Главная роль 6

Глава 13

Никак не могу привыкнуть к этому проклятому запаху.

— Почти и не осталось их, зубров, — голос мой, однако, оставался тих и спокоен, словно без остатка впитываясь в теплый, потрескивающий поленьями из камина, полумрак спальни Александра. — Великая удача, что моему Кирилу удалось отыскать и купить так много: восемь самок и трех самцов. По миру, говорят, уже меньше сотни этого зверя осталось. Бог даст, будут теперь у нас в заповеднике под присмотром плодиться — птичку-Додо изничтожили, так хоть зубров сберечь.

Бледное, изрытое углубившимися морщинами лицо почти дремлющего Императора тронула тень улыбки — вместе со мной радуется новой зверушке, которую сбережет наша гостеприимная Империя.

Самый тяжелый день был вчера — тогда Александр почти ушел, но в последний момент жуткая лихорадка и надсадный, до крови, кашель отступили, а сознание вернулось. Неожиданное облегчение на последнем этапе смертельной болезни штука нередкая. Дагмара, третьи сутки дежурящая у кровати почти ушедшего супруга, в последний раз поблагодарила Господа за то, что не дал Помазаннику угаснуть. Привычка, черт бы ее побрал — это же не первый случай, когда Александр в последний момент приходит в себя и становится свеж и бодр.

Немного поругав напугавшего ее супруга — ласково — Императрица объявила, что уходит отсыпаться, а утром за завтраком собирается поговорить с Александром об избытке во дворце сквозняков — продуло, мол — и отбыла в свои личные покои.

— А потом с Сахалина новости пришли — туда много с Дальнего Востока на промыслы народу прибыло, а с ними ученых всех мастей, которые к каторжанам доселе ехать стеснялись. Им удалось переоткрыть Стеллерову корову — смешной такой зверь, навроде моржа, но без бивней.

— Почему «пере»? — не став утруждать себя произнесением половины звуков, спросил Император.

Я только за — пусть экономит силы для прощания с Дагмарой, Олей и моей «малой» семьей из трех (включая меня) человек. Совсем скоро, и убежать подальше от этой сцены — главное мое желание. Не стану.

— Считалась, что эта зверушка была уничтожена к середине 18 века — вкусная очень, зараза, и мяса в ней много.

— Попробовать бы! — разохотился Александр, посмотрев на меня весело прищуренными, воспаленными глазами.

— Видели три штуки, — и не думая чувствовать вину развел я руками. — Одну мертвую нашли — подрал кто-то сильно, кровью истекали. Приказ наловить и начать заботиться убыл, но кто его знает, как повернется — не то что мы с тобой, а еще и Колька не попробует.

— Не вколешь? — прищур Императора стал подозрительным.

— Даже не представляешь, как сильно хочется, — признался я. — Но я уважаю твое решение и благодарен за то, что столько времени оберегал меня.

— Я ухожу со спокойной душой, — открыл глаза полностью Александр. — Зная, что оставляю Россию в надежных руках.

В горле перехватило, стул словно ушел вместе со мной куда-то вниз, а душу тем временем заливала сладкая патока. Россия! Вся — от Черного до Восточно-Китайского, с бесконечными недрами и миллионами — а за поколения миллионами миллионов! — людей, готовых и даже падких на грандиозные свершения! Эта земля скудна теплом, большая ее часть — болота, леса и заснеженные пустоши (собиратели фольклора к малым народам Севера давно отправлены, их самобытную культуру нужно беречь), но она щедро одаривает своих сынов, которые трудом доказали — берется по-праву! Сейчас, на рубеже веков, Россия с присущей ей неторопливостью карабкается на пик силы, и лишь многочисленные, сокрушительной мощи пинки смогли сбить ее с этого пути — там, в другой, почти уже стершейся из памяти и мыслей реальности. Но даже так — встала, переобулась в новую социально-экономическую формацию и таки вскарабкалась туда, став одной из двух могущественнейших империй в истории. Здесь же… Здесь от перспектив и возможностей кружит голову, ибо я точно знаю, что у меня есть или вскоре появится, и чего из этого у врагов не будет — осталось грамотно разыграть козыри, и моя Империя рванет даже не раскочегаренным паровозом, а высокотехнологичным сверхскоростным поездом.

