Главная роль 6

Глава 23

Два месяца и один снятый Альбертом Виктором английский Премьер (четвертый уже по счету): столько времени и усилий понадобилось, чтобы король Рама V согласился подписать с Британией большой пакет договоров о дружбе, равной торговле и всем таком. Без контрибуций — этого даже простак-Альберт продавить бы не смог при всем желании, а желания у него не было. Сиамцы не обиделись — войны нет, и слава Богу, а кровью за кровь захватчики отплатили как следует. Можно спокойно жить дальше, почитать Будду и приводить в порядок береговую линию острова Пхукет да осваивать свежую порцию моих инвестиций в те далекие края: ныне на острове строится три большие гостиницы, а билеты на дирижабельные рейсы «Петербург-Пхукет» и «Москва-Пхукет» были моими подданными раскуплены за считанные часы на полгода вперед.

Море и солнце здесь глубоко вторичны, главное — это посмотреть на страну, жители которой настолько сочно надавали по сусалам злокозненным англичанам. Сиам ведь монархия, и уважаемые господа — особенно военного сословия — собираются лично поздравить дворян Рамы и подружиться с ними лично: я же с тамошним королем дружу, значит и другим надо с поправкой на ранг.

Дирижабль третий, тоже «Петербург-Пхукет», необычен: на нем полетят подданные общечеловеческого сословия — дети со всей страны, победившие в проведенной в начале зимы Первой Всеимперской Математической Олимпиады, логично завершившей череду Олимпиад губернских. Месячный отдых для ребят и одного взрослого сопровождающего на каждого (не хочу, чтобы будущих математиков тигры в джунглях съели, пусть лучше под присмотром будут) — это просто сказка, и ребята от такого либо словят терминальную форму гордыни, либо продолжат стараться во славу Империи.

Ох, гордыня! Гордыня пожирает душу и разум, корежит характер, отшибает напрочь способность смотреть на мир трезво и заставляет винить в своих проблемах и ошибках всех, кроме их прямого источника — себя. Покуда «возвышал» я людей к иерархии привычных, образованных, хорошо воспитанных или хотя бы давненько попавших под «медные трубы», было относительно нормально. Ну смешной у нас князь Второв, ну так на то он и «колхозник» провинциальный, что с него взять? Дела делает законно и порядочно, так пускай. Особенно удачно получилось у меня с Кирилом — он вообще какой-то в лучшем смысле этого слова аутист, которому деньги преумножать нравится из любви к самому процессу — материальным благам мой торгпред конечно не совсем чужд, но холоден.

Ну и Остап, само собой — всегда нужен человек, который принципиально не врет и лизоблюдством не страдает: главное такого под горячую руку не зашибить лично и не дать «сожрать» более пронырливым коллегам по аппарату.

Последние годы с «возвышением» я не тороплюсь — многовато возгордившихся от нового положения господ пришлось через вышеупомянутый «аппарат» и провернуть. Ему-то все равно, кого шестеренками мять и выплевывать в районе каторги — бездушный, совершенно казенный, пахнущий махоркою из «козьей ноги» урядника и пыльными бумагами из архивов механизм.

Свою собственную гордыню я пинаю как могу, замазывая образовавшиеся от этого ранки чуть менее деструктивным тщеславием и накрывая сладкими-пресладкими размышлениями о том, что в моих руках — самая настоящая Россия, не надломленная гражданскими войнами и двойным крахом государственности с мучительными периодами восстановления. Такая Россия — это не пресловутый паровоз, это блин лишенный всякого комизма «Железный капут» из пожилой юмористической передачи.

Ну а чужая гордыня сегодня привела меня сюда — в Верховный уголовный суд. Изначально создававшийся для разбора особо крупных политических «кейсов» орган мною давненько доработан, и теперь разбирает дела, прямо или косвенно касающиеся сильно уважаемых господ, в том числе — монарших фаворитов.

