Жуков. Зимняя война

Глава 5

Показательные выступления на нашем полигоне и даже одобрение вождя сами по себе не решали множества проблем, которые возникали на каждом шагу. Нехватка сырья, энергии, материалов, производственных мощностей.

Большая часть промышленных предприятий в СССР работали еще с дореволюционных времен. Станочный парк безнадежно устарел, не хватало квалифицированных рабочих и инженерно-технических работников.

Кроме того, наиболее промышленно развитые районы находились на территории европейской части России. И никто, кроме меня не знал, что в начале Великой Отечественной войны именно эти регионы окажутся в зоне оккупации.

Конечно, благодаря напряженным усилим многие предприятия удастся эвакуировать и в кратчайшие сроки наладить военное производство за Уралом, но опять же — какой ценой? По хорошему, эту нужно делать уже сейчас в конце 1939 года. Да кто же на это пойдет.

Понимая, что не все, что следовало бы сделать, можно будет осуществить в ближайшее время, я сосредоточился на задачах, которое мог решить. После обрушения перекрытий в здании на Ленинградском шоссе, Берия распорядился взять его под усиленную охрану.

Даже мне, чтобы попасть туда, приходилось предъявлять пропуск. Правда и ремонт удалось сделать в кратчайшие сроки. Уже через неделю завезли оборудование и начали работать некоторые КБ, хотя в соседних отделах еще штукатурили стены и белили потолки.

В одном из уже отремонтированных помещений я назначил совещание с учеными. Ровно в 12.00 я вошел в просторный, но еще пахнущий свежей краской зал, где за длинными столами были разложены чертежи и схемы.

Прошел к столу, где сидели пять человек. Некоторые лишь недавно вернулись из лагерей и спецтюрем. Эти смотрели на меня с опаской, другие с холодным, почти научным. любопытством, а некоторые — со скрытой надеждой.

— Товарищи, — начал я, обводя взглядом собравшихся. — Я — Жуков, Георгий Константинович. По военному званию — комкор. В настоящее время возглавляю комиссию по реорганизации оборонной промышленности. Я собрал вас здесь, потому что стране нужны не просто ваши знания. Нужны новые технологии, причем — в областях, которые многие считают фантастикой.

Я положил на стол перед ними три папки.

— Первое. Реактивные двигатели и летательные аппараты, способные летать быстрее и выше любого современного истребителя.

Мои глаза встретились с взглядом Королева, который сидел, сцепив на столе натруженные отнюдь не за чертежным столом руки. Будущий Главный конструктор молчал, но по глазам было видно, что именно этого он от меня и ждал.

— Второе, — продолжал я. — Новый вид энергии, основанный на цепной реакции деления ядер урана. Энергия, способная уничтожить город одним ударом, но также и освещать и отапливать этот город в течении весьма длительного времени.

Эти слова предназначались Курчатову. Не отрастившему еще свою знаменитую бороду. Крупный, с умными, пронзительными глазами, он тяжело вздохнул и наклонился, стараясь не пропустить ни одного слова.

— Третье. Системы управления и наведения для ракет дальнего радиуса действия. Для того, чтобы наносить точные удары на расстоянии в сотни, а в перспективе и в тысячи километров. Последнее также потребует создания вычислительных машин.

При упоминании последних, Ландау, худой и нервный, заерзал на стуле, его пальцы пробарабанили по столу. Капица, с невозмутимым видом патриарха, внимательно изучал мое лицо, словно пытаясь разгадать скрытый смысл сказанного мною.

— Вам будут предоставлены все необходимые ресурсы, — решил я подогреть в них энтузиазм. — Люди, оборудование, финансирование. От вас требуется результат. Не через десятилетия. Через год-два нам понадобятся расчеты, опытные образцы, работающие модели…

В зале повисла тягостная пауза. Первым нарушил ее Ландау, его голос прозвучал резко и чуть насмешливо.

— Вы требуете почти невозможного, товарищ Жуков. — сказал он. — Нарушаете все законы развития науки. Год-два?.. Это абсурд!

— Законы… — хмыкнул Королев. — Законы пишутся теми, кто действует. Если ресурсы действительно будут… можно попытаться. Но цена ошибки…

— Цена бездействия будет неизмеримо выше, — прервал я его. — Мы находимся на пороге войны, в которой выживет тот, кто первым овладеет этими технологиями. Ваши теоретические изыскания теперь имеют конкретное, прикладное значение. Более того — насущно необходимые для безопасности нашего социалистического отечества.

Я обвел взглядом их лица. Скепсис, азарт, страх… Весь спектр эмоций. И все же возможность удовлетворить свое любопытство за государственный счет, принеся при этом существенную пользу народу явно преобладала.