— Не подведу, — взяв себя в руки, от всего сердца пообещал я.

Ободряюще кивнув, Александр с улыбкой посмотрел в потолок:

— А ловко ты тогда Альберту про Кавказ ответил!

— Про то, какой на берегах Черного моря будет здоровенный курорт я могу рассказывать сколько угодно! — хохотнул я.

Хорошая легенда, политических партнеров прямо ошеломляет своей неожиданностью. Посерьезнев, я с совершенно искренней тоской спросил:

— Может еще поживешь, пап?

— Будет, — отмахнулся Александр. — Когда твое время придет — поймешь меня.

— Когда ребенку говорят «подрастешь — поймешь», он обижается, — улыбнулся я. — Но потом приходит время, когда он и вправду вырастает и понимает.

— Так! — тихо засмеялся Император и попросил. — Позови всех.

— В последний раз исполню ваш приказ, Ваше Императорское Величество! — подскочив со стула, козырнул я.

— Шут!

Ненавижу похороны.

— Ой на кого ж ты нас поки-и-ину-у-ул… — холодный воздух столицы пронзил еще один полный горя женский плач.

Впрочем, кто их вообще любит?

Семнадцатого ноября 1892-го года покинул наш мир Александр Третий, Император и Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский, Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Польский, Царь Сибирский, Царь Херсониса Таврического, Царь Грузинский и прочая, и прочая, и прочая.

Похороны я немного изменил, настояв на допущении к процессии как можно большего количества простолюдинов — хотя бы издалека посмотреть — и один Господь знает, чего мне стоило уговорить вдовствующую Императрицу Марию Федоровну согласиться на такое — не одобри Александр лично, превратив «небывалое» чуть ли не в последнюю волю, хрен бы она «добро» дала. Петербург начал готовиться за три дня до похорон. Привлеченные армейские и гвардейские части были призваны следить за порядком и не допускать давки, были сформированы коридоры и места, где можно легко перекрыть людской поток так, чтобы он не навредил сам себе.

Тем не менее, уменьшать стандартное в таких случаях сопровождение я не стал, и поэтому с нами шествуют Конвой, высшее офицерство Гвардии, армии и Флота, полицейские и гражданские чины высокого уровня, а мрачной торжественности придает здоровенный оркестр при помощи траурных маршей.

Еще один сегмент процессии резко контрастирует с бело-черной, траурной гаммой прости-Господи «мероприятия»: колонною следуют знаменосцы от каждого субъекта Российской Империи. Как бы «присланные», но это только так называется — за два дня из Зауралья до столиц без дирижабля не добраться, поэтому знамена вручили достойным уроженцам или временно прибывшим в эту часть страны жителям регионов.

Все крыши — под наблюдением, все пропущенные на маршрут похоронной процессии обыскиваются, а потому едущие на большой — не хочется называть это «телегой», но это слово подходит лучше всего — телеге, у открытого гроба Императора я, Марго, Дагмара и спешно прибывшая Ксюша чувствовали себя вполне безопасно. Я чувствовал — дамы целиком заняты горем, и я стану последним, кто их за это осудит.

