Глашатай бога войны

Глава 10

Остаток дня прошёл привычным порядком. После обеда бард остался развлекать кухарок, Ицкоатлю же предстояло более насущное дело — тренировка. Помня о том, что эти люди не так крепки, как его соплеменники. он не стал нагружать их слишком сильно, ограничившись повторением изученного вчера.

После занятий, предвкушая несколько часов наедине с подарком побратима, Ицкоатль направился к своей комнатушке, но его перехватил стражник.

— Господин Саркан, господин маршал требует вас к себе. Сейчас же.

Пришлось идти к маршалу, недоумевая, что там могло приключиться настолько неотложного. Ещё один обоз разграбили, и надо ехать ловить преступников?

Он почти угадал.

— Только что прибыл гонец с запада баронства, — сообщил маршал Бартос. — Солдаты барона Бертока перешли нашу границу и захватили село Абошар, за которое между нашим бароном и Бертоком идёт давний спор. Королевским указом село закреплено за баронством Ботонд. Так что это не только нарушение границ, но и мятеж против воли короля. Твои люди не готовы идти в бой. Его милость распорядился дать тебе отряд обученных солдат и приказал немедленно отправляться в путь. К утру вы должны будете добраться до места. Верните господину барону его село и возвращайтесь с победой, или не возвращайтесь вовсе, таков его приказ.

Ицкоатль воспрял духом. Наконец-то он сможет снова окунуться в пыл сражения!

— У меня вопрос, — спохватился он. — Как нам поступать с пленными?

Маршал приподнял брови.

— Казнить для устрашения, — решил он после секундного раздумья. — Убитых повесить вдоль границы.

Ицкоатль слегка наклонил голову в знак того, что понял распоряжение и готов его выполнять.

— Ах, да, — теперь спохватился уже маршал. — У тебя же нет своей лошади. Я распорядился выдать тебе одну с конюшни барона. Зовут Серко. Будь аккуратен, конь застоялся. И получи у оружейника меч.

Весь пыл с Ицкоатля как ветром сдуло. Ему придётся сесть на этого огромного зверя?! И что значит — застоялся?! Почему об этом предупреждают, как о какой-то серьёзной опасности?!

На лице у него тем не менее не дрогнул ни один мускул. Ещё раз поклонившись, Ицкоатль отправился выполнять распоряжения маршала.

Солдаты, собравшись у конюшни, дожидались своего нового командира и перешучивались между собой. Кто-то уже делал ставки, на каком прыжке Серко сбросит седока. Это совсем не вдохновило Ицкоатля, который забрал выданное ему оружие и пришёл за лошадью.

Ворота конюшни открылись, и два конюха под уздцы вывели крупного серебристо-серого в яблоках скакуна. Тот мотал головой, пытаясь вырваться из крепких рук конюхов, пританцовывал, приседая на задние ноги и перебирая передними в воздухе, а потом с силой топал ими о землю и всячески выражал свою готовность пуститься вскачь, как только ему дадут это сделать.

У Ицкоатля внутри всё похолодело. Он ехал на телеге, которую везла спокойная лошадь, и на такую он, пожалуй, решился бы сесть. Но что ему делать с таким зверем?!

Оставалось только уступить памяти и опыту Саркана, который с детства был обучен искусству верховой езды. Ицкоатль посторонился, становясь, насколько это было возможно, Сарканом Джеллертом, который и не таких застоявшихся укрощал в считанные минуты.

Внутренне обмирая, он вышел вперёд, придерживая рукой рукоять меча, чтобы не мешал сесть в седло. Серко всхрапнул, выгнул шею колесом и злобно завизжал, топая копытами. Ицкоатль чуть не зажмурился, но Саркан железной хваткой сжал поводья в руках, и конюхи, отпустив скакуна, разбежались в разные стороны, оставив коня и его нового владельца лицом к лицу.

Серко вскинул голову, пытаясь вырваться, рванулся назад, но властный окрик и рывок за поводья заставили его притихнуть. Саркан ухватился за луку седла, поставил ногу в стремя, и одним звериным движением вскинул себя на спину лошади. Серко присел на задние ноги, замахал передними в воздухе, получил удар каблуками сапог пол бока и с места прыгнул вперёд, разгоняясь, чтобы сбросить всадника на забор.