— Никто не собирается принуждать вас к работе, если вы решите для себя, что не готовы совершить этот прыжок. Понимаю, что гарантировать успех вы не можете, потому что вам придется заниматься вещами, которых никто еще не делал, но без уверенности в своих силах вперед нам не продвинуться… Теперь прошу высказываться, товарищи. По возможности — конструктивно.

Курчатов тяжело оперся локтями о стол, нависая над ним.

— Вы говорите об уране… Чтобы начать работать над делением ядер и прочим, его надо иметь. И не в следовых количествах, а — в промышленных. Следовательно — изыскания, добыча, обогащение. И начать это надо было лет десять назад. И чтобы создать то, о чем вы нас просите, нам нужны не просто ресурсы. Нужны заводы, которых нет. Технологии, которые еще не созданы… Коротко говоря, мы только в начале пути. А вы говорите — год-два…

— На самом деле, Игорь Васильевич, у нас нет и года, — холодно прервал его я. — У нас есть ровно столько времени, сколько потребуется противнику, чтобы создать это оружие первым. А он над этим работает. И если он преуспеет — никакие танки и самолеты нас не спасут. Даже — самые новейшие.

Капица, до этого молча наблюдавший, медленно произнес:

— Георгий Константинович, вы требуете от нас перепрыгнуть через пропасть в два прыжка, что невозможно даже при неограниченных ресурсах…

— Тогда не прыгайте, — отрезал я. — Ползите. Перебегайте. Переходите по веревочному мосту, но будьте по ту сторону пропасти, раньше, чем противник окажется здесь. Ваши теории — это карта неведомой страны, которую предстоит пройти под артиллерийским огнем.

Ландау нервно вскочил.

— Это безумие! — воскликнул он. — Без фундаментальных исследований, без…

— Фундаментальные исследования, не имеющие прикладного значения, закончились в тот день, когда первый немецкий ученый получил задание на создание урановой бомбы, — сказал Королев и его голос прозвучал неожиданно твердо. — Вопрос не в том, возможно ли это. Вопрос в том, как это сделать. И кто будет первым. Мы или они?

Я кивнул ему, чувствуя, как в воздухе повисает нечто новое — не просто страх или сопротивление, а рождающаяся решимость этих людей довести дело до конца. Наверняка они и сами думали об этом, но порой такие мысли трудно произнести вслух.

— Завтра, — сказал я, поднимаясь, — вы получите первые конкретные предписания и доступ к архивам разведки по этим направлениям. Разумеется, под подписку о неразглашении. Один из вас возьмет на себя координацию работ по ракетной тематике, другой — по ядерной. Третий — по системам управления. Решите между собой, кто именно. Мои помощники обеспечат вас всем необходимым. И составьте списки специалистов, которые вам нужны. С именами, научными званиями и краткими биографическими данными.

— Любых специалистов, без ограничений? — осторожно осведомился Ландау.

— Любых. Даже если они находятся в местах заключения, — уточнил я. — Только настоятельно прошу, не пытайтесь спасти тех, кому вы лично сочувствуете, но для дела непригодных… Хотя… — я выдержал паузу, — этих людей тоже внесите в список. Отдельный. До свидания, товарищи!

Я направился к выходу, оставляя их в наступившем гробовом молчании. Сейчас там у них пойдут интересные разговоры, но мне, к сожалению, пора идти. Главное сделано. Задача перед корифеями науки поставлена. Дело за малым — выполнить все, что я пообещал им.

Кремль, кабинет Сталина

Кабинет был погружен в привычную для ночных заседаний дымную мглу. Сталин медленно прохаживался вдоль стола, за которым сидели Молотов и старый финский большевик Оттo Вильгельмович Куусинен — глава «Народного правительства Финляндии», существовавшего пока лишь на бумаге.

— Товарищ Куусинен обратился с просьбой о военной помощи, — ровным, лишенным эмоций голосом начал Молотов, поправляя пенсне. — Финляндская Демократическая Республика нуждается в защите от белофинской военщины.

Сталин остановился напротив Куусинена, пристально глядя на главу Финской Коммунистической партии.

— Вы уверены, что народ Финляндии поддержит ваше правительство? — спросил он.

Куусинен поднялся.

— Абсолютно уверен, товарищ Сталин, — сказал он. — Рабочие и крестьяне моей родной земли томятся под гнетом капиталистов. Они с надеждой смотрят на Советский Союз. Наша задача — помочь им сбросить это ярмо. Победоносная Красная Армия, которая поставила на место зарвавшихся японских милитаристов, станет для них освободительницей.

