно ясно. Сразу такое принять не просто, но я старался. Ведь, понимал, что должен. Раз Подгорный Боги забросили меня сюда, значит, такова их воля. А кто я такой, чтобы противиться их воле?

— Да, такова воля Подгорных Богов…

Тяжелая жизнь в подземельях научила гномов быть фаталистами. Мы верили, что все уже предначертано и жизненный путь каждого из нас уже давно начертан священными рунами в скрижалях Подгорных Богов. Поэтому я знал, что нужно просто жить и ждать знака.

— Все это не просто так, не просто так.

Тогда я не знал, что все это правда, и Подгорные Боги, действительно, все рассчитали. Я оказался здесь не просто так, а чтобы отомстить исконному врагу своего мира — проклятому орочьему отродью. И не знал этого вплоть до того момента, когда в газете не увидел страшный знак Тхулку, бога тьмы и первородного хаоса, которому поклонялись орки. Это была изломанная четырёхконечная свастика, похожая на мерзкого распластавшегося осьминога.

Но все это будет потом, а пока я просто жил.

— … Совсем чудный мир. Кто бы раньше про такое сказал, ни в жить бы не поверил.

Я был в этом мире уже третьи сутки, но до сих пор не уставал удивляться местным диковинам. Конечно, я пытался скрывать это, но не всегда это удавалось сделать. Иногда это было просто выше моих сил.

— … Как сама собой движется?

Помнится, первый раз я не сдержался, когда увидел самобеглую повозку. Зная, что в этом мире нет магии, я просто замер рядом с ней и натуральным образом «пожирал» её глазами.

— А где лошадь? Может там спрятаны карлики или маленькие ослики?

Хотел посмотреть, сунулся внутрь, но на меня тут же наорали. Мол, куда под капот лезешь и еще леща после дали.

Вторая раз я даже подпрыгнул на месте. У шахты было своё лётное поле, где часто самолёты с почтой то садились, то взлетели. Вот такой самолёт я впервые и увидел — разом обомлел.

— … Ой! Смотри, смотри, это же железная птица! — увидев, как прямо рядом с нами начала заходить на посадку здоровенная «птица» из железа, я стал кричать и тыкать в неё пальцем. — Железная птица! Железная птица!

— Санька, ты чего? — шедший рядом, Пашка, мой младший брат, от неожиданности едва бидон с молоком не уронил. — Совсем оглашенный! Какая это еще железная птица, это же самолёт! Обычный кукурузник, почту поди везёт в шахтоуправления. Чего ты всё орешь, на нас уже люди смотрят…

Я же, взбудораженный, продолжал следить за посадкой самолёта. И едва тот сел, как я уже несся на летное поле сломя голову.

— Ух ты!!! Са-мо-лет, — слово «самолет» я произносил с совершенным восхищением. — Считай, почти весь из железа. Что же за мастер его сделал? Может сами Подгорные Боги⁈

Вне себя от счастья я гладил идеально ровные крылья самолёта, пытался поцарапать его гвоздём, даже пробовал укусить (бес толку, только язык прикусил). Восхищался мастерством кузнеца, что подгонял железные листы самолётного брюха. Честное слово, счёт времени потерял.

Очнулся лишь тогда, когда брат начал меня за рукав дергать.

— Ну, Сань, пошли домой! Мамка заругает, что так долго молоко несем. Она кашу собиралась готовить. Пошли быстрей!

Услышав про кашу на молоке, я тут же оторвался от самолёта. Ведь, еда в этом мире были еще одной невероятной диковиной, который я мог часами восхищаться.

— … Паш, а конфеты сегодня будут? — вспомнив очень сладкие маленькие штучки, я тут же причмокнул, рот наполнился слюной. — Такие маленькие — Гусиные лапки?

— Вот ты какой быстрый! Ха-ха! — хохотнул Пашка, округлив глаза. — Ты губы-то закатай, Санька! Мамка конфеты только на праздники на стол ставит. Вчерась тебя выписали, вот она по три конфетки на брата и дала.

Я огорченно шмыгнул носом, поняв, что полюбившейся сладости сегодня больше не будет.

— Паш, а Паш, а ты мороженное пробовал? — по дороге домой я продолжал «пытать» брата по поводу других вкусностей, о которых слышал. — Помнишь, рассказывали?

— Я же тебе говорил, что пробовал! — отмахнулся от меня Пашка, явно уже злясь. Похоже, мои вопросы его достали. — Ванильное и шоколадное!

— Ва-ниль-ное, шо-ко-лад-ное, — я смаковал каждый слог этих незнакомых слов. — Вкусные, наверное…

— Вкусные, вкусные, не сомневайся. Если попробуешь один раз, то больше никогда этот вкус не забудешь… Слушай, Санек, спросить хотел, — Пашка вдруг повернулся ко мне. — А ты чего тогда в больнице заплакал, когда мамка тебе суп принесла?

Я нахохлился, ничего не ответив.

— Забыл что ли?

