Главная роль 6

Глава 21

— Письмо от купчихи Марии Леонтьевой, — монотонно зачитывал содержимое папочки секретарь Федор.

Он у нас новенький, должность получил из-за нехватки у набора моих секретарей свободного времени — не один я пашу как раб на галерах — и благодаря качественной трехлетней работе в моей личной Канцелярии.

— Город Углич Ярославской губернии, состояние — около ста десяти тысяч рублей в деньгах, золоте и недвижимости.

Очень солидно — для провинции так вообще акула капитализма.

— «На закате жизни я осталась совсем одна в окружении алчных до моих капиталов лизоблюдов и мошенников. Единственным существом, которое любит меня всей душою, ныне является моя собачка дворовой породы Серко. В своей прозорливости он тонко чувствует людей и не подпускает к себе никого, кроме меня»… — секретарь сделал паузу и свернул пролог. — Георгий Александрович, описанию достоинств пса посвящены три листа из четырех.

— Пропускай, — от всей души одобрил я.

Фанатики от животноводства очень любят рассказывать, насколько их питомцы круче каких-то там безволосых обезьян. Ну еще бы — это же типа подконтрольного юнита, дрессируешь как надо и готово. Люди — несоизмеримо сложнее, а главное — у них есть свобода воли, благодаря которой идиота-«патрона» они могут и послать куда подальше. Обидно — зоолюбитель же уже записал в своей голове такого человека в «подконтрольные юниты», а тут раз — и никакой власти над другой божьей тварью у тебя оказывается и нет. Полюбишь тут собак — ее бьешь, а она руку лижет, вот бы с людьми так!

— «Прошу у Вашего Императорского Величества дозволения завещать все, что у меня есть, моему Серко».

Не удержавшись, я заржал. Федор письмо видел, поэтому не стал опускаться до подхалимского хихиканья в унисон со мною, ограничившись улыбкой и разведёнными руками: «понимаю и согласен», параллельно немного покачав письмом — сигнал «еще не всё».

Вытерев слезинку, я махнул продолжать.

— «Мы обсудили сие с уважаемыми господами из Городского совета, и я согласна с их предложением передать все мое имущество в городскую казну после того, как мой Серко присоединится ко мне в Царствие Небесном».

Что ж, неплохая сделка, но у меня тут вообще-то десятки миллионов подданных едва концы с концами сводят, но уже научились читать газеты или слушать, как их зачитывают сельские попы да старосты. Вот они рады будут, когда узнают, что непредставимые для среднестатистического жителя Империи деньжищи были оставлены собаке. Да, сие говорит лишь об исключительно дурном характере купчихи Леонтьевой, но всякие Ленины (не конкретно этот — Владимир Ильич пока развлекается другими вещами) потихоньку учат народ удобному для себя тезису «кошка бросила котят — то Георгий виноват», то есть приписывать все проблемы государственной власти, «аватарой» которой я тут и являюсь. Словом — нефиг.

Потарабанив пальцами по столу, я разразился итогами размышлений.

— Первое — вежливо попросить Льва нашего Николаевича написать купчихе Леонтьевой письмо с напоминанием о том, что собаки, как и любые другие животные, души не имеют, а посему в Царство Небесное попасть не могут, равно как и в Ад — нет в них ни греха, ни добродетели.

— Так точно, — отозвался секретарь, записав в блокнотик.

— Второе — спустить Госсовету указ проработать и принять закон, согласно которому право наследования имеют только люди. Если кому его окружение не любо, значит вот такой он человек — дерьмо к дерьму и липнет.

Секретарь гоготнул — Двору нравятся шуточки в стиле покойного Александра, равно как и всем образованным людям страны — интеллигент существо тонкое и робкое, и сам таких шуточек отмачивать избегает, через что ценность «солдатского юморка» в его глазах очень велика.

— Так точно, — подтвердил секретарь и это.

— Добавить в указ пункт о том, что в случае отсутствия должным образом заверенного завещания о передаче капиталов человеку и при отсутствии прямых родственников имущество подлежит передаче в городскую казну в соответствии с имеющейся в юридических документах процедурой.