— Освободительницей… — повторил вождь и медленно подошел к своему столу, взял из пепельницы потухшую трубку. — А если они не захотят… освобождаться? Если встретят наших бойцов не хлебом-солью, а пулями?

В кабинете повисла напряженная пауза. Куусинен слегка побледнел.

— Товарищ Сталин, я… я могу ручаться за поддержку народа. Массы…

— Массы идут за силой, — тихо, но четко перебил его Сталин. — Они поддерживают того, кто побеждает. — Он снова уставился на Куусинена. — Ваше правительство будет признано. Военная помощь будет оказана, но…

Вождь помолчал, раскуривая трубку.

— Но его авторитет должен быть подкреплен на земле. На территории, освобожденной от белофиннов. Вы понимаете, о чем я?

Молотов, понимающе глядя на Хозяина, добавил:

— Речь идет о том, чтобы правительство товарища Куусинена располагалось не здесь, в Москве, а на освобожденной финской территории. В Териоках, например. Это придаст ему вес.

Куусинен кивнул, осознавая весь риск такого шага. Он становился не просто государственным деятелем в изгнании, живущим в безопасной Москве, а главой правительства, которое окажется фактически на линии фронта.

— Я… готов выполнить свой долг, — выдохнул он.

Сталин кивнул, выпуская струйку дыма.

— Хорошо. Готовьте необходимые документы и обращения. Ваше правительство должно начать работу на финской земле в ближайшее время.

Когда Куусинен вышел из кабинета, Сталин повернулся к Молотову. Его лицо было невозмутимым.

— Ну что, Вячеслав, посмотрим, чью песню теперь запоет финский народ… нашу… или свою собственную.

Вождь глубоко затянулся, его взгляд был устремлен на дверь, за которой скрылся Куусинен.

— Надо будет обеспечить его правительство всем необходимым, — сказал он, снова поворачиваясь к Молотову. — И хорошей связью. Чтобы он мог оперативно информировать нас о настроениях среди финского населения.

Молотов кивнул, делая пометку в блокноте.

— Связь будет обеспечена. И переводчики, но что если возникнут… осложнения, Иосиф? Финны, развращенные властью капитала, могут не принять советскую власть.

Сталин подошел к карте, висевшей на стене. Его палец медленно провел по линии советско-финской границы.

— Тогда нам придется убедить их. Силой. Но сначала предпримем попытки дипломатического решения. Пусть Куусинен работает. Его правительство — это наш политический аргумент. Легитимность, которую мы предъявим миру.

Он повернулся к Молотову, и в его глазах появилось знакомое наркому иностранных дел выражение.

— Если этот аргумент не сработает… у нас есть другие. Армия не должна подвести.

— Кому же ты думаешь доверить это дело?

— Герою Халхин-Гола…

Я работал, не подозревая, что судьба моя совершает очередной поворот. Три БТР, собранные практически вручную, это было хорошо, но мало. Да и они были еще далеки от совершенства. По остальным новациям дела обстояли не лучше.

Нет, люди работали. Вот только — это был труд мирного времени, с соблюдением всех правил и законов. Выходной, отпуска, восьмичасовой рабочий день и так далее. Свое видение ситуации вложить в чужие головы нелегко.

Нельзя же обратиться к народу по радио и сказать: «Граждане и гражданки, если вы сейчас не напряжетесь изо всех сил, в течении следующих четырех лет двадцать семь миллионов из вас погибнут…».

Я понимал, что своим вмешательством в ход исторических событий, я уже изменил жизнь многих. Даже в боях на Халхин-Голе мои решение предопределили судьбы подчиненных мне красноармейцев и командиров.

Список живых и погибших уже не совпадает с тем, что был составлен в предыдущей версии истории. Так будет и дальше. Кто-то из убитых и умерших тогда останется в живых, а некоторые из выживших — погибнут.

Спасти всех я не смогу, как ни старайся. В моих силах лишь сократить количество изувеченных и убитых. Ради этого и вкалываю, обижая не достаточным вниманием жену и детей, к которым уже искренне привязался.

Таким философским размышлениям я предавался, покуда катил в Наркомат внутренних дел для очередной встречи с Берией. Ничего экстренного. Очередное согласование перечня лиц, освобождаемых, временно или окончательно, в связи с государственной необходимостью.

Чутье подсказывало, правда, что не ради этого вызвал меня нарком. Точнее — не только ради этого. Для обычного согласования хватило бы встречи заместителей. Значит, либо очередные неприятности, либо — неожиданное известие. И не знаю, что хуже.

Берия встретил меня с обычной для него вежливой улыбкой, но в глазах читалась озабоченность.