Саркан не дал ему сделать этого. Ещё один удар ногами под бока — и конь, словно птица, взмыл в воздух, одним прыжком перенёс всадника через изгородь, и помчался по пустырю, яростно кусая удила. Ицкоатль едва не лишился чувств самым постыдным образом, но в тот миг, когда земля ушла из-под конских ног, он испытал ни с чем не сравнимое чувство полёта — и это вернуло ему едва не утраченную храбрость. Его новое тело знало, что делать с непокорным зверем, нужно было только не мешать ему — и наслаждаться скоростью, с которой серый конь мчал его по пустырю.

Саркан позволил Серко сделать несколько кругов, выплёскивая нерастраченные силы, прежде чем начал понемногу натягивать поводья, и наконец заставил скакуна перейти на рысь, а потом на шаг. Солдаты встретили его победу радостными возгласами. Серко храпел, рыл копытами землю, но признал власть всадника и больше не пытался сбросить его.

Спустя полчаса отряд в сотню человек уже шёл резвой рысью по улицам вечернего городка, и повернул на запад, как только последние дома остались позади. Их ждал долгий путь.

Всю ночь Ицкоатль учился управлять лошадью. Он запомнил, что делал Саркан, но этим искусство верховой езды далеко не исчерпывалось. Было так много разнообразных, практически незаметных извне движений, способов сохранить равновесие на конской спине, что им буквально не было числа — и все их нужно было как можно скорее узнать и запомнить.

Серко уже не бунтовал. Ему дали бежать во главе отряда, и он удар за ударом печатал копытами в дорожной пыли походную рысь. Бока и шея у него покрылись пеной, и Ицкоатль скомандовал ехать шагом, чтобы дать лошадям отдохнуть. Потом отряд снова перешёл на рысь — и так до самого рассвета, пока разгорающееся за спиной зарево восходящего солнца не высветило впереди поднимающиеся столбы дыма.

Село Абошар сожгли. Огонь уже погас, но пепелища на месте сгоревших домов ещё тлели. Оставалось только гадать, какой оказалась судьба селян, в одночасье лишившихся всего, что имели.

Впрочем, это скоро прояснилось — выжившие сами бежали навстречу отряду, с плачем и стонами призывая к возмездию. Ицкоатль слушал их жалобы очень внимательно.

Солдаты Бертока не только сожгли деревню — они убили многих поселян, изнасиловали женщин, нескольких девушек забрали для дальнейшего увеселения, и участи пленниц никто бы не позавидовал. Всю ночь пировали на руинах села, и совсем недавно двинулись на юг вдоль границы, к соседнему селу.

— За мной, — скомандовал Ицкоатль, поворачивая коня. — Пленных не брать.

Отряд в молчании последовал за ним. Быстрая рысь не располагала к дружеской болтовне, а события этого утра — тем более.

Пограничные стычки из-за спорных территорий ни для кого не были новостью. Но целью ставили захватить село и получать с него доход, а не уничтожать его, не жечь дотла и не убивать жителей. А солдаты барона Бертока вели себя как на вражеской территории, где камня на камне оставлять не следовало. За это они должны были заплатить своими жизнями.

Они успели вовремя. Люди Бертока только спешились и готовились поджечь первый дом в селе, когда отряд Ицкоатля налетел на них. Всадники рубили чужаков, не щадя никого, но сам Ицкоатль то и дело пытался по привычке действовать мечом как макуауитлем — бить плоскостью клинка, а не лезвием. Но память Саркана требовала иного подхода, и пришлось довериться ей. Скоро Ицкоатль убедился, что рубить и колоть железным мечом гораздо удобнее, чем макуауитлем — он мог не бояться, что хрупкие каменные лезвия сломаются от сильного удара, и от души отдался жару схватки, раздавая направо и налево страшные удары, отрубая головы и конечности. Тех, кто не падал замертво после его атаки, добивали люди Ицкоатля.

Всё закончилось очень быстро: спешившиеся воины ничего не могли противопоставить натиску кавалерии, пусть даже та и была утомлена ночным маршем. Тех, кто пытался прятаться в крестьянских домах, сельчане встречали вилами и косами. Огонь ещё не успел разгореться, и его быстро потушили. К Ицкоатлю подтащили под руки отчаянно сопротивляющегося предводителя напавших.

