Генерал темной властелины

Глава 11

Лёгкое чувство тревоги беспокоило меня весь день. И самое поганое, что я никак не мог определить его причину. Будь оно более явным, можно было бы попробовать его локализовать, но нет. Просто что-то такое вроде лёгкой изжоги, тонкий зуд над ухом, будто комара. Вроде и не сильно мешает, но раздражает.

Так и не определив, в чем всё-таки дело, я после занятий направился к недостроенной пивоварне. Не напрямую, конечно. Проверяясь, сделал несколько кругов по томским улочкам, пытаясь вычислить возможную слежку, но таковой не оказалось. Время уже подходило к назначенному, и я всё-таки решил на встречу с Ликой прийти, хотя бы даже для того, чтобы проверить надёжность места. И если что-то не понравится, переназначить встречу.

Сплошной деревянный забор, закрывавший место стройки, я увидел издали и не спеша, прогулочным шагом стал обходить его по периметру, ожидая, что Лика даст о себе знать. И правда, стоило мне приблизиться к разросшимся возле забора молодым побегам клёна, что, словно сорняк, быстро начинает заполонять всё вокруг себя, как я услышал лёгкое шиканье оттуда и немедленно нырнул в заросли. Там, отодвинув в сторону пару досок, меня действительно дожидалась кадета, которая, коротко кивнув, без слов пригласила внутрь.

В этот момент острое чувство чужого внимания резануло по нервам, но почти сразу пропало. Я замер, весь превратившись в один большой сенсор, оглядывая сквозь ветки улицу и тщательно прислушиваясь к окружающей обстановке, но больше посторонний интерес не ощущался. И я, помявшись, но всё-таки решившись, полез внутрь.

— Ты пришёл, — словно до конца в это не веря, с воодушевлением произнесла девушка, когда мы оказались за забором.

— Пришёл, — эхом откликнулся я.

Оглядел слегка захламлённую территорию, с беспорядочно сваленными досками, какими-то палками, кучей строительного мусора и притулившейся в углу будкой уличного туалета. А затем перевёл взгляд на сложенный из красного кирпича первый этаж здания, уныло зияющего тёмными провалами будущих дверей и окон.

— Ну, веди, — произнёс я, продолжая прислушиваться к ощущениям, но всё было тихо, и я помотал головой, отгоняя дурные предчувствия. В конце концов, возможно, я дул на воду, подозревая ту незнакомую женщину в нехорошем. Вряд ли какая-то мещанка, которую я точно раньше никогда не видел, могла организовать такой плотный контроль, да и зачем, собственно, ей бы это делать? Отбросив последние сомнения, пошёл внутрь вслед за девушкой.

— Вот, — произнесла она.

Наши шаги гулко отдавались эхом, и я похмыкал, разглядывая порядком запорошенные строительной пылью и грязью помещения внутри. Но в целом всё было неплохо, по углам ни лежало отходов чьей-то жизнедеятельности, не было тёмных пахучих потёков на стенах, и не присутствовало следов лёжки городских бродяг. Для наших нужд место подходило вполне.

— Ну, как тебе? — чуть тревожно, покусывая нижнюю губу, спросила Лика.

Я посмотрел на неё, переживающую, что мне не понравится, и благосклонно кивнул:

— Отлично! Всё подходит!

Девушка тут же обрадованно заулыбалась.

— Ладно, — я подошёл к стоявшим там же деревянным козлам, сдул с одного конца пыль и бросил туда портфель. — А теперь давай попробуем немножечко поколдовать.

Жиганка, отправленная следить за кадетой, запыхавшись, вбежала в дом Череповой, где в этот момент удачно находилась и Абрамова.

Молодая воровка, чудом вышедшая сухой из воды благодаря журналистке, опёрлась ладонью о дверной косяк, сделала пару глубоких вдохов и выпалила:

— Они в недостроенной пивоварне, оба!

— Ух ты! — сразу подскочила Абрамова, разом забыв про недопитый чай, который с удовольствием потягивала, закусывая баранкой.

И тут же, пристально сощурившись, поинтересовалась:

— Тебя не заметили?