Телегу тащила шестерка белоснежных тяжеловозов, верхушка отечественного духовенства тянула молебны, тяжелые тучи роняли на погруженный в траурный колокольный звон, плач и горькие крики город первый в этом году снег. Слева и справа, вдоль домов, густо перемежаясь с солдатами, стоял крестящийся, снявший шапки, кланяющийся и плачущий народ. Александр уходил торжественно, а вместе с ним словно уходило что-то совсем иное, неосязаемое и невидимое, но прекрасно чувствующееся — сегодня мы провожаем не только покойного Императора, но и целую эпоху. Эпоху, наполненную звоном шпаг, выстрелами однозарядных пистолетов и «карамальтуков», смачными залпами пушек и первыми, но громкими и навсегда изменившими мир лязгами сочленений машин. Эпоха, в которую было принято аккуратными коробочками шагать на картечные и ружейные залпы. Эпоха, когда понятие «честь» являлась основой аристократического бытия, но почему-то совсем не мешала воровать. Эпоха, когда до взрослых лет доживал хорошо если один из пяти младенцев. Эпоха, когда любая царапина могла отправить своего носителя в могилу. Эпоха, когда собравшийся на рыбалку мужик обязательно сначала задабривал Водяного. Многое из этого имеется и сейчас, но на то оно и переходный период.

Скользя взглядом по лицам людей и благодаря их едва заметными кивками, внутри я морщился. Горечь утраты Царя прошла быстрее, чем ожидалось, но лишь потому, что я давно к этому дню готовился и успел эмоционально выгореть, и морщился я не от нее — просто в очередной раз полюбовался на извечное «король умер, да здравствует король». Казалось бы — все, все полномочия и обязанности у меня, Александр демонстративно не лезет, я — стараюсь и рву задницу, но все равно в глазах окружающих я был наследником, но не более. Мало ли что со мной могло случиться — от отцовской опалы до неудачного падения с фатальным исходим. Раз — и нету Жоры, а усилия на завоевание его расположения уже потрачены. Ну неприятно и ненадежно!

Теперь — все, финальная форма изменений в обращенных на меня взглядах. На плечи от этого словно опускается гораздо более тяжелый, чем раньше, груз, но от этого подбородок в горделивом порыве лишь вздымается выше. Слабость? Страх? Сомнения? Не знаю таких слов, господа — у нас здесь Великий План моего авторства, будьте добры его уровню соответствовать — так, как это делаю несгибаемый и упорный я.

А как горько смотреть назад! Там, за небольшой колонной духовенства, провожает в последний путь своего патрона коллективный Александровский «Андреич». У нас тут не древний Египет с его милыми коллективными казнями в честь похорон, но я уверен — кто-то из них предпочел бы умереть именно так. Да, никто из них не останется без работы — кого можно, заберем мы. Кого нельзя, наймут сливки общества, да еще и бодаться за это право друг с дружкой будут. Заиметь камердинера, который раньше заботился о целом Императоре — это огромная удача, и такого слугу будут холить, лелеять и при случае хвастаться им всем знакомым. Тоже гнусность та еще — это же человек, а не бездушный атрибут, но с поправкой на суровое время дальнейшей жизни «коллективного Андреича» можно только позавидовать.

Незаметно вздохнув, я решил отвлечься приятным воспоминанием — мой Коля тогда еще ползать не умел. Дело было в спальне, у колыбели младенца — важно топорщащий бакенбарды Андреич с согласия всех имеющих на это право привел своего старшего сына, Петра. Тридцатилетний мужик унаследовал отцовскую выправку, перенял его бакенбарды и очень мне нравящийся взгляд — в глубине голубых глаз читались добрый характер, прилежность и преданность.

Мы с Марго, будучи заранее согласными, разыграли небольшую сценку — придирчиво осмотрели Петра и задали ему ряд вопросов. Дальше дело за Колей — малыш как раз проснулся, и мы дали Петру его подержать. Похлопав глазами и ощупав незнакомое лицо, он подергал своего будущего «дядьку» за бакенбарды и весело рассмеялся. Собеседование таким образом сочли удачным.

— Служи, Петр, Наследнику Российского Престола так же исправно, как твой отец мне служил, — выдал я тронувшее Андреича и Петра в самое сердце напутствие.

— А лежит-то как живой Царь наш батюшка-а-а… — вернул меня в реальность еще один вопль плакальщицы.