Мне бы сейчас в оперативном штабе сидеть, держать руку на пульсе колониальных кампаний и следить за досрочно стартовавшем в Китае «Боксерским восстанием», но нужно лично поприсутствовать в создании парочки важных прецедентов.

Первый — прямо дипломатически-политический: немного покопавшись в бумагах, посвященных семейству Кувшиновых и трагическому кораблекрушению, унесшего жизнь последнего прямого потомка по мужской линии, я заметил вопиющую несправедливость. Да, «наш» капитан отделался общественной обструкцией, а вот капитан итальянского судна был благополучно отпущен домой, где к нему не применили вообще никаких санкций. Непорядок — погибли мои подданные, катастрофа случилась близ нашего, предками завоеванного — то есть легитимно нашего! — Севастополя, а итоги вот такие. Нет уж — за такое карать буду по праву, дарованному мне теми же предками, отгрохавшими вот это вот эпичнейшее и неубиваемое территориально-административное образование.

Немного агентурного напряжения, и вот он — капитан Пеше, работавший начальником парохода Columbia. Нашего парохода, на правах приглашенного иностранного специалиста. Похищен, немного помят оперативниками ради пущей сговорчивости, и теперь на скамье подсудимых. Подданство у него родное, итальянское, и вчера я на эту тему имел неприятный телефонный разговор с королем Италии, Умберто I.

— Умберто, друг мой, я прекрасно понимаю твое возмущение, но ты и меня пойми — погибли люди, и твой капитан виноват в этом не меньше, чем мой! Я очень дорожу нашей дружбою, но в соответствии с нашей традицией Царь прежде всего заступник простого люда. С высоты тысячелетней истории Российской Империи и моего в ней положения, таковыми в моих глазах являются все подданные без исключения. После суда я готов обменять господина Пеше. Например, на поручика Майера.

— Друг мой, я прекрасно понимаю твое возмущение! — парировал Умберто. — Но так дела не делаются — это ведь похищение, которое полностью попадает под установленные Интерполом определения «международное преступление»! А поручик Майер, если я не ошибаюсь, был осужден за убийство! Неужели ты собираешься множить зло в нашем непростом мире ради каторжан?

— Поручик Майер действовал вопреки букве закона, но в духе патриотизма, — ответил я. — Не убийство он совершил, а из патриотических чувств, по собственной инициативе, проломил голову крысе и предателю, укравшему ряд совершенно секретных, но при этом мирных коммерческих наработок. Обещаю, Умберто — поручик Майер не будет мною прощен, и понесет наказание как нанесший урон престижу Русской Короны за рубежом.

Строгий выговор и домашний арест в районе Ялты. На полгодика — как раз отдохнет, отъестся, и поедет куда-нибудь в глубинку рулить филиалом «Избы» с засекреченными лет на пять орденами на груди. Тяжело быть героем России, но я эту ношу в меру сил облегчаю — неправильно это, когда человек за Родину жизнь и свободу отдать готов, а она в ответ стыдливо отводит взгляд и мямлит про «политическую необходимость». Но так тоже бывает, увы.

— Я решительнейшим образом возмущен, Георгий! — высказал недовольство Умберто и повесил трубку.

Что ж, с ним мы нормально поговорим в марте 1896-го года, когда с другими европейскими «главнюками» соберемся в Берлине, обсуждать и учреждать потешный орган «Лига Наций». Быстро время летит, и как будто с каждым днем ускоряется. Запах Большой войны в воздухе уже даже не чувствуется, а словно пропитал собой каждый атом планеты и головы людей. Надежды на мир всего лишь надежды, и все теперь окончательно перестали ждать и принялись усердно готовиться, надрывая все жилы и высасывая из колоний и податного населения все соки. Все, кроме меня — у меня же потрясающе-бесконечные недра дедами оставленные, и я ими пользуюсь как надо.