— Вроде нет, — ответила жиганка и добавила, — там в кустах, походу, дырка в заборе. Как они туда зашли, я сразу к вам.

— Ладно.

Журналистка быстро засобиралась, на ходу бормоча:

— По идее, время у нас должно быть. Вряд ли они туда на пару минут, но надо поторопиться.

Она открыла стоявший у ножки стола саквояж, ещё раз проверила фотоаппарат и большой увесистый объектив, который позаимствовала у одной профессорши энтомологии, любившей фотографировать бабочек вживую. Та уверяла, что снимки даже с достаточно большого расстояния получаются очень чёткими, что можно разглядеть каждый узорчик на крыльях. Узорчики, конечно, Абрамовой были до одного места, но разглядеть она планировала много чего. Убедившись, что всё на месте, она тут же приказала подручной:

— Веди! — И выскочила следом, только и успев, что махнуть матери на прощание.

Хлопнула дверь, вновь возвращая в дом тишину, а Черепова, всё это время продолжавшая спокойно сидеть, прихлебывая чай, вновь откусила баранку и с некоторым удовольствием произнесла:

— Да, вся в меня! Я в её годы тоже за любой кипиш была, лишь бы гешефт приносил.

Потянувшись куда-то под стол, достала початую бутылку коньяка, плеснула в чашку.

— Ну, за фарт!

Поле чего залпом влила в себя получившуюся смесь. Крякнула, выдохнула и, плеснув ещё чутка чистого алкоголя, догналась. Захорошело, и мысли старой воровки вновь вернулись к воспоминаниям о старых добрых денёчках, когда она и сама ого-го. Так незаметно она и задремала, откинувшись на стуле.

Добравшись до пивоварни, Абрамова осторожно обошла здание по кругу, осматривая забор, пытаясь выяснить, не наблюдает ли кто-нибудь оттуда за улицей. Но всё было тихо, и она осторожно подобралась ближе. Место было не слишком людное, да и народ жил не особо любопытный. И, найдя в заборе щель, она приникла к ней глазом, рассматривая, что находится внутри. Сначала показалось, что там никого нет, только захламлённый строительным мусором двор, да пустая коробка здания. Как вдруг в одном из окон ей почудилось какое-то движение.

— Ну-ка, ну-ка.

Женщина сменила позицию, выискивая точку, откуда будет лучше видно, и чуть не вскрикнула от восторга, когда увидела внутри здания силуэты их обоих: кадеты и гимназиста.

— Попались, голубчики, — прошептала она, тут же расстегнув саквояж, доставая фотоаппарат и накручивая на него мощный объектив.

— Сейчас я вас и прищучу, — она в предвкушении потёрла ладони, выбирая ракурс поинтереснее.

До заветных больших денег оставалось ровно две вещи: качественные фотокарточки, которые она покажет родителям этого юноши, и, собственно, выяснение, кто эти самые родители есть.

И фото нужно было как можно более компрометирующие. Журналистка, конечно, не рассчитывала, что эти двое займутся чем-то совсем пикантным, но хватило бы и простого поцелуя. И женщина приникла к окуляру, терпеливо дожидаясь нужного момента.

— Так, — произнёс я, — на всякий случай, чтобы не замараться, лучше верх снять.

Потянулся, расстёгивая тужурку, а Лика принялась торопливо скидывать китель, оставаясь в гимнастической рубахе серого цвета.

— Стоп, этого хватит! — немедленно добавил, увидев, как девушка расстегнула ворот рубахи и вознамерилась было ослабить стягивающий её пояс.

Лика чуть покраснела, торопливо стала ремень поправлять и внезапно что-то выронила из кармана.

Углядев бумажный прямоугольник запакованного презерватива, слегка приподнял бровь, но ничего не сказал. Видеть приходилось, Вяземский притаскивал, свистнул у отца. Немецкий «Фроммс Акт». Но у того упаковка была поярче, а этот был просто из плотной желтоватой бумаги с парой надписей типографским шрифтом. Наверное, наш, отечественный.

