Жуков. Зимняя война

Глава 20

Глухой, леденящий душу вой прорезал морозный воздух Кронштадта. Я вернулся в штаб ВМБ, не для того, чтобы спрятаться от налета, а для того, чтобы получить объяснения. Помощник начальника штаба КБФ Пантелеев сказал в ответ на мой не заданный вопрос:

— Похоже, финны решили нанести нам визит вежливости.

— А точнее?

— Наблюдатели докладывают. Эскадрилья из шести «Бленхеймов» и трех «Фоккеров» прикрытия движется со стороны Финского залива. В общем, ситуация штатная.

Я кивнул, хотя для меня это был не досадный эпизод, а лишнее подтверждение той простой истины, что война — единый организм. Удар в одном месте может отозваться болью в другом. Причем, желательно — не у нас.

Наш прорыв под Суммой уже заставил финнов метаться, и их авиация, пытаясь найти ответ, лезла на рожон, атакуя главную базу Краснознаменного Балтийского флота. И теперь мы должны не просто отбиться, но и сделать «бо-бо» финнам.

— Штатная? — переспросил я, подходя к узкому оконцу, укрепленному стальными рамами. — Это не штатная ситуация, товарищ помощник начальника штаба. Это доказательство, что они боятся не столько ваших линкоров, сколько того, что эти линкоры начнут работать в унисон с сухопутными силами. Они пытаются связать нас по рукам и ногам Значит, мы на правильном пути.

Снаружи загрохотали первые залпы зенитных батарей. Черные разрывы расцвели в свинцовом небе. Послышался нарастающий гул моторов.

— На КП, — коротко бросил Пантелеев, и мы спустились вниз по узкой лестнице в бетонированный бункер командного пункта ПВО.

Картина, по докладам операторов РЛС, была ясной. Группа из девяти самолетов на малой высоте прорывалась с запада, со стороны залива, целясь явно в стоящие на рейде линкоры. Наши истребители «И-16» уже ввязывались в бой на дальних подступах.

— Приказ зенитчикам. Сосредоточить огонь на ведущих, — отчеканил Пантелеев. — Не дать им прицельно отбомбиться.

Я наблюдал не как посторонний. Мой мозг, напичканный знанием будущих войн, анализировал. Низкая облачность, плохая видимость, смелая, почти самоубийственная атака финнов. Это говорило об отчаянии или о четком расчете на внезапность.

— Товарищ Пантелеев, — сказал я тихо, чтобы не отвлекать операторов. — Эта атака — лучший аргумент Москве, если там возникнут возражения. Она показывает, что финны еще способны наносить удары по нашим ключевым объектам. Значит, наше предложение о морской блокаде — не фантазия, а насущная необходимость. Нужно не отбиваться, а уничтожать их аэродромы, порты и весь флот. Чтобы в следующий раз у них не было ни самолетов, ни топлива, ни смелости для таких вылазок.

Внезапно один из «Бленхеймов», объятый пламенем от очереди «ишачка», клюнул носом, сорвался в пике и рухнул на лед залива далеко от кораблей, взорвавшись ярким огненным шаром.

Остальные, беспорядочно сбросив боезапас — белые всплески поднялись далеко в стороне от линкоров — дали полный газ и начали удирать, петляя между столбами разрывов от собственных бомб.

— Молодцы ястребки! Отгоняют, — не удержался помощник начальника штаба КБФ.

— Не просто отгоняют, — поправил я. — Они подтвердили мою мысль. Финны смотрят на залив не как на задний двор, а как на потенциальную линию фронта. Они боятся нашего флота. Значит, нужно заставить их бояться еще сильнее. Я сегодня же вылетаю обратно. Ожидаю ваш детальный план операции по захвату островов и ударам по береговым целям в моем штабе самое позднее через двадцать четыре часа. Координацию по целям для корабельной артиллерии начнем, как только мои разведчики дадут точные координаты узлов финской обороны Выборга.

Пантелеев, глядя на меня, медленно кивнул. Воздушная тревога, эта неожиданная демонстрация угрозы, сломала последние сомнения, если они и были, в необходимости активных действий.

— План будет. И корабли будут готовы. Ждем целеуказания.