«Кейс» разобрали быстро — адвокат и обвинитель препирались меньше часа, что в судах нынешних времен огромная редкость. «Состязательность» — это как бы шоу, и нужно крепко постараться, чтобы впечатлить присяжных. Здесь неактуально — политическая воля на наших землях исторически доминирует над юридическими бумажками, и капитан Пеше был благополучно приговорен к «десяточке» на каторге. Полгодика посидит, а потом Умберто его-таки обменяет на моего оперативника, получив политических очков для себя.

Второй «кейс» для меня гораздо неприятнее, потому что я косвенно виноват в гибели настоящего мастодонта мировой фантастики и одного из ее отцов-основателей. Не совладал с собой Герберт наш Уэллс, не вынес тяжелой ноши личного учителя Великого Князя Михаила. Миша — здесь же, в зале, рядом со мной на втором этаже среди других зрителей сидит. Уже не подросток, а молодой мужчина, неплохо прокачавшийся на пути промышленника и сильно мне помогающий курировать набравшую обороты индустриализацию. Лицо недовольное, потому что мистера Уэллса Миша честно любил за харизму, интеллект и отменное чувство юмора.

Увы — большие деньги, статус и популярность у «сливок общества» рано или поздно не могли не довести стремительно деградирующего от всего этого англичанина «до ручки». Покуда он наставлял рога тем, кто мог это терпеть, все было нормально, но потом он добрался до супруги гвардии полковника Федина. И не то чтобы красотой или умом дама отличалась — просто перепил Герберт, а полковник очень удачно был в командировке в славном городе Твери.

И сошла бы интрижка Герберту и падкой на пошловатые комплименты даме с рук, да только полковник Федин у нас отличается повышенной работоспособностью, отчего из командировки и вернулся на три дня раньше запланированного. Увидев известную картину, безнадежно опорочившую супружеское ложе в частности и дом семейства Фединых в целом, полковник для начала свернул Герберту шею как цыпленку, а потом вышвырнул труп в окно. Вышвырнул бы сразу, да этажность мала — со второго этажа любовников выкидывают у нас только младшие чины да разночинцы, а полковникам такая легкомысленность невместна.

Офицерская честь рогов не терпит, но, к счастью, табельный револьвер Федина дал осечку. Будучи человеком верующим, полковник счел это знаком свыше, и немного, чисто адреналин сжечь, поколотил жену. Успокоившись, он сунул ее в мешок, взвалил на плечо и так отправился в военную комендатуру — сдаваться на милость Ее Величества Системы.

И вот мы здесь — подвергаем выживших героев повеселивших всю страну «светских хроник» справедливому и беспристрастному суду. Жалко Федина, но закон есть закон, поэтому срок ему определили минимальный за «бытовое убийство в состоянии аффекта» плюс полгодика запаса. С сохранением наград, но утратой мундира — полковник «юнит» архиважный, и личное для него должно быть менее важно, чем казенное, а значит в армию для него возврата нет.

Супруга отделалась постригом в монахини до конца ее дней. На Валааме будет грех прелюбодеяния замаливать. Статья была подобрана такая, чтобы народ сей безвредный для моей репутации «кейс» обсуждал долго и с интересом: «Измена Родине». Пункт — «Подрыв обороноспособности Империи». Ажитация обещает быть изрядной, и по существу набор правильный: у нас на одного толкового полковника меньше стало, а его сменщики какое-то время будут до эффективности Федина дорастать.

Все вышеперечисленное в препираниях обвинителя и защитника имелось, органично распределившись и разбавившись изрядной порцией «воды», отчего процесс занял добрых четыре часа. Среди опрошенных свидетелей имелись как другие пострадавшие от происков Герберта и собственных супруг «рогоносцы», так и любители англичанина — последних мне пришлось пригласить личным письмом, потому что боялись. Чистый театр, но мне, как актеру, это приятно.