Став красной, как помидор, девушка быстро присела, сграбастав его вместе с мусором, а я, сделав вид, что разглядываю потолок, закинул руки за голову и потянулся.

— Святослав, я… я…

— Что? — я посмотрел на девушку, — ты закончила? Начинаем тренировку?

— Да, да, — быстро закивала кадета, пытаясь дышать ровно.

Я же, внутренне посмеиваясь, продолжал соблюдать внешнее спокойствие. Ну, заботится девушка, чтобы детей не было. В целом, правильное желание. Доучиваться надо, да и пять лет в гарнизоне отслужить сначала.

— Готова, — спустя полминуты произнесла она, и я кивнул:

— Ну, начнём.

Щелчок, ещё один, затем ещё. Абрамова, высунув от усердия язык, делала снимки почти не останавливаясь, запечатлевая самые интересные моменты. Вот они начинают снимать с себя одежду, вот уже они в рубахах. Девушка касается поясного ремня.

Тут у них что-то произошло, кадета резко присела на корточки, а парень задрал голову к потолку. Журналистку вдруг захватило вдохновение, и она резво сместилась в сторону, так, что фигура парня практически закрыла собой девушку. Гимназист как раз закинул руки за голову, и с нового ракурса всё стало более чем пикантно. Выглядело так, словно девушка решила ублажить его ртом.

От возникшей в воображении картинки журналистку тоже проняло, и она почувствовала, как затвердели под блузой соски, и стало влажно между ног.

Порнографический сюжет с кадетой и гимназистом оказался неожиданно возбуждающим. И Абрамова подумала, что стоит поговорить с Прянишниковым насчёт приодеть его парней, кто помоложе выглядит, в гимназическую форму. А самой обрядится кадетой. Или даже лучше. Ей пришла в голову интересная мысль, что ведь можно с ними тоже фотографий наделать, того же порнографического толка, и подпольно продавать. Гешефт подобное обещало немалый. Только, чтобы не светиться, взять в долю самого владельца борделя, и заодно его и выставить организатором сего предприятия, если вдруг полиция сядет на хвост.

Сделав ещё пару снимков, Абрамова бережно уложила фотоаппарат обратно в саквояж и быстро вернулась к жиганке, ждавшей её на углу дома через дорогу.

— Так, парня запомнила? — требовательно спросила у неё.

— Запомнила, — кивнула та, — за ним проследить, как выйдет?

— Не стоит, — покачала головой журналистка, вспомнив собственный неудачный опыт слежки. — Сделаем лучше. Завтра с утра карауль возле мужской гимназии. Посмотри, на чём он приедет, и запомни номер.

— А если он пешком придёт? — задала логичный вопрос воровка.

— Судя по всему, он из богатеньких, поэтому, скорее всего, привезут. Но если пешком, то ещё что-нибудь придумаем.

— Хорошо, — кивнула жиганка.

А Абрамова, не теряя времени, направилась в редакцию газеты. Вернее, в их фотолабораторию в подвале, где можно было сделать и проявить такие ценные фотоснимки.

А когда будет номер машины, то узнать владельца будет и вовсе делом пяти минут, через ещё одну её знакомую. Нет, положительно, дело складывалось наилучшим из возможных способов.

Пару дней ничего не предвещало. Мы ещё раз встретились с Ликой в пивоварне, пробуя различные магические упражнения начального курса училища. Сами плетения у меня уже получались неплохо. Только были очень тонкими и слабыми. Но я теперь, вместо банального огненного шара, мог внедрять в свои пули и вещи поинтересней. Например, электрический разряд или световую вспышку, даже громовой раскат — то есть очень громкую звуковую волну, способную оглушить всех в радиусе метров пяти от точки удара. Отличное нелетальное средство дистанционного воздействия сразу по площади.

Сначала выстрелить вспышкой, чтобы на время ослепить, затем бахнуть громовой волной, дезориентируя окончательно. Умей я такое, когда мы столкнулись с бандой, крикнул бы Лике, чтоб прикрыла глаза. И стрельнул бы прямо под ноги бандиткам. В ночной темноте эффект был бы весьма болезненный.

