Гном, убей немца!

Глава 13 И что теперь? Как? Куда?

п. Красный Яр

Надо ли говорить, что после всего случившегося «вой просто до небес поднялся». Новый начальник только поднялся на поверхность и уже начал так орать, что все люди вокруг сбежались — конторские из здания шахтоуправления, шахтеры из отдыхающей смены, рабочие с железки. Колосов с расквашенным носом, в одежде, перемазанной кровью и угольной пылью, все никак не мог успокоиться, махал руками, матерился, грозил в сторону проходной кулаком. Рядом с ним суетился Митин, пытавшийся то пыль с плаща костюма стряхнуть, то подать платок.

— Э-это вопиюще! Я-я этого так не оставлю! — разносилось по воздуху. — Слышите⁈ Вы мне за все заплатите!

Это выглядело полным сюром. Собравшиеся люди недоуменно вертели головами, не зная, что и думать. Спрашивали друг друга, а не новое ли ЧП на шахте, не взрыв газа или какой-нибудь несчастный случай.

У нового начальника, похоже, началась истерика. Он дико дергался. Резко запрокидывал голову назад, чтобы остановить кровь. Тут же пытался кричать, но выходило что-то гнусавое, неразборчивое. Кашлял, слюна с кровью летели во все стороны. Вновь принимался орать.

— Знаете, кто мой отец⁈ Да, он вас в порошок сотрет! Все, все ответите!

Случившаяся истерика была вполне объяснима. Колосов же кто? Работяга, от звонка до звонка стоявший у станка? Нет! Колхозник, высохший от тяжелого труда на земле? Нет! Колосов — настоящий «золотой» мальчик, отпрыск новой советской элиты, многие из которой оказались еще более жадными, наглыми, спесивыми, чем прежние. Он сначала жил в «тепличных условиях», где вполне нормальными были горничная и кухарка, продуктовые изобилие с настоящими деликатесами в виде черной и красной икры, красной рыбы, шоколадных конфет, специальные детский садик и школа. Потом работал в еще более «тепличных» условиях — «маленьким» начальником в одном из трестов столицы. Жил в собственной отдельной трехкомнатной квартире со всеми удобствами, с четырехметровыми потолками, когда большая часть жителей Союза за счастье считала отдельную комнатенку в коммуналке или даже бараке с земляными полами. Настоящей жизни он и не видел никогда. Все за него решал «дорогой папахен» — заместитель народного комиссара угольной промышленности. Хочешь отдохнуть в Крыму — папа сделает звонок нужному человеку и выделят хороший номер в ведомственном санатории. Желаешь приодеться в модные заграничные вещи — папа позвонит в Народный комиссариат внешней торговли своему другу, и нужные вещи привезу прямо домой. У него все и всегда было схвачено. А тут случилось такое…

— Митин⁈ Где тебя носит⁈ — он завертел головой, когда более или менее пришел в себя. — Живо звони в милицию!

Огляделся по сторонам, заметил людей и сразу же «включил» начальника.

— Живо! Пусть едет наряд, лучше два наряда! Бегом! Где здесь телефон⁈ Что глазами лупишь⁈ И где инженер по технике безопасности? Почему его нет? А где моя вода? Живо мне воду! Я новый начальник шахтоуправления…

Первыми прибыли врачи из больницы. Их старенький автомобиль с большим красным крестов на борту свистнул тормозами и встал, как вкопанный у проходной. Две женщины в белых халатах и белых чепчиках с саквояжами пошли в сторону толпы.

— Почему так долго? Что это за бардак? У меня тут кровь хлещет, а они даже не торопятся. Я этого так не оставлю, буду жаловаться главному врачу. Как ваша фамилия?

Одна из врачей, женщина измученного вида, явно была только что с ночной смены. Молчала, в спор и не думала вступать. Макнула кусочек бинта в спирт и начала обрабатывать рану на лице. Движения были точными, выверенными, любо-дорого смотреть.

— Ничего страшного. Хрящевая перегородка целая, больших повреждений нет, — негромко говорила она, продолжая орудовать ваткой. — Немного потерпеть и все будет в порядке.

— Что? Ничего страшного? — только что присмиревший Колосов едва не взвился. — Да, мне все лицо разбили! Ослепли что ли⁈ А если заражение, гангрена, сепсис? Вы, что не понимаете⁈ Слышали что-то про сепсис, неучи⁈ Меня нужно срочно везти в больницу! Немедленно! Это же настоящее ранение при исполнении. Мне нужен самый лучший хирург! Слышите! Живо везите меня в больницу! Пусть меня немедленно прооперируют…

У врача даже глаза округлились от удивления от последнего заявления. Она еще раз внимательно осмотрела повреждения на лице, но так ничего особенного и не нашла. Кровь прекратилась. Ничего не сломано. Губы, зубы, нос были относительно целыми, и не требовали никакого хирургического вмешательства. И при чем тут госпитализация?