— Так точно.

— Дальше, — велел я.

— Прошений нет, но инцидент, по нашему с товарищами по секретариату разумению, требует Вашего внимания, Георгий Александрович, — изобразил Федор смущение.

Инициатива нынче почти ненаказуема, но инерция мышления вещь очень прилипчивая — а ну как у меня день не задался, и Федору теперь за то, что принес фигню прилетит?

— Требует — значит требует, — кивнул я.

Секретарь поведал удивительное. Под Тверью еще в начале XVII века появилось ничем непримечательное поселение Каменное (или Каменское) — сколько таких на Руси было, есть и будет? «Ничем непримечательным» оно оставалось до того, как на него на исходе XVIII века обратил внимание граф Василий Петрович Мусин-Пушкин и открыл в сельце бумагоделательную фабрику. Обилие лесов обеспечило предприятие сырьем, а обилие малоземельных крестьян — рабочими.

Семь десятилетий спустя предприятие выкупил московский купец Первой гильдии Михаил Гаврилович Кувшинов — он модернизировал давненько этого требующее производство, расширил номенклатуру продукции и благополучно скончался по естественным причинам, оставив капиталы в наследство сыну — Сергею Михайловичу Кувшинову. Последний погиб в кораблекрушении полгода назад — капитана затонувшего судна угораздило выжить, и за это его подвергли суду. Не посадили — не за что — но бороздить моря или хотя бы реки уже не будет: у моряков в эти времена с понятием «честь» все очень строго, и такого коллегу все они на грот-мачте вертели.

Капиталы перешли в собственность Юлии Михайловны Кувшиновой — сестры Сергея Михайловича и единственной оставшейся в живых прямой родственницы. Дама она оказалась просто невероятно деятельной — за столь короткий срок фабрика расширилась раза в три, а село Каменное начало стремительно преображаться: Юлия Михайловна выписала из Москвы архитектора Флегона Воскресенского — трудится в стиле «модерн», имеет неплохое портфолио и несомненный талант — и начала пользовать его в хвост и гриву.

Первым делом в Каменном появился огромный магазин. Затем — «больничный городок». Дальше — школы для детей рабочих и крестьян. Ныне к Каменному тянут железную дорогу, улицы мостят булыжником, хлипкие бараки для бездомных рабочих перестраиваются в красивые, просторные, теплые и светлые общежития — словом, Юлия Михайловна строит себе городок-сказку и намерена превратить фабрику в промышленный гигант. Благотворительностью особо не страдает — сама вкалывая от рассвета до заката, она требует того же и от окружающих. Платит щедро — и живыми деньгами, и «соцпакетом» с инфраструктурой, и от этого «барыню» ее сотрудники готовы носить на руках. Увы, не получится — неприлично-с.

— Ну и дела, — вынырнув из рассказа Федора, выдохнул я.

— Дела, — согласился он.

— Письмо Юлии Михайловне сам напишу, — решил я. — Такие порывы нужно всяческим образом поощрять. Внеси ее в список на получение Премии Романовых на 1895-й год. Распорядись выдать такой замечательной даме княжеский титул и распорядись заказать у нее столько добра для государственных школ, сколько она сможет произвести.

Суфражистки по всему миру мои портреты помадой запачкают до полной неузнаваемости, а менее социально-ориентированным бизнесменам мужского пола пусть будет стыдно! О, вспомнил!

— Будет неплохо добавить к Юлии Михайловне еще нескольких дам. Гродеков писал — баронесса Шетнева из Владивостока уже много лет показывает себя весьма достойной предпринимательницей. Добавь в список и ее, да поищи еще троицу — пять хорошее число.

— Без титулов? — уточнил секретарь, невозмутимо записывая баронессу в блокнот.

А откуда ему про ту давнюю интрижку знать?

— Принеси потом, посмотрю и решу.

— Так точно!

Федор свалил заниматься делами, и в кабинет вошел мой князь Кочубей. Смуглая усатая рожа прямо-таки лучится довольством: добрые вести принес.