А потом, когда я вечером вернулся с очередных занятий домой, меня уже с порога встретила материна горничная с известием, что княгиня ждёт меня в своём кабинете немедленно.

Внутреннее чутьё моментально взвыло, но делать что-то было уже поздно, и я, кивнув и бросив портфель на кресло в холле, направился вслед за горничной.

Заведя меня внутрь, горничная с поклоном удалилась, и мы остались одни.

Лёгкий полумрак разгоняла лишь настольная лампа с абажуром, толстыми резкими линиями вычерчивая лицо княгини Деевой.

Пожалуй, передо мной сидела именно она, не фамильярно называемая мною «маман», а княгиня, глава дворянского рода, опора трона, имевшая право на своих землях карать и миловать. Такая, какой её знали посмевшие навлечь на себя неудовольствие её сиятельства.

Лицо матери было бесстрастно, но я чувствовал не просто злость, а самую настоящую ярость, что клокотала внутри неё. В руках она держала какие-то фотокарточки, разглядывая их с толикой брезгливости на лице.

— Вы искали меня, мама? — максимально вежливо произнёс я.

В ответ она только угрюмо окинула меня взглядом и, поиграв желваками, коротко произнесла:

— Подойди. Сын.

Пауза перед последним словом мне не понравилась. Я видел женщину всякой, но никогда такой, как сейчас. И пока не догадывался, что именно стало тому причиной. Разве что воевода что-то рассказала, но в это мне не очень верилось. Что ж, что гадать, скоро всё и так узнаю.

А затем, когда я приблизился к столу, она буквально швырнула пачку снимков от себя так, что часть из них просто слетела на пол, а часть прилетела в меня.

— Вот, полюбуйся.

Я подхватил несколько, глянул один, второй. На секунду замер, разглядывая очень двусмысленную позу с головой Лики в районе моего таза. Затем спокойно положил их обратно.

— Ну, что скажешь? — спросила княгиня, продолжая сверлить меня взглядом.

— Снято неплохо, — подумав, ответил я, — изображение чёткое, ракурсы подобраны хорошо, некоторые даже с фантазией.

— Неплохо, значит…

Тут едва сдерживаемый гнев вырвался наружу, и, подскочив, так что кресло отлетело в стену позади, маман с грохотом опустила кулак на жалобно крякнувший стол.

— Ты совсем охренел⁈ Связался с кадетой! Что она тебе там делает⁈ А ты что ей делал⁈ Ещё и место нашли, как какие-то шаромыги. Сын княгини Деевой трахается под кустом с какой-то безродной недоучкой. Так ты, значит, блюдёшь свою честь и честь рода⁈

— Если я скажу, что всё было не так, и ты не так поняла, ты же не поверишь? — произнёс я, прекрасно видя, что нет, не поверит.

— Хочешь сказать, что фотографии фальшивка? — в язвительной усмешке искривила губы княгиня, продолжая нависать над столом, — или, быть может, что там не ты, а кто-то похожий на тебя?

— Нет, фотографии подлинные, и там я, — не стал спорить я с матерью, — но повторяю, ракурсы подобраны с фантазией. Мы не занимались чем-то таким.

— А чем вы занимались?

— Она показывала мне, чему их учат в училище.

Женщина только помотала головой, с шумом выпуская воздух из раздувшихся ноздрей. Посмотрела на валяющееся на боку кресло, снова окатила меня злостью, буркнула:

— Сядь уже.

А сама принялась нервно расхаживать по кабинету.

Я присел в кресло, что стояло между столом и коренастым книжным шкафом, а мать принялась допрашивать:

— Что это за девка?

— Кадета третьего курса училища, зовут Лика.

— Ну, хоть имя знаешь, — вздохнула женщина, — а фамилия как?

— Иванова.

Удивления на её лице не было, и я сделал вывод, что она это тоже знает. Что ж, неизвестная мне доброхота хорошо постаралась, выяснив подобные детали, а значит, запираться особого смысла не было. Знает это, значит, вероятно, знает и большую часть остального.