В эти времена считается работой в сфере услуг со всеми вытекающими: к услугам убиенных горем родственников профессиональные плакальщицы любого уровня мастерства, любого тембра голоса, и все как одна будут убедительно убиваться у гроба. Что-то языческое, мне наш духовник объяснял — во многих культурах горевать по покойному родственнику было не принято, вот и приходилось использовать «прокси». У нас вообще такого много — народ в еще более медленные, чем сейчас, эпохи, обильно примешивал к христианским обрядам языческие, и — здесь нужно отдать должное тогдашнему духовенству, которое умело работать тоньше, чем уже даже в эти времена — тем самым заставляя Церковь интегрировать наиболее живучие «пережитки» в Православие.

А вчера, в часовне при Зимнем дворце, я давал присягу на верность Престолу. Не коронация, просто особенность — еще до нее монарх может и должен сделать много всего, и присяга нужна для гарантий отстаивания новым Царем национальных интересов. Скучно было.

Оставляя за собой изумрудные еловые ветви, процессия добралась до вокзала — перед приданием тела Российского Императора земле здесь, в столице, нужно дать с ним попрощаться и Москве, поэтому наше с семьей путешествие только началось. Там же, в старой (и новой) столице пройдет международно-дипломатическая компонента похорон, с участием хорошо знакомых мне и в целом даже симпатичных в чисто личном плане Августейших лиц с поправкой на посольских работников для стран, которые на Высочайшем уровне посетить похороны не захотели — не поедет же султан на похороны злейшего врага? Так-то может, в тех краях тоже некоторая корпоративная солидарность имеется, но не в свете регулярных обменов негативными дипломатическими сигналами и строительства «курорта», который понятно зачем нужен. Но мне-то что? Не пойман — не вор.

В поезде Дагмара позволила себе расслабиться — заплакав в полную силу, она ласково меня обняла:

— Как же народ его любил!

— Было за что любить-то, — тихо ответил я, обняв приемную мать в ответ.

Поезд тронулся от станции к станции, на каждой делая остановку. Гроб с Александром выносили к собравшимся людям, батюшки читали молитвы, слезы подданных и Дагмары текли рекой, а я одним лишь взглядом останавливал вполне понятные и простительные порывы журналюг попробовать попросить у меня комментарии — привыкли, что в любой другой ситуации иногда получается. Все потом, господа — сегодня хочется чисто по-человечески погрустить о человеке, к которому сильно привязался, и которого уже никогда не будет.

Кульминацией стала станция Тарановка — здесь нас встретила коленопреклоненная толпа. Причина проста — здесь, еще в бытность свою цесаревичем, Александр вышел из поезда и долго говорил с народом о его нуждах. Не бог весть как много «нужд» получилось у покойного Императора удовлетворить, но даже минимальное внимание монарха навсегда остается в памяти подданных — я этим активно пользуюсь.

Прибыв в Москву, я перекрестился — за мероприятиями в Петербурге я следил лично и оттого был спокоен, но здесь-то дядя Сережа хлопотал. Ладно, не испортит же прощание с родным братом — недавно назначен, еще не обленился, а значит пригляд держал как надо.

Так и оказалось — по заполоненным народом улицам, слушая крики плакальщиц, процессия добралась до Кремля, где под звон колоколов тело занесли в Архангельский собор. На этом мы с семьей можем оставить пост на время и немного отдохнуть — до завтрашнего утра Императора будут отпевать, а собор будет открыт для всех желающих попрощаться.

Глядя в окно на исполинскую людскую цепочку — очередь на прощание — я вздохнул и не без смущения — чем я вообще занимаюсь? — прошептал:

— Светлая память, Царь-батюшка. Прости, что горюю меньше, чем все эти люди — циничен больно. Прости, нужно работать — и так перед тобою стыдно, так еще и сачкую.

Самозарядившись мотивацией, я встряхнулся и велел Остапу звать дядю Сережу — он пока с Марией Федоровной чаи гоняет с ромашкой, но договорились обсудить дела, раз уж я здесь.

Король умер, а значит жизнь продолжается — такая вот у монархии особенность.