Я отвернулся и пошел быстрее. Сразу же пропало все желание разговаривать.

Конечно же, я помнил тот момент. Это суп в больнице мне вдруг напомнил вкус той самой похлебки, что один раз в год готовила моя мама. Весь наш род тогда собирался, чтобы поблагодарить Подгорных Богов за нашу жизнь, и жизнь наших близких. Очень большой праздник для Подгорного народа.

Только я ложку с супом положил в рот, как на меня тут же накатило. Сами собой лить слезы начали, захотелось обнять своих родных. Очень тяжко было.

Вот так первые дни и проходили.

п. Красный Яр

Дом Фёдора Архипова

К третьему дню я уже порядком освоился в своём новом доме. Вопросов стало гораздо меньше, об одном мне стало ясно и понятно, о другом сам догадывался.

Стал помогать по дому и огороду, мать все никак нарадоваться не могла. Гномье упорство и упрямство помогали доводить до конца все домашние задания. Там, где оба моих брата капризничали или старались улизнуть на улицу, я «впрягался» в работу без всяких слов.

Когда же я смастерил из подручных средств насос и провёл трубы для полива огорода, мать, и вовсе, при всех расцеловала. Теперь нужно было не на себе тяжеленные ведра с колодца таскать, а пользоваться насосом. Просто и легко.

Завтра я должен был вернуться в школу. Братья о ней все уже рассказали: и про книги-учебники, и про тетрадки, и про палочки-чертилки, и про одноклассником и все школьные дела.

Словом, я так вжился в человеческую личину, что уже начал забывать свою гномью суть. Однако сегодня за обедом случилось то, что напомнило об этом и полностью изменило мою жизнь.

— … Мальчики, ваш папка уже сел полдничать, и вы давайте за стол. — Прасковья, моя мама в этом мире, вышла во двор и махнула нам с братьями рукой. — Только прежде руки мыть!

Вскоре все наше семейство уже сидело за столом. Отец был во главе стола, мать — рядом с ним по правую руку, я, как старший сын, — по левую руку. Мои братья рядом со мной. Иерархия, сразу видно.

— Ну, мать, чем сегодня мужиков будешь кормить?

— Щи, а потом бульба с огурчиками…

Прасковья быстро поставила перед каждым по миске со щами, в центр стола — большое блюдо с нарезанной краюхой хлеба. Самый младший, Петька принёс деревянные ложки; первую отдал батька, вторую — матери, остальные своим братьям.

— Как, удались щи? — Прасковья замерла, глядя на мужа.

Тот одобрительно прогудел, и она тут же расцвела.

— Ошень вкушно, матушка! — забывшись, я прошамкал с забитым ртом. — Ошень вкусно, прямо ел бы и ел.

— Матушка? — удивилась мама такому обращению.

— Ошень вкушно, мама! — сразу же исправился я и широко улыбнулся. Мол, это вам все послышалось.

Дальше все молчали, слышался только стук ложек о тарелки, и довольное чавканье.

— Уф, хорошо! — наконец, поглаживая живот, Фёдор отвалился от стола. — Петька, а ну-ка, сгоняй в сени и принеси мою сумку.

Младший тут же сорвался с места и скрылся в дверях. Через мгновение он уже вернулся с сумкой в руках.

— Вот, батя.

— Так… Санька, подь сюды!

Я тоже не стал медлить, и сразу же подошёл к отцу, гадая, чтобы это могло быть.

— Мы тут с мужиками поговорили, и решили, что ты в шахте не сдрейфил, не стал к мамке под юбку проситься. Ты теперь настоящий рудокоп. Поэтому мужики попросили передать тебе нашу шахтёрскую лампу…

В руках у меня оказалась массивная шахтерская лампа с отполированной бронзовой решеткой и толстым стеклом. Такие лампы светило долго и довольно ярко, оттого и использовались в шахтах. Дорогая вещь, которую была не так просто достать.

— И вот еще…

Отец снова засунул руку в сумку и достал оттуда странного вида кирку, в которой я тут же узнал священное орудие из моего мира. Именно эта кирка уничтожила орочью волну и перенесла меня сюда.

— Твоя кирка, сынок. Держи, и больше не бросай. Настоящий шахтер всегда заботится о своём инструменте. Запомни, от твоего снаряжения зависит твоя жизнь.

С трудом сдерживая дрожь в теле, я схватился за рукоять кирки.

— Ой!

Мое тело вдруг скрутило судорогой, ноги подогнуло. Думал, прямо сейчас на глазах у родных и грохнусь в обморок.

— Сынок, ты чего? — обеспокоенно вскинула голову мама.

— Все хорошо, мам, — я другой рукой быстро вцепился в край стола. — Просто голова немного закружилась. Все уже хорошо.

Я сел на место, переводя дыхание. Кирку положил рядом так, что бы рукоятью она касалась моего бедра.

Все вокруг успокоились и обед продолжился. Мои братья шустро убрали пустые тарелки, а Прасковья уже ставила на стол большое блюдо с вареной картошкой, рядом миску с малосолеными огурчиками, распространявшими вокруг изумительный пряный аромат.