Вишенками на свидетельском торте выступили я и братец Миша — к немалому удовольствию присутствующих на суде господ, ибо редкость великая — со времен череды судов над реально большими шишками и не менее больших чисток государственного аппарата от воров и ублюдков не случалось, а здесь еще и такой конфуз!

— Ваше Императорское Величество, будет ли мне дозволено поинтересоваться Вашим мнением как частного лица и Вашего Императорского Величества по существу разбираемого ныне дела? — задал мне вопрос обвинитель.

— Частность моего лица сильно преувеличена, — с улыбкой ответил я, и зал охотно заржал. — Посему такового мнения не имею, и отвечу как Император. Институт семьи — один из важнейших и древнейших в истории человечества, и мне больно видеть новые и новые подтверждения того, как тяжело ему становится на пороге XXвека. Измены, бытовое насилие, ненависть к богоданной половинке — все это точит меня сильнее, чем решение застарелых проблем государственного масштаба. Власть у меня земная, и государственные проблемы я решать прямо обязан, а вот души и сердца исцелять не умею. Но это все материи отстраненные, и я прошу уважаемый Суд вынести честное и беспристрастное решение, невзирая на ранг и прошлые заслуги фигурантов дела.

Высказался и Миша:

— Мистер Уэллс за проведенные рядом с ним годы стал для меня добрым приятелем. В отличие от моего старшего брата, я «частность» своего лица берегу, и посему хотел бы сурового наказания для уважаемого полковника Федина. Тем не менее, институт семьи — свят, а посему свою «частность» сегодня я убираю подальше и прошу уважаемый Суд пренебречь такой бесполезной в ключе юриспруденции вещью, как мое личное мнение.

Этому зал поаплодировал — красиво, трогательно, справедливо.

Домой с Мишей мы ехали вместе — младший брат хандрил, а я смотрел в окошко, с удовлетворением отмечая «свои» новинки: как правило кулинарного толка, но таблички «Кинематограф» радовали сильнее. «Покуда народ безграмотен…» недооценивать нельзя, и ныне, на здоровенном полигоне около столицы, снимают первый в истории художественный фильм «Александр Невский», который просто не может не вызвать у причастившихся прилив очень нужного в преддверии Большой Войны патриотизма. Засунуть звук на пленку мы пока не смогли, поэтому аудио будет запускаться отдельно. Легкий рассинхрон неизбежен, но хроноаборигенам сравнивать не с чем — с «короткого метра» все без всякого звукового сопровождения в полнейшем восторге, а эпичное трехчасовое полотно со звоном мечей, симфоническим саундтреком и разговорами персонажей вообще башню снесет. Проектик кружков исторической реконструкции под это дело уже составлен и ждет своего часа — ковать доспехи с мечами и постигать основы тактики, а также изучение родной истории для своих подданных считаю архиполезным.

— Знаешь, — вырвал меня из раздумий смущенный голос Михаила. — Герберт много рассуждал о природе времени и глубоко восхищался тобой.

— Не знал, — честно признался я.

Миша грустно улыбнулся:

— Восхищался настолько, что на полном серьезе распускал слухи о том, что ты — пришелец из далекого будущего. За это его пару раз колотили.

По спине пробежал холодок. Ничего такого — ну кому на полном серьезе такая стопроцентная правда в голову придет, кроме так и не написавшего ни единой стоящей внимания вещи фантаста?

— Любит народ кумиров сотворять, — вздохнул я. — Лепят из меня богоизбранного. Оно, конечно, полезно для поддержания сакральности Короны, но колотить усомнившихся все-таки лишнее.

— Верно, — хохотнул Миша и еще более смущенно признался. — Я повесть написал, мистер Уэллс свой рассказ «Аргонавты времени» разрешил в качестве основы взять. Назову «Машина времени». Там о том, как путешественник из наших времен благодаря машине попал в 802701 год…

Свято место пусто не бывает.