— Товарищ, вам не нужно в больницу. Тут ничего серьезного. Сейчас я йодом пома…

Врач попыталась было объяснить, что ничего страшного не случилось, но осеклась. Мужчина на нее так зло посмотрел, что по ее спине мурашки побежали.

— Я сказал, чтобы меня немедленно отправили в больницу! — злоба буквально сочилась с его губ. — Или я сейчас же буду звонить в Москву в Наркомат угольной промышленности.

— Да, да, хорошо, мы сейчас вас заберем, — пролепетала врач, махнув рукой санитарам. Те ответили кивком, и пошли к ней. — Давайте я вам помогу.

Однако сразу отправиться в больницу не удалось. За их спинами раздался тарахтящий звук и рядом с машиной врачей встал пыльный мотоциклет. Милиция прибыла.

— Народ, что за шум? Что за собрание? — поправив портупею, капитан Тарасов строго посмотрел на собравшихся. Заметив окровавленного Колосова, сразу же повернулся к нему. — Гражданин, что это с вами?

— Какой я вам гражданин? — недовольно буркнул новый начальник шахты. — Я Колосов, новый начальник всего этого. Только сегодня прибыл из Москвы, чтобы заступить на должность, а тут такое…

Колосов выразительно показал на свой разбитый нос и губу, потом провел ладонью по пятнам крови на плаще и пиджаке.

— Что тут за махновщина происходит? Сегодня на меня с кулаками напали, а завтра из-за угла стрельнут? Это уже не бардак, а самое настоящее преступление! И я требую, чтобы вы немедленно приняли надлежащие меры!

С каждым новым словом Колосова милиционер все больше и больше темнел лицом. Все оказалось еще хуже, чем он надеялся. Похоже, рядовой конфликт на бытовой почте в любой момент мог вырасти до чего-то более страшного.

Шахтеры, народ своенравный, упрямый, часто лезли в драку. За не так брошенное слово могли запросто надавать тумаков. Тарасов был местным, и все это прекрасно понимал. Дебоширов журил, чаще пугал тюрьмой, и лишь некоторых сажал на пару дней в холодную, чтобы те проспались и подумали над своим поведением. Сейчас же все было иначе.

— Иначе я буду жаловаться в Москву. Сегодня же позвоню отцу, в наркомат угольной промышленности. Слышите, я требую провести расследование и всех виновных посадить в тюрьму!

— За разбитый нос? — удивленно хмыкнул милиционер.

— Да, причем тут мой нос⁈ — Колосов высокомерно дернул головой, вскидывая подбородок к верху. — Дело совсем в другом! Может тут халатность или настоящий саботаж? Говорю же, что нужно провести настоящее расследование.

— Сделаем, товарищ Колосов, обязательно сделаем, — кивал милиционер, раскрывая планшетку и вытаскивая блокнот. — Вы не возражаете, если я вас прямо сейчас и опрошу. Вам же уже оказали первую помощь. Итак, товарищ Колосов, что же случилось в шахте?

Морщась, жалобно охая, словно не нос разбит, а получил ранение в брюхо, мужчина открыл рот, и тут же его закрыл. До него только сейчас дошла вся нелепость его жалоб и обвинений. Пока он был в бешенстве, все казалось очень верным, страшным, а как немного поостыл, все стало видится совершенно в ином свете.

— Итак, товарищ Колосов, кто на вас напал? Вы его узнали? Как фамилия?

— Э-э…

Колосов все никак не мог выдавить из себя что-то более или менее вразумительное. Ведь, в самом деле, не скажешь же, что ты пару раз ударил мальчишку, а потом тот врезал тебе. Такое может лишь вызвать смех и осуждение. Вот мужчина и мычал, судорожно пытаясь придумать что-то подходящее для ответа.

— Товарищ Колосов?

— Э-э, я не разглядел толком. Там темно было. Кажется, я обо что-то стукнулся или меня ударили…

— Ничего не понимаю, товарищ Колосов, — наморщил лоб милиционер. — Так вас ударили или вы сами стукнулись?

Из толпы послышались смешки. Многие едва сдерживались, чтобы не засмеяться. Со стороны все это очень глупо смотрелось.

— Товарищ Колосов, я жду.