— Доброе утро, Виктор Сергеевич, — улыбнулся я в ответ на не лишенное легкой и дозволенной личному другу иронии щелканье каблуками Кочубея.

— Воистину доброе, Георгий Александрович! Великолепные вести из Сиама прибыли.

— Это хорошо! — потер я руки. — Присаживайтесь, у меня тут как раз приправа под добрые вести припасена.

Пока Кочубей садился напротив меня, я достал из ящика стола коробочку с парой душистых сигар — с Кубы, ясен пень, подарок от испанских колонистов, которым я немного помог боеприпасами и оружием. Да, колонизаторы, а американцы, которые Кубу последнее десятилетие пытаются «отжать», типа лучше? Нет уж, будущего стратегического противника нужно окружать очагами напряжения. В первую очередь, конечно, помогать элитам Мексики построить уже что-то похожее на государство вместо живого воплощения потешного движения «анархо-капитализм». МИД мне в наследство достался просто восхитительный — традиция Имперская, ее столетия утрачивать надо, прилагая серьезные усилия. Крах государственности, гражданская война, добровольный демонтаж сверхдержавы — даже этого не хватило, чтобы в моей старой реальности спустить в унитаз Ее Величество Систему, а сейчас Империя вообще-то на историческом пике могущества, и у нас очень удачно образовались почти бесконечные деньги.

Я открыл окошко, и Виктор Сергеевич под ароматные дымы поведал мне о сокрушительной катастрофе, постигшей позарившихся на земли Рамы англичан. Первая фаза кампании прошла относительно удачно — британцы постреляли с кораблей по прибрежным городам, снесли парочку крепостей и выставили Сиаму ультиматум. Рама в ответ принял давно заготовленный пакет указов под грифом «Вторжение Великой Державы». Приветливые и дружелюбные подданные Рамы проявляют свои лучшие качества только тогда, когда к ним приходят с тем же, но в гневе столь же страшны, как и остальные азиаты. Разобрав руины и оплакав убиенных, все мужское население прибрежных районов направилось записываться в ополчение, а население небоеспособное — на заранее подготовленные пункты по приему беженцев в недоступных английским орудиям районах подальше от берега. Припасов там запасено на полгода полной автономии, но ее не будет — плодородных земель в безопасных районах Сиама более чем достаточно. Оборудовать склады я помогал много лет, ввалив тонну бабла и как следует нагрузив отечественные консервные заводы, которые могли себе позволить отвлечься от внутреннего рынка.

Как следует воспользовавшись отведенным англичанами на принятие ультиматума двухнедельным сроком, Рама послал мощный сигнал — группа диверсантов под командованием нашего спеца (к награде приставим, само собой) потопила целый английский крейсер «колхозным способом»: при помощи рыбацкой лодочки и совершенно устаревшего торпедного аппарата. Англичане, само собой, на такую подлость обиделись и начали высаживать десант. Сиамцы пригодные для этого места, очевидно, знали лучше «пришельцев», поэтому высаживаться британцам пришлось под пулеметный и артиллерийский огонь, не забывая падать в ямы с кольями, получать по рожам шипастыми бревнами, и постигать прочие прелести партизанской войны.

Потеряв в первый день пару тысяч убитыми и сильно ранеными, англичане одумались, и начали сжигать снаряды, обстреливая джунгли из всего подряд. Потерь среди воинов Рамы было немало, но большинство успело заблаговременно свалить подальше по заготовленной за долгие годы подготовки к кампании сети тоннелей.

На второй день десант-таки высадили, но с продвижением без прикрытия корабельных орудий возникли ТАКИЕ проблемы, что за неделю английский контингент сточился на две трети. Ныне остатки удерживают несколько прибрежных плацдармов, а власть имущие чешут репу и думают, как сохранить лицо, свалив так, чтобы другие подвергающиеся угнетению народы не подумали, что англичане уже совсем не те.

— Протянем моему Августейшему другу Альберту руку помощи, — улыбнулся я. — Передай господину Гирсу просьбу подать ноту решительнейшего протеста и призвать Европу к миру во всем мире. А я сейчас, пожалуй, позвоню — как раз проектик Лиги Наций запылился.