В кабине «ПС-84», который вез меня обратно на перешеек, я набрасывал в блокноте контуры будущего сражения, которое уже не укладывалось в привычные рамки. Действия на суше — это одна сторона. Корабли в заливе, десант на острова — другая.

Нужно было совместить их в единый кулак. Мой «ГАЗик» мчался от аэродрома к передовой уже в сумерках. Трофимов, привыкший мотаться по фронтовым дорогам, крутил баранку. Надо было спешить. Времени катастрофически не хватало.

Уваров, хоть и отозванный, не мог не оставить следа в партийных документах. Маленков, который сам был поборником реформ, не отступит. Мерецков будет давить. Нужно действовать так, чтобы их аргументы рассыпались в прах перед очевидностью успеха.

На КП 90-й дивизии царила сосредоточенная тишина подготовки. Гореленко доложил, что все готово, люди в штурмовых группах проинструктированы, танкисты «Т-38» ждут приказа. И добавил, стараясь не улыбаться:

— Бригадный комиссар Уваров срочно выехал в Ленинград для получения дополнительных указаний… Говорит, что — по личному распоряжению товарища Маленкова. Видимо, и там работа кипит.

— Отлично, — сказал я, скидывая шинель. — Однако планы наши меняются. Незначительно, но меняются.

Когда Гореленко собрал командиров, я изложил им новую схему.

— Прорыв второй полосы остается главной задачей на завтра, но с одним дополнением. Как только мы срежем этот выступ и выйдем на оперативный простор к берегу залива у Койвисто, мы не просто должны закрепиться, а сразу сформировать передовой отряд — усиленный батальон на автомашинах и снятых с других участков фронта танках «БТ». Задача батальона — на плечах отступающих финнов ворваться в Койвисто и захватить портовые сооружения. Цель — не дать противнику разрушить причалы и создать плацдарм для приема кораблей.

Комдив удивленно поднял бровь:

— Кораблей, товарищ комкор? Лед стоит.

— Лед ломают ледоколы, а у флота они есть, — отрезал я. — Койвисто станет нашей передовой базой. Оттуда начнется высадка на острова. И оттуда же начнут работу корректировщики огня для корабельной артиллерии. Мы превратим Койвисто в капкан. Финны ждут, что мы пойдем лбом на Выборг через леса. А мы подвезем к его стенам пушки линкоров.

— Авиация флота и КБФ начнут обработку островов завтра же, — продолжал я. — Нам нужно обеспечить их разведданными. Выделите лучших наблюдателей с оптикой и к утру доставьте их на самый крайний фланг, к берегу. Их задача — засекать вспышки выстрелов с финских батарей на материке и передавать координаты по радио на флот.

Работа закипела с новой силой. Теперь каждый понимал, что участвует не в локальном прорыве, а в части огромной, комбинированной операции. Что ж, таков и должен быть настрой командиров — осознание масштаба происходящего на линии фронта.

Поздно вечером, когда все приказы были отданы, а связисты налаживали новую, секретную линию связи с флотом, я вышел из блиндажа. Подышать свежим воздухом. Ночь была темной, беззвездной.

Где-то далеко, на западе, над Финским заливом, иногда вспыхивало зарево — то ли от авианалета, то ли от работы корабельных орудий, уже начавших пробные удары по разведанным целям.

С моря дул колючий, соленый ветер. Он приносил с собой не холод, а ощущение простора и той страшной силы, которую я только что призвал в союзники. Ведь военно-морской флот с Петровских времен был грозным орудием войны.

Финны, которые сейчас мерзли в своих бетонных коробках на перешейке, готовые к смерти в лесной глуши, еще не знали, что земля под ними скоро содрогнется и не от взрывов снарядов полевой артиллерии, к которой они уже привыкли.

Нет, теперь им дадут прикурить пушки главного калибра линкоров, бьющих с той стороны, где, казалось, могла быть лишь ледяная пустошь. А это поддержка повесомее сухопутной артиллерии.

Фронт действительно приходил оттуда, откуда его не ждали. И это было только начало. В эту ночь над Финским заливом разразилась настоящая буря из металла и огня, не имевшая ничего общего со снежными метелями Карельского перешейка.

Пока штурмовые группы занимали исходные позиции для броска, дальнобойные орудия линкоров «Октябрьская революция» и «Марат», пользуясь данными воздушной разведки и расчетами баллистиков, начали работать.