Кто-то хохотнул особенно громко, издевательски и Колосов не выдержал.

— На меня исподтишка напал какой-то мальчишка! Настоящий сумасшедший! Я ему сделал замечание о недопустимости нахождения в шахте, а он бросился на меня с кулаками. Даже камнями бросался.

Милиционер удивленно вскинул брови.

— Я-я-я, этого так просто не оставлю! Это что за дикость такая⁈ Хулиганство! Он же меня чуть не убил! Видите, видите, что он сделал⁈ — Колосов стал тыкать в свои разбитые нос и губы. — Я-я…

И тут мужчина вдруг издал торжествующий вопль и стал тыкать рукой в сторону проходной:

— А-а, вот он! Попался, поганец! Держите его, а то сейчас сбежит! Хватайте, хватаете⁉

От охватившего его возбуждения Колосов даже затрясся. Обида из-за недавнего унижения была очень сильной и требовала месте.

— Что встали⁈ Вон он! Вон!

Однако никто из собравшихся здесь людей почему-то не спешили выполнять его требование. Все молча смотрели на выходящего из проходной мальчишку в шахтерской одежде. Совершенно обычный мальчишка.

— Что вы все стоите⁈ — недоуменно спрашивал новый начальник. — Вот же он.

Люди, словно замерли. Просто стояли и молча смотрели на идущего к ним мальчишку.

— Товарищ милиционер… — у Колосова дрогнул голос, «дав петуха».

Мальчишка остановился в паре шагов от него. Смерил взглядом, а потом тихо сказал:

— Плохой, подлый человек, не рудокоп.

— Что? Вы слышали? Этот сопляк совсем обнаглел! — заорал новый начальник, чувствуя свою силу. — Кто, вообще, его сюда пустил? Уволю к чертовой матери! Слышите? Уволю!

п. Красный Яр

… К вечеру Колосов более или менее во всем разобрался. Принявший душ, пахнущий дорогим одеколоном и одетый в новый костюм, он вновь чувствовал себя уверенным, сильным, и готовым к действиям.

— Что ты мямлишь? Что суешь мне свои бумажки? — взял пачку бумаг со стола и бросил их в сторону своего зама. Митин стоял ни жив, ни мертв. Остальное руководство шахты — бригадиры, инженеры, бухгалтер — сидели с плотно закрытыми ртами, даже не думая перебивать новое начальство. — Этот сопляк же еще в школе учится? Как можно было оформить профориентацию? Это же филькина грамота, считай подложные документы!

Жутко побледневший Митин покачнулся, но, удержавшись, устоял на ногах.

— Все это в мусор, в ведро! И чтобы я про этого сопляка больше, вообще, ничего не слышал! Не при каких обстоятельствах не пускать его в шахту! Всем ясно⁈ — Колосов наклонился над столом, поддался вперед и долго смотрел на собравшихся тяжелым немигающим взглядом. — А теперь, кто это все подписывал, согласовывал? Каждому выговор с занесением! Все мне за эти ответите, — он показал пальцем на синячище на лице. Поняли?

Кто-то за столом, правда, непонятно кто, тяжело вздохнул. Причем это вышло особенно громко, тягостно, с надрывом.

— Я наведу порядок в этом бардаке… Кто у этого сопляка родители? Где работают? Отец здесь, на шахте…

После ответа Митина новый начальник довольно оскалился. Получалось, что отец этого маленького поганца работает тут, на шахте, а значит полностью в его руках.

— Значит, отец здесь работает, а сын шляется по шахте без надзора. Хулиган, выходит, растет. Куда же его родители смотрят? Наверное, такие же бездельники, пьют, дебоширят. Куда профсоюз смотрит? Партячейка чего молчит? Нужно срочно сделать соответствующие оргвыводы! Слышите? Где секретарь партийной ячейки? Срочно разберитесь! Такие люди в партии не нужны. Вам ясно?

Со стола поднял лист бумаги, поискал что-то там глазами, и, кивнув самому себе. После снова вчитался, и удивленно присвистнул.

— Так, этой семейке еще премии выписывали… Ого-го, даже новый дом им начали строить! Это же прямое разбазаривание государственных средств! В тюрьму захотели⁈ Немедленно прекратить все это! Все, что уже выдали, забрать обратно! Архипову выговор влепить, чтобы за сыном лучше следил. Еще нечто подобное повторится, вообще, под суд отдам… А еще проверьте, как ему этому Архипову премии выписывали! Чувствую, что не все здесь число. Все проверьте, досконально, каждую копеечку. Я этого липового стахановца-передовика выведу на чистую воду. Смотрите у меня, сам лично буду проверять, каждую бумажку буду изучать! Только посмейте мне его выгородить. Развели тут кумовщину…

п. Красный Яр

Голова висит, глаза в землю. Я шел, не разбирая дороги. Всхлипывал, с трудом стараясь не разрыдаться. Из-за кома, вставшего в груди, дышал тяжело, с хрипами.