— Я сын барона Бертока Винс! — орал он, пытаясь вырваться. — Вам всем отрубят руки за то, что вы посмели меня коснуться!

— Младший сын или старший? — уточнил Ицкоатль.

От неожиданности тот даже перестал вырываться.

— Средний, — буркнул он наконец.

— Твой отец плодовит. Уверен, что он родит ещё сыновей тебе на замену, — Ицкоатль взглянул на солнце. Оно ещё не слишком высоко поднялось. — Раздеть его. Догола.

— Да как ты смеешь! — взвился баронский сын.

Ицкоатль соскочил на землю, бросил поводья своим людям. Серко прижал было уши, но целая ночь в пути угомонила его, теперь он хотел только отдохнуть — и только сердито пожевал удила. Увы, удила были совсем не так вкусны, как овёс, которого он не пробовал с вечера.

С Винса быстро сорвали всю одежду и теперь выжидательно смотрели на своего командира, который затеял что-то невиданное. Что он будет делать со знатным пленником? Собирается обвалять в смоле и перьях? Привяжет в таком виде к седлу задом наперёд и отвезёт в город, на потеху жителям Ботонда?

— Привязать к плетню, — распорядился Ицкоатль. — Так, чтобы шевелиться не мог.

Это распоряжение тоже выполнили без раздумий, не обращая внимания на вопли Винса. Тот скоро выдохся и перестал кричать, но угрозами сыпал почти без передышки. Ицкоатль подошёл к нему, на ходу доставая нож из ножен.

— Ты… ты что задумал? — до Винса наконец дошло, что его угрозы тут никого не пугают, и что с ним действительно не будут церемониться.

— Так вышло, что я тоже сын барона, — усмехнулся Ицкоатль. — Мне можно всё, и за это мне ничего не будет. Ты на земле моего господина, пойман на месте преступления, и я поступлю с тобой так, как принято поступать с разбойниками у одного народа, про который ты вряд ли даже слышал… Разведите для нас небольшой костерок вот здесь, — он указал на плоский камень, — и поддерживайте огонь.

— Не смей меня трогать! — взвился над утренним селом вопль, быстро перешедший в нечленораздельный визг.

Ицкоатль совершил своё первое жертвоприношение в этом мире. Конечно, каменным ножом у него получилось бы быстрее, но и железо справилось неплохо. С каждым движением лезвия, снимающего кожу с живого человека, Ицкоатль обращался к богам — и всем существом ощущал отклик принимающих жертву. На мёртвую тишину за спиной он не обращал внимания.

Солнце уже стояло почти в зените, когда вопли прекратились — Винс сорвал голос. Но он был всё ещё жив, когда нож вскрыл ему грудь, и сильные пальцы Ицкоатля вырвали ему трепещущее сердце.

Бросив сердце в разведённый костёр и повернувшись наконец к своим людям, Ицкоатль увидел суеверный ужас в их глазах.

Ни единого вопроса, впрочем, не прозвучало.

Удовлетворённый Ицкоатль вымыл руки у колодца, отдал распоряжения и вместе со своими людьми отправился собирать тела, добивать оглушённых, а потом развешивать трупы вдоль границы. Ободранное тело сына барона Бертока привязали к его лошади вместе с содранной кожей, хлестнули коня плетью и предоставили бежать на родную конюшню. Добычей отряда Ицкоатля стали оружие, лошади и некоторое количество денег и украшений, которые Ицкоатль распорядился собрать в одну седельную суму, чтобы передать барону Баласу. Ни одного возражения не последовало.

Задержавшись ровно на столько, чтобы накормить людей и лошадей, отряд отправился в обратный путь.

До Ботонда Ицкоатль и его люди добрались уже глубокой ночью. Лошади звонко цокали подковами по мощёной улице, ведущей к замку, за заборами заполошно лаяли собаки, из домов выглядывали встревоженные жители, разбуженные внезапным переполохом. Услышав от замыкающих слово "победа", успокаивались и шли досыпать — утром всё равно всё станет известно от замковой прислуги, которая придёт на рынок.