Они били не по передовой, а по узловым точкам в тылу. Первые 305-мм снаряды, пролетев более двадцати километров, обрушились на железнодорожную станцию Тали. Для финнов, привыкших к разрывам гаубичных снарядов, это было явление иного порядка.

Грохот был таким, что его слышали в моем штабе, за тридцать километров. По донесениям разведки, в Тали были уничтожены два эшелона с боеприпасами, разрушены пути и депо. Дорога, снабжающая всю выборгскую группировку, была парализована.

Огонь перенесли на шоссейный мост через Вуоксу у деревни Кивиниеми. Третий залп накрыл цель. Мост рухнул в ледяную воду, отрезав путь для резервов, которые финское командование спешно перебрасывало с северного участка на угрожаемый южный фланг.

Эти удары с моря стали лучшей артподготовкой в ходе этой войны. Они посеяли хаос и панику в глубине финской обороны задолго до того, как наши первые красноармейцы покинули траншеи.

Ровно в шесть, под прикрытием еще не стихшего огня с моря и короткого, но яростного огневого налета всей нашей корпусной и приданной артиллерии по переднему краю второй полосы, началось наступление, но не то, которого ждали финны.

Основные силы двух дивизий демонстративно атаковали лобовые укрепления, сковав гарнизоны ДОТов. А в это время, через просеку, которую финны считали непроходимой из-за болота и завалов, двинулись десять «Т-38».

Их, улучшенные по сравнению с прежними, гусеницы, позволяли не так глубоко вязнуть в снегу, танки, похожие на плоских стальных жуков, ползли почти бесшумно, с выключенными фарами.

Впереди танков двигались саперы, перекусывая ножницами колючки, позади — автоматчики из штурмовых батальонов — отборные ребята в белых маскхалатах, с ППД, гранатами и ранцевыми огнеметами. Это была не атака. Это был хирургическое вскрытие.

Финны обнаружили прорыв лишь тогда, когда с тыла по их траншеям и амбразурам ДЗОТов ударили автоматные очереди и липкие струи огня. Паника передалась на соседние узлы обороны. В эфире пошли отчаянные крики:

— Они у нас в тылу! Нас обошли!

Вторая полоса обороны на участке прорыва перестала существовать как единое целое. Отдельные ДОТы, окруженные, еще отстреливались, но путь был открыт. И тут вступила в дело главная ударная сила — свежий полк «Т-28», только что прибывший ночным маршем.

Тяжелые, трехбашенные монстры, неподходящие для леса, но идеальные для выхода на оперативный простор, вырвались вперед по расчищенным саперами дорогам, давя отступающие разрозненные группы финнов.

Я перенес свой КП вперед, на только что захваченный финский командный пункт. Отсюда уже был виден плоский, заснеженный ландшафт, ведущий к сереющей полосе залива. До Койвисто — меньше пятнадцати километров.

И тут пришло донесение, которое изменило все планы, сделав их еще более дерзкими. Связист, бледный от напряжения, протянул мне листок:

— Срочное из Кронштадта, товарищ комкор! Лично вам!

«Тчк 09:45 авиаразведка обнаружила крупную колонну противника тчк До батальона пехоты с артиллерией и обозами тчк Движется по прибрежному шоссе от Ваммельсуу в направлении Койвисто тчк Вероятно резервы для контрудара тчк Координаты прилагаются тчк Ждем целеуказания тчк Святов».

Это была не просто колонна. Это был подарок судьбы. Финны, оглушенные ударом с суши и с моря, пытались заткнуть дыру, бросая в бой последние оперативные резервы. И они шли по открытой дороге вдоль берега, прекрасной цели для корабельной артиллерии.

Я схватил карандаш, быстро сверил координаты с картой.

— Связь с флотом! Немедленно! — приказал я. — Передайте: «Капитану 1 ранга Святову. Цель — колонна на шоссе. Координаты квадрат 78−41. Уничтожить. Повторяю, уничтожить. Жуков».

Прошло двадцать минут томительного ожидания. Потом мы услышали его. Сначала — далекий, низкий гул, похожий на протяжный вздох гиганта. Затем — свист, перерастающий в вой, проносящийся где-то высоко, слева.