— Они здесь же свои, не чужие, — бессвязно бормотал, проглатывая окончания слов, целые слова. — Я думал, мы клан, как большая семья… А меня, как изгоя…

Обида на всё и на всех «душила» так, что никак сил не было. Я все вспоминал произошедшее и никак не мог понять, что же произошло. Почему со мной так поступили? Сначала обласкали, окружили заботой и вниманием, а потом пнули, как бродячего пса.

— Что я сделал не так? Почему со мной так…

Совершенно искренне не понимал, и от этого становилось еще обиднее и тяжелее. Я ведь все делал для них, для клана, для нас всех. Старался изо всех сил, чтобы угля было больше. «Разговаривал» с горой, просил не гневаться на рудокопов.

Как так получилось? Что я сделал не так?

Мне казалось, что я во всем разобрался, что я понял, как тут все устроено. Я верил, что больше не один, что часть большой семьи, маленький кусочек огромного сильного клана. Мне было все ясно и понятно. Я знал, что хорошо, а сто плохо, что можно, а что нельзя делать.

— Почему же это случилось?

Мои мир раскололся на множество осколков, и стал похож на запутанный лабиринт, в котором не было входа и не было выхода.

— Раз я поднял руку на старшего, значит, я изгой… Да?

Тот странный человек сказал, что он старший, он здесь главный и все решает только он. Значит, он почти как старейшина нашего клана, так? И, получается, я ударил старейшину?

— Подгорные боги, я не хотел… Я не знал…

Это было страшное ощущение, ломавшее меня изнутри. Ведь, я больше не частичка клана, я теперь один, сам по себе. Я — изгой! Я для всех чужой!

— Я… не хотел…

Все, теперь конец.

Кирка, что пришла из моего мира, резко потяжелела, вырвалась из рук и упала. Еще один знак, что все плохо.

Я сделал несколько шагов и уперся лбом в дерево. Дернулся в одну сторону, в другую, но везде были ветки. Похоже, забрел куда-то в темноте.

— А какая теперь разница?

Отчаяние первых минут сменилось апатией. Тело ослабло, словно из него вынули стержень. Хотелось просто лечь и совсем не двигаться, что я, собственно, и сделал. Ноги сами собой подогнулись, свалился кучей.

— … Огонек.

Мой взгляд вдруг из темноты выцепил огонек, и на душе стало чуть «теплее». Нет, надежда не появилось, просто легче стало дышать. В голове немного прояснилось, появились о семье, о братьях. Жутко захотелось их еще раз увидеть.

— Я только одним глазком посмотрю, вдруг они меня ищут…

Поднялся и пошел в сторону огонька. Пока добирался до места, стало совсем темно. Деревья, ямы из темноты появлялись неожиданно, словно специально норовя мне помешать. Пару раз сильно стукнулся лбом, что-то больно задел плечом, напоследок еще провалился в какую-то лужу.

Избенка, в окне которой горел свет, появилась сразу. Казалось, только что я пробирался через непролазный бурелом, и вдруг перед моим носом выросла бревенчатая стена дома.

— Хлебом пахнет, — с завистью пробормотал я, принюхиваясь к одуряющему аромату свежеиспеченного хлеба. — Из печки.

И только я потянулся к дверной ручке, как дверь неожиданно распахнулась. На пороге стоял высокий крупный мужчина в рясе, которого я сразу же узнал. Это же служитель местного Бога, которого многие здесь называли странных словом «батюшка».

— Я… Э-э… — я открыл рот, но почти сразу же его закрыл, не зная, что сказать.

— Сам пришел, значит. Добро, — хозяин избенки махнул рукой, приглашая протий внутрь. — Как знал, что придешь. Оладушек напек. Садись, сейчас будем чай пить с малиновым вареньем и плюшками.

Зайдя в дом, я сразу же остановился. В лесу извазюкался, да и после шахты не мылся, как теперь по чистому идти?