— Георгий Константинович, садитесь, — указал он на кресло. — Списки я просмотрел. В основном, согласен. Но не это главное. — Он отодвинул папку и сложил руки на столе. — У нас проблема. Вернее, у вас.

Я молча ждал продолжения.

— Ваши инициативы… как бы точнее выразиться… вызывают растущее сопротивление. И не только у Маленкова с присными. — Берия помолчал, давая мне время понять, к чему он клонит. — Вчера на малом совещании у вождя прозвучала мысль, что вы пытаетесь объять необъятное. Создать новую армию, не имея на то должного опыта и полномочий.

— Опыта Халхин-Гола недостаточно? — спросил я.

— Для некоторых — да. — Нарком пожал плечами. — Они говорят, что локальный конфликт с японцами — не показатель. И что ваши проекты отвлекают ресурсы от текущих нужд обороны.

Он подошел к сейфу, достал папку с грифом «Особой важности».

— Есть предложение… — Берия сделал паузу, — назначить вас командующим одним из округов. Подальше от Москвы. Чтобы вы могли, так сказать, сосредоточиться на непосредственных обязанностях.

Я почувствовал, как сжимаются кулаки. Это была изощренная форма ссылки. Убрать с глаз долой, лишив возможности влиять на стратегические решения.

— И как вы к этому относитесь, Лаврентий Павлович? — спросил я, глядя ему прямо в глаза.

— Я считаю, что ваша энергия и идеи нужны здесь, — ответил он без колебаний. — Но одного моего мнения недостаточно. Нужны… весомые аргументы. Быстрые и убедительные результаты. Иначе… — он развел руками.

В его словах не было угрозы. Была констатация факта. Система начинала отторгать чужеродный элемент. У меня оставалось совсем немного времени, чтобы доказать свою необходимость. И аргументы должны были быть железными.

Берия снова сел за стол, снял пенсне и принялся протирать их носовым платком.

— Результаты… — протянул он. — Три БТР на полигоне впечатляют, но их легко списать на единичные образцы. Вашу новую униформу — на «частные эксперименты». Нужно нечто большее. Нечто, что нельзя игнорировать и что увидят все. Показатель эффективности ваших методов, но… в мирной сфере.

Он пристально посмотрел на меня. Продолжил:

— Вы говорите о новых станках, о новых материалах. Покажите их применение в деле, результат которого будет осязаем и понятен даже партийному бюрократу. И чтобы это нельзя было скрыть или замолчать.

Я молча кивнул, мысленно перебирая варианты. Оборонные проект обнародовать нельзя, они сугубо секретны. Нужно что-нибудь гражданское, но при этом — впечатляющее.

— Стройка, — сказал я после паузы. — Не военный завод, а гражданский объект. Но стратегический. Мост через крупную реку. Или новая железнодорожная ветка в сложных условиях. Из тех, что не могут построить годами.

Берия с интересом наклонился.

— Продолжайте.

— Мы берем отстающую, забюрократизированную стройку. Применяем там новые методы: научную организацию труда, упрощение отчетности, использование техники, которую мы уже получаем. Снимаем с работы десяток бездельников-управленцев и ставим толковых инженеров, в том числе из тех, кого мы… достали из мест не столь отдаленных. И укладываемся в рекордные сроки. Не за три года, а месяцев за шесть.

Я сделал паузу, глядя на Берию.

— Когда по новому мосту пойдут поезда, а по новой ветке — пассажирские составы, это увидят все. Это будет материальное, осязаемое доказательство. Доказательство того, что новая система управления работает. И тогда любой, кто захочет оспорить наши оборонные проекты, будет выглядеть глупцом, отрицающим очевидный успех. Но для этого мне нужны те же чрезвычайные полномочия на этой стройке. В том числе — и в смысле кадровых решений.

Берия задумался, оценивая мое предложение. В конце концов, мост и дорога могут быть использованы не только в гражданских целях. Не говоря уже о том, что такой проект прекрасный пропагандистский ход.

— Какая именно стройка? — коротко спросил он.

— Выбор за вами, Лаврентий Павлович. Та, что на слуху, где больше всего ругают за «неэффективность капиталовложений». Где самые серьезные срывы сроков.

В кабинете повисла тишина. Берия вдумчиво покивал головой, и в его глазах мелькнуло холодное удовлетворение.

— Хорошо. Будет вам такая стройка. И полномочия. Готовьтесь, Георгий Константинович. Теперь вы будете бороться не с японцами, а с нашей родной советской волокитой. И это, поверьте, порой куда опаснее.

Раздался телефонный звонок. Нарком снял трубку. Медленно поднялся.

— Да, товарищ Сталин… Он у меня… — протянул трубку мне. — Вас, товарищ Жуков!