И, наконец, на горизонте, у самой кромки залива, встали гигантские столбы огня, дыма и снежной пыли. Земля донесла до нас глухой, многотонный удар. Еще один залп. И еще. По радиосвязи от передового отряда поступило донесение:

— Колонна противника уничтожена. Производим зачистку.

Морской фронт работал. Он не просто поддерживал — он решал задачи, которые были не под силу наземным войскам. Он превращал подходы к полю боя в смертельную ловушку для врага. Я отдал новый приказ:

— Всем частям! Максимальное давление! Противник деморализован, его резервы перемалываются огнем с моря! Цель — Койвисто. Надо взять до наступления темноты! Передовому отряду на «БТ» — обходить очаги сопротивления, не ввязываться в бой, задача — скорость!

Теперь это было не просто наступление. Это было преследование. Финны, зажатые между молотом наших дивизий и наковальней флота, откатывались, и этот отход грозил превратиться в паническое бегство.

К полудню первые дозоры моторизованного передового отряда доложили, что видят окраины Койвисто. Город, вернее, поселок при целлюлозном заводе и порте, почти не оборонялся. Основные силы финнов были сосредоточены на подступах к Выборгу.

В 14:30 поступило историческое, лаконичное донесение:

— Койвисто в оперативном окружении, но гарнизон огрызается.

Я выдохнул. Первая часть плана выполнена. Мы вышли к морю. Теперь мы могли двигаться к Выборгу вдоль побережья, которое прикрывали корабли КБФ. Это заметно облегчало задачу сухопутным силам.

Однако праздновать пока рано. Я взял трубку полевого телефона, вызвал штаб флота:

— Передайте своему командованию. Задача выполнена. Койвисто — под нашим огневым контролем. Начинайте операцию «Острова». И приготовьте корабли поддержки. Завтра мы поставим новую задачу для ваших орудий.

С моря, словно в ответ, донесся еще один отдаленный, мощный гул главного калибра. Линкоры переносили огонь на новые цели. В следующем акте драмы, главной сценой становился уже не лес, а залив, усеянный островами, которые должны были стать нашими.

Мужчина в штатском, которого Горбатов назвал Грибником, внимательно изучил записи особиста, изредка дела пометки на полях. Младший политрук был толковым малым, умел схватить суть.

Воронов оказался мелкой, запутавшейся рыбешкой, случайно угодившей в сети рыбаловов. Вот только с какой стати «Вяйнемёйнен» — явно кадровый сотрудник финской военной разведки — так долго и аккуратно возился с заурядным воришкой-интендантом?

Видимо потому, что «Жаворонок» был не просто источником сведений о вещевом довольствии высших командиров ЛенВО. Он был пробным шаром, «линейкой», опущенной в воду, чтобы измерить возможности глубокого проникновения.

И, вероятно, «линейка» сработала — она сразу же привлекла внимание другого удильщика, куда более профессионального. Вопрос только — откуда сей рыболов? Ми-6, СД, Абвер? Все они могут быть заинтересованы в получении сведений о состоянии дел в РККА.

«Лейтенант ВВ НКВД Егоров». Не санитар в ПМП, не рядовой на передке, не связист. Сразу — в дамки. А ведь сотрудники органов госбезопасности все на виду. И наверняка документы у него в порядке. И даже может аккуратно числиться среди пропавших без вести.

Ладно, это все второстепенно. Любопытен объект разработки. Комкор Жуков. Не командарм 7-й армии Яковлев, не командующий округом Мерецков. А этот, свалившийся как снег на голову скандально известный герой Халхин-Гола.

Жуков, который формально даже не числится среди командования Северо-Западным фронтом, распоряжается и на передовой и в штабах, как какой-нибудь Наполеон. Почему? Потому что у него есть санкция на то от Самого! Да и Берия явно ему благоволит.

Грибник почувствовал, что нащупал ниточку. Столь необычная в военной номенклатуре фигура не могла не привлечь внимания вражеских разведок. Это ясно. Человек с неясными, но при том обширными полномочиями не может их не заинтересовать.

Хорошо. В качестве главного объекта этого интереса Жуков годится. Что о нем известно?.. Пережил несколько покушений и в Монголии и в глубоком советском тылу. Довольно странная акция была совершена в Москве.

Скорее всего — к иностранным разведкам она отношения не имеет, ибо в ее финале появился Зворыкин — личность, мягко говоря, темная. Опять же, пользующаяся покровительством кого-то наверху.