— Это с ней вы пили в кабаке на Кирпичной?

— С ней, — я кивнул.

— И затем бегали от полиции?

Я снова кивнул.

— И потом влезли в драку с мухинской бандой?

Я секунду смотрел на остановившуюся прямо напротив меня мать и опять кивнул.

— Твой бать, Слава, о чём ты вообще думал⁈ — воскликнула та в сердцах, — тебя могли убить, чудо, что эта кадета оказалась не робкого десятка. И умела что-то, кроме пьянства в обществе гимназистов. Это же было тогда, когда вы в полицию загремели?

Прозорливо уточнила она.

— Да, тогда.

— Выгораживал её, значит. Взял вину на себя, — сделала вывод княгиня, принявшись вновь расхаживать туда-сюда, — понятно, влюбился. Вот даже не пытайся отрицать. Такие юноши, как ты, часто влюбляются в своих спасительниц.

Ну, раз сказали «не пытаться», то я и не стал. Всё равно сейчас мать не переубедить. Оставалось только стоически терпеть. А княгиня продолжала рассуждать:

— И что теперь с вами делать? Ладно эти фото вместе с плёнкой я выкупила, за немалые, между прочим, Слава, деньги. И меня клятвенно заверили, что других копий нет, как и пообещали всю эту дурно пахнущую историю забыть. Но с этой Ивановой… Она, конечно, молодка, что от банды тебя защитила, но это по её вине вы там оказались, не потащи кадеты вас в этот кабак. К слову, я в курсе, что их было трое, как и вас. Правда, с бандой почему-то именно тебе повезло вляпаться.

— Мам, погоди, — вклинился я, — ты не совсем права. Да, мы пошли в кабак, вот только это не они нас, а мы их туда потащили, они просто не смогли отказаться. И вообще, изначально это была дурацкая шутка Вяземского, которая слишком затянулась и не оставила нам иного выбора.

— Так, про Вяземского ни слова, как и про второго твоего дружка, — строго предупредила мать, — их втягивать в это не будем.

— Хорошо, — покладисто согласился я, — но в любом случае вины Лики в этом не было.

— Не было, — передразнила меня княгиня, — зато потом с тобой делала всякое, я фотографии смотрела, чуть со стыда не сгорела.

— Во-первых, мы были одетыми, а во-вторых, это же одна из твоих поговорок, что если кобель не захочет, то сука не вскочит. Так что всё было по обоюдному согласию. Вернее, не было. Но ты поняла.

— Я поняла, что ты совсем отбился от рук, — вздохнула княгиня.

Подняла валяющееся кресло, вновь села за стол.

— Нет, прав был твой отец, во всём прав. Слишком я тебя разбаловала. Ты вырос в атмосфере полнейшей вседозволенности. И знаешь, Слав, ждать, когда ты окончательно опозоришь род, я не хочу. Поэтому с сегодняшнего дня ты под домашним арестом.

— Надолго? — уточнил я.

— До послезавтра. А послезавтра отправишься в пажеский корпус при его Величестве Императоре Александре Ольговиче. Я подняла кое-какие старые знакомства, и мне пообещали содействие в устройстве тебя. Затем несколько лет проведёшь в императорской свите, а потом их величества подберут тебе хорошую партию из отличившихся при дворе дам.

— Так, значит… — медленно протянул я.

— Именно так, — отрезала мать.

— А что будет с Ликой?

— С ней? Ничего, — буднично произнесла женщина, — раздувать скандал нам резона нет. Пускай доучивается, тем более, что потенциал есть, я поинтересовалась у знакомых в училище. Гробить карьеру из-за мальчишки, который её просто использовал, не буду. Я слишком хорошо тебя знаю, Слава, и сразу поняла, что это ты задурил девчонке голову. Вот уедешь, и этой Ивановой намекнут, чтобы сильно тебя не искала, если хочет нормально закончить обучение. Может, даже место будущей службы получше подберут. И всё станет для рода хорошо.

— А для меня? — посмотрел я в глаза матери.

— И для тебя, Слава, — вздохнула та, — когда-нибудь ты это поймёшь.