Барон не спал. Сдав на попечение конюших утомившегося Серко, Ицкоатль потрепал его по взмокшей шее, узнал, что барон Балас требует его к себе, забрал седельную суму с собранным добром, и отправился к своему господину.

— Ваша милость, — он вручил суму вошедшему вместе с ним стражнику, — здесь деньги и ценности, собранные с убитых врагов.

Похоже было, что Ицкоатлю удалось по-настоящему удивить барона.

— И никто не захотел ничего присвоить? — поражённо спросил тот

— Нет, ваша милость. Здесь всё до последнего медяка.

Стражник поднёс суму к столу барона, опрокинул её. Монеты, кольца, цепочки с амулетами дождём посыпались на столешницу. Среди побрякушек мелькнуло дорогое золотое кольцо с печаткой. Барон поймал его, поднёс к масляной лампе, чтобы лучше рассмотреть.

— Это кольцо я снял со среднего сына барона Бертока, — пояснил Ицкоатль. — Его звали Винсом.

— Звали? — барон поднял голову. — Как он умер?

— Я снял с него кожу и вырезал ему сердце, — с гордостью ответил Ицкоатль.

Барон побледнел, тяжело сглотнул, словно его замутило.

— Но… зачем?! — вырвалось у него. — Такая жестокость…

Ицкоатль мысленно вздохнул. Эти люди ничего не знали о ценности крови для богов и о жертвоприношениях. Их пределом было зарезать для духов курицу, в особых случаях — овцу или телёнка, но принести в жертву человека — об этом даже не думали.

— Этот человек сжёг ваше село, ваша милость, и пытался сжечь ещё одно. Это бунт против воли короля и недопустимая жестокость по отношению к вашим людям, — заговорил он. — Зато теперь, когда с этим человеком поступили столь сурово, ни один ваш сосед не решится послать своего сына грабить и жечь ваши земли. И ни один из их людей не согласится на попытку захвата ваших земель. Никто не захочет вернуться домой без кожи или не вернуться вовсе, как не вернулись люди барона Бертока.

— А что вы сделали с ними? — глухо спросил барон.

— То, что приказал сделать маршал Бартос, — спокойно ответил Ицкоатль. — Развесил их тела вдоль границы, чтобы остальным было неповадно.

— Он в самом деле приказал тебе именно это?! — вырвалось у Баласа.

— Вы можете вызвать шамана, ваша милость, и пусть он спросит у духов, лгу ли я, — отозвался Ицкоатль. — Это если маршал скажет, что не приказывал мне ничего подобного.

Вызвали маршала. Пока его поднимали с постели, пока он одевался и шёл, барон разглядывал добычу на своём столе. Наконец сделал знак стражнику, тот сгрёб всё обратно в суму.

— Отдай это тем, кто был с тобой, — сказал барон. — Это ваша добыча, подели её поровну на всех. Кольцо Винса я оставлю у себя. Возможно, барон Берток захочет за ним прийти… с войском. Что ты тогда будешь делать, Саркан Джеллерт?

Ицкоатль пожал плечами.

— Убью барона Бертока, если он перейдёт границу без вашего дозволения. Вам нужны его земли?

У барона Баласа поднялись брови и вытянулось лицо. Потом выражение крайнего изумления на его лице сменилось на задумчивое. И тут наконец появился маршал.

— Вызывали, ваша милость? — спросил он.

— Саркан утверждает, что ты велел ему развесить трупы напавших вдоль границы, — ответил Балас. — Это правда?

— Да, ваша милость, — с некоторым недоумением проговорил маршал. — А что случилось?

— Случилось то, что их развесили вдоль границы, — Балас переводил взгляд с него на Ицкоатля и обратно. — Всю сотню или сколько их там было. Кроме Винса, сына Бертока. С него живого содрали кожу.

— Вот этого я точно не приказывал! — маршал даже руки вперёд выставил, открещиваясь от такого чудовищного обвинения. — Только казнить раненых, кто не успеет уйти, чтобы другие задумались.

— И что они подумают теперь, после такой расправы? — спросил барон. — А главное — что они сделают?

Маршал вздохнул и ответил:

— Объявят нам войну.