Теперь здесь, на Карельском перешейке, была предпринята попытка похищения сотрудниками финской военной разведки. Мягко говоря — попытка дерзкая, но странность опять же не в этом. А в том, что ее так легко удалось сорвать. Почему?

Будучи человеком опытным, Грибник понимал, что дело здесь не только в личной ловкости комкора. Такого рода операции разрабатываются так, чтобы исключить разного рода случайности.

Опять же тот же «Егоров» разыграл нелепый спектакль с разговором в сарае, который «совершенно случайно» подслушала медсестра Зиночка, а потом и сам главный фигурант. После подслушанного разговора он берет Воронова и спокойно дает уйти «Егорову».

Грибник почувствовал невольный холодок под ложечкой. А что если Жуков вовсе не объект охоты иностранных разведок, а — главный охотник? Нет-нет, мысль нелепая. Он же имел контакты и с Берией и с Самим?.. Нет, здесь что-то другое. Гораздо более заковыристое.

Грибник сунул блокнот в портфель. Его собственная задача, спущенная сверху через два звена, была проста: «Разобраться с происходящим вокруг комкора Жукова. Обеспечить оперативное прикрытие. Обнаружить источник угрозы».

Вышел из землянки. Ночь была черной, от холода перехватывало дыхание. Где-то далеко, на западе, гулко бухнуло — то ли наш тяжелый снаряд, то ли ответ финнов. Война. А здесь, в тылу, шла своя, тихая и не менее опасная.

Грибник направился к утепленному, снабженному буржуйкой, сараю, где под охраной двух бойцов из комендантского взвода содержался Воронов. Дверь затворена неплотно. Охрана внутри.

Часовой, увидев его пропуск с особыми отметками, молча откинул щеколду. Воронов сидел на ящике из-под снарядов, закутанный в шинель. Увидев вошедшего, он вздрогнул, попытался вскочить, но только съежился еще больше.

— Не спишь? — спокойно спросил Грибник, закуривая.

— Товарищ… я… — Воронов пробормотал что-то невнятное.

— Сиди, сиди. Я не за тем пришел, чтобы тебя стращать. Поговорим по-человечески.

Он присел на другой ящик напротив, выпустил струйку дыма.

— Ты, Алексей Иванович, попал в серьезную переделку. Думаю, ты и сам это понимаешь… Шпионаж, да еще во время войны…

Воронов молчал, широко раскрыв глаза.

— Мне не нужны твои признания. Они у меня уже есть. Мне нужна твоя помощь. И в обмен на нее… — Грибник сделал паузу, — я могу сделать так, что наказан ты будешь только за мелкую служебную халатность. Разжалование, не расстрел. Возможно, даже вернут звание. Если все сделаешь правильно.

— Я все сделаю — выдохнул Воронов, с робкой надеждой в голосе.

— Во-первых, будешь молчать, если на тебя вновь выйдут. Вернее — говорить, что наказан за халатность и больше ничего лишнего.

— А если… Если они догадаются? — спросил «Жаворонок». — Они меня убьют…

— Они не догадаются, если ты не будешь трястись перед каждым, кто тебе угрожает… Во-вторых, ты будешь передавать вполне надежные и достоверные сведения, которыми тебя буду снабжать я. В-третьих, и это самое главное, если к тебе обратится Жуков, будь с ним откровенным.

— До какой степени, товарищ…

— Можешь, называть меня Грибником… А что касается откровенности… Она должна быть полной. Ты можешь даже рассказать комкору об этом нашем разговоре, но только — ему.

— Я… согласен, товарищ Грибник.

— Отлично, — Грибник встал. — Завтра ты начнешь служить в хозвзводе в качестве рядового красноармейца. Спокойной ночи!

Он вышел из сарая, оставив Воронова наедине с его страхами и надеждами. Было ли ему жалко этого предателя? Да нисколько. Он сам вступил на этот скользкий путь, когда начал подворовывать казенное имущество.

Собственно он-то и нужен был Грибнику лишь для того, чтобы силы, ведущие игру вокруг Жукова, снова начали себя проявлять. Начнут ли они с того, что дадут «Жаворонку» новое задание или сразу пристрелят, значения не имело.

Не успел Грибник сделать и несколько шагов, как позади него, в сарае, раздался выстрел.