— Ух, какой-то красивый, — добродушно хохотнул священник. — Мыться тебе нужно. Вон, в углу рукомойник, мыло рядом и полотенце. В баньку бы тебя, да нету пока. Поэтому хорошенько оботрись влажным полотенцем, да садись за стол. И тряпье свое скидывай, а то, глянешь, чистый кержак. На стуле чистые портки есть, рубаха, их и одень пока, а там посмотрим…

После того, что произошло, меня не нужно было просить дважды. Я быстро разделся, умылся, до хруста обтерся мокрым полотенцем, и шустро натянул сухое.

— Садись. Не стесняйся, что видишь на столе, то и ешь. Главное, чаем запивай.

В животе было пусто, поэтому и стесняться не стал. Ел, пил, пока не понял, что больше просто не влезет.

— Наелся? — осоловелый, я кивнул. — Тогда рассказывай. Не тушуйся, все рассказывай.

Я тяжело вздохнул. В тепле и сытости отчаяние чуть отступило, но после его слов на меня снова «накатило». Сразу же во всех подробностях вспомнилось все, что со мной сегодня произошло. Разом стало так тяжко, что я всхлипнул.

— Рассказывай, рассказывай, не молчи. Когда горе в себе держись, всегда тяжело. А ты поделись им, и сразу же легче станет.

Я снова всхлипнул, еще громче получилось. И правда, держать в себе все это было очень тяжело.

— Ты только начни и полегчает…

Как только он потрепал меня по волосам, я не выдержал. Словно «прорвало».

— Я ведь все делал, как надо. В шахте показывал, где лучше штреки рубить, где нужно подпорки ставить. Искал места, где будет самый лучший выход угля. Слушал, что гора говорила… — я говорили быстро-быстро, стараясь рассказать все разом. Тараторил без остановки, где-то сбивался, но снова начинал спешить. — А он меня кулаком стукнул. Кричал на меня, ругался. Грозил, что из шахты выгонит и никогда больше не пустит…

Батюшка, слушая все это, укоризненно качал головой. Иногда снова трепал по голове, отчего становилось спокойнее, легче.

— Вот, еще чайку выпей, — в какой-то момент он подвинул ко мне полную чашку с чаем. — Ешь варенье, оладушки.

Но меня уже было не остановить. Я говорил, и мне становилось легче. Казалось, с груди тяжелый груз сняли.

— … Сказал и родных накажет…А я же ничего плохого не сделал… Как же теперь? Куда я без шахты?

— Ну, хватит, хватит. Не плачь, чай большой уже. Целая орясина вымахала, — батюшка по-доброму улыбнулся и протянул мне носовой платок. — Все с божьей помощью пройдет, все наладится.

И было в его словах столько глубокой уверенности, что я почувствовал, как внутри меня «шевельнулась» надежда.

— Слышал, зная я про этого начальничка. Дурной, прости Господи, человек, да и, похоже, умен не сильно. Есть такие люди, и немало, но это не повод на весь свет обижаться. В мире гораздо больше хороших людей. Не печалься, они еще встретятся тебе.

Замерев, я внимательно слушал.

— К сожалению, в мир так устроен, что плохого тоже хватает. Люди борются со злом внутри себя, но иногда оно побеждает и человек становится таким — дурным, глупым, злым.

— Что же мне теперь делать? — тихо спросил я.

Батюшка задумался. Молча шевелил губами, пару раз перекрестился.

— Говоришь, тяжко тебе без шахты? Ночью снится? — я со вздохом кивнул. — Правду, значит, твой батька Федор про тебя рассказывал. Мол, дюже способный в этом деле, все разговоры только о шахте, и на глубине ведет себя, как заправский шахтер. Божий дар, значит, — снова перекрестился. — А в шахту тебе сейчас, и правда, ни ногой нельзя. Слышал, что новый начальничек очень сильно на тебя осерчал. От греха подальше, лучше ему на глаза пока не показывайся.

Я опустил голову. В глаза снова сверкнули слезы. Выходит, в шахту мне больше не попасть.

— Что, опять глаза на мокром месте? Ты это брось мне, — батюшка погрозил пальцем. — Есть для тебя хороший выход, что и другим подойдет. Если у тебя душа к шахтерскому делу так прикипела, то нужно тебе скорее в горное училище поступать. Там тебя настоящим шахтерским премудростях научат. Отучишься, специальность получишь, а здесь как раз все поутихнет немного. Даст Бог, и этот начальничек уедет.

— А там… прямо про все, про все расскажут?

У меня «загорелись» глаза. Ведь, я могу еще больше узнать про шахты, про горы такого, о чем даже не слышали в моем мире.

— Да, про все. Там такие учителя, что на любые вопросы ответят. Расскажут про уголь, про руды, как ведется добыча, переработка, что можно сделать из угля… Только прежде с твоими родными нужно переговорить.