Отец взял картофелем первым, осторожно очистил её, надкусил, сразу же загрустил крохотный огурчиком, и одобрительно гугукнул. Одобрил, значит. Следом к картошке потянулись и остальные.

— Огурчики, Прасковья, хороши, — Фёдор с улыбкой качнул головой. — Ядреные, хрустящие, да под водочку…

— Вечером, Федь, вечером, — то же улыбнулась она.

Я же сейчас больше делал вид, что ел, чем ел на самом деле. Мял в руках маленькую картофелину и медленно покусывал огурец. Мысли же мои крутились вокруг Священного орудия — кирки предков. Правы были слухи, что любой гном взявший её в руки тут же ощущает Зов земли, когда-то заставивший первого предка спуститься в пещеры, в забой и начать рубить руду. Зов помогал «чуять» жилу, её ход, состав руды.

— Санька, чего примолк-то? — отец повернулся ко мне. — Чай, после больничных харчей соскучился по материной стряпне?

— Точно, бать. Просто вкуснотища.

Прямо объелся, живот как барабан стал.

— Ну-ну.

Он вернулся к еде, и хорошо, а то на меня накатили воспоминания о прошлой жизни. Я со всей силы вцепился в столешницу, чтобы меня не качало.

Подгорные Боги, как же мне не хватало моей прошлой жизни. Перед глазами возникли лицо родных — матери, отца, брата, друзей. Я почувствовал вязкую тишину глубокого забоя, ощутил влагу в воздухе, в нос ударил резкий запах грибов.

Жутко захотелось оказаться там, размахнуться и со всей силы ударить по камню. Кирка, «чувствуя» мое желание, начала мелко подрагивать, выбивая по скамейке дробь. Пришлось её слегка прижать рукой, чтобы она так сильно не вибрировала.

— Сань, хлебца дай, — толкнул меня локтем в бок младший, Петька. — Сам не дотянусь.

— На…

Я почти не соображал, что делаю. Все мое внимание было там, где был мой настоящий дом.

— … Пацаны, а может завтра порыбалим? — вдруг предложил отец, оглядывая сыновей. — Как раз воскресенье будет. Махнем на зорьке на старый пруд. Мишка со второй бригады рассказывал, что там на прошлой неделе здоровенный лещей ловил. С ладонь и даже поболе, — показал ладонь, а она у него была как лопата. У моих братьев сразу же глаза загорелись. Ведь, вытащить такого леща — мечта всех окрестных пацанов. — Ну, пацанва?

— Ура, рыбалить пойдем! — в один голос заорали младшие братья. Петька даже вскочил с места и приплясывать начал. — На леща, на леща!

Только я сидел как на похоронах. Бледный, с горящими глазами и смотрел куда-то вдаль.

— Санька, а ты как? Твоя удочку в сенях уже пылью покрылась, — со смешком посмотрел на меня отец. — Помнишь, как ты в прошлом году там целого карпа вытащил, а потом в пруд свалился? Мать тебя еще потом за порванные портки ругала, а?

Я повернулся к нему, не понимая, чего он там такое несёт. Какая рыбалка? Какие лещи, карпы? Его «звала» Земля!

Родовой Зов становился все сильнее и сильнее, и сопротивляться ему не было никаких сил. Священная Кирка уже потеплела, ощущая со мной единение.

Я тяжело вздохнул и в полной тишине попросил:

— Бать, я снова в забой хочу, на глубину. Возьми, бать, очень хочу.

— Ну ни ху… — Фёдор выругался было, но не договорил, проглотил остальное. — Санька, ты чего, совсем башкой ушибленный? Только же из больнички?

— Саша⁈ — возмущенно вскрикнула Прасковья. — Какая еще шахта? Чуть не учился там. Не пущу…

Она встала, уперла руки в бока с таким непреклонным выражением лица, что стало совершенно ясно — точно, не пустит, лучше дома закроет.

— Подожди, мать, не кричи, — хлопнул по столу рукой отец. — Тут разобраться нужно. Ну-ка, Санька, рассказывай все как есть. В забое ты уже был, на глубину спускался. Сам знаешь, что шахта не каждого принимает. Ну?

Я не спрятал глаза в пол, как раньше. Смотрел прямо на отца.

— Я хочу быть рудокопом, как и ты батя, — сказал я твердо, уверенно. — Я знаю, что этот не просто и опасно, но этот моя судьба, моя жизнь.

— Гм, — мужчина явно растерялся, не зная что-то ответить. — Вот и сказал…

— Федя, даже не думай! — тихо с угрозой сказала женщина. — Не пущу сына! Чуть не угробил, совсем его в могилу свести хочешь?

— Ты чего, дура, такое говоришь? — потемнел лицом Фёдор. — Сын повзрослел, а ты его до седых мудов у юбки будешь держать? Значит, так, Санька, решил стать шахтером